Содержание:
-
Пролог 1
-
Часть первая 1
-
Понедельник 1
-
Вторник 2
-
Среда 4
-
Четверг 6
-
Пятница 9
-
Суббота 11
-
-
Часть вторая 14
-
Следующий понедельник 14
-
Следующий вторник 15
-
Следующая среда 19
-
Следующий четверг 21
-
Следующая пятница 22
-
Следующая суббота 23
-
-
Примечания 25
Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер
ПРАВО ХОДИТЬ ПО ЗЕМЛЕ
Пролог
Мысли перепутались… Ужасная горечь невероятного открытия комом стояла в горле. Зачем она приехала сюда? Убедиться, что этот человек - преступник? Столько лет - и одно лишь предательство, ложь, целая жизнь, сплетённая из лицедейства… Зачем он жил? Что ему было дорого? Чего он хотел в своей никчёмной жизни? И какой ценой?..
Она стояла на обочине тротуара, жадно вдыхала холодный воздух, пытаясь остановить, успокоить бешеный бой сердца, наметить план действий, принять окончательное решение - что делать?
Потом пошла узкой, протоптанной в снегу тропинкой к остановке автобуса на Сусоколовском шоссе. Шла медленно, усталой походкой. Она не замечала острого ледяного ветра, бившего в лицо жёсткой снежной крупой, шла каким-то ломким механическим шагом, изо всех сил стараясь сбросить с себя тягостное бремя незаконченного разговора. Да что там кончать! И так всё ясно. Надо позвонить. Она вспомнила, что на остановке автобуса видела телефонную будку. Да, надо позвонить - ей одной не развязать этот туго затянувшийся узел.
Принятое решение позволило наконец стряхнуть оцепенение. Она натянула перчатку и прибавила шагу. На слабо освещённом пустыре было безлюдно, раздавался лишь свист ветра да позади - негромкий скрип снега под ногами - звук чьих-то шагов.
Она вспомнила его перекошенное от ненависти лицо, сладкий ласковый голос, какие-то нелепые, лицемерные, визгливые слова…
Скрип снега позади усилился, кто-то нагонял её, но не было сил и желания обернуться, она лишь слегка посторонилась на узкой тропинке, чтобы пропустить… Господи, как противно!.. Теперь всё. И она довольна, что ей удалось всё это понять, теперь всё, теперь можно…
Она не успела додумать, потому что в это мгновенье ощутила резкий, острый толчок в спину, горячую боль в груди, и мир раскололся на части - оглушительный звон, чудовищный грохот полыхнули в ушах. Жёлтые тусклые фонари на автобусной остановке ракетами взлетели в чёрно-серое заснеженное небо, стремительно закружились огненной каруселью лампы в окнах домов, и пронзительный звон умолк. И всё исчезло…
Шарапов говорит медленно, не спеша, оглаживая и ровняя слова языком, лениво проталкивает их между губами. Поэтому у него в разговоре нет восклицательных знаков, изредка - вопросительные и бесперечь - тире. Шарапов долго думает, потом веско заканчивает:
- Нет, махорочка, что ни говори, штука стоящая. Возьми вот сигареты нынешние, особенно с фильтром. Крепости в них никакой - кислота одна. Изжога потом. Кислотность у меня очень нервная - чуть что не по ней, сразу так запаливает - соды не хватает. А из махры к концу дня свернёшь "козу", пару раз затянешься - мигом мозги прочищает.
- Ну и как, прочистило сейчас?
- Трудно сказать…
Тихонов нетерпеливо барабанит пальцами по стулу:
- Непонятно, непонятно всё это…
Шарапов спокоен:
- Поищем, подумаем, найдём.
- А если не найдём?
- Это вряд ли. И не таких находили…
- Тогда давайте думать! А не вести беседы про махорку!
Шарапов протягивает руку, снимает с электрической плитки закипевший чайничек.
- Ты, Тихонов, грубый и невыдержанный человек. И молодой. А я - старый и деликатный. Кроме того, я - твой начальник. Таких, как ты, - у меня тридцать. И с вами со всеми я думать должен. Поэтому думать мне надо медленно. Знаешь ведь, в каком деле поспешность потребна? А тут много непонятного.
Тихонов перелистывает первую страницу картонной папки, надписанной аккуратным канцелярским почерком: "Уголовное дело № 2834 по факту убийства гр-ки Т.С. Аксёновой. Начато - 14 февраля 196* года. Окончено ……" И говорит:
- Хорошо. Поехали с самого начала…
Часть первая
Понедельник
1.
Ветер успокоился, и снег пошёл ещё сильнее. Было удивительно тихо, и эту вязкую, холодную тишину внезапно распорол пронзительный скрипучий вопль. Потом ещё раз и ещё, как будто кто-то рядом разрывал огромные листы жести. И смолкло.
- Что это? - спросил Тихонов постового милиционера.
- Павлины. Их тут, в Ботаническом саду, в клетке держат. Прямо удивление берёт - такая птица важная, а голос у неё - вроде в насмешку.
- Ладно. Дайте-ка фонарь.
Тихонов нажал кнопку, и струя света вырубила в серебристой черни зимней ночи жёлтый, вспыхивающий на снегу круг, перечёркнутый пополам человеческим телом. Тихонов подумал, что в цирке так освещают воздушных гимнастов. Он опустился на колени прямо в сугроб и увидел, что снежинки, застрявшие в длинных ресницах, в волосах, уже не тают. Глаза были открыты, казалось, женщина сейчас прищурятся от яркого света фонаря, снежинки слетят с ресниц и она скажет: "Некстати меня угораздило здесь задремать".
Но она лежала неподвижно и с удивлённой улыбкой смотрела сквозь свет в низкое, запелёнутое снегопадом небо. А снег шёл, шёл, шёл, будто хотел совсем запорошить её каменеющее лицо. Тихонов легко, едва коснувшись, провёл по её лицу ладонью, погасил фонарь, встал. Коротко сказал:
- В морг…
2.
Тихонов держал сумку осторожно, за углы, медленно поворачивая её под косым лучом настольной лампы. Чёрная кожа, блестящий жёлтый замок в тепле сразу же покрылись матовой испариной. Комочек снега, забившийся в боковой сгиб, растаял и упал на стол двумя тяжёлыми каплями.
Стас щёлкнул замком и перевернул сумку над листом белой бумаги. Сигареты "Ява", блокнот, шариковый карандаш, коробочка с тушью для ресниц, десятирублёвка, мелочь, пудреница, белый платочек со следами губной помады. Из-за этого платка Стас почувствовал себя скверно, как будто без разрешения вошёл в чужую жизнь и подсмотрел что-то очень интимное. Даже не в жизнь - сюда он опоздал. Он пришёл в чужую смерть и, уже не спрашивая ни у кого согласия, будет смотреть и разбираться - до самого конца.
Из бокового кармашка сумки Тихонов вынул удостоверение и конверт. В коричневой книжечке с золотым тиснением написано: "Аксёнова Татьяна Сергеевна является специальным корреспондентом газеты…" И сбоку - фото: лицо с большими удивлёнными глазами и улыбкой в уголках губ. Тихонов подумал, что обычно фотографии на документах почему-то удивительно не похожи на людей, личность которых они удостоверяют. А эта - похожа. Даже после смерти. Конверт был без марки, со штампом "Доплатное" и московскими штемпелями отправки и получения. Внутри лежал лист бумаги, неаккуратно вырванный из ученической тетрадки "в три косых". Размашистым почерком: "Вы - скверная и подлая женщина. Если вы не оставите его в покое, то очень скоро вам будет плохо. Вы поставите себя в весьма опасное положение".
Тихонов покачал головой: "Неплохое начало…" "Москва, Тёплый переулок, д. 67, кв. 12. Аксёновой Т.С."
Тихонов снял трубку:
- Адресное? Тихонов из МУРа. Дайте справочку на Аксёнову Татьяну Сергеевну, журналистку… Так, так. Всё правильно. Нет, это я не вам. Спасибо.
Обратного адреса на конверте нет. Письмо было получено два дня назад.
В блокноте исписаны только первые две страницы. Собственно, не исписаны, а изрисованы. Какие-то фигурки, половина человеческого корпуса, потом незаконченный набросок одутловатого мужского лица. И отдельные короткие фразы, слова между рисунками: "Корчится бес", "Белые от злобы глаза", "Старик Одуванчик", "Страх растворяет в трусах всё человеческое", "Ужасно, что всё ещё…"
Тихонов пробормотал себе под нос:
- Как жаль, что я не владею дедуктивным методом…
3.
…- Гражданка Евстигнеева, расскажите теперь всё по порядку.
- С самого начала?
- С самого…
- Значит, Нюра приехала ко мне насчёт холодильника…
- Нюра - это Анна Лапина?
- Ну конечно! Кто же ещё! У неё очередь на "ЗИЛ", а у меня на "Юрюзань". Она, значит, говорит, что, мол, твоя очередь ещё не скоро, а у меня…
- Надежда Петровна, начните с того момента, как вы вышли на улицу.
- Так, пожалуйста! Значит, полдевятого Нюра стала собираться, а я ей и говорю: "Давай до автобуса провожу". А дом мой, значит, прямо напротив гостиницы "Байкал", наискосок немножко. Я говорю Нюре: "Ты здесь не садись на автобус, здесь всегда народу полно. Пошли лучше через пустырь, там последняя остановка двадцать четвёртого. Все сойдут, а ты сядешь, вокруг гостиницы объедешь, зато до самого центра сидеть будешь. За пятак как в такси поедешь". Ну, и пошли, значит. Тропинка там утоптана…
- Скажите, пожалуйста, тропинка прямо к автобусной остановке выходит?
- Нет, остановка на Сусоколовском шоссе. А на краю пустыря, значит, дом шестнадцать стоит. Вот как его обойдёшь, тут и остановка будет. Мужчина этот самый ещё у начала тропинки нас с Нюрой обогнал. А впереди-то и шла убитая.
- На каком расстоянии от вас шла женщина, которую убили?
- А кто его знает? Вам же точно надо? А я разве меряла. Думаю, что шагов пятьдесят. А может шестьдесят. Если б заранее знать…
Тихонов внимательно слушал, стараясь тщательно рассортировать всё, что говорила эта расстроенная пожилая женщина. Ведь она и её подруга Анна Семёновна Лапина были единственными очевидицами убийства.
- Как выглядел мужчина?
- Как? Обыкновенно вроде. Высокий, в кепке, пальто, кажись, было тёмное…
…- Гражданка Лапина, а вы не разглядели его лицо?
- Да где же? Темно ведь. Тропинка узкая, я спиной к нему повернулась, когда он нас обгонял.
- По тропинке двое рядом могли идти? Или одному надо было посторониться?
- Так я ж про то и говорю! Одному отступить надо было, не то нога в снег проваливалась.
- А какая сумка у него в руке была?
- Да это, по-моему, и не сумка вовсе, а чемоданчик. Вот вроде как студенты носят.
- Вы бы могли этого человека опознать?
Женщина подумала, помялась:
- Не, боюсь грех на душу взять. Темно ведь было. Так и в тюрьму человека ни за что упечь можно.
- Так просто человека в тюрьму не упекают… Давайте дальше. На тропинке вас было четверо: вы с Евстигнеевой, перед вами мужчина, перед ним - та женщина…
- Правильно. Когда дошли до середины пустыря, женщина уже подходила к самому краю, а мужчина её нагонял. Потом пошёл впереди. Потом подняла голову, смотрю - ни его, ни её не видать. Прошли мы ещё немного, а она, горемыка, глядь, лежит на снегу. А его уж и след простыл.
- Давайте ещё восстановим последний момент, когда все были на тропинке. Вы видели, как он обгонял женщину?
- Да, видела.
- После этого они сразу исчезли из виду?
- Нет. Я ещё видела, как он шёл немного впереди, а она сзади.
- Сколько метров было приблизительно от вас до них?
- Да, так, если на глаз, метров пятьдесят, наверное.
- А от них до дома шестнадцать?
- Метров тридцать, - неуверенно сказала Лапина.
- Если мы выедем на место, вы сможете показать, где вы все находились?
- Думаю, что смогу…
4.
"…ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Я, судебно-медицинский эксперт Сорокин, на основании изучения обстоятельств дела и данных судебно-медицинского исследования тела гражданки Аксёновой Т.С., двадцати восьми лет, с учётом:
1) характера раневого канала, направленного сзади вперёд, сверху вниз, несколько слева направо и слепо заканчивающегося на внутренней поверхности четвёртого левого ребра;
2) особенностей краёв раны - круглой формы, ровных, без осаднения;
3) наличия в левой лопаточной кости округлого отверстия, повторяющего форму оружия, диаметр которого соответствует размеру раны;
4) отсутствия поясков осаднения и ожога, - прихожу к заключению, что смерть Аксёновой наступила в результате проникающего ранения левого лёгкого и сквозного ранения сердца с последующей тампонадой его, причинённого длинным (не менее 17–18 см) остроконечным орудием, действующим по направлению своей продольной оси, вероятнее всего, толстым шилом…"
Тихонов даже присвистнул:
- Ничего себе! Шилом!
Шарапов ещё раз внимательно просмотрел акт экспертизы.
- Да-а, дела…
У Шарапова привычка такая: "да" он говорит врастяжку, будто обдумывая следующее слово.
- Шилом. Надо же! Так что у тебя есть, Стас?
- Вот смотрите, Владимир Иваныч: план, составленный по обмеру и показаниям Евстигнеевой и Лапиной на месте убийства. Длина тропинки - сто восемнадцать метров. Тело Аксёновой лежало на расстоянии двадцати четырёх метров от дома шестнадцать. Обе свидетельницы утверждают, что неизвестный обогнал Аксёнову метров за десять–двенадцать от этого места. Это-то и непонятно. После того, как он ударил её шилом в спину - больше ведь и некому, - она сделала ещё около двадцати шагов и упала, даже не вскрикнув.
Шарапов осмотрел лист с одной стороны, потом зачем-то перевернул его вверх ногами. С обратной стороны лист был покрыт столбиками цифр; они умножались, складывались, делились, вычитались.
- Что это за арифметика?
Стас прищурил глаз от дыма.
- Да пришлось вспомнить - "пешеход вышел из пункта А в пункт Б, через час следом за ним выехал велосипедист…"
Шарапов кивнул:
- Понял. Что получили?
- Исходные данные у меня очень приближённые. Я сделал три варианта: на разную скорость ходьбы убийцы, убитой и свидетельниц. Потом три варианта на разную засечку интервалов, через которые Евстигнеева и Лапина видели Аксёнову и убийцу на тропинке. Потом привёл их к средним результатам.
- И что?
- Несообразность. Лапина говорит, что, взглянув в последний раз перед собой, никого на тропинке не увидела. А убийцу, по моим расчётам, она должна была увидеть. Уже после того, как Аксёнова упала.
- Ладно, поехали на место…
5.
Всё длилась эта бесконечная ночь. Снегопад немного стих и прожектор с оперативной машины просвечивал почти всю тропинку - от дома шестнадцать до корпусов гостиницы "Байкал".
Шарапов сказал:
- Здесь она упала. Ему осталось пройти всего метров десять - потом он исчез в тени от дома шестнадцать. Видишь, дом заслоняет свет фонарей на шоссе. Поэтому Лапина его и не видела.
- Может быть, - сказал Тихонов. - Но что-то здесь не то…
Он махнул рукой - и прожектор на оперативной машине погас. Мгла непроницаемая, прошитая белёсыми стежками снегопада, повисла над пустырём.
Они прошли по тропинке до шоссе, где ветер на столбах с визгом раскачивал фонари. Последней дорогой Тани Аксёновой, которую она не прошла до конца. Здесь снегопад сатанел совершенно, мокрые снежинки липнули к лицу, лезли в рукава и за шиворот. Хлопнула сухо, как затвор, дверца машины, и Шарапов сказал:
- На Петровку…
Вторник
1.
Ключ слегка заедало в замке, и, чтобы открыть дверь, его надо было быстро покрутить несколько раз налево-направо, подёргать туда и обратно. Тихонов чертыхнулся, но ключ повернул всё-таки нежно, дверь открылась. В кабинете было сине от утренних зимних сумерек и холодно. "Черти хозяйственники, - меланхолично подумал Стас, - окна, наверное, заклеют к Первомаю". Стекло покрылось толстой узорной изморозью. Не снимая пальто, Тихонов подошёл к столу и включил электрическую плитку. Медленно, лениво вишневела спираль, тёплые струйки воздуха стали ласкаться о покрасневшие замёрзшие пальцы. "Перчатки на меху надо купить", - так же безразлично подумал Стас и сразу забыл об этом. Снял пальто, толстый мохеровый шарф бросил на спинку стула. После вчерашней ночи он чувствовал себя разбитым. От тёплого воздуха плитки его снова потянуло в сон. "Хорошо бы пойти в ночные сторожа. Сидишь себе в тулупе, в валенках, в малахае на свежем воздухе. И спишь. Красота. А утром сменился - и снова спишь. Лафа!" Стас засмеялся тихонько, вспомнив это слово. Во время войны у всех мальчишек высшую меру блаженства обозначало слово "лафа". А потом, так же неожиданно, как и появилось, исчезло.
Тихонов потянулся изо всех сил - затрещали суставы. Бабушка говорила в детстве: "Смотри, выскочат все кости из гнёзд, будешь вбок-поперёк расти".
Тихонов встал, походил по кабинету. Начнём обзванивать автобусное хозяйство. Звякает диск телефонного аппарата.
Шесть цифр:
- Пожалуйста, дайте начальника эксплуатации.
Шесть цифр:
- Попросите к телефону старшего диспетчера.
Шесть цифр:
- Линейную службу прошу.
Шесть цифр:
- Начальника четвёртой колонны. А! Очень приятно. Говорит старший инспектор МУРа Тихонов. Нет, нет, с вашими ничего не случилось. Вы мне сообщите, пожалуйста, каков интервал движения двадцать четвёртого маршрута в районе Владыкина между двадцатью и двадцатью одним часом. Сколько? Одиннадцать минут? Так. Теперь второй вопрос. Сообщите фамилии водителей, проехавших Владыкинский конечный круг с двадцати часов двадцати минут до двадцати часов сорока пяти минут. Записываю. Гавриленко - двадцать двадцать шесть, Демидов - двадцать тридцать семь, Ласточкин - двадцать сорок восемь. Спасибо. Когда они работают сегодня? Очень хорошо. До свидания.
Так… Шофёры будут в пять. Поеду к Аксёновой домой. Ну и разговор мне там предстоит! У родных такое горе, а мне ведь детали нужны. Ладно, поеду, посмотрю по ситуации…
2.
Тихонов вышел на Петровку, обогнул Екатерининскую больницу, двинулся по Страстному бульвару к Пушкинской площади. На воздухе сонливость прошла. Негромко поскрипывал под каблуками снег, заваливший скамейки высокими "купецкими" перинами. Стас на ходу зачерпнул ладонью ком тяжёлого мягкого снега, скатал тугой жёсткий шарик и бросил его в ствол старого развесистого тополя. Снежок с хрустом разбился, с ветвей посыпались пышные белые хлопья. Впереди шла высокая тощая старуха. Она обернулась и сказала хрипло:
- Ты что, со вчера не проспался? Ишь, бездельник, шутки придумал!
Стас быстро ответил:
- Миль пардон, мадам!
Старуха погрозила прямым пальцем, похожим на обгорелый сучок:
- То-то!
Тихонов знал эту старуху. Летом она прогуливала на верёвочке по Страстному бульвару огромного рыжего петуха по имени Пьер. Обычно старуха громко беседовала с этим дурацким Пьером по-французски. Поэтому, чтобы не связываться сейчас с ней, Стас сразу выложил все свои познания во французском. Помогло. Стас подумал, что каждому человеку, видимо, отпущен какой-то лимит любви и он должен непрерывно расходовать его, чтобы не разрушить баланс своей жизни. Очень это обидно: людям нужно ещё так много доброты и любви, а кто-то любит бессмысленного рыжего петуха…