- ...предать, - уточнил Иван Иванович.
- Да, - с великим трудом признался Саня.
- Всю жизнь не перестаю удивляться разнообразию форм человеческой глупости, - сетовал Иван Иванович. - Ее неприхотливости и плодовитости... Без одной минуты - кандидат наук, а в гражданственном плане - мальчишка. В твоем возрасте пора уже отвечать не только за себя, но и за судьбу государства. А ты долдонишь одно и то же: "Славка, Славка..." Дело-то вовсе не в нем, а в том рыжебородом. Он ищет автомат, предпочтительно системы Калашникова. Для чего?
- Не знаю, - буркнул Саня, чувствовавший себя совершенно подавленным.
- А знать необходимо. Вопрос идет о чьих-то жизнях. Там, в райотделе, ты обвинял меня в том, что я, как коммунист, поступаю не принципиально, пытаюсь замять случай с дракой в ДК. Я тебе тогда ответил, что никогда не стремился лишить человека свободы, если верил, что для искоренения преступления есть иные пути... А вот сейчас мне кажется, что твоей вины в происходящем больше, чем Славкиной, хоть это он украл из части автомат. Славка по натуре шалопай и вряд ли задумывался, как использует купленный автомат рыжебородый. Для Славки рыжебородый - просто случайный знакомый. А ты в нем угадал Григория Ходана - палача и матерого преступника. Ты знаешь о судьбе своей родной матери, о судьбе Матрены Игнатьевны - моей учительницы, о судьбе всех расстрелянных полицейским Ходаном во дворе школы... Но даже если этот рыжебородый - не Григорий Ходан, между прочим, я почти уверен, что это не он... Все равно этот коллекционер - из породы ходанов. Убивал он или нет - не знаю, но он готов убить. И даже не одного. Был бы ты со мной откровенен с самого начала, у нас было б больше шансов изолировать этого коллекционера оружия. А где теперь его искать?
- Через Славку! - вырвалось у Сани. - Они как-то находят друг друга.
- Вот то-то и оно - "как-то"! - заметил Иван Иванович. - Рассказывай.
Саня заговорил сиплым от волнения голосом:
- Славка пригласил меня в ресторан. Рыжебородый ждал его в отдельной кабине. Но одного: обед заказал на двоих. Увидел меня - глаза прищурил, рассердился. Славка поясняет: "Мой друг - Александр Иванович Орач, молодой ученый, изучает, как разламывается Байкал, на месте которого скоро будет океан пресной воды. А пока ищет в том разломе разные несметные сокровища". Ну, и о том, как мы дружили еще в Благодатном, да какой я талантливый... А рыжебородый все хмурится... И вдруг спросил, как бы невзначай, о Филиппе Авдеиче, - мол, известный на всю округу мастер, в историческом музее есть оконные наличники его работы и написано: "Народный умелец из Карпова Хутора, села Благодатного, Волновского района..." Словом, поболтали, по солянке съели, по рюмочке выпили.
А рыжебородый все зырит на меня, да так, что у меня по спине мурашки бегают. Славка пил на дурняк - как тот батюшка на именинах - неограниченно. Рыжебородый травил небылицы про то, как он ловко кутил то на Кавказе, то в Молдавии, то на Дальнем Востоке. Я спросил, кто оплачивает ему командировочные, он обмолвился, дескать, работает "толкачом" в солидной конторе. Что ж, толкач, так толкач. Я собрался в туалет, а рыжебородый говорит: "Брось-ка в музыкальную шкатулку пятак, выбери что-нибудь по своему вкусу, современное". Бросил я пятак в шкатулку и вернулся. Сам не знаю, почему подошел к кабине с другой стороны, со спины рыжебородого. Он шепчет Славке: "Приму из рук в руки... За "примус" - "косую", за "игрушечку" - три. Такса. А с деньгой ты и на Северном полюсе - раджа". Меня поразила сумма: тысячу рублей за какой-то "примус", аза "игрушечку" - три. Что это за штуковина "примус"? Не волшебная ли лампа Алладина? Пообедали, и мы со Славкой ушли. Я хотел рассчитаться за себя, но официант улыбнулся и ответил: "По счету заплачено". Вечером поехали в Благодатное. Поужинали... Петр Федорович уже давно не встает с постели, на ногах у него язвы - в ладонь каждая. Тело наливается водой, два раза в неделю по ведру спускают. А тут выпил рюмочку, мол, все равно умирать, так хоть с сыновьями попрощаюсь. А у меня из головы не выходит тот разговор в ресторане, я и догадался: "косая" - за старый автомат, три - за новый... Душа ушла в пятки. Продаст он автомат этому рыжебородому. А когда того возьмут, он Славку укрывать не станет, наоборот, подведет под суровую статью. Надо было что-то срочно придумать... Ну, я и затеял... В ДК его зазвал, а там при девчонках... Сплошное идиотство, теперь понимаю...
Саня замолчал. Сидел ссутулившийся, съежившийся, словно бы весь высох, стал меньше ростом.
- Значит, не в пивном баре "Дубок", а в ресторане, - заметил Иван Иванович, думая о том, что нередко беда начинается с маленькой лжи, с желания выглядеть лучше, чем ты есть, жить "как все", даже если тебе это не по средствам, получать больше, отдавать меньше. - Когда у тебя возникла мысль, что это Григорий Ходан?
- Не сразу. Я все думал и думал об этом рыжебородом... Он устал. От жизни, что ли. Улыбается, а глаза мертвые. Славку спросил: "Что за тип и чего ради он расщедрился на обед в ресторане?" Славка отвечает: "Хороший человек. Я в Харькове в командировке был, ну и подзалетел по пьяному делу. А он меня выручил. В министерстве работает. Обещает, если демобилизуюсь, устроить на приличную работу, чтобы не пыльно и денежно". Я поинтересовался: "Чего он в тебя такой влюбленный? Ты ведь не красна девица, и на твою жену, надеюсь, он тоже видов не имеет". Славка, дурачась, пропел: "Наши жены - ружья заряжены". Я начал догадываться: тут все связано со Славкиной службой, все-таки оружейник. Может любую запчасть к любому пистолету достать, даже к иностранному. Он как-то хвастался: мол, хочешь, подарю тебе "вальтер" - в кулаке умещается. Тогда я Славку оставил - дескать, надо отпроситься у Генералова, дня на два академик отпустит. А сам - в исторический музей. Никаких резных наличников народного умельца Филиппа Авдеевича Ходана там нет. О таком мастере из Карпова Хутора никто даже не слыхал. И вообще отдела прикладного искусства у них нет. Я и докумекался, что рыжебородый хорошо знал деда Авдеича, видел его резьбу по дереву. Дед Авдеич умер лет пятнадцать тому назад, уже десять лет, как снесли Карпов Хутор. А рыжебородый все так хорошо помнит. Ну, меня и осенило.
Ивану Ивановичу оставалось ругать только самого себя. Не поверил сыну, когда тот, взволнованный и расстроенный, признался: "Видел Григория Ходана..." Погряз в своих неудачах и заботах, захлопнул сердце перед сыном. Не сумел вызвать его на откровенность. И таким уж фантастическим все представлялось: Саня никогда в жизни не видел Григория Ходана, а тут какая-то мимолетная встреча в пивной с человеком, который упорно смотрел ему в спину... Мистика!
А оказывается, все гораздо проще.
- Ну что ж, Саня... быть тебе свидетелем обвинения, - произнес Иван Иванович. - Не знаю, как насчет версии "Григорий Ходан", но в ограблении мебельного магазина принимал участие бородач по кличке Папа Юля. Дошлый мужик, я бы даже сказал, совсем не дурак, столько людей опутал, а сам ухитрился исчезнуть и двоих дружков укрыть от розыска. Поэтому твой рыжебородый меня заинтересовал.
- А как же со Славкой? С автоматом... - не сдержался Саня.
- Ума не приложу, - признался Иван Иванович. - Лучше всего Славке явиться с повинной, то есть вернуть автомат на место и во всем чистосердечно признаться.
- А что ему будет?
- Трибунал, Саня. Военный трибунал. А вот какую меру наказания изберут... - Иван Иванович развел руками. - Недавно мне довелось держать в руках старое уголовное дело. После гражданской войны по Донбассу гуляли разные банды. Одной из них руководил Саур. Ну, само собою, не тот, в честь которого насыпан курган Саур-Могила. Награбленное он обычно сбывал корчмарю в шахтерском поселке близ Юзовки. А в трудную минуту пришел его грабить. Но корчмарь не дурак, золото при себе не держал. Саур решил доведаться, где оно спрятано. Бандиты зверски замучили корчмаря вместе с женой и дочерями. Но подоспела милиция, и банда была почти полностью истреблена. Уйти сумели двое: один из них, паренек лет пятнадцати, адъютант на побегушках при Сауре, тоже кровушки пролил немало. Нашелся он почти через полвека: видный хирург, в годы войны сотням людей спас жизнь. Как с таким человеком поступить? Преступление он совершил глупым мальчишкой, клюнул на анархические лозунги о сверхсвободе. Все сорок с лишним лет мучила совесть, все сорок лет ему казалось, что вот-вот подойдут и спросят: "А вы знали некоего Саура?" И он явился с повинной... Полковник медицинской службы, грудь - в орденах... Казалось бы, за сроком давности надо все вычеркнуть из памяти, но убитые безвинно, жертвы террора и бандитизма всегда взывают к отмщению. Жизнь человека - это самое важное и святое, что есть у нас... Словом, состоялся суд. Обвинял государственный обвинитель - прокурор, защищали общественные защитники - врачи, с которыми работал полковник, раненые, которым он спас жизнь...
- Ну и...? - в нетерпении спросил Саня.
- Суд учел и то, что преступление было совершено несовершеннолетним, и его чистосердечное раскаяние, и заслуги перед страной, и давность сроков... Общественное порицание... У Славки - все иначе... Единственным смягчающим вину обстоятельством может быть лишь явка с повинной.
- Так давай поможем ему! Он с полуслова поймет ситуацию и раскается! - горячо заверял Саня.
Хотелось, очень хотелось помочь прапорщику Сирко, беспутному сыну своего друга и наставника, который давал Ивану Ивановичу рекомендацию в партию. Хотя бы ради того, чтоб позволить заслуженному человеку спокойно умереть. Но было и другое: Иван Иванович чувствовал себя в ответе за то, что произошло. Рос-то парень на глазах у Ивана Ивановича. И должен был милиционер Орач увидеть, предугадать, какой фортель "выкинет" Славка. Не предугадал. Не предусмотрел. А если честно: то просто не думал о таком. И Саню не научил. Не сумел передать ему свой социальный опыт.
- Поехали в управление, - решил Иван Иванович. - Попробую разыскать Евгения Павловича, посоветуемся. К тому же надо срочно дать художнику материал для описательного портрета... Рыжебородый - преступник, и его необходимо найти, пока он не подался в бега.
- А как же Славка? - стоял на своем Саня.
- Есть официальная ориентировка: военный следователь сообщил, что из части исчез автомат, подозревают прапорщика Сирко. Вот и причина для встречи с отбывающим наказание на гауптвахте.
Саня поднялся с лавки и поплелся следом за отцом к троллейбусной остановке.
Дежурный сообщил, что полковник Строкун еще не вернулся с происшествия.
Иван Иванович зашел с Саней в кабинет и привычным движением переставил с тумбочки к себе поближе телефон. Надо было разыскать художника, который бы по описанию Сани набросал портрет рыжебородого - не каждый, даже хороший портретист, способен сделать рисунок живого человека по словесному описанию, добиться реальной схожести. В этом отношении был один, можно сказать, виртуоз оригинального жанра, член Союза художников по фамилии Пленный и по имени Тарас Григорьевич. Надежный человек, прошел фронт, побывал в фашистском плену, узник Маутхаузена. У него были свои счеты с мерзостью.
Увы, жена ответила, что Тараса Григорьевича нет дома, а где он и когда вернется - она точно сказать не может.
"Конечно, жаль..."
В запасе у Ивана Ивановича был еще один, из молодых, этакий гонористый петушок, но талантлив: лауреат комсомольской премии Тышнев Валентин Яковлевич. Раза два угрозыск обращался к нему. Он с удовольствием приходил на помощь, даже видел в этом своеобразную романтику. Когда Строкун вручил ему удостоверение общественного консультанта областного отдела угрозыска, лауреат комсомольской премии от радости готов был танцевать. "Мальчишка!" - с теплотой подумал тогда о нем Иван Иванович. За этим красным удостоверением с тисненым гербом советского государства Тышневу виделись удалые погони, свистящие пули и торжество победителя. Но выстрелы - это трупы...
Тышнев был дома. Правда, у него собралась компания, но ради дела... Словом, машину к подъезду - и он готов!
Иван Иванович отправил за художником оперативную машину.
Она еще не успела вернуться, а на пороге Тарас Григорьевич. Высокий, сутуловатый, тощий человек. За годы, что прошли после освобождения из фашистского плена, он так и не сумел вылечиться: ему отбили внутренности, и он медленно угасал.
- Жена предупредила: "Иван Иванович разыскивает". Думаю, в это время майор по пустякам беспокоить не будет.
- Дело действительно серьезное. - Иван Иванович тепло поздоровался с художником. - Не исключено, что бывший полицай, палач-садист, на совести которого десятки расстрелянных. А может быть, просто матерый вор... Словом, срочно.
Тарас Григорьевич деловито достал карандаши, Иван Иванович подал ему альбом.
Саня начал рассказывать.
- Борода - шкиперская, окладистая, пострижена коротко, по-современному. Но главное - глаза. Злые и холодные. Ну, просто ледяные. Он улыбается, а тебя морозит.
- Овал лица? - попросил уточнить художник.
- Овал? - Саня нарисовал в воздухе что-то вроде упругого эспандера, который тискают в ладошке спортсмены. - Скулы надежные, боксеру-профессионалу сгодились бы.
- Волосы? Прическа?
- Волосы? Негустые... Я бы сказал: "поношенные". Человеку за пятьдесят, устал он, очень устал. Плечи покатые, как у старой бабы, которая всю жизнь трудилась на собственном огороде.
Художник повеселел.
- Молодец! Меткие характеристики. Уши?
- Уши? Наверное, обыкновенные.
- Мочки подрезаны или ... "приклеены"?
- Не знаю. Глаза - всю жизнь буду помнить. Руки - длинные, грудь - волосатая. Широкая. На набатный колокол сгодилась бы.
На листе плотной бумаги появился угрюмый, здоровый мужик. Как в мультфильме. Саня удивился:
- А здорово! Только губы - потоньше и хвостиками вниз: не умеет человек улыбаться, вымучивает из себя улыбку.
В кабинет буквально ворвался молодой человек в модняцком сером костюме. Рукава пиджака - по локоть. При галстуке. Копна рыжих волос - львиной гривой. Навеселе человек: глазки щурятся, на лбу испарина. Увидел Тараса Григорьевича - удивился, даже растерялся.
- А я... гостей бросил.
- Тараса Григорьевича дома не было, - начал оправдываться Иван Иванович. - Но пока машина ходила за вами, жена разыскала его...
Тышнев тут же решил:
- Будем работать в четыре руки. Творческая конкуренция. - Он уселся за стол. - Повторите мне приметы!
Саня повторил уже без прежних подробностей, все то же самое, но без своих характеристик. И... у Валентина Яковлевича под карандашом появился портрет совершенно незнакомого Сане человека. А вот ноги получились. Брюки с широкими обшлагами, мягкие, почти открытые босоножки... Стоят ноги, словно бы человек шел-шел вразвалочку и неожиданно остановился.
Иван Иванович показал рисунки Сане.
- Ну, главный консультант, ваше мнение?
- Все, что сказал, есть. Но чего-то еще не хватает. Бирючьей злости, что ли... И матерости. Пожалуй, и ума...
- Молодой человек, это все эмоции! - почему-то обиделся Тышнев. - А по существу! По существу!
- Я уже сказал: по существу, все на месте, - успокоил Саня молодого художника, выставку которого "Человек и Октябрь" он недавно видел в художественном салоне.
Тышнев повеселел.
- Товарищ майор, Валентин Тышнев всегда к вашим услугам: ночь-заполночь.
Иван Иванович проводил художников. Саня рассматривал рисунки, держа один в левой руке, другой - в правой. Сравнивал.
- Удивляюсь: с чужих слов - и будто сам видел, - сказал он, положив на стол рисунок, выполненный Тарасом Григорьевичем. - Ходан, - заключил он. И повторил:- Григорий Ходан...
А вот Иван Иванович не мог сказать так категорично. В этих прищуренных холодных глазах действительно было что-то неуловимо знакомое. Но все остальное... Сбивала с толку окладистая борода, она, практически закрывала все лицо...
- Ума, говоришь, в глазах не хватает, - постучал Иван Иванович пальцем по наброску. - Когда ум на злое дело истрачен, глупо все это выглядит... К утру с десяток копий сделаем. Покажем завтра Славке, побываю в комендатуре, добьюсь встречи. Ну и есть у меня в запасе парочка свидетелей. Они виделись с моим бородачом Папой Юлей. Случаем, не признают в этом своего?.. - Он забрал рисунок. - Я - сейчас, только отдам дежурному криминалисту, пусть запустит в дело.
Иван Иванович не дошел до порога, как запищал зуммер телефонного аппарата. Снял трубку. Это была Аннушка. Расстроенная, слова со слезами вперемешку.
- Петр Федорович умер... Утром. Я тебя ищу, ищу... И Саня пропал...
- Саня у меня. Я его в городе встретил, заглянули в управление на минутку, да задержались. Сейчас будем.
Аннушка разрыдалась.
- Только ты тогда позвонил - и сразу из Благодатного... Марина поехала. Надо помочь... Я бы с нею, да вас с Саней не нашла.
- Идем, идем, - заверил ее Иван Иванович.
"Петр Федорович! Петр Федорович..." Подступила под горло слеза, давит, душит...
- А как же Славка?.. - приглушенно, почти шепотом, спросил Саня.
- Военкомат, думаю, уже сообщил в комендатуру. Отпустят, это само собою.
Утром Ивану Ивановичу предстоял нелегкий разговор со Строкуном: на нем висело два дела: уже успевшее "заржаветь" ограбление мебельного и "свеженькое" - стретинский универмаг. А теперь еще и "довесочек" - Славка и автомат...
Утром Иван Иванович позвонил дежурному:
- Что у нас там?
- Можно сказать - норма.
- Когда вернулся полковник?
- В начале третьего...
"Спит сном праведника", - подумал Иван Иванович.
В шесть утра Иван Иванович так Строкуну и не позвонил. А вот в половине седьмого - отважился.
Строкун мгновенно отозвался на звонок, будто сидел над телефоном и ждал сигнала. Голос охрип, осип. Это от усталости, от того, что человек хронически не высыпается.
- Слушаю.
- Евгений Павлович, знаю, что лег ты часа в четыре, но время поджимает...
- По универмагу?
- Только по универмагу я бы беспокоить не стал, хотя и там есть кое-что оригинальное. Вы были правы: пожар связан с ограблением: таким способом отключили сигнализацию и сняли с поста ночного сторожа. Директора универмага мы с Бухтурмой освободили. Но тут выплыла история с автоматом... Может быть, это и не наш Папа Юля, но тоже бородатый, по годам подходит. Намерился купить автомат Калашникова. Прапорщик Станислав Сирко - по специальности оружейный мастер, уже припас его. На Волновский райотдел от военного следователя пришло отдельное поручение: "Понаблюдать за прапорщиком в отпуске". Санька об автомате догадался, ну и затеял драку... Дурак дураком... Сирко до вчерашнего дня сидел на гауптвахте, но умер его отец, и, думаю, военкомат побеспокоился, чтобы парня отпустили. Как в такой ситуации поступить?
- А ты-то сам что предлагаешь? - спросил Строкун.
Иван Иванович, хотя и был готов к такому вопросу, все же ответил не сразу: