Саша понял ее слова. На это ясно указала интонация его голоса. Но ведь она сказала только то, что смогла сказать. Больница огромная. Более двадцати зданий. Конечно, они начнут искать ее с главного корпуса, где висит гобелен с собакой. Потом пойдут по пустым корпусам - строящимся или ремонтирующимся. Так поступила бы она на их месте. Успеют ли они добраться сюда до двенадцати? И что будет, когда доберутся? Может, этот боров здоровенный вообще проспит все на свете? Нет, так только в кино бывает. Вернее, бывало раньше. В каких-нибудь послевоенных фильмах про советских разведчиков. Вот там действительно глупый немец мог проспать все бесстрашные действия красивого советского разведчика. А этот не проспит… Наташа посмотрела на спящего Альгериса, на лежащий на столике-доске пистолет. И отвернулась. Надо чем-то себя отвлечь… Стихи, что ли, читать… И она начала тихонько шептать первое же, что вспомнилось из Бродского.
Я входил вместо дикого зверя в клетку… -
шептала Наташа. Но когда она дошла до заключительных слов:
…Но пока мне рот не забили глиной,
Из него раздаваться будет лишь благодарность, -
к глазам Наташи подступили слезы.
Нет, надо что-нибудь элегическое, приказала она себе. Ну вот это:
Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем нарядов перемена у подруги…
Но и в этом прелестном "Письме римскому другу" были очень грустные строки:
…Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
Долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
Там немного, но на похороны хватит…
Нет, так нельзя. Эдак я разревусь сейчас белугой, подумала Наташа. Нужно вспомнить что-нибудь веселое, незатейливое. Вот хоть из Левитанского:
Мучительно хочется рисовать.
Повсюду тюбики рассовать.
О поющее, как свирель,
название - акварель…
Но память тут же подсовывала другие строки этого поэта:
Вот человек среди поля
пал, и глаза опустели.
Умер в домашней постели,
выбыл из вечного боя.Он уже в поле не воин.
Двинуть рукою не волен.
Больше не скажет: - Довольно!
Все. Ему больше не больно…
- Мне больно! - тихо сказала Наташа, дернув затекшей прикованной рукой. Звякнули наручники. Альгерис открыл глаза.
- Что? - вскинулся он.
- Рука затекла, - зло сказала Наташа.
Мужчина поднялся, подошел к ней. Прижав женщину коленями к стене, ловко снял наручники, защелкнул их на другой руке. Вернулся к столику, налил воды.
- Пить хочешь? - спросил он Наташу.
Она кивнула. Альгерис наполнил второй стаканчик, подал Наташе. Она растерла затекшую руку, взяла стакан.
- Бедняжка! - насмешливо пожалел ее Альгерис. - Не надо связываться с кем ни попадя.
- Это с кем же?
- Со следаком этим, Турецким. Не попался бы он на твоем пути, и была бы жива-здорова. Прожила бы лет семьдесят. А то и восемьдесят. До той самой беспомощной старости.
Странно, мысль о том, что виновник ее бед - Саша, ни разу не пришла Наташе в голову.
- Чем же он тебе так помешал? - спросила она.
- Лезет куда не надо. А ведь я предупреждал: не суйся, опасно для жизни! Альгерис вытряхнул из пачки сигарету:
- Хочешь?
- Давай, - согласилась Наташа. Надо было как-то заполнять время, чтобы не смотреть на маленькое, под самым потолком, подвальное окошко.
Альгерис протянул ей сигарету, дал прикурить. Закурил сам, уселся на стул, глядя на Наташу.
- Зачем он к тебе приходил-то? В любви, что ли, объяснялся? Ох, обхохочешься!
- Приходил на больных посмотреть, - с ненавистью глядя на мужчину, ответила Наташа. - У меня наркоманы в отделении, ему нужно было зачем-то. Альгерис расхохотался.
- В чем дело? - подняв бровь, спросила женщина. - Я сказала что-нибудь смешное? Смакаускас наконец отсмеялся.
- Ладно, ты все равно не жилец, можно рассказать. Лабораторию твой следак ищет. Подпольную лабораторию. Где производится наркотик. Очень сильный наркотик. И очень дорогой. Его покупают очень богатые люди. И очень высокого положения. Даже некоторые кремлевские господа. А лаборатория под этой крышей расположена. В этом самом корпусе. Вот мне и смешно. Ходил твой следователь рядом, просто руку протяни. Но ничего не видел, кроме твоих прекрасных глаз. И не увидит, - серьезно добавил он. - Ни глаз твоих, ни лаборатории. Каждому свое.
Наташа опустила ресницы, глубоко затянулась. Очень важно сохранить равнодушное лицо.
- А согласись, вот ведь ирония судьбы: лаборатория по производству наркотиков находится рядом с наркоманами. Если бы больные твои знали, они бы это здание штурмом взяли. - Он опять рассмеялся.
- Смешно, - сухо ответила Наташа.
- Вот и посмейся, пока жива, - резко оборвал смех Альгерис.
Больница все так же жила своей жизнью. Разве что нынешний день был пасмурным, в отличие от вчерашнего. Впрочем, пасмурные дни - это норма для города. Можно сказать, что предыдущий день был солнечным, в отличие от большинства других. Тем более на дворе осень. Скоро начнется полярная ночь - так можно охарактеризовать период от ноября до марта. Пора бы отопление дать! А то пользуются власти теплой осенью, экономят, как всегда, на людях. Да вот и Мирзоян ходит по двору от одного здания к другому. С ним сантехники. Да вон еще две бригады. Тоже с разводными ключами, чемоданчиками для инструментов.
За снующими по двору рабочими наблюдала врач-лаборант со второго этажа лабораторного корпуса. Она ожидала, когда внесенный на красивую пластиковую планшетку реактив окрасит комплекс "антиген - антитело". Собственно, людям, чью кровь она сегодня исследовала, было абсолютно не интересно, что это за комплекс такой. Им гораздо важнее было знать, есть у них сифилис или нет. В ожидании ответа на этот вопрос и смотрела в окно Дина Григорьевна.
- Алла Владимировна, - окликнула она свою лаборантку, миниатюрную женщину средних лет, - скоро включат отопление!
- Это вы на "плашке" увидели? - поинтересовалась Алла Владимировна.
- Нет. Вижу во дворе Мирзояна с сопровождающими его похмельными лицами.
Если бы Гоголев услышал эту характеристику, он жутко бы обиделся. Так как с Варданом Вазгеновичем вышагивал именно он.
- Суворова, вы лучше на планшетку смотрите, а не на пьяных мужиков, - посоветовала доктору Алла Владимировна. Их связывали уже лет двадцать прекрасных служебных и неслужебных отношений, и лаборант могла себе позволить некоторую вольность в отношении доктора. Тем более что Дина Григорьевна была очень поэтической натурой и могла долго созерцать движение падающего с клена желто-зелено-красного листа, совершенно забыв о сифилисе и вспоминая подходящие к случаю строки Блока или Ахматовой.
- Странно как-то, - меланхолично ответила Суворова. - Что-то они сразу с двух сторон отопление проверяют. Мирзоян в центральную дверь десятого корпуса вошел. А похмельный мужик с другой стороны здания встал. Зачем он там стоит? Что ему нужно? - вслух задумалась Дина Григорьевна.
- Суворова, скоро ответы давать. Уже одиннадцать. Вы ведь реакцию проспите!
Дина Григорьевна, встряхнувшись, посмотрела на планшетку. Оттуда сиял желтым цветом светофора отчетливый неутешительный диагноз.
- Ну вот, еще одним сифилитиком в городе больше, - меланхолично отметила вслух Дина Григорьевна, следя карими глазами за плавным движением кленового листа за окном.
…Зазвонил телефон. Альгерис взял трубку. Наташа услышала гортанную речь. Говорила женщина. Говорила громко и взволнованно. Наташа ничего не понимала, но волнение женщины ясно ощущала. Кажется, это грузинский, подумала Наташа. В их отделении лежало много грузин, она часто слышала эту речь. Вот она произнесла: "Ара, ара…" - это по-грузински "нет, нет", вспомнила Наташа. Потом Альгерис что-то ответил ей. Очень тихо, Наташа не разобрала. Смотрел Альгерис при этих словах на нее. Значит, речь о ней. Но более всего ее поразил его голос. Ласковый, нежный голос. Словно это и не он говорил. Наконец разговор был окончен.
- Жена звонила? - поинтересовалась Наташа.
- Я тебе уже говорил, что не женат. - Он положил трубку на доску, задумался. - А твой Ромео что-то давно не звонит. Забыл, что ли, тебя?
- Видимо, занят выполнением твоих условий, - пожала плечами Наташа. - Ты ведь за какую-то женщину просил. Это она и звонила?
- Дура ты, хоть и умная. Кто же из СИЗО звонит? Нет, это другая женщина звонила.
- Так ты любитель женщин? - усмехнулась Наталья. Надо было разговаривать. Отвлекать себя, да и его.
- Я? - Альгерис недобро усмехнулся. - Я ненавижу женщин. Одна молодая сучка посадила меня в свое время на восемь лет.
- И теперь ты мстишь всем остальным? - предположила Наташа. - Благородный, так сказать, мститель!
- Нет, теперь уже не мщу. Хотя был и такой период в моей жизни. А теперь я думаю: что ни делается - все к лучшему. Не было бы отсидки, жизнь сложилась бы по-другому. И я не узнал бы Нино. Нино. Это имя он произносил во время раз говора.
- Ты ее любишь? - тихо спросила Наташа. Альгерис вскинул голову, посмотрел на женщину.
- Я не употребляю таких слов. Но знаю, что отдам за нее все, включая жизнь. Знаю точно. Он уставился в окно.
- Чем же она такая особенная? - спросила Наташа, чтобы отвести его взгляд от неяркого света, проникавшего в помещение сквозь маленький четырехугольник. "Сегодня пасмурно", - почему-то отметила она.
- Всем, - лаконично ответил мужчина. - Она просто особенная, единственная и так далее. Он наконец перевел взгляд на Наташу.
- Все остальные женщины или подлые твари, или страшные дуры. Бывает и то и другое в одном лице.
- Вот как?
- Да, так. Уж поверь мне. Когда мне предстоит какое-либо дело и в качестве фигуранта, выражаясь языком твоего следака, в нем задействована женщина, я заранее уверен в успехе. Да вот взять тебя, к примеру. Ты же мне поверила. Ах, человек умирает… Обхохочешься.
- Я врач, - пожала плечами Наташа, - и обязана помогать больным. Я между прочим клятву давала. Гиппократа, если ты о таком слышал.
- Слышал, слышал. И что, если бы жива осталась, снова побежала бы с незнакомым мужчиной неизвестно кому помощь оказывать?
- Это некорректный вопрос, - опять пожала плечами Наташа. - Спрашивать приговоренного, что бы он делал, если бы остался в живых? Сейчас я тебе отвечу - нет, не побежала бы. Но если бы осталась жива, может быть, побежала бы и в другой раз.
- Ты не останешься жива, так что не мучайся сомнениями, - утешил ее Смакаускас. - Ладно, расскажу тебе еще одну историю. Время у нас есть, - он глянул на часы. - Дело было так. Нужно было внедрить человека в один обменный пункт. По обмену валюты. Обменник этот располагался на территории некоего заведения. И должны были в том обменнике торговать нашим препаратом. Тем, что наверху делается. - Он ткнул пальцем в потолок. - Я знакомлюсь с молодой бабой. Подвожу ее на машине. В машине легче всего знакомиться. Пока едешь, расспросишь, что да как. Замужем, не замужем. Короче, катал я разных баб недели две. Потом попалась эта. Одета плохо. Выясняю, что муж бросил, сама сидит без зарплаты. Ребенок маленький. Дальше - дело техники. Беру телефон. Начинаю встречаться. Привожу ее к себе на квартиру. Шампанское, цветы, постель. Баба влюбляется как кошка мартовская. Потом уговариваю поступить на работу в этот обменник. Говорю, что торговать придется кое-чем запрещенным. Баба, между прочим, учителка. Должна сеять разумное, доброе, вечное. Но она соглашается.
- Ей ведь надо ребенка кормить, - не удержалась Наташа.
- Уже не надо, это уже не ее забота, - усмехнулся Альгерис. - Это я к чему? Казалось бы, образованный человек, грамотный, газеты читает. Вернее, читала. Но поверила, что ей просто за красивые глаза будут бешеные деньги платить. Ну и что? Платили два месяца. А потом в заведении - облава. Нагрянули менты, целая пропасть. Баба заперлась в своем обменнике, сидит - ни гугу. А дальше начинается самое смешное. У меня ключи от ее каморки. Я вхожу, делаю ей знак, чтобы молчала. Эта дура кидается мне на шею. Обнимает… То есть она решила, что я во время облавы только для того и пришел к ней, чтобы слиться в экстазе. - Альгерис рассмеялся. - Даже не обратила внимания, что я в перчатках.
- И что? - Наташа не спускала с него глаз.
- И то. Прямо во время этих объятий я и вкатил ей полный шприц наркоты. Вот сюда, в плечевую вену, - он поднял руку, указывая, куда всадил шприц. - А ты говоришь…
- Да ты герой, - усмехнулась Наташа.
- Помалкивай, - огрызнулся Альгерис, но тут же снова рассмеялся: - Зато какая красивая смерть! В объятиях любимого человека! Послушай, а может, тебя тоже так убить?
- Нет уж, лучше застрели, - серьезно ответила женщина.
В одиннадцать десять кабинет главного врача был заполнен людьми. Самого Михаила Валериановича попросили переждать где-нибудь в другом помещении. Главный врач возмущенно поднял плечи, но вышел.
- Итак, - начал Турецкий, - осталось два корпуса: оба сданы в аренду. Ближе всех к ограде и второму выходу из больницы - корпус, что занимает АОЗТ. Наружное наблюдение показало, что на улице, куда выходят вторые ворота, с самого начала наблюдения стоит синяя "вольво". Номера на машине питерские. Но эта машина - единственная, к которой уже почти четыре часа никто не подходит. Сотрудники больницы ставят свои машины с другой стороны, у главного входа в больницу. Можно полагать, что это машина преступника. Если он рассчитывает в случае опасности воспользоваться автомобилем, логичнее схорониться в ближайшем к выходу корпусе - это корпус, арендуемый АОЗТ. "Новые технологии"? - так оно называется, Вардан Вазгенович?
Мирзоян, страшно гордый, что ему разрешено присутствовать при обсуждении, важно кивнул.
- Хотя в корпусе, где обосновалась строительная фирма, меньше народу. Строители ведь собираются с утра и затем расходятся по объектам.
- Да они у нас и строят на территории. Наши подрядчики.
- Вот что, вы позвоните-ка в тот корпус, Вардан Вазгенович, - может, там и нет никого?
Мирзоян снял трубку белого директорского телефона, набрал номер, включил громкую связь.
- Валентин? - спросил он.
- Вардан Вазгенович! - радостно отозвался молодой голос. - На ловца и зверь бежит!
- А что такое? - стрельнув черными глазками в Турецкого, спросил Мирзоян.
- Да я вам все утро в кабинет названиваю, а вас нет. И ни единого сантехника на месте. Говорят, вы по территории ходите, а вас не поймать. Только что был и ушел. И так во всех отделениях говорят. Я уж всю больницу обзвонил. Турецкий выразительно посмотрел на часы. Мирзоян кивнул.
- Что случилось-то?
- Да труба у нас в подвале лопнула. Малярши за краской спустились, а там весь пол в воде. По щиколотку.
- Когда они спускались?
- Да около девяти. Я и сам там только что был.
- Хорошо, Валя, разберемся, - оборвал разговор армянин и положил трубку.
- Значит, они в АОЗТ, - переглянувшись с Турецким, сказал Гоголев. - У нас осталось тридцать минут.
- Я буду звонить Альгерису, а ты командуй, - кинул Турецкий Гоголеву и ушел во вторую, маленькую комнату, соединявшуюся с кабинетом дверью. Она служила главврачу комнатой отдыха. Александр плотно закрыл за собой двери.
- Думаю, снайпера надо переместить на эту пятиэтажку, - указал Виктор Петрович одному из оперативников. - Смотри, пятиэтажка ближе к корпусу АОЗТ. И хорошо просматриваются задние ворота. Давай команду Руслану, чтобы перебирался, и укажи объект наблюдения. Мужчина кивнул, вытащил рацию, отдал соответствующую команду.
- Второго снайпера посадим на крышу бензоколонки. Вот она, почти напротив ворот, бензоколонка "Нэст". В кабинет вернулся Турецкий.
- Альгериса надо выкуривать из подвала. Он прекрасный стрелок и абсолютно беспощаден.
- Я так и думаю, Саша, - согласился Гоголев. - Смотри, они выходят через вторые двери подвала. Он поведет женщину к воротам. - Распорядитесь, чтобы ворота закрыли для прохода, - кивнул он Мирзояну. Тот пулей выкатился из кабинета, но вскоре вернулся. - В вахтерку сяду я. Отвлеку Смакаускаса разговорами. Вы, ребята, - он кивнул еще троим из своей команды, - идете в корпус. Все так же под видом сантехников. Застряньте у входа в здание, шумите, гремите погромче. Он должен вас услышать. А вы, Вардан Вазгенович, вас я попрошу подняться на второй этаж, туда, где работают люди. Вас все в больнице знают. Вы подозрений вызвать не должны. Наверху не должно быть опасно.
Мирзоян выпятил грудь, которую под пиджаком защищал бронежилет, едва сходившийся на весьма заметном брюшке.
- Я готов рисковать, Виктор Петрович! - сверкнул он черными глазами.
- Тебе, Александр, придется оставаться здесь. Смакаускас знает тебя в лицо.
- К сожалению, - угрюмо бросил Турецкий. В эту минуту по рации поступило сообщение, что снайперы заняли точки наблюдения.
- Снайперы-то не подведут? Надо постараться убрать его до того, как он достигнет своей машины. Там довольно часто подъезжают автомобили на заправку. Могут быть осложнения. И прикрыться машиной ему легче.
- Мой снайпер, тот, что на пятиэтажке сидит, попадает одним выстрелом под основание черепа.
- А его фамилия не Тягунов случайно? - усмехнулся Турецкий .
- Нет, его фамилия Далаватов. Он чеченец, представь себе. Хотя уже лет пятнадцать в Питере живет.
- Это вселяет надежду, - еще раз усмехнулся Турецкий. На самом деле он очень нервничал. Альгерис ничего не ответил вразумительного. Наташа держится молодцом. Но чем все это кончится? "Помоги нам, Господи!" - наверное, впервые в жизни помолился Александр Борисович.
- Ну что ж, через десять минут надо начинать. Жди, Саша, - хлопнул Виктор Турецкого по плечу.
- Да уж ждать и догонять - хуже нет, - проворчал Турецкий поговоркой Грязнова. Через пять минут он услышал в рации голос Гоголева:
- Объявляется пятиминутная готовность. И еще через пять минут:
- Начали! Сантехники пошли к зданию!
- А вот и он! - воскликнул Альгерис, глянув на пейджер. - Твой Ромео! Он взял радиотрубку, набрал номер телефона.
- Смакаускас? - тут же послышался голос Турецкого. - Кантурия будет выпущена из СИЗО в тринадцать ноль-ноль.
- Это поздно, - ответил Альгерис.
- Раньше не получится, - жестко отреагировал Турецкий.
- Ну, значит, Наталья Николаевна падет смертью храбрых ровно в полдень, - подмигнул Наташе Альгерис.
- Никуда она не падет. Ты подождешь. Раньше не получается. Но ровно в тринадцать Нина Вахтанговна будет встречать Тамару у "Матросской тишины". Если ты сваляешь дурака, их встреча не состоится. Это все, что я могу тебе обещать. Дай трубку Наташе.