Кирилл был в третий раз женат и, как бывало и раньше, почти холост. Законная супруга вела хозяйство, командовала в доме, посещала массажные кабинеты и свободное время тратила на вояжи по модным магазинам. В дела мужа она не лезла. Более того, она даже не пыталась влиять на протекающие в их семье процессы и никогда не использовала такие банальные аргументы, как "Мне необходимо твое внимание, а тебя никогда не бывает дома, вонючка!". Если Кирилл сказал, что придет поздно или не придет совсем, значит, так тому и быть.
Впрочем, Кирилл все же навещал ее по выходным, и в эти дни супруги успевали отработать свои обязанности на полгода вперед.
Уже ближе к концу рабочего дня Обухов подрулил к зданию института, в котором находился офис "Пилота". Настя встретила его настолько ослепительной улыбкой, что он даже прищурился.
– Здрааасьте! – вскричала она, соскакивая с рабочего места. – А вас так давно не было, что мы уже хотели вам звонить
– И позвонили бы. Дяде Кириллу было бы приятно.
– В следующий раз обязательно это сделаем!
– Ага. – Кирилл выгрузил свои пакеты на стойку. – Настюха, ты меня любишь?
– Кирилл Сергеевич, опять вы!
– Если любишь, помоги мне, разбери эти пакеты. Тут яблоки, бананы, апельсины. Глеб Николаевич у себя?
– Он подъедет минут через двадцать.
– Хорошо. Вот тут у меня еще шоколад есть.
Кирилл вынул из бездонных карманов пиджака несколько огромных плиток, сунул их Насте.
– К чаю, – пояснил он.
– Спасибо!
Настя схватила пакеты и побежала на кухню, а Кирилл направился в глубину офиса.
Его встречали весьма радушно. Информационщица Машка Блинова, оторвав взгляд от компьютера, глянула на появившуюся в дверях массивную фигуру и радостно ойкнула. Кирилл по-отечески похлопал ее по плечу, заглянул в эфирную студию. Аня Гончарова выходила в эфир, сидела в наушниках и что-то сосредоточенно начитывала в микрофон. Закончив читать, она увидела в проеме стеклянной двери Кирилла, и ее реакция была даже более бурной, нежели у Блиновой, потому что она была моложе нее на целых пять лет.
– Кирилл Сергеевич!!
Объятий и лобызаний Кириллу избежать не удалось. Обычно он старался не прикасаться к девчонкам, потому что Глеб однажды ему это строго запретил, указав на душевную хрупкость и податливость творческих личностей, но Кирилла здесь любили почти все. Если обниматься с Глебом как с начальником им нельзя (хотя иногда и хочется), то с Обуховым можно не церемониться. Кирилл Сергеевич – это "друг семьи".
– Как вы тут без меня, девчонки?
– Все нормально, – потупив глазки, сообщила Машка. Аня Гончарова вела себя менее скованно.
– Глеб Николаевич за кондиционером уехал, – сообщила она. – Он нам кондиционер поставит, вот!
– Ай, хорошо! – квакнул Кирилл.
– Да, хорошо, а то мы прошлым летом здесь чуть не испеклись. Окошко открыть нельзя, потому что трамваи под окном ездят, все будет слышно в эфире, а бесшумный кондиционер дорого стоит.
Кирилл заглянул в эфирку. Да, действительно пекло, подумал он.
– Анюта, сделай погромче.
Аня бросилась к стойке аппаратуры и вывела ручку громкости на стационарном приемнике почти до предела. Сейчас в эфире "Пилота" играла "Drive My Car" "Битлов".
– Вот это уже совсем прекрасно, – с блаженной улыбкой проговорил Обухов.
В течение следующих пятнадцати минут девчонки рассказали ему о своем житье-бытье: о новом мальчике, который оказался загадочно талантливым и молчаливым, о новом витке продаж книги любимого босса, о том, что количество звонков радиослушателей в последние несколько дней значительно возросло. Кирилл слушал внимательно и время от времени ободряюще подмигивал. Ребята не стеснялись рассказывать ему даже то, чем избегали делиться с непосредственным начальником, потому что Кирилл никогда не афишировал свою финансовую сопричастность.
Глеб подъехал через полчаса. Вместе с ним в офис завалились двое крепких парней в униформе, тащившие большие коробки.
– Глеб Николаевич, – сказала Настя, – к нам Кирилл Сергеевич приехал.
– Где он?
– У Блиновой сидят, о политике разговаривают.
Глеб сразу направился туда. Под любопытными взглядами эфирщиков встреча друзей носила сдержанный характер.
– Привет. Какими судьбами?
– Попутным ветром в родные пенаты меня занесло. Чай будем пить?
– Будем. Девочки, накройте стол.
Праздники когда-нибудь заканчиваются. Лучше бы их не было совсем, потому что "постпраздничный синдром" порой выворачивает наизнанку сильнее похмелья. Лариса смотрела на сына, копающегося в углу комнаты со своими любимыми игрушками, и думала, что сплошные будни – это не так уж и плохо.
– Максим, – сказала Лариса, – ты кушать не хочешь?
– Нет, мам. – Мальчик выудил из коробки медведя с оторванным ухом и бросил его на диван. Эта игрушка уже морально устарела.
– А пить?
– Не-а. А что?
– Ничего, просто спрашиваю.
Максим снова зарылся в коробке. Сегодня у него был удачный день: мама решила не отводить его в садик, оставила дома и разрешила играть, сколько душе захочется. Вот только сама она выглядела какой-то грустной, и Максимку это беспокоило.
– Мам, – произнес он, рассматривая пожарную машину. – А ты сама кушать не хочешь?
– Нет, сынок.
– А пить?
– Нет-нет.
– А писить?
Несмотря на свое настроение, Лариса не смогла удержаться от смеха.
– Ты сам у меня сейчас писить побежишь! Ну-ка иди сюда.
Максимка бросил машину в компанию безухого медведя, подошел к маме и забрался к ней на колени.
– Мам, у тебя все хорошо? – вдруг спросил он, и Лариса перестала смеяться. Быстрое взросление сынишки, разумеется, не проходило незамеченным, но в последнее время серьезные вопросы он стал задавать гораздо чаще, как будто что-то предчувствовал. Дети всегда предчувствуют перемены, как домашние животные – землетрясение.
"Тьфу, ну и сравнение…".
– Ты о чем, милый?
– Я просто. Ты такая грустная. Да? Ты же грустная?
Она потрепала сына за волосы, легонько дернула за ушко.
– Все-то ты видишь, глазастик. Я не грустная, я устала, хочу отдохнуть.
– Ну ладно, – согласился Максим и сполз с коленей. – Ты тогда отдыхай, а я маленечко поиграю. Ладно?
– Играй, играй.
Он кивнул и пошел к коробке. В течение пяти минут, что он там возился, ковер детской комнаты был завален человеками-пауками, автомобилями с полицейскими мигалками и десятком обезоруженных солдатиков. Максим, похоже, проводил инвентаризацию.
– Сима, – вновь подала голос Лариса, – ты по папе соскучился?
Мальчик остановился, поглядел на маму. Что-то темное мелькнуло в его взгляде.
– По папе? А где он сейчас?
– Папа далеко, но он скоро приедет. Ты хочешь, чтобы он приехал?
Максимка ответил не сразу. Он поднес к глазам пластмассового стрелка какой-то азиатской армии, потерявшего свой автомат, и, словно обращаясь к нему, произнес:
– А я не знаю папу. Он хороший?
Пластмассовый самурай промолчал. Мальчик повернулся к маме.
– Он хороший, мам?
– Он не плохой и не хороший. Он просто папа. Ты его не помнишь?
Малыш покачал головой.
– А дядя Вадим сегодня придет? – вдруг спросил он.
Лариса при этом вопросе испытала что-то похожее на воодушевление. Да, дети точно никогда не ошибаются.
– Да, он придет.
– А где он?
– Он на работе, у него много дел. Ты хочешь, чтобы он пришел?
– Угу. Мам, а может, он будет моим папой? Мы бы с ним в садик ходили, в зоопарк бы ходили, еще куда-нибудь…
Лариса улыбнулась. Да, дети не ошибаются, это верно, но слишком все просто у них складывается. Оторвал руку у Человека-паука и воткнул на ее место лапу Бэтмэна.
"А может быть, так и надо?" – подумала Лариса.
– Тебе нравится дядя Вадим?
Мальчик молча и выразительно кивнул.
– Ладно, сынок, что-нибудь придумаем. – Она поднялась с дивана. – Играй.
Готовя обед, Лариса пыталась принять какое-нибудь решение. В результате она буквально силой заставила себя дать клятву: она поговорит с Вадимом и все ему расскажет. Абсолютно все.
Впрочем, он, наверно, и сам догадывается, что не все шито-крыто.
К восьми часам вечера Глеб и Кирилл уничтожили одну бутылку водки и подбирались ко второй. Никого из сотрудников уже не было, один только звукооператор Паша ковырялся в компьютере и следил за эфиром.
Глеб и Кирилл задымили кабинет до невозможности, пришлось открыть окно.
– Тут у тебя настоящий вокзал, – сказал Обухов, – трамваи грохочут.
– Знаю. В ближайшее время переезжать некуда, да здесь, в принципе, не так уж и плохо. Вот прикупил кондишен сегодня, а то мои действительно парятся. Один раз пришел в выходной без предупреждения, открыл своим ключом. Захожу, а Гончарова с Блиновой в эфирке в лифчиках сидят, как в сауне, и новости выдают. – Глеб усмехнулся. – Визгу-то сколько было!
– Девочки у тебя хорошие, – констатировал Кирилл, усаживаясь на место. – Будь мне поменьше лет да побольше безответственности, я бы с ними – ух! Наливай по второй.
У друзей была традиция: сколько бы они ни выпили, следующая рюмка у них всегда была второй.
– Я тебе ухну! – ответил Глеб. – Я их для себя берегу.
– Вижу-вижу, как ты с ними цацкаешься, либерал. Представь себе, что будет, если я своих алкоголиков на заводе начну по холке гладить. Катастрофа! Меня и так уже пинают, что, дескать, Обухов водку стал какой-то гадостью разбавлять.
– Читал.
– Вот я и говорю. А у меня же водка – она как слеза младенца, чистенькая, легкая… ее пить и пить…
Друзья поникли головами. Оба уже были достаточно пьяными, чтобы начать признаваться друг другу в вечной любви.
– Киря, – сказал Глеб, – ты, бляха муха, хороший человек.
– Спасибо, – ответил Кирилл, хватаясь за его руку, – ты тоже бляха.
Они подняли свои рюмки, чокнулись. Закуски осталось мало – только несколько соленых огурчиков, банка шпротов и кусок белого хлеба. Опрокинув стопку, Кирилл указал рукой на все это великолепие и сморщился.
– Слушай, твой этот… как его?.. Паша… Он знает, где ближайший магазин находится? Я бы поел чего-нибудь человеческого.
– Ноу проблем.
Глеб вышел из кабинета, отдал распоряжение Паше. Минуту спустя звукооператор прошел мимо двери, бросил полный негодования взгляд в сторону стола. Кирилл ухмыльнулся.
На время отсутствия гонца друзья переместились в эфирную студию, потому что Глеб взял на себя обязанность проследить за эфиром. Кирилл уселся перед вторым микрофоном, которым пользовались ведущие новостей.
– Ну, что, тряхнем стариной? – предложил он. На столе лежала бумажка со старым выпуском. Кирилл взял его, прокашлялся, и начал читать: – "Аэропорт Ливерпуля отныне будет носить имя легендарного Джона Леннона. Официально его переименуют весной будущего года, а торжественная церемония присвоения нового имени состоится в этот понедельник. На ней, как ожидается, будет присутствовать"… бла-бла-бла. Ну, как?
– С пивом потянет, – ответил Глеб, сосредоточенно водя по столу компьютерной мышью.
– Слушай, что это играет?
– "Бэкстрит бойз".
– А-а-а-а! – Кирилл швырнул листок с новостями под стол. – Убери их, терпеть не могу!
– А что ты хочешь послушать?
– "Роллингов" давай!
– Договорились.
Если бы Паша сейчас находился здесь, его бы начало колотить мелкой дрожью. Глеб извлек из стойки компакт-диск, сунул его в плейер, и через несколько секунд "Бэкстрит бойз" плавно заткнулись на полуслове. В эфир, словно из плена весна, вырвались "Роллинг Стоунз" со своей нестареющей "Satisfaction". Громкость была доведена до предела.
И началось маленькое представление. Кирилл барабанил по столу, хватался за выключенный микрофон и пытался подпеть. Глеб с другой стороны вторил ему, постукивая ногой и барабаня авторучками по микшерскому пульту.
– "Ай кент гет ноу"!
– "Сатисфакшен"!!!
На втором куплете Кирилл оставил микрофон и принялся играть на воображаемой гитаре. Выражение его лица при этом менялось с катастрофической быстротой – от умиротворенного до сумасшедшего.
Они закончили вовремя. Едва повис последний аккорд, в офисе появился Паша. Глеб быстренько вернул программу в прежнее русло.
– Он у нас парень строгий, – сказал Шестопалов. – Может и закапризничать.
Старые друзья вернулись в кабинет, к водке. Проводив взглядом согбенную фигуру Паши, Кирилл заметил:
– Он позволяет себе смотреть на тебя нехорошо. Недобро смотреть.
– Пусть смотрит, – отмахнулся Глеб, распечатывая упаковку сосисок. – Пока хорошо работает, пусть смотрит.
– Я за такой взгляд могу указать на дверь.
– Злой ты.
– А ты добрый. Наливай.
Они снова выпили "по второй". Глеб взглянул на часы. Сегодня он определенно не вернется домой к ужину, и Наташка тихо покачает головой, шлепнет мужа по заднице и погонит принимать душ прежде, чем он успеет грохнуться в постель.
– Я с тобой не согласен по некоторым позициям, – решил продолжить дискуссию Шестопалов. – Во-первых, я не страдаю комплексами важного засранца и не жажду обожания. Это болезнь, и она плохо лечится.
– Значит, я больной? – обиженно буркнул Кирилл.
– Не прибедняйся!
Стопки снова были наполнены. Кирилл посмотрел свою на просвет, что-то посчитал в уме. Пожалуй, и он пришел к выводу, что сегодняшняя встреча обернется завтрашней головной болью.
– А что у тебя во-вторых? – спросил он.
– А во-вторых у меня принцип: я как начальник и как предприниматель выиграю только тогда, когда в чем-то своем выиграет каждый из моих ребят. Каждый! Это хрестоматия, понимаешь?
– Ну.
– Баранки гну! Не я им нужен, а они – мне. У ребят хорошая зарплата, у них всегда под рукой банка кофе, потому что утренней смене без кофе тяжело, они в шесть утра встают. Да, я каждого в этом году отправлю в отпуск и, если получится, постараюсь, чтобы они отдохнули подальше от этого сраного города. Да, я штрафую их за лажу, но и премии они получают регулярно, если все идет нормально. Пусть я лично в этом месяце положу себе в карман поменьше, но поставлю им кондиционер в эфирку, потому что они нужны мне здоровые и веселые. Пусть выиграют они, и тогда выиграю я сам… Ну, и ты, соответственно, как компаньон. Ну, слишком ли добрый я?
Кирилл слушал эту тираду молча, а когда Глеб закончил, он поднял голову, сверкнул осоловевшими глазами и важно изрек:
– Да, старик, тебе надо памятник поставить на площади, на месте Ленина с кепкой... Они за тебя в бой еще не идут, на амбразуру не кидаются?
Глеб хихикнул.
– Они на тебя скоро бросятся. Вот приедешь еще раз с подарками, и мои целомудренные девочки начнут приглашать тебя на свидания.
Кирилл с удовлетворением запихнул в рот огурец, и в этот момент в дверь постучали.
– Да!!! – в один голос заорали мужчины.
Дверь тихонько открылась. У косяка, потупив взор, стоял Вадим.
– Здравствуйте, это я.
Возможно, он, увидев происходящее в кабинете, смутился еще больше, чем обычно у него получалось, и, вероятно, он готов был извиниться и дать деру, но закадычные друзья устроили ему такой прием, что он просто опешил.
–Зда-а-арова!!! За-хо-диии!!!
Вадима чуть не сдуло. Он все еще топтался у порога, но тут со своего стула вскочил массивный Кирилл, подбежал к гостю и принялся трясти его за руку.
– Привет, брателло! Как здоровье? Как жизнь? Как твоя подружка? Ну, заходи, заходи. Пить будешь?
Вмешался Глеб.
– Эй, ты только что говорил о разврате молодежи.
– Молчи, это мой протеже.
Кирилл усадил Вадима за стол, налил рюмку. Возможность сопротивления даже не рассматривалась, сегодня у друзей был праздник.
– Давай выпьем за знакомство.
– Да пили уже в "Черепахе", десять дней назад! – снова влез Глеб.
– Ладно, тогда за творчество. Слушай, брателло, я решил тебя продюсировать. Закрутим концерт в той же "Черепахе", потом поедем в "Циклон", потом во дворец спорта, а потом… – Кирилл икнул, – …да куда угодно поедем! В "Олимпийский" хочешь?
Вадим, наконец, решил подать голос.
– Я, собственно, по другому делу пришел.
Друзья переглянулись.
– Ну, говори.
– Глеб, я придумал, как можно сделать программу.
– Отлично! – заорал Кирилл. Он упорно не желал давать слово своему приятелю, официальному начальнику. – Прямо сейчас мы тебя в эфир и посадим!
Вадим обернулся к Глебу. В глазах стояла чуть ли не мольба: "Заткните его, он меня смущает". Глеб смог ответить лишь глупой улыбкой.
– А что, – сказал он, закуривая. – Вот возьмем сейчас и посадим. Сто граммов опрокинешь для храбрости – и вперед! А?
Вадим остолбенел. Он еще не знал, что, будь Глеб с Кириллом сейчас трезвые, они не позволили бы себе проявить такое легкомыслие.
– Ну, садишься?
Вадим вместо ответа скромно поднял свою рюмку и очень скромно опрокинул ее содержимое себе внутрь.
Полчаса спустя, заваливаясь всей гурьбой в эфирную студию, собутыльники поймали на себе еще один разъяренный взгляд звукооператора. Паша был вне себя. Вадиму от его взгляда перепало, пожалуй, больше, чем остальным.
Время близилось к полуночи.
Лариса уложила сына спать рано. Для этого не потребовались ни уговоры, ни обещания купить новую игрушку. Максимка за день умаялся так, что "Спокойной ночи, малыши" смотрел уже с закрытыми глазами, посапывая на всю комнату. Такое с ним случалось нечасто. Обычно он гонял своих непонятных солдатиков до полного поражения, и пока целый полк не падал смертью храбрых где-то под диваном, мама ничего не могла с пацаном поделать. Но сегодня все прошло весьма и весьма удачно.
Лариса ушла в кухню, поставила чайник. Музыкальный центр был настроен на радио "Пилот". Внимание к "Пилоту" объяснялось, главным образом, тем, что там крутился Вадим Колесников.
Когда чайник вскипел, Лариса плеснула себе в чашку кипятку, потом засыпала две ложки кофе. Время было позднее, и вместо кофе сейчас выпить бы чаю, но Лариса думала, что и так заснет, как убитая, несмотря на переживания и размышления. Хоть упейся этим кофе.
Она взяла с холодильника книгу, которую начала читать на позапрошлой неделе. Это был "Скотный двор". Почитать эту книжку надоумил один из ее танцоров, интеллигент Вольдемар, настоящее имя которого Владимир все давно забыли. Он всегда ругал детективы в мягких обложках и подсовывал своим друзьям совершенно другую литературу. "Чтобы мозги не кисли" – говорил Вольдемар.
Книга Ларису сначала просто не зацепила, а потом и вовсе было не до нее. Чтобы нормально почитать, Ларисе требовалось отгородиться от всего, что происходит вокруг. Разумеется, с пятилетним сыном и такой напряженной работой полное отрешение ей не грозило, но сегодня, пожалуй, можно углубиться и попытаться понять, что там у этих свиней все-таки стряслось.
Через два часа она отложила книгу, не дочитав. Споткнулась на афоризмах. Старый мерин по кличке Боксер, из последних сил таская тяжелые камни, продолжал упрямо твердить: "Я буду работать еще больше". Балбес, знал ведь, что скоро загнется!