- Первый класс, - сказал Роджер.
- Рад слышать это.
Эд шел впереди, носильщик за ним.
Огни на земле сверкали не меньше, чем это казалось сверху; сплошной поток автомашин мчался по шоссе. У выхода их ждала машина.
- Это моя машина, - сказал Эд Пуллинджер, махнув в сторону сверкающего гиганта. - Положите вещи сзади, - сказал он носильщику и расплатился с ним. - Почему вы не садитесь, мистер Вест?
Роджер хотел сесть, но натолкнулся на руль.
- Мы ездим по другой стороне, - сказал Пуллинджер. - Мне следовало бы предупредить вас.
Роджер рассмеялся и устроился на мягком удобном сиденье. Пуллинджер завел мотор, машина плавно тронулась благодаря автоматической передаче. Они мчались по довольно свободному шоссе.
- Это бульвары, - сказал Пуллинджер.
Движение было односторонним, и машины шли быстрее, чем в Лондоне.
- Сейчас мы проезжаем по мосту Куинсборо, - продолжал Пуллинджер. - Если вы здесь первый раз, то вам все равно, какой дорогой мы едем. Вы здесь бывали раньше?
- Однажды, пять лет назад.
- Увидите здесь много нового, - сказал Пуллинджер и свернул на извилистую дорогу; они проехали еще милю или две и снова повернули на разделенную на три части дорогу - по двум полосам шли машины, а третья, между ними, служила разделительной полосой. Вскоре они оказались в ярко освещенном районе. Рекламные щиты, намного превосходившие размером лондонские, мерцали, сверкали, меняли цвет, сообщая о совершенно восхитительных новинках.
- Это Куинс, - сказал Пуллинджер. - Подождите, когда мы въедем на мост. Что, Марино все еще пользуется своей коляской?
Роджер в недоумении повернулся:
- Что вы сказали?
- А вы разве не знали? - Пуллинджер тоже удивился, даже смутился. - Он очень чувствителен в этом отношении, поэтому вы и не знаете. Он потерял обе ноги во время войны. Ему сделали специальную коляску. Когда он работал здесь, он обычно сидел за своим письменным столом и никуда не двигался. Вы бы никогда и не догадались, увидев его.
- А я никак не мог понять, почему он никогда не встает, - сказал Роджер с чувством сожаления.
Пуллинджер рассмеялся:
- Это бы очень понравилось Марино. Замечательный парень, Тони Марино. Напомните мне показать вам письмо, которое я от него получил.
Теперь они очень быстро двигались мимо сплошной цепи зеленых огней на каждом перекрестке. Огни виднелись и далеко впереди.
- Теперь уже недалеко, - заметил Пуллинджер.
Делая различные повороты, они въехали на мост Куинсборо. Шины странно шуршали по металлической поверхности. Впереди на фоне черного, как сажа, неба сверкали огни небоскребов. Сверху с самолета это было похоже на сверкание бриллиантов, отсюда - на какое-то нереальное сияние.
Пуллинджер продолжал комментарии:
- Вот то здание, с красной вертикальной линией наверху, - "Эмпайр стейтс билдинг". Его верхняя часть используется для телевидения. А там - здание компании "Крайслер".
- Сто́ящий город, - сказал Пуллинджер, - лучший в мире. - Он посмотрел на Роджера, ожидая возражений.
- Я с вами поспорю, когда увижу что-нибудь лучше, - ответил Роджер. - А сейчас я хочу все запомнить.
Он поймал себя на мысли о том, что думает о Марино. Вот, оказывается, почему он сидит все время на одном месте и не двигается. Он совсем не похож на калеку.
- Пятьдесят седьмая улица, - прокомментировал Пуллинджер. - Это торговый район.
Он называл улицы, которые они пересекали. Огни здесь горели ярче, чем на Куин-стрит; движение было более интенсивным; огромные желтые, красные и голубые такси заполнили дорогу.
- Бродвей, - сказал Пуллинджер, - я довезу вас до Таймс-сквер, а там совсем недалеко ваш отель. Сегодня вам не нужно работать.
Он повернул налево. Вид улицы не менялся, пока они не проехали изгиб и впереди как бы из-под земли засиял свет.
- На этой квадратной миле света больше, чем в каком-либо другом месте в мире, - заметил Пуллинджер.
- Похоже на то, - проговорил Роджер и рассмеялся. - Действительно.
- Еще как действительно. Отель "Мильтон" находится на Сорок четвертой улице, в двух шагах от Таймс-сквер. Тони сказал поместить вас в самом сердце города. Скажите, мистер Вест, вы не хотели бы пообедать со мной? Я уверен, в отеле вполне приличная кухня, но, если вы не очень устали, мы могли бы отправиться в Гринвич-виллидж или еще куда-нибудь, куда вы захотите.
- Отлично! Я приму душ и немного освежусь.
- Я провожу вас в номер и вернусь через час, - сказал Пуллинджер. - У нас есть время выпить аперитив. Вам это просто необходимо.
У него были лоск и искренность Херба, доктора Фишера и других вышколенных посольских сотрудников.
- Это небольшой отель, но вполне приличный.
У отеля "Мильтон" был неожиданно старомодный вид. В фойе малолюдно. Роджер подписал какой-то листок. Носильщик, выглядевший слишком маленьким для двух больших чемоданов, поднял их на девятый этаж, номер девятьсот первый. Пуллинджер сразу же заказал аперитив. Комната была угловая, с двумя окнами, в которых вспыхивал и гас свет от рекламы, расположенной снаружи. Внизу завыла сирена полиции, загудела машина.
- Чуть не забыл про письмо, - воскликнул Пуллинджер, и достал бумажник из крокодиловой кожи. Он подал Роджеру письмо, написанное на посольском бланке. Марино писал:
"Дорогой Роджер!
Эд Пуллинджер, податель сего письма, сделает все, что нужно. Скажите мне, если не сделает. Не напрягайтесь в поисках Гиссинга, у вас будет на что посмотреть".
Прибыло спиртное. Для Роджера - виски с содовой, для Пуллинджера - "Бурбон" со льдом.
- Что вы знаете о Шоунах? - спросил Роджер.
Пуллинджер неопределенно пожал плечами:
- Я отвечаю за безопасность Дэвида, когда он находится в Штатах. Я был поблизости, когда в него стреляли в его коннектикутском доме. Если верить ему, то это я оттолкнул его от автомашины, которая была готова его переехать. Можно сказать, что Шоун создал мне репутацию!
Пуллинджер вытащил пачку сигарет и предложил закурить.
- Спасибо, - ответил Роджер и взял сигарету.
Пуллинджер подошел к двери:
- Я сообщу, когда приеду к вам, но это будет не раньше чем через час. Ну, пока. - Он вышел.
Роджер затянулся сигаретой, подошел к окну и посмотрел вниз на море пляшущих огней, послушал звуки уличного движения - можно было различить даже шаги. Открыв чемодан, он вынул чистую рубашку и бритву. В ванной комнате было все необходимое, включая кран с надписью: "Ледяная вода", - она действительно была ледяная. Он уже наполовину выбрился, когда его одолела зевота.
Во время полета он почти не спал, так же как ив предыдущую ночь. Может быть, лучше было самому побродить по улицам и пораньше лечь спать. Но разочаровывать Пуллинджера он не мог. Эд хочет показать ему Нью-Йорк, который очень любит. А почему бы и нет? Роджер опять зевнул, заканчивая бриться. У него в запасе есть еще полчаса, и если подремать десять минут в удобном кресле, то это никому не повредит. Было так приятно закрыть глаза. Он заснул.
Час спустя он продолжал спать, когда открылась дверь и вошли два человека. Один - плотный, с качающейся походкой, в широкополой шляпе, с дымящейся сигарой и мрачным лицом. Другой - широкоплечий, наоборот, улыбался во весь рот. Он подошел к Роджеру, посмотрел и тихо произнес:
- Когда он проснется, его хватит удар.
- А кто сказал, что он проснется?
- Куда ты намерен его отвезти?
- Кто-то забыл тебя предупредить, чтобы ты не задавал вопросов.
- А кто этот парень? - спросил плотный, но ответа он и не ждал. Он посмотрел на этикетку Британской авиационной компании, прикрепленную к чемодану: - Англичанин, да? Можно сказать, что он иностранец.
Он подошел сзади к креслу Роджера, тот не шевельнулся.
- Боже мой, посмотри на его затылок.
- Я слышал об этом, - сказал другой. - Найди его пальто и надень на него.
Это не заняло много времени.
Налив в стакан виски, он плеснул немного Роджеру в лицо, затем на пальто и рубашку, растрепал ему волосы, сдвинул набок галстук и расстегнул воротничок.
Широкоплечий поставил Роджера на ноги, закинул его руку себе за шею и потащил к двери. Они подошли к лифту, ноги Роджера волочились по ковру, но лифтер не моргнул.
Никто в холле не обратил на них внимания. Только одна женщина посмотрела и отвернулась с отвращением. Когда они вышли из отеля, который по сравнению с большинством магазинов и зданий был слабо освещен, подкатил черный потрепанный "додж", куда затолкали Роджера. Голова у него запрокинулась, и он завалился в угол. Плотный сел рядом с ним. Широкоплечий остался. Шофер, не проронивший ни слова, влился в уличный поток.
Машина повернула направо, еще раз направо, потом поехала прямо по бульвару, вдоль реки Гудзон, выехала на 57‑ю улицу и понесла к Коннектикуту. Роджер все еще спал.
Огни Нью-Йорка освещали небо за его спиной.
15. СВЕТ
У Роджера осталось чувство потерянного времени, будто он проспал несколько часов. Он не мог заполнить этот провал, но знал, что вокруг толкались какие-то люди и происходили быстрые передвижения. Было темно, но на этот раз он не ощущал боли, только тупость в голове и тяжесть во всем теле. Он не испытывал тревоги, и чувствовал себя вполне комфортабельно. Он начал вспоминать и ему показалось, что он знает что-то очень важное, но не мог вспомнить, что именно. Затем где-то в мозгу стали возникать картины - Марино и все, что с ним связано, - мальчик с худым лицом, Лисса, аэропорт, Джанет и ребята, полет, Нью-Йорк и улыбающийся развязный молодой человек, который казался одним из образцов, отштампованных на Гросвенор-сквер. И опять возникло чувство, что ему нужно сделать что-то очень важное, но он не мог вспомнить что.
Эд Пуллинджер, обещание ужина в Гринвич-виллидж, бритье и мягкое кресло.
Сейчас он не сидел, а лежал, вытянувшись во весь рост. Он понимал, что очнулся отнюдь не после того, как заснул ненадолго.
Из-за темноты он боялся двигаться, но преодолел страх и сел. Больших усилий не потребовалось. Ноги достали до пола, и кровать просела под ним. Он встал на ноги. Темнота не отступала - сплошная и непроходящая. Она не заглушала звуков. Он услышал шаги, сел и принял позу, в которой пришел в себя. Шаги приближались, тяжелые и осторожные. Он услышал звяканье ключей. Его охватило беспокойство. Шаги стихли и вспыхнул свет.
Свет ослепил его. Он шел из квадратного отверстия на противоположной стороне комнаты. Снова наступила темнота, и он различил очертание мужской головы. Свет вспыхнул опять, заполнил комнату, но уже не слепил. Тени исчезли, свет снова выключили. Шаги замолкли, осталась тишина.
Свет из квадратной дыры гипнотизировал его, притягивал взгляд, но теперь он мог представить себе, как выглядит комната. Он лежал в углу, около стены. В комнате стояли два кресла, одно из них с прямой спинкой, и небольшой стол. Он мог бы расположить их с точностью до дюйма. В дальнем углу находился умывальник, он даже запомнил стакан, стоящий над ним на полке.
Медленно поднявшись, он начал обход комнаты, вспоминая расположение вещей. Все было точно. Комната не больше десяти футов от стены до стены. На стенах ничего не висит.
Он дошел до двери и ощупал ее, пока не обнаружил квадратного отверстия, сквозь которое тогда бил этот яркий свет. Он определил размер отверстия пальцами, затем измерил его ладонью - получилось около пятнадцати дюймов по горизонтали и вертикали. Он остановился, пытаясь сосредоточиться. Значит, в двери сделана дыра, которую открывают и закрывают с той стороны. Он пошел обратно.
В комнате было жарко. Он не сразу это заметил - от напряжения его бросило в жар. Почувствовав сухость во рту, он нащупал дорогу к умывальнику, осторожно пытаясь найти стакан и кран. Он не знал, какая пойдет вода: горячая или холодная. Он дал ей стечь - вода была холодной. Он подставил стакан - вода, наполнив его, полилась на руки и забрызгала одежду.
Роджер отпил немного, подождал и опять отпил. Стало заметно лучше. Он повернулся и, вытянув руки, начал искать мягкое кресло. Когда он наконец нашел его, тьму неожиданно опять прорезал ослепляющий свет и так же неожиданно погас.
Он отдернул руку от кресла.
Темнота стала еще невыносимее.
Может быть, свет включался, когда он прикасался к креслу? Или это совпадение? Он попробовал снова. Ничего. Он сел и попытался расслабиться, но слепящий свет вызвал чувство тревоги и неудобства. Он ждал, когда тот опять вспыхнет, но было темно. В течение нескольких минут он не мог заставить себя трезво думать, но постепенно взял себя в руки.
Что же произошло, когда он задремал?
Гадать не пришлось. Ему дали наркотик и вывезли из отеля. Кто это сделал? Кто?
Эд Пуллинджер?
Он выкурил его сигарету, и они оба выпили по аперитиву, который им принесли. Он пил виски с содовой, Пуллинджер - "Бурбон" со льдом. Роджер видел, как кусочки льда плавают в высоком стакане, встряхиваемом Эдом. Так же это делал Марино. Наркотик мог быть в сигарете. А мог быть и в напитке. Пуллинджера тоже могли отравить.
Надо сохранять ясную голову.
Он засмеялся, но это не принесло облегчения. Где он находится? Кто…
Вспыхнул свет!
Казалось, он обжег его глаза белым пламенем, он был таким же слепящим, как и темнота. Роджер сидел со стиснутыми кулаками, каждый нерв натянут. Свет и тьма быстро сменяли друг друга, казалось, это никогда не кончится. Но кончилось.
Он не почувствовал облегчения. Пот каплями стекал со лба на щеки, выступал на губах, шее - он весь промок от пота. Темнота не принесла облегчения.
Прошло много времени, прежде чем он опять сел в кресло и начал вертеть головой. Он не был уверен, откуда идет этот свет - спереди, сверху, сзади. Сейчас его не было, но глаза ослепли от резкой перемены. Постепенно он привык к темноте.
Это делали, конечно, намеренно, - одно из средств сломить его волю. Но зачем? Он пошарил в карманах, надеясь, что там каким-то чудом окажутся сигареты и зажигалка. В карманах было пусто… Он встал. Одежда прилипла к телу. Вокруг царила такая густая темнота, что не верилось, будто ее можно рассеять. Постепенно он успокоился, пришел в себя. Медленно передвигаясь по комнате, он ощупал оба кресла, стол, кровать, раковину, умывальник, попил воды и уже ставил стакан на место, когда опять вспыхнул свет.
Он уронил стакан и услышал, как тот разбился. Он вцепился в раковину с такой силой, что заныли пальцы.
Свет опять зажигался и гас, зажигался и гас, вызывая болезненные ощущения, но Роджер почувствовал себя тверже и стал продумывать систему защиты от этой пытки.
Это же только свет, в нем нет ничего опасного. Через несколько минут наступит темнота, а с ней - передышка. Ждать пришлось гораздо дольше, чем раньше. Наконец испытание прекратилось, но не так, как прежде. Свет остался и был таким ярким, что ослепил его - он не мог видеть дальше своей руки. Роджер сидел и ждал, когда же он погаснет, но этого не происходило.
Вдруг он почувствовал, что его с двух сторон схватили за руки, подняли на ноги и потянули вперед. Ему показалось, что его ведут к двери, но уверенности не было, свет ослепил его. Его толкали то вправо, то влево. Их хватка причиняла боль, но это не имело значения. Глаза болели. Ноги шли не туда, куда он хотел. Он споткнулся и упал бы, если бы не эта хватка невидимых спутников. Они тащили его, а не толкали. Его ноги скребли твердый пол. Он слышал эти звуки и слышал шаги тащивших его людей. Никто не проронил ни слова.
Его протащили вверх по лестнице.
Остановились.
Поставили его прямо и толкнули вперед. Зашатавшись, он грохнулся на пол. Раздавшийся сзади звук был похож на стук захлопнутой двери. В замке щелкнул ключ. Роджер и не пытался сразу подняться, он лежал с открытым ртом и тяжело дышал. Он все еще ничего не видел, в глазах мелькали и вертелись тени, похожие на нити накала мощной электрической лампы. Наконец, он сел, потом встал. Тени в глазах стали слабее - и он смог отличить свет от тьмы. Нужно просто подождать. Ноги одеревенели и болели. Он чувствовал царапины на руках, где их держали мощные пальцы. Вытянув руки, он сделал несколько шагов - там была пустота. Он вернулся на прежнее место и что-то нащупал. Стул! Он осторожно сел.
Что дальше?
Мелькания света и тьмы больше не будет. В комнате горит лампочка.
Роджер приходил в себя. Он увидел картинки на стене, пустяшные картинки, например этот слон. Были и другие. Он медленно встал и начал их разглядывать и вдруг понял, что какой-то смысл в них есть: жираф с длинной, вытянутой шеей, лежащий лев, тигр, медведь. Целый зоопарк. Какое-то наваждение, кто будет украшать стены этими…
Внезапно он понял, в чем дело.
Родители украшают стены такими картинками для детей. Когда Мартин и Ричард были детьми, они сочиняли удивительные истории о животных, изображения которых видели на стенах.
Рисунки висели вдоль всей стены и он, рассматривая их, повернул голову и застыл.
В углу, позади него, стояла кровать, на ней лежал ребенок.