- Сегодня лечу, вечерним коммерческим рейсом. Завтра буду уже там, ма, так что…
- Нет, Алька, я тебя провожу! Ты что, от родной матери уже отказываешься? У меня и машина есть, "Волга" служебная, по всем правилам. Посторонних не хочешь видеть, сама поведу! Все, я за тобой заезжаю! И не смей возражать матери…
Вечерело. Черная "Волга" неслась по Ленинградскому проспекту… За рулем сидела Романова в отлично сшитом генеральском мундире. Сидевший рядом с ней Олег был одет с иголочки, белоснежный накрахмаленный воротник рубашки - чистый хлопок и никакой синтетики - украшала артистическая бабочка. Красив был Олег, хотя что-то, видела Шурочка, в лице у него изменилось: жесткое стало, жалко, что грубеть уже начало…
Проехали мост у метро "Войковская"…
Олег все подшучивал над матерью: чего это она так вырядилась-то? Ведь в аэропорту, едва их увидят вместе, Бог знает что подумают!
- Могу же я в кои-то веки во всем своем генеральском блеске рядом с красавцем сыном постоять… погордиться…
Олегу показалось, что мать готовится снова кинуться в слезы. Ну конечно, как не понять, старый ведь уже человек от каждого пустяка всплакнуть готова… Но это чаще всего у них слезы радости, а не горя… Как ни вслушивался Олег в интонации ее голоса, ничего не мог уловить такого, что выдало бы ее… Нет, она действительно ничего не знала… Значит, хватило этим старым засранцам понимания, что не надо убивать пожилую женщину, своего же товарища… Ладно, пройдет время, все утрясется, успокоится, и она узнает, но не так, как они хотели, а как доложат по команде: погиб, мол, при исполнении. А что? Кругом войны, Чечня еще эта… каждый день люди гибнут. И ни у кого эти постоянные смерти не вызывают ощущения жуткой трагедии. Хорошо, что это понимают и в президентском окружении и не сильно заостряют внимание… И вообще все удачно получилось: и письмо Калины, где он пообещал в случае неверного решения судьбы Олега опубликовать в западной печати те самые фамилии и номера счетов, которые так долго и напрасно искал… нашел этот прямолинейный дурак и дубина… Олег почему-то не хотел даже про себя называть имя Кирилла. Из суеверия, что ли… Да… И эта командировка, которую немедленно подкинул Олегу его дружок-приятель, начальник президентской охраны. Словом, удачно все…
Проехали когда-то первый в Москве, странно-болотного цвета комплекс зданий кооператива "Лебедь"…
- Алька, - задумчиво глядя на дорогу, сказала Шурочка, - когда вы с Кирой были маленькими… Ну ты-то совсем, а он маленько постарше, все-таки пять лет разницы, я все думала, кем вы станете… И вот шло время, я наблюдала за вами, смотрела, как вы дружили, ссорились… И, ты знаешь, чаще бывала на твоей стороне. Потому что ты у меня рос мягким, добрым, нежным таким, хоть и длиннющим, как жердь, - она обернулась к сыну, и Олег увидел ее светящиеся счастьем глаза, после чего окончательно успокоился. - А Кира - он более жесткий, я даже думала, как бы со своим строптивым характером-то он не испортил себе жизнь, не стал неудачником… Это очень страшно, когда человек неудачник! Он всех винит в своих грехах и бедах, а сам, сынок, палец о палец ударить не желает… Боялась я, честно говорю… Теперь-то понимаю, что не в отце дело, который мог передать ему свой мерзкий характер…
- Ма, - почти без удивления спросил Олег, - ты что это такое говоришь? За что ты Матвея Григорьевича? Он же его совсем не знал.
- Да, я запретила ему, Матвею, когда он однажды хотел…
- Ну и правильно, наверное, сделала, ма… Чего сейчас-то об этом? Ты лучше на дорогу смотри, водила ты моя! - непринужденно рассмеялся Олег.
Проскочили метро "Речной вокзал"…
- Ма, ты куда несешься как угорелая? - хмыкнул Олег. - У нас с тобой еще времени до черта! Успеем попрощаться…
- Я тоже всегда так думала, Алька, что времени у нас у всех много… А оно укатилось, сынок, неизвестно куда, и, как говорится, дай-то Бог, успеть бы в самом деле попрощаться…
- Какие-то у тебя, ма, мрачные нынче мысли… О Боге, о вечности, эк куда нас заносит!
- Но, прожив свою жизнь до конца, сын, я поняла, что всю жизнь жалела и любила не того… Поздно. Пришла вот и нам пора прощаться…
- Не понял, ма! - нахмурился Олег. - Какое прощанье? Ну-ка посмотри на меня!
Машина влетела на мост через Химкинское водохранилище. Дома справа и слева кончились, впереди - только фермы моста и перила ограждения.
- Гляди! - повернула Шура совершенно спокойное лицо к сыну и резко крутанула руль вправо.
"Волга", взвизгнув, подпрыгнула на бортике, вышибла напрочь в далекую сверху воду обломки металлического ограждения и на миг замерла. Олег с разбитой о переднее стекло головой уткнулся в крышку бардачка…
Есть такое действие: контрольный выстрел. Им постоянно пользуются наемные убийцы, чтобы быть полностью уверенными, что заказ выполнен в соответствии с договором…
- Прости, сын, - тихо сказала сама себе Александра Ивановна Романова, генерал-майор милиции, - я вынуждена…
И она плавно, как в тире, вдавила педаль газа. "Волга", стремительно взревев мотором, ринулась в бездну.
СУББОТА, 21 октября
И снова ранним утром позвонил Костя, но ничего нового сообщить не собирался: все уже и так все знали.
- Я вижу, друг, учитель и бывший шеф, что у тебя бессонница стала нормой.
- Можно подумать, что ты беззаботно храпел всю ночь…
- Не храпел… Тоже не спал, но ведь от этого не легче, Костя? Мои приезжают, не хотят больше жить одни… Просто не знаю, что делать.
- Придумаем. Грязнов спит? Или уже бдит в своей конторе?
- Побойся Бога, Костя, сегодня ж суббота - всеобщий выходной. Я впервые отдыхаю в субботу, это ж такое счастье.
- Хватит отдыхать, скажи Грязнову, что я сейчас заеду, пусть заводит свою… "ауди", да?
- Это зачем?
- Приеду - скажу.
Грязнов был смурной после вчерашнего происшествия. Они с Турецким, уже не сдерживая себя, основательно надрались и ни о чем не говорили.
- Чего надо? - хмуро спросил он.
- Не знаю, какие-то Костины фантазии.
- А-а-а…
В руках у Меркулова были четыре пышные белые хризантемы. Сели без слов в машину Славы и поехали. Словно повторили последний путь их славной подруги…
Перед мостом Слава остановил машину, съехал на обочину, и на сам мост пошли пешком. Добрались до того места, где была вырвана из ограждения внушительная часть, а сейчас прогал временно затянули проволокой. Костя помолчал и положил рядом с ограждением свои хризантемы. Достал из кармана плоскую фляжку с коньяком, сорвал и бросил в воду золотистую пробку и, закинув голову, сделал глоток. Передал Грязнову. Славка отпил немного и протянул Турецкому. Саша просто вылил все оставшееся в горло и сунул фляжку в карман кожаной куртки.
Мимо бесконечным потоком двигались машины. Некоторые, увидев разрыв в ограждении, троих мужчин и хризантемы на бетоне, притормаживали, а один водитель даже дал протяжный гудок.
Костя кивал, словно китайский болванчик.
А может, она просто не справилась с управлением? - предположил Турецкий. - Может, занесло, вон грязь-то, ошиблась маленько, а тут и… - Он не закончил.
- Мать-начальница никогда не ошибалась, - сказал Грязнов. - Она подолгу сомневалась, базарила, гоняла всех кого можно, но… не ошибалась.
- Пойдемте, ребята, - сказал Меркулов, - ведь Шурочки больше с нами нет… А нам опять предстоит думать о будущем…
Эпилог
В этом году середина ноября в Сочи выдалась теплой и солнечной. Некоторые друзья и коллеги Меркулова по-своему отреагировали на его уход из Генеральной прокуратуры. Словно сговорившись, они заставили его отложить на короткое время оформление пенсионных документов и, может, впервые за долгие годы отбыть в сопровождении жены на курорт.
Все будто в лучшие времена, думал Костя, расхаживая без всякой цели по двухкомнатному люксу и слушая, как сухо скребутся о балюстраду балкона жесткие листья веерной пальмы. Но сколько он ни размышлял, все никак не мог припомнить, чтобы когда-нибудь у него уже было нечто подобное. Вот тебе и лучшие времена… Все - на бегу, в спешке. Но в кино - было, это точно…
Первые несколько дней Костя занимался самыми простыми вещами: ел, отсыпался и молча бродил вместе с Лелей по набережной, вдоль пустых сочинских пляжей. Слепящее солнце и пронзительный ветер делали свое дело - они очищали голову. Кабы еще не эти огорченные крики чаек, которые возвращали в недавнее…
Гибель Шурочки, а затем ее похороны отложились в памяти сплошной черной полосой и представлялись поразительной нелепицей: эти два гроба, обилие постороннего народа, непонятно кому адресованные слова прощания… Других же событий просто не было и, по мнению Меркулова, не могло быть. Как-то совершенно спокойно, то есть даже без малейшей доли злорадства, воспринял Константин Дмитриевич весть об отстранении от дел в связи с уходом на пенсию по выслуге лет исполняющего обязанности генерального прокурора, а затем - утверждение в Совете Федерации нового, и, слава Богу, без всяких и. о. Этого нового Меркулов, разумеется, знал, хотя он был больше ученый, нежели практик Однако все перемещения и назначения воспринимались как-то отстраненно, без эмоций.
Но одну акцию все же решился предпринять Меркулов, хотя не был уверен, что у него что-нибудь из этого получится. Он вытребовал к себе на целый день Турецкого и заставил новоиспеченного журналиста подробно изложить на бумаге существо дела, которое успел расследовать Кирилл Романов. В сжатом виде информация заняла около трех машинописных страниц. Это было много, знал по опыту Меркулов и взял в руки карандаш. После его тактичного вмешательства изложение, ничего не потеряв в своей сущности, занимало полторы страницы. Оставалось лишь придать письму благопристойный вид и найти возможность вручить его лично Президенту. А для этого последнего акта следовало пошарить в памяти.
Меркулову были известны многие из президентского окружения, но после стремительного и незаконного освобождения Романова Константин Дмитриевич не решался доверять им полностью. Естественно, люди могли чего-то не знать, их сознательно вводили в заблуждение, подавая информацию в специально разработанной упаковке, но ведь от этого общее решение сути своей не меняло. И уж никак нельзя было знать наверняка, имелись ли их имена, псевдонимы и шифры банковских счетов в той сумке, что сгорела при взрыве "мерседеса".
Константин Дмитриевич совсем было отчаялся, когда сам по себе сработал "загашник".
Зазвонила междугородка, и приятный женский голос сообщил, что на проводе Казань, и попросил у Меркулова разрешения соединить его с Хайдером Мухаммедовичем.
- Юра! - искренне обрадовался Константин Дмитриевич. - Тебя сам Бог мне послал!
- Ну уж Бо-ог… - довольно зарокотал Юрин бас.
- Пусть Аллах, я на все согласен…
- Это еще куда ни шло… наслышан о твоих подвигах и, соответственно, их оценке. И на сей счет имею конкретное предложение. Погоди, не перебивай. Завтра буду в Москве, а к концу недели приглашен на высочайшую аудиенцию, понимаешь меня?
- Еще бы! - обрадовался Костя. - По этому поводу…
- Вот именно, поговорим при встрече. Надеюсь, разрешишь навестить?
- Как тебе не стыдно спрашивать? Ты же знаешь наше к тебе отношение… А Леля - так просто всегда рада…
Хайдера пригласил Президент с совершенно конкретной целью, говорить о которой пока было преждевременно. Ясно было одно: Президент начал менять свою команду. Насколько глубоки будут эти изменения, пока трудно предугадать, но то, что они начались, - факт.
Проговорили всю ночь напролет. Как в студенческой юности, когда на все времени хватало. Уезжая под утро в гостиницу, Юра взял с собой письмо Меркулова. А через несколько дней сообщил, что передал его по назначению.
Вот после этого и счел возможным Константин Дмитриевич отправиться на отдых…
Пошла вторая неделя курортной жизни, и вот перед обедом, когда хмурый Меркулов возвратился с прогулки, горничная передала ему толстый пакет и сообщила, что он для Константина Дмитриевича, а от кого, посыльный не сказал, мол, сам разберется. Костя немедленно вскрыл пакет и вытряхнул из него пару плотно сложенных газет и записку с поразительно знакомым почерком бывшего старшего следователя господина Турецкого. Меркулов отложил записку в сторону и развернул газеты.
"Новая Россия" - так, это понятно. Поди, авторское самолюбие тешим. Увидел большую статью на второй полосе, отчеркнутую красным карандашом. Подпись: Борис Александров. Ну а как же иначе-то… Так о чем, говоришь, написано? Ах, вон оно что! "Афера века" открывает свои тайны"… Что ж, заголовок привлекательный…
Статья была построена грамотно: предположения - доказательства - реверансы в сторону догадливого читателя. Нет, недаром постоянно отрабатывал свою технику "мастера версий" Александр Борисович. Значит, не зря его учил и Меркулов. И вообще, все было не зря, поскольку пригодилось…
А ведь наделает статья шуму, подумал Меркулов. Потом, глядишь, и дело придется вынимать из архива.
Вторая газета была из Германии, называлась "Российские вести". И здесь тоже один из материалов был отчеркнут красным. Заголовок гласил: "Следы русской аферы ведут в Штаты". Ага, словно обрадовался Меркулов, уж у немцев-то нет причины расшаркиваться ни перед Россией, ни перед Америкой. Статья шла без подписи, да оно и понятно, автор рисковал всерьез, называя конкретные имена учредителей банка "Золотой век", среди которых были, оказывается, и Калина, и Романов, и многие другие, неизвестные широкой публике. Надо понимать, что одновременная публикация этих двух материалов означала серьезный удар по международной мафии.
Меркулов отложил газеты и задумался. На фоне подобного рода разоблачений столь резкое "покраснение" Государственной Думы представляется вроде бы вполне логичным. Константин Дмитриевич категорически отказывался смотреть телевизор: чтоб не злиться и не лишать себя редкой возможности ни о чем не думать. Но Леле ведь не запретишь. А она и рада пересказывать политические новости из Москвы. И эти "новости" никак не радовали, что-то не сходилось в высшем эшелоне…
Складывая газеты, обратил внимание на маленькую заметку, напечатанную в разделе "Литературная хроника". Автор, широко известный в недавнем прошлом журналист, ныне читающий лекции в каком-то американском университете, сообщил, что в России, в издательстве "Зевс" вышла книга Шамая Голана. Но не сам факт приобщения российского читателя к творчеству еврейского прозаика привлекал внимание автора, а то обстоятельство, что издатель до сих пор находится на свободе. Интересно, что так поразило бывшего перестройщика?
Костя хмыкнул и отложил в памяти: при случае посмотреть, из-за чего сыр-бор… Глаза скользнули вниз полосы и обнаружили обведенную красным короткую информацию с тремя красными же восклицательными знаками. Ну конечно же! Ведь ради этого и старался Турецкий! Вот же чертов Сашка! Меркулов наконец опомнился и взял записку Турецкого. Оказывается, с этой информации и начинал Александр свое письмо к Косте.
"…спешу поделиться радостью…" Да какая уж теперь-то радость! "Возбуждено уголовное дело против бывшего и. о. генерального прокурора, который в настоящий момент находится в следственном изоляторе… Как ты думаешь, Костя, чьих это рук дело? Было бы очень обидно за державу, если бы попросту подтвердились высказанные не так уж, пожалуй, и давно уверенные соображения некоего Олега Романова, о которых я тебе, помнится, докладывал. Неужели, Костя, мы дошли до последней черты?.."
А вот и нет, возразил и себе самому, и Александру Борисовичу Турецкому отставной заместитель проворовавшегося вконец бывшего генпрокурора Константин Дмитриевич Меркулов, это еще не черта, мы еще попробуем потягаться…
Старая байка: две лягушки угодили в молоко, одна сразу сдалась и, нахлебавшись молока, утопла, а другая барахталась до тех пор, пока молоко в кусок масла не превратилось - тем и жива осталась…
- Косенька! - закричала из другой комнаты жена. - Иди скорей! Тут по телевизору сказали, что нашего Юру помощником Президента по безопасности назначили! Я правильно назвала его новую должность?
- Все равно будем барахтаться, - заявил, входя к жене, Меркулов.
- Чего? - У Лели округлились глаза.
Меркулов расхохотался.
- Будем, дорогая моя!
Note1
См. роман Ф. Незнанского "Ярмарка в Сокольниках" (М.: Дрофа, 1994).
Note2
См. роман Ф. Незнанского "Опасное хобби" (М., 1996).