– А я верю. – Она снова вздрогнула. – Иногда по ночам я лежу в постели и думаю: предположим, захочется кому-то из покойников пойти прогуляться... Понимаете, о чем я говорю? Пока они не похоронены, их дух может скитаться. И вот лежу я так в постели, и дрожь пробирает. Я ведь одна здесь живу. Муж умер два года назад, скатертью дорожка. Из всех привидений, его я хочу видеть последним. Это я вам точно скажу. Как вас зовут?
– Бенджамин Смок.
– А меня – Конни. Конни Броган.
– Миссис Броган, можете вы мне сказать...
– Зовите меня просто Конни, – она улыбнулась. – Послушайте, вы уверены, что не желаете хотя бы по маленькой? Я правда ненавижу пить одна, Бен. Две вещи я ненавижу: пить одной и спать одной, – сказала она и снова улыбнулась. – Ну, давай, маленький глоточек.
– Нам не разрешается пить на службе, – возразил я.
– Ах да. Конечно. Но вы не будете против, если я сама еще глотну?
– Пожалуйста, сделайте одолжение.
– Хотя, мой мальчик, я все же ненавижу пить одна. – И она вновь налила стакан, опять почти до половины. – За тебя, Бен, – сказала она, выпила и спросила: – Откуда у тебя этот шрам на щеке?
– Попал как-то в переделку.
– Крутая работа у полиции. Никому не нравится то, что делает полиция. Но ты здоровый мужик, я вижу; я готова побиться об заклад, что ты умеешь за себя постоять.
– Конни, за всю ночь вы...
– Мне нравятся крупные мужчины, – продолжала она. – По моим понятиям, мужчины должны быть крупными, а женщины – маленькими. Я знаю, в этом свободном халате я не похожа на малышку, но на самом деле я очень изящна. Знаешь, какого размера платья я ношу? Попробуй угадать. Малого размера: petite. Готова поспорить, что ты не веришь. Это потому, что у меня слишком большая грудь для тоненькой женщины. Но размер petite мне подходит. Или размер – small. Но размеры покрупнее – никогда! Сколько лет ты мне дашь?
– Честное слово, не знаю, Конни.
– Попробуй угадай, Бен.
– Тридцать четыре, – сказал я, предполагая в действительности по крайней мере на десять лет больше.
– В точку! – воскликнула она. – Ты можешь работать в развлекательном шоу, где угадывают возраст и вес. А какой у меня вес? Не приглядывайся к моему бюсту, это может ввести тебя в заблуждение. Я вешу сто два фунта, что скажешь? Мой рост пять футов три дюйма, вес сто два фунта, что почти идеально при моих данных.
– Что я пытаюсь разузнать, – пробормотал я, – это...
– Расслабься, Бен. Ты добросовестный работник, и я этим восхищена. Но не дави на психику. Так что ты хочешь узнать?
– Слышали ли вы ночью какой-нибудь шум?
– Ночью, – сказала она. – Дай подумать... Сразу после одиннадцатичасовых новостей я пошла спать. То есть приготовилась ко сну. Я принимаю ванну каждый раз перед сном. А ты принимаешь ванну перед сном?
– Душ, – ответил я. – Обыкновенно...
– Не люблю душ, – заявила она. – Наливаю в ванну шампунь и погружаюсь на полчаса. Это очень расслабляет. В любом случае душ у меня отсутствует. Все, что у меня есть, – это ванна. Да какая разница, если я не люблю душ. А ты в чем спишь?
– В кровати, – сказал я.
– Ты не понял. Ты надеваешь пижаму или что-нибудь другое?
– Да. Сплю в пижаме.
– А я ничего не надеваю. Люблю кожей чувствовать простыни. Дай подумать. Значит, я легла около двенадцати, ну, может быть, не точно в двенадцать, но около того. Ты читаешь в постели?
– Иногда.
– Я никогда не читаю в постели. Ненавижу читать на самом деле. Я просто выключаю свет и через две-три минуты проваливаюсь в сон. Это теперь так, конечно. А когда муж был жив, он изводил меня всю ночь. Короче говоря, в четверть первого я уже спала как сурок. Обыкновенно я отлично сплю – и это свидетельствует о том, что совесть моя чиста. Верно я говорю? – спросила она и улыбнулась. – Но вчера ночью за окнами был какой-то шум. В этом переулке всегда какой-то шум – можно подумать, что люди умирают от желания попасть в этот похоронный зал. – Она снова улыбнулась, подняла стакан и подмигнула мне. – Дошло? – спросила она.
– Да, – я улыбнулся в ответ. – Умирают, чтобы попасть туда.
– Хорошо соображаешь, Бен, – сказала она, – мне нравятся мужчины с хорошими мозгами. – Она допила стакан и налила себе еще. – Так что я встала с кровати, – она помедлила, – и выглянула из окна, чтобы узнать, что же привезли на этот раз. Словно бы я не знала.
– Что привезли?
– Не знаю. Я сразу легла снова.
– Была ли машина в переулке?
– Да.
– Какая?
– Микроавтобус "Фольксваген".
– Какого года?
– Не знаю. По мне, они все одинаковые.
– Какого цвета?
– Красного с белым. Верхняя часть – белая.
– Номер не заметили?
– Нет, она была припаркована... Короче, из окна спальни я могла видеть только ее бок.
– Вы заметили, кто был за рулем?
– Нет, я сразу пошла спать.
– Вы можете вспомнить, в котором часу это было?
– Было часа три утра. Еще не рассвело. Видеть машину я могла только благодаря лампочке, которую Абнер оставляет гореть над задней дверью. А он не "голубой"?
– Абнер?
– Да. По-моему, он "голубой". Я приглашала его ко мне выпить раза два, но он всегда отказывался. Это кое о чем говорит, Бен. Не хочу хвастаться, но очень многие считают меня привлекательной женщиной. А по-твоему, я привлекательная? Отвечать необязательно. – Она опять улыбнулась. – Я знаю, что для тебя я привлекательная.
– Сколько времени простоял микроавтобус?
– Трудно сказать. Я сразу легла снова. Мне надо вставать рано утром, сам знаешь. У нас здесь есть грузчик, работает в нашем доме, он должен с утра выставлять на тротуар мусорные контейнеры, но, если я не появлюсь, он никогда этого не сделает. Никто больше не гордится своим трудом, Бен. Вот почему я так восхищаюсь тобой. Твоей работой.
– В котором часу вы сегодня встали?
– Как обычно. В шесть часов, независимо от погоды. Грузчик является в шесть тридцать, и к этому времени я обычно натягиваю рабочие брюки, рубашку и выхожу приглядеть, как он выносит на улицу ящики с мусором. У него это занимает полчаса. Затем я выпиваю стакан апельсинового сока и снова ложусь.
– И сегодня утром вы делали то же самое?
– Я делаю это каждое утро, кроме воскресенья, когда сбора мусора нет.
– Микроавтобус уже уехал, когда вы проснулись?
– Да. А который час, кстати, не подскажете?
Я поглядел на часы.
– Почти десять, – ответил я.
– Куда уходит день? – сказала она и улыбнулась. – Я, пожалуй, что-нибудь накину. А то сижу в халате просто так.
Я встал, придвинул стул к столу и сказал:
– Вы оказали большую помощь, Конни. Спасибо.
– Ладно, что вы там расследуете? – спросила она. – Присядь, Бен, не торопись. Мне ясно, что ты очень деятельный человек, но это не означает, что нужно тотчас убегать.
– Меня ждут другие дела, – я вздохнул.
– Когда ты все закончишь?
– Не имею понятия.
– Позвони, – попросила она. – Может, выпьем. То есть когда ты будешь не на службе. Мой телефон: 555-23-68. Легко запоминается. Как думаешь, запомнишь?
– Запомню, – уверенно заявил я.
– Готова поспорить, что у тебя очень цепкая память. Не забудь, ладно? 555-23-68. Даже если освободишься очень поздно, все равно можешь позвонить. Вдруг тебе захочется выпить после тяжелого трудового дня, кто знает? Я буду ждать.
– Еще раз спасибо, – сказал я.
Глава 3
Желая найти Роду Гибсон, вдову пропавшего покойника, я отправился по адресу, который дал мне Абнер. Искомый дом оказался в ряду богатых особняков, что расположились поблизости от пяти университетов нашего города и всего в десяти кварталах от похоронной конторы. Я дважды объехал вокруг квартала, прежде чем нашел место для парковки. Моя машина – "Мерседес-Бенц" 450SL, 1973 года выпуска, подарена мне немецкой графиней, которой я помог вернуть бриллианты на 700 000 долларов, похищенные из ее гостиничного номера. Оставляя машину на городской улице, я не запираю ее. Рулевое колесо фиксируется, когда вынимается ключ зажигания, – поэтому угнать ее невозможно. Но если вор захочет свинтить радиоприемник, пусть откроет незапертую дверь – не надо уродовать автомобиль.
Со стороны Купер-стрит третьим по счету был как раз нужный мне дом по адресу Мэтьюз, 1214. Широкие белые ступени вели ко входу во внушительный четырехэтажный особняк. У парадной двери стоял молодой бородатый здоровяк и звенел ключами. На нем были рабочие хлопчатобумажные брюки, свитер и ботинки на рифленой подошве. Волосы и борода – рыжие. Поскольку его внешний вид совпадал с описанием Джеффри Гибсона, сына покойника, которое мне дал Абнер, и поскольку он вставлял ключ в дверь дома, где проживала Рода Гибсон, я сделал свои логические выводы, двинулся по ступенькам вверх и произнес:
– Вы мистер Гибсон?
Мистер Гибсон (или кто бы он ни был) обернулся ко мне. В глазах его читалась дикая паника. Хорошо, что я сразу понял это. В следующую секунду он оттянул вверх нижний край свитера, и я увидел, что у него за поясом револьвер, а еще через секунду он уже сжимал его в руке. Я очутился в невыгодном положении, находясь на две ступеньки ниже человека с револьвером. Бросившись вверх и вперед, я захватил его колени, сбил с ног, и мы вместе скатились по ступенькам на тротуар.
Ненавижу тяжелый, пропахший потом ближний бой. В тот день, когда я получил на щеку украшение, я боролся добрых десять минут с человеком, сжимавшим в руке выкидной нож длиною в шесть дюймов и желавшим вырезать мою печенку и кишки, хотя лицензии хирурга у него не было. Целую вечность я пытался выкрутить ему кисть и наконец сумел – но лишь после того, как он раскроил мне щеку, – ударить его коленом в пах и вырвать нож. До этого я проходил основы дзюдо в полицейской академии, однако, как только щека зажила, я стал тщательно изучать это боевое искусство. И все же экспертом меня назвать нельзя, хоть я и знаю, как убить коротким молниеносным ударом – ребром ладони по переносице или резким тычком двумя пальцами в кадык. Я также знаю, как сломать человеку ногу или руку, прилагая минимум усилий, используя энергию броска противника. Бой я предпочитаю короткий и приятный, а еще лучше – вообще никакой. В жизни бой происходит вовсе не так, как в кино. В жизни двое здоровяков не стоят друг против друга и не бьют друг друга кулаками до тех пор, пока один из них не упадет без сознания, окровавленный. Вместо этого бывает полная путаница: сплетаются ноги и руки, ломаются костяшки, когда голые кулаки сталкиваются с жесткими черепами, следуют удары ногами, слышен рев, пальцы пытаются вонзиться в глаза, захватить волосы, удушить, руки пытаются осуществить зажим головы, зубы стараются укусить – возникает некая совершенно животная картина. Я выучил три принципа уличного боя.
Первое: без крайней необходимости никогда не встревай в драку с тем, кому терять нечего. Он убьет тебя.
Второе: закончи бой как можно быстрее.
Третье: не жди помощи от прохожих, ты работаешь в городских условиях.
Примерно две дюжины людей прошли мимо нас, пока я пытался вырвать пистолет у Джеффри Гибсона (кто бы он ни был), а он норовил направить его на меня. Пистолет этот был "смит-и-вессон" тридцать второго калибра – а это означало, что у него есть шесть шансов убить меня. Не знаю, почему ему так хотелось сделать это, но прекрасным основанием для совершения убийства является паника, которая как раз и металась в его глазах, будто целое стадо диких буйволов. Правой рукой сжимая его кисть и отводя его ослабевшую руку в сторону, я наконец сумел дотянуться до его паха и так сильно стиснул содержимое его штанов, что он издал крик раненого зверя и упал на спину. Тогда я захватил его кисть двумя руками и принялся колотить ею по тротуару, пока он не выпустил пистолета. Оседлав его, я стал бить его по щекам, унижая его, ломая его волю к продолжению боя. Пот лился с меня градом, и я тяжело дышал от напряжения.
– Успокоился? – спросил я.
Он не ответил. Я снова занес руку для пощечины, а он отклонил голову в сторону и закрыл глаза, как ребенок, ожидающий наказания.
– Пожалуйста, хватит, – сказал он наконец, утвердительно кивнув.
Я поднялся на ноги. Он корчился на тротуаре, прижимая руки к паху. Я взял револьвер, заткнул за пояс, помог ему встать и усадил на нижнюю ступеньку.
– Вы Джеффри Гибсон? – спросил я.
– Да, – ответил он.
– Какого черта, Гибсон? Почему вы наставили на меня револьвер?
– Вы знаете, почему.
– Нет, не знаю.
– Кто вы? – спросил он.
– А кем, по-вашему, я являюсь?
– Одним из них.
– Из кого?
– Из тех, что убили отца.
– Кто они?
– Я не знаю.
– Почему вы думаете, что кто-то убил вашего отца?
– Знаю.
– Откуда вы знаете?
– Ему угрожали.
– Почему?
– Потому что он задолжал деньги.
– Сколько?
– Двенадцать тысяч долларов. Отец был игроком, – сказал Джеффри, поднял голову и добавил: – Очень плохим игроком.
– Расскажите о нем, – попросил я.
Как следовало из рассказа сына, Энтони Гибсон был не просто плохим, а очень плохим игроком. Я мало уважаю тех, кто зарабатывает на жизнь игрой. В моей книге мир делится на два типа людей: Игроков и Трудяг. Воры и игроки в азартные игры относятся к Игрокам. К ним же относятся футболисты, чемпионы по теннису, профессионалы по гольфу и те, кто увлекается дартс в пивной и попадает в яблочко. Даже те, кто профессионально играет на бирже, остаются не более чем Игроками. Но Игрок самого дурного сорта – этот тот, кто готов поставить деньги на спор о чем угодно, это человек, поверивший, будто госпожа Удача и в самом деле определяет результат любого события.
Энтони Гибсон был как раз таким человеком. Он готов был делать ставки на тараканьих бегах и спорить, что в июле неизбежен снежный буран. Он готов был заключать пари, что любая проходящая мимо блондинка на самом деле – брюнетка. Он готов был биться об заклад, что двенадцатого октября в Рангуне буддистского монаха укусит за задницу крыса. Такой человек – безнадежный дурак. А если его доход не поспевает за ставками спора, он дурак вдвойне. Энтони Гибсон работал в рекламе копирайтором, то есть писал и редактировал рекламные тексты в фирме "Хейли, Блейк и Бонатти", и зарабатывал в год 47 500 долларов, которые растрачивал на пони, карточные игры, лотерейные билеты и на споры вроде того, взойдет ли луна над Сиэтлом в 7.10 вечера в понедельник. Его жена Рода, ставшая вдовою, вела бизнес, связанный с обустройством интерьера, что приносило в год еще 30 000 долларов – значительную часть этих денег Гибсон выцыганивал у нее на оплату то одного, то другого долга по проигранным спорам.
Месяц назад у Гибсонов в доме начал трезвонить телефон. Бывало, звонили посреди ночи. Гибсон коротко разговаривал со звонившим, вставал с постели, спускался в гостиную и просиживал до утра, потягивая виски. Однажды при подобном ночном звонке Джеффри снял параллельную трубку и подслушал разговор. Он узнал, что отец задолжал двенадцать тысяч долларов по долговой расписке, которую подписал, играя в покер в июле. Отец говорил звонившему, что старается заработать немного денег и скоро сможет вернуть долг. Он просил перестать звонить посреди ночи, так как это тревожит семью. Звонивший ответил, что семья будет еще хуже встревожена, если Гибсон не раздобудет наличные в самое ближайшее время. В конце августа, примерно после обеда, к ним домой приехали. Один из них был моего роста, со шрамом на лице, поэтому Джеффри, приняв меня за него, и вытащил револьвер – естественно, для самозащиты. Джеффри подслушал короткий разговор этих двоих со своим отцом. Они сказали, что если тот не вернет двенадцать тысяч до восьмого сентября, его убьют. Визит этот состоялся в субботу или воскресенье 24 августа. Сегодня – понедельник, 9 сентября, а его отец попал в автокатастрофу вчера вечером по дороге домой. Джеффри сделал вывод, что катастрофа была подстроена людьми, которые требовали у отца денег. Он был уверен, что на этом убийцы не остановятся. В тот день, когда они явились предупредить отца, Джеффри открывал им дверь: он видел их, он помнит, как они выглядят, и скорее всего следующим будет он сам.
Я выслушал теорию Джеффри лишь из вежливости. В кодексе поведения людей, которые берут расписки у проигравшихся, значится, что долг должен быть выплачен без всяких оговорок. Вместе с тем это деловые люди, и они прекрасно понимают – убьешь должника, денег не увидишь. В таких ситуациях полезнее сломать ему руку или нос. Убийство – крайняя мера, после этого денег уже не получишь. С другой стороны, это очень убедительное напоминание другим, тем, кто еще не расплатился по своим долговым распискам. Когда доходит до убийства, оно происходит более драматично, так, чтобы не оставалось никаких сомнений относительно заказчика и повода. Автомобильная авария? Нет, это мало походит на стиль людей, желающих преподать кому-то урок. Если надо намекнуть игрокам, что нельзя не платить по распискам безнаказанно, не годится совершать убийство, которое можно превратно истолковать как несчастный случай. Но даже если кто-то и испортил что-то в автомобиле Гибсона, или при помощи другого транспортного средства столкнул его с полосы движения, или еще как-то способствовал аварии, страхи его сына казались необоснованными. Очень редко кредиторы из преступного мира приканчивают должника, а затем принимаются за его близких. Это пустая трата сил, а Игроки стремятся к сохранению энергии.
Я спросил Джеффри, где я могу найти его мать, и он дал мне ее рабочий адрес в деловом районе города. Это сразу насторожило меня. Учитывая, что у миссис Гибсон было свое собственное дело, и принимая во внимание, что ей приходилось вкладывать в бизнес энергию и время, тогда как ее муж всеми силами старался разбазаривать собственные заработки и не щадил ее доходов, тем не менее казалось очень странным, что она отправилась на работу на следующий день после внезапной кончины супруга. За годы работы в полиции мне встречалось много женщин с высоким самообладанием, но ни разу я не видел горюющей вдовы, отвезшей тело мужа в морг, распорядившейся, как его одеть, и тотчас отправившейся на работу, словно это самый рядовой день. Хладнокровие Роды Гибсон показалось мне, мягко говоря, не вполне обычным.
Желания носить за поясом пистолет, который мог оказаться краденым, у меня не было, поэтому я вернул "смит-и-вессон" рыжему бородачу и предостерег его, что оружие – штука опасная: можно случайно прострелить себе ногу. Часы показывали без двадцати пяти одиннадцать. Я отправился к месту парковки "Мерседеса", завел машину и поехал на восток, в мастерскую по ремонту телевизоров, хозяином которой был Генри Гаравелли.