VII
- Что же это у нас творится! - Игорушкин с мрачной миной на лице поджал губы и легонько постучал по крышке стола ладонью, взирая на вбежавшего в кабинет заместителя. - Виктор Антонович! Что же мы бодягу развели?
- Вы про Фауста?
- Во! Уже так?
- Мне сейчас Лудонин звонил. Ему генерал разнос устроил, а у самого томик Гёте под рукой! Ну вот и… В милиции на язык острые.
- За мистику Максинов схватился. Что ж, может, и пора, если других сил не хватает. Фауста, значит, вспомнил?
- Чудит генерал.
- Сколько?
- Что сколько, Николай Петрович?
- Месяц крутимся с поганцем, а концов не видать?
- Недели нет, Николай Петрович.
- Неважно. Весь город гудит! Мне в обкоме такое понарассказали!..
- Ну, Николай Петрович… С этим не справиться. Слухи!.. Ещё Екатерина, когда Пугачёв только объявился…
- Что?
- Быстрей коляски слухи-то ползут.
- Что вы меня сказками потчуете? Екатерина! У нас кто на этом деле? Павел?
- Зинина из отпуска вышла. Я ей передал.
- Что-то она рано… И женщина?.. Вроде несподручно. Для такой чертовщины мужик крепкий нужен.
- Её профиль. К тому же Павел Никифорович опять пробуксовывает. У него двенадцать месяцев заканчивается по делу о хищениях в кооперации. В Генеральную прокуратуру опять придётся обращаться за продлением.
- Что вы? - замахал руками прокурор области. - Я туда не ходок! Хватит! Прошлый раз выслушал назидания от Бориса Васильевича. Нет!
- Вот. Чтобы не продлять сроки, я и освободил Федонина от этого дела.
- Ну ладно… Вы с Зоей Михайловной зайдите ко мне в ближайшее время, - прокурор области доверительно поманил заместителя к себе поближе. - Боронин сегодня меня в обком приглашал по этому делу.
Колосухин настороженно присел за приставной столик, напрягся, не сводя глаз с Игорушкина.
- Сектанты тайные объявились. Ему доложили: по каналам чекистов прошла информация. Под Москвой и в Сибири обнаружены националистические организации. Вполне возможно, и у нас они имеются.
- Использованы христианские символы. И потом в Библии… - Колосухин энергично покрутил шеей так, что захрустел воротничок его рубашки.
- Провокация. Специально сбивают со следа. Их цель сеять рознь! У нас в области сто пятьдесят национальностей. Представляете, какой взрыв может грянуть? Русские поднимутся на татар, татары на русских, а кавказцы! Рынки пожгут! Да что рынки? Люди! Тысячи жизней в опасности!
- Это серьёзно.
- Трагедией обернуться может!
- Надо всё тщательно проверить.
- Вот вы и свяжитесь с чекистами. Я отзвоню председателю кагэбэ. А там, может быть, и их подследственность окажется? Межнациональные отношения?.. Попытки к беспорядкам… Я не к тому, чтобы отпихнуться. Надзор всё равно наш. Тут другое: у них возможностей больше. И технических, и оперативных.
- Я понял, Николай Петрович.
- Действуйте.
VIII
Холод пустой квартиры встретил её уже на пороге.
- Кирилл? - всё же позвала она в темноту.
Тишина. Она сбросила туфли, стоя на одной ноге, дотянулась до выключателя. Свет не обрадовал. Кирилл унёсся с артисточками, как обещал. Она, ещё надеясь на что-то, скользнула взглядом по столу - записки не видно.
"А что ты хотела? - подумала и всё же сказала она себе. - Годы не те. Ты стареешь, как ни хорохорься. Это не глазками стрелять на работе в мужиков малохольных, у них одна служба в башках, они тебя одну и видят, вот и слывёшь среди них модницей и красавицей, а у Кирилла под носом целый театр действительно молодых и… И потом, блондинка эта, признайся, уже у него не первая. Хватит себя обманывать. Была и брюнетка, и шатенка, и даже рыжая…"
Она бросилась на диван и едва не разрыдалась. А ну их всех к чертям собачьим!..
IX
- Задержитесь, Юрий Михайлович, - не поднимая головы от бумаг на столе, проговорил полковник Лудонин, когда оперативники заспешили к выходу из кабинета. - У меня к вам несколько вопросов.
- Есть, - Донсков механически дорисовывал в блокноте рожицы фантастических уродцев с рóжками, то ли ведьмаки, то ли соловьи-разбойники; он и не думал торопиться, дожидался: шеф, как обычно, напоследок что-нибудь для него приготовит.
Чертенята в блокноте получались грустные и все с одинаковой нагловатой гримасой, они высовывали ему языки, демонстрируя превосходство.
- Проникся, почему мы имеем в этом деле минус единицу?
Донсков сумрачно кивнул, захлопнул блокнот.
- И что же?
- Ходы наши обычные, поэтому и не дают результата.
Лудонин вскинул глаза на капитана:
- Продолжайте.
- Версия об убийстве Большого Ивана воровской братией нами почти отработана, подтверждений не находит. Сунулись мы разрабатывать тему религиозного источника. А с чего начинать?
Полковник не прерывал, только слегка покачивал головой, вроде как свои соображения проверял, приценивался к услышанному:
- Так, так…
- У церковных служителей информации на активных иноверцев, злобствующих отщепенцев и других злодеев официально получить не удалось. Они их не терпят и близко к себе не подпускают. Естественно, не имеют с ними никаких связей.
Лудонин хотел что-то сказать, но сдержался, только нервно потёр подбородок и отвернулся к окну.
- В райисполкомах, - продолжал нарочито монотонным голосом твердить Донсков, - официально зарегистрированными секты также не значатся. Если они и существуют тайно, то за несколько дней добыть сведения без агентурных подходов и разработок - абсурдные намерения.
- И что же?
- Вы же знаете, как у нас. Пробежались мои по церквям, трафаретные вопросики: что видели, что слышали, что запомнилось?.. Ну и такие же ответы, естественно.
- Значит, ручки сложили?
- Почему же? Нет. Блеснула тут одна зацепочка. Удалось выйти на одного разговорчивого попика. Поблизости. В Покровах, - прищурился Донсков. - Тот будто приметил двух типов, зачастивших вдруг в церковь. Там, известное дело, каждый новый человек заметен. Один, высокий, кавказской наружности, сопровождал всё время толстенького коротышку. Доведёт его до ворот и сам под дерево, стоит в тени, руки на груди сложит и дожидается, как верная собака, ну, прямо шишковский Ибрагим: "стрыжом-брэим".
- Это кто ж у тебя такой живописец? - хмыкнул, не удержавшись, Лудонин.
- Да есть один любитель ярких литературных персонажей, - поморщился Донсков. - Свинцов Петро. Он лучше бы делом занимался как следует. Больше, собственно, ничего толком и не добился. Священник рассказал, что вёл душеспасительные беседы с новым прихожанином, того что-то волновало, беспокоило, но глубины, сути проблем он, видите ли, поведать не может. Упёрся, как стена: есть понятие такое, как тайна исповеди.
- Так, так…
- А потом пропала та парочка… те прихожане.
- Что предлагаете?
- Надо попробовать неординарные ходы.
- Не понял?
- Есть один шустрый паренёк.
- Из какого райотдела?
- Не наш. Журналист.
- Я серьёзно.
- Смекалистый кадр.
- Ты соображаешь, что говоришь?
- Никакой опасности не вижу. Он может прощупать ситуацию под видом поиска информации для репортажа о религиозных меньшинствах. Мы на подстраховке.
- Погодите…
- Сыграет, так сказать, энтузиаста-дурачка, любителя сенсаций для родной газетки. Если что не так, вовремя вмешаемся.
- Это авантюрой попахивает… И потом, есть риск.
- Агента-профессионала надо готовить не один месяц. А внедрить лопуха - он сдуру таких дров наломает, что закроются все наши подступы навечно.
- Резонно, резонно… А с ним-то беседовал?
- Врать не стану. Это экспромт, - Донсков смутился, пожал плечами, невольно раскрыл блокнот, чертенята, совсем обнаглев, скалили ему злорадные морды, подразнивая длиннющими языками. - Плод, если хотите, сегодняшних горьких раздумий.
И смолк, заметив кривую усмешку на губах полковника. Лудонин покачал головой, серые его глаза налились сталью, он молчал, но чувствовалось, подбирал слова, чтобы не обидеть подчинённого.
- Но наш парень! - опередил его Донсков и вскочил на ноги. - Чистый. Я за него ручаюсь.
Полковник встретился глазами с капитаном, тот выдержал его жёсткий взгляд:
- Хорошо. Готовьте бойца. И заходите ко мне с ним… как созреете.
- Есть!
- Но учти, Юрий Михайлович. Его задача - только лёгкая разведка. И никакой самодеятельности. На первых порах работать с прикрытием. Игра с тайной сектой может обернуться трагедией для него в любую секунду.
Донсков только выпрямился весь, вздрогнул, будто врос всем телом в землю накрепко.
- Ну а для нас с тобой… И не говорю. Надеюсь, понимаешь.
- Сам бы пошёл, - Донсков потёр выпирающий подбородок, горько вздохнул. - Да кто бы фотокарточку мне сменил.
X
Арка кладбищенских ворот висла над головой и, казалось, давила непомерной тяжестью. Пробирала дрожь. Убейбох воровато огляделся по сторонам и, хотя поблизости никого не наблюдалось, закрестился торопливо, будто остерегаясь. Наконец, набрав воздуха полную грудь, он переступил незримую черту и, оказавшись на территории кладбища, мелкими шажками засеменил по дорожке.
По доброй воле он здесь никогда не бывал, а начал вспоминать - и других случаев, когда бы ноги занесли его сюда, не нашлось. Или забыл уже, весь на нервах. Ираклий, когда готовились, долго и терпеливо объяснял ему расположение: за воротами по дорожке надо будет идти на бугор, потом к часовне и где-нибудь притулиться у любой могилки повнушительней, там его найдут. Сам Ираклий будет наблюдать издалека, но всё время настороже, чуть что подоспеет на помощь. Условились, обговорили всё заранее и замолчали в томительном ожидании. Уже и завечерело, и отужинали вместе, отбурчались от настырного приставания Сары, а незнакомец не давал о себе знать. Ираклий начал подрёмывать, а Семён Зиновьевич, удивляясь и злясь, вскочив на ноги, бегал по комнате. Как можно! В такой ситуации и дрыхнуть!..
И всё-таки как ни ждал он этого звонка, а телефон затрезвонил внезапно, оглушительно беснуясь - у него ёкнуло сердце.
- Ну вот, - остановился и сказал тихо он, не дотрагиваясь до трубки и сторонясь аппарата, как гремучей змеи.
- Берите! Берите! - прошептал, побледнев, Ираклий.
Голос был хриплым, словно издалека, плохо слышен, казалось, трубку специально прикрывали.
- Кто вы? Кто? - кричал Убейбох, выпучив глаза и надувая щёки, он ничего не разбирал в шуме и скрежете, режущих ему ухо.
Там помолчали, будто тоже прислушиваясь, и вдруг чётко и ясно прозвучало:
- Всё в силе. Не опаздывайте.
- Подождите! И всё? Я так ничего не понял, - поспешно закричал Убейбох. - Кто вы, в конце концов?
Телефон запиликал сигналами отбоя.
- Это чёрт знает что!
- Что он спросил?
- Ждёт на месте…
Остальное время прошло в горячке. Они опять суетились, проговаривали одно и то же, обсуждали, что взять, путались; у Семёна Зиновьевича поднялось давление и разболелась голова, не слушались ноги… И вот теперь, пока он подымался по дорожке, вензелями убегающей вверх, ноги снова начали деревенеть. Споткнувшись, он всё же устоял и миновал одинокого мужичка, возившегося у оградки с банкой краски и кисточкой. Запах краски ударил в голову, бестолковый щенок напугал, подняв лай и бросившись под ноги. Семён Зиновьевич замахнулся на него рукой, щенок юркнул в сторону, поджав хвост, и это взбодрило. Он даже хмыкнул довольно.
- Цыц! - крикнул хмельным голосом мужичок и поклонился, схватившись свободной рукой за кепку. - В бабку, подлюка, - мужичок обдал свежим винным духом. - Злыдня ещё та была.
Он развёл руки в стороны, едва не выронив банку, и низко поклонился деревянному кресту над холмиком:
- Ухайдакал Господь…
Семён Зиновьевич пошарил в карманах, ища мелкой монеты, но опомнился, спохватился и засеменил дальше. Вон и часовня впереди. Уже почти рядом. Он опять закрестился. Мысли забегали, замельтешили, пугая: "Похоже, в часовне никого. И закрыта она, дверь-то не шелохнулась, пока он поднимался. Час-то поздний. Вот чёрт! У кого бы спросить?.. А, с другой стороны, зачем ему туда? Ему туда не надо. Ему же дожидаться…"
Он опёрся на ближайшую ограду, передохнул, вытер жирный пот со лба прямо ладонью, да так и застыл с поднятой рукой.
- Добрались, Валериан Лазаревич? - спросил хриплым голосом кто-то сзади.
- Что? - вздрогнул он, обернулся не сразу и обмер. - Резун!
- Только не кричать, - вышел из тени деревца человек.
Сколько лет прошло, а спутать это лицо с каким другим Убейбох не мог. Те же пронизывающие надменные глаза в чёрных впадинах, тонкие, резко очерченные губы, поджатые в напряжении, готовые внезапно ощериться, блеснуть оскалом кривых острых клыков, чтобы вцепиться тебе в глотку, лишь подадут команду. Убейбох невольно отпрянул.
Тогда, почти тридцать лет назад, он трепетал перед этим чудовищем и ощущал жар его клыков у собственной шеи: следователь госбезопасности Степан Резун опутал его опасной паутиной. Никому не подвластный судья, он, Убейбох, отправлявший одним росчерком на расстрел десятки "врагов народа", тогда вдруг сам оказался в смертельных тисках. Мог ли кто изменить что-нибудь в его судьбе, помешать беде, помочь ему, спасти?.. С первого дня ареста он потерял в это веру, потому что хорошо знал: государевы слуги никогда не ошибались, схватившие его когти безжалостны и прочны, а Резун не упустит случая лишний раз прославить своё имя принципиального бойца-сталинца. Тем более что в лапах оказался сам бывший творец правосудия! Не это ли пример того, как коварен бывает враг?..
Всё это было когда-то, а теперь у Семёна Зиновьевича подкосились ноги. Не будь спасительной оградки, на которую он опёрся обеими руками, гася вспыхнувшие воспоминания, не удержаться бы ему в вертикальном положении.
А ведь обвинения были нелепы. Чудовищно нелепы: он, судья, легкомысленно посетовал всуе, что Лаврентий Павлович, верный последователь великого вождя, почему-то пренебрегает усами, а ведь мог очаровывать ещё более своих многочисленных поклонниц… Кто был при этой шутке в его кабинете? Он и не помнил уже: верный Ираклий, услужливая, всегда податливая секретарша?.. А Стёпка Резун считался в его товарищах…
Вон он под деревом. Как будто и не было ничего. Надменно и презрительно кривятся его тонкие губы в презрительной ухмылке…
Лишь чудо спасло тогда. Должны были взорваться небеса и всё вокруг, порушиться земная твердь; наверное, всё это и было, потому что свершилось невозможное: арестовали идола, коварного злодея и властелина таких, как лейтенант Резун! Сам великий Лаврентий Павлович Берия угодил под дьявольский молот! И тут же был расстрелян без долгого суда. А Резун?.. Резун тогда канул в пропасть небытия вместе с остальными приспешниками кровожадного палача. Был так же расстрелян или отправлен в лагеря?.. Никто им не интересовался. Однако вот он! Рядом. Живой…
И Убейбох, будто не веря своим глазам, нерешительно протянул к нему руку.
- Потрогать хочешь? - поморщился Резун, кашлянул и полез за папироской в карман. - Жив, как видишь. Только про Степана Резуна забудь. Нет такого. Умер.
Убейбох одёрнул руку.
- Как и вы, Валериан Лазаревич. Фамилию-то чью взяли?
- Я? - ни жив ни мёртв Убейбох чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод.
- Ладно, - постучав папироской по коробке, закурил, затянулся дымом Резун. - Мне без интереса. Убейбох, так Убейбох. Неизвестная какая-то личность. Среди ваших, судейских, я таких не припомню.
Семён Зиновьевич молчал, не приходя в себя.
- А чурка та длинноногая так при вас, гляжу?
- Ираклий? - догадался Убейбох.
- Охранник хренов, - сплюнул Резун. - Никуда он не годится.
- Прижился, - вырвалось само собой, Убейбох чуть не поперхнулся, он и теперь страшился, и чувство это, казалось, иссасывало все его внутренности.
Только теперь он разглядел, что время не пощадило и его мучителя. Тот заметно ссутулился, потерял былой лоск, костюм помят и изношен, запавшие щёки заросли щетиной, и пенсне, гадливые металлические кругляшки, исчезли с его носа.
- Если что, я Лейкин, - сказал Резун. - Максим Ефремович. Вы так и не курите?
- Лёгкие, - вспомнил Убейбох.
- Кавказец нам не нужен. Пойдёмте, - Резун швырнул окурок себе под ноги, тщательно втоптал его каблуком в землю. - Нам не близко.
- Может, сначала объясните, - попробовал возразить Убейбох, с надеждой бросая взгляды по сторонам в поисках Ираклия.
- Будет ещё время, - Резун свернул в узкий проход между оградами и заторопился, будто только тем и занимался, что прогуливался по кладбищенским просторам. - Не отставайте. Скоро темнеть начнёт.
И всё же им пришлось изрядно поплутать, прежде чем они остановились перед ещё свежей могилой, прикрытой металлическими венками. Семён Зиновьевич принялся было разглядывать надписи на лентах, но Резун резко сдвинул рукой мешавшую преграду и освободил доску на деревянном кресте.
- Шанкров, - прочитал Убейбох и запнулся, поднял глаза на спутника.
- Шанкр, - подсказал Резун, скривился и сплюнул на могилу. - Была такая сволочь на белом свете. Короткая же у вас, интеллигентов, память.
- Со мной в камере вроде сидел, - ещё задыхаясь от долгой ходьбы, просипел слабым голосом Семён Зиновьевич. - Тоже подозревали его во вредительстве.
- Он ни в чём не подозревался, - усмехнулся Резун. - Мы таким, как вы, вислоухим, их подсаживали. Сука. Провокатор. Но информацию добывал. И обходилось без мордобоя.
- Он так убивался по матери…
- А куда без них в нашем деле. Я, например, не любил зазря рук марать в крови.
- Как же так?
- Он и после нас с вами исправно трудился на том же поприще. У других, так сказать, хозяев. Нас сменивших. И даже преуспел. Не забыли его заслуг. В награду уже после всего рынок отдали крышевать. Деньги большие через него текли. Воры настоящие поначалу мурзились, но Шанкр силу набрал, блатных приручил, непокорных в Балду-реку рыб кормить отправил, а сам в Большие Иваны вырос.
- Что же случилось?
- А вы не догадываетесь?
- Ну как…
- Убили его.
- Ворьё?
- Не думаю.
- Погодите, погодите… Вы меня разыскали. Привели сюда… Вы считаете, что его смерть имеет к нам какое-то отношение?
Убейбох, запинаясь, договорил последние слова, оторвал глаза от мрачных железных венков и поднял голову. Резун испепелял его ненавидящим взглядом, кривая усмешка искажала лицо: