- Да уж лучше и не пытайтесь, - тихо сказать Нат.
Недрогнувшей рукой снова взял один из чертежей, посмотрел на него и бросил назад в общую кучу.
Гиддингс сказал другим, тихим голосом:
- Ну, так что за свинство заложено теперь в наших стенах? Что мы там еще нагородили и теперь не имеем понятия? К чему все это приведет?
Руки Ната бессильно лежали на крышке стола.
- Не знаю, что вам ответить, - сказал он, - но думаю, что можно попытаться это выяснить.
Гиддингс, который не спускал глаз с его лица, не спешил с ответом.
- Вы попытайтесь со своей стороны, - наконец сказал он, - а я - со своей. - Он показал на бумаги. - Это оставьте себе. Я сделал копии.
Он помолчал.
- У вашего шефа тоже есть один экземпляр, это если вы колеблетесь, стоит ли ему докладывать.
Он уже подошел к дверям, но, положив руку на ручку, обернулся:
- Если я выясню, что это ваши подписи, берегитесь.
Он вышел.
Нат остался, где стоял, снова посмотрел на бумаги и механически начал водить по ним пальцем. Подписи были четкими и разборчивыми: Н. Г. Вильсон.
Натан Гейл: эти крестные имена выбрал его отец. Предыдущего Натана Гейла повесили. И похоже на то, что кто-то пытается отправить на виселицу и этого. Но если он думает, что Нат поднимается по ступенькам эшафота как баран, то ошибается.
Он снял трубку и позвонил Дженни в приемную.
- Дорогуша, дайте мне кабинет мистера Колдуэлла.
А Молли By, секретарше Колдуэлла, сказал:
- Это Нат, Молли. Мне нужно поговорить с шефом. Очень важно.
- Я как раз хотела вам звонить, - голос Молли ничего не выдавал. - Он вас ждет.
Кабинет Колдуэлла занимал огромную, импозантную угловую комнату. Сам Колдуэлл был маленьким худым человечком, с редкими прилизанными седыми волосами, блеклыми голубыми глазами и маленькими, хрупкими ручками. Всегда был собран, спокоен и точен, а в вопросах, связанных с искусством, строительством и архитектурой, был непримирим. Когда Нат постучал и вошел, он стоял у окна и смотрел вниз на силуэт города.
- Садитесь, - сказал он Нату, но сам неподвижно и молча продолжал стоять у окна.
Нат сел и стал ждать.
- Фарос, знаменитый маяк в Александрии, - начал Колдуэлл, - тысячу лет указывал кораблям путь в Нил.
Тут он повернулся лицом к Нату. Теперь был виден только его силуэт, крошечный на фоне бескрайнего неба.
- Недавно я познакомился с капитаном лайнера "Франс". Он мне сказал, что первый кусочек Америки, который он видит, приплывая с востока, - это вершина нашей Башни, здания, которое мы спроектировали и за строительством которой наблюдали. Он назвал ее Фаросом нашего времени.
Колдуэлл подошел к столу и сел. Теперь Нат ясно видел его лицо: оно ничего не выражало. На столе перед Колдуэллом лежала пачка ксерокопий.
- Что это вы натворили, Нат?
- Не знаю, мистер Колдуэлл.
Колдуэлл показал на бумаги:
- Вы это видели?
- Видел. И уже поговорил с Гиддингсом.
Пауза.
- Поправка: уже выслушал Гиддингса.
Снова пауза.
- Чтобы все было ясно, - это не мои подписи. Без ведома Льюиса я не вмешиваюсь ни в какие вопросы по электрической части.
"Джозеф Льюис и компания", электротехническая фирма; у Ната было абсурдное ощущение, что он разговаривает сам с собой.
- "Я не вмешиваюсь", - сказал Колдуэлл - в этом контексте не звучит. Теоретически без Льюиса никто бы ничего не менял. Но ведь кто-то изменения одобрил, и все говорит о том, что сделано это по поручению нашей конторы, ведущей надзор за проектом.
Все было сказано четко, логично и точно.
- Да, сэр - ответил Нат, как маленький мальчик в кабинете директора школы, но что еще он мог сказать? Отчаяние овладело им, он физически ощутил мощное непрекращающееся давление.
- Но почему от моего имени? - спросил Нат.
Колдуэлл молча окинул его взглядом.
- Что вы хотите этим сказать?
- Почему там не стоит подпись Льюиса или одного из его людей? Это было бы логичнее и не так опасно, что кто-то начнет задавать вопросы.
- По мнению Уилла Гиддингса никто ни о чем не спрашивал, - ответил Колдуэлл и ткнул пальцем в кучу копий: - Это выплыло наружу только сегодня.
- В таком случае, - предположил Нат, - неизвестно, были ли эти изменения вообще проведены.
- Были проведены, не были проведены, - рассердился Колдуэлл. - Повторяю, эти фразы сегодня не звучат. - На несколько мгновений замолчал и задумался.
- Я согласен с вами в том, - сказал он наконец, - что неизвестно, были ли эти изменения на самом деле проведены. Точно также неизвестно, к чему это может привести. - Он внимательно наблюдал за Натом. - Думаю, вам лучше это выяснить, а?
- Да. - Нат помолчал. - И заодно выяснить кое-что еще.
- Например?
- Прежде всего, зачем кто-то все это затеял. Почему там стоит моя подпись. Кто…
- Эти вопросы могут подождать, - ответил Колдуэлл. - Понимаю, что у вас здесь личные интересы, но я их не разделяю. Мои интересы - наша Башня и доброе имя фирмы. - И после паузы добавил: - Вам ясно?
- Да, мистер Колдуэлл, - ответил Нат. Такими ответами он уже был сыт по горло.
По дороге из кабинета Колдуэлла он прошел мимо стола Молли By. Молли, маленькая и хрупкая, как девочка, но умная и сообразительная, вопросительно взглянула на него.
- Неприятности, да?
- Да, - подтвердил Нат. - Целая куча.
Он как раз начинал соображать, к чему может привести невероятное множество сочетаний и комбинаций, которые возникают в результате отступления от точно рассчитанной и сложно переплетенной разводки электрического монтажа.
- И главное, - продолжал он, - я сейчас понятия не имею, с какого конца начать.
При этом он не лгал.
- И самая длинная дорога начинается с первого шага, - ответила Молли. - Не имею понятия, это Конфуций или председатель Мао, можете выбрать сами.
Нат вернулся в свой кабинет, сел и уставился на чертежи, приколотые к стенам, и на груду копий с утвержденными изменениями, которые лежали на его столе. Все вместе они представляли взрывоопасную смесь, неважно, он подписал их или нет. Важно, что они были предложены, оформлены, а возможно, и проведены, что возник прокол, по выражения Гиддингса, где он недопустим, что произошли замены, которых быть не должно. Почему?
Так вопрос не стоит, одернул он себя. Сейчас нужно заниматься не причинами, а последствиями. И есть только одно место, где это можно выяснить.
Он собрал копии извещений об изменениях, затолкал их в конверт, а конверт положил в карман. У стола Дженни задержался, только чтобы сказать:
- Я иду в Башню, лапушка. Вряд ли меня там можно будет найти. Я позвоню сам.
Глава II
10.05–10.53
Солнце стояло уже так высоко, что проникало через лес зданий даже на Тауэр-плаза, где были расставлены полицейские заграждения, разделяющие пространство на две большие половины, между которыми был оставлен проход от тротуара до временного помоста у входа.
- Здесь будут выходить из машин все эти шишки, - сказал постовой Шеннон, - будут одаривать всех улыбками и прошествуют как короли на эстраду…
- Где будут нести всю ту же ерунду, - добавил Барнс. - Будут превозносить родину, Соединенные Штаты Америки, и неукротимые дерзания человечества. И все эти политики притом будут стараться урвать хоть немного голосов… - он запнулся и виновато улыбнулся.
- Ты все это говоришь потому, - тоже улыбаясь предположил Шеннон, - что ты против королей и королев, а я от них просто без ума. Только представь себе, что на земле жили бы только маленькие серенькие людишки, и никаких гигантов, которые в состоянии воплотить свои мечты в реальность, никаких великих событий, остающихся в памяти, никаких величайших зданий, вроде этой Башни, заслоняющей солнце. Что ты скажешь на это, Френк?
- Это было бы к лучшему.
- Ты слишком много смотришь в книги и набираешься из них всяких глупостей.
Движением руки Шеннон обвел сверкающее здание.
- Как бы тебе понравилось принять участие в подобной стройке? В создании такой величественной, ослепительной Башни, устремленной к небу, и увидеть свое имя на бронзовой табличке, где бы на веки веков было записано, что это и твоих рук дело? Как бы тебе это понравилось?
- Генеральный подрядчик, - прочитал Барнс - Бертран Макгроу и компания. - Он уже снова улыбался, на этот раз с нескрываемым весельем. - Эти ирландцы знают толк, а? Думаешь, Макгроу выбился в люди по-честному?
- А ты, образина черномазая?
- А то нет, масса, а то нет!
Они расхохотались.
- Я случайно знаком с Бертом Макгроу, - сказал Шеннон. - Он мужик что надо. В день святого Патрика на Пятой авеню…
- Играет на дудке, да?
- На волынке, - поправил его Шеннон. - Волынка это тебе не рояль, или скрипка и всякая прочая ерунда.
Он помолчал.
- Сегодня днем Берт Макгроу тоже будет здесь. На его месте я обязательно пришел бы, чтобы урвать свою долю славы.
- А я бы лучше куда-нибудь спрятался, - сказал Барнс. И потом добавил: - Чтобы не дразнить Господа и не бояться Божьего гнева. Знаешь, человек стучит по дереву, как бы чего не вышло.
Шеннон на миг задумался, потом рассмеялся:
- Я же говорю, Френк, ты помешался на книжках. Что твой Бог может сделать этому великолепному сооружению?
* * *
- Это здание как живое, - сказал себе Джон, - его дыхание почти ощутимо. Физически.
Звук его шагов разносился по пустым коридорам и лестницам, и всюду на него слепо пялились только запертые двери, но из вентиляции было слышно, как здание дышит; Джон ощущал, как глубоко внутри в его теле пульсирует жизнь и прикидывал, не побаивается ли в глубине души этот живой исполин.
Кого? Его? А почему бы и нет? Эта мысль доставляла удовольствие и возбуждала. По сравнению с этой титанической постройкой он всего лишь песчинка, но сила в его руках; шагая с сумкой инструмента в руках, прислушиваясь к звуку своих шагов и водовороту своих мыслей, эту силу он ощущал в полной мере.
* * *
Нат прошел пешком несколько кварталов, отделявших "Башню мира" от конторы Колдуэлла, и эта прогулка немного притушила его обиду и злость.
Однажды он сказал своей жене Зиб:
- Знаешь, почему мужчины так любят всякие игры? Потому что отвлекаются от мыслей о проблемах и вытесняют их в подсознание. А я вместо этого хожу пешком. Но не потому, что я против игры. Когда я был подростком, мы чем только не занимались! Ходили на рыбалку, на охоту, путешествовали по горам, пешком или на лошадях; зимой - походы на лыжах и коньки.
Он почувствовал, что говорит не то.
- Простая жизнь, - попытался он продолжить. - У меня все было не так, как у тебя. Я не слишком хорошо плаваю. Никогда не ходил под парусом. Не играю ни в гольф, ни в теннис.
А Зиб тогда ответила:
- Возможно, когда-то все это было для меня важно, но не сейчас. Я не потому вышла за тебя. Возможно, мне уже надоели и наскучили все эти университетские мальчики, с которыми я росла.
И тут она так улыбнулась, что он сразу растаял.
- Или скорее потому, что ты не попытался на первом же свидании затащить мня в постель.
- Такой уж я был несовременный. А тебя можно было уговорить?
- Нет, скорее всего нет. Но ты мне понравился.
- А ты меня восхищала и немного подавляла, ведь в своем кругу ты была такая самоуверенная…
"Это было правдой и осталось до сих пор, после трех лет супружества", - подумал он.
Он шел в ровном темпе, останавливаясь только на переходах. Он не любил город, но в городе кипит жизнь, и хотя здесь повсюду грязь, суета и толпы людей, распаренных и озлобленных, здесь в то же время вкус жизни, вдохновение и удовлетворение от того, что человек встречает равных себе и может с ними общаться.
Но важнее всего было то, что здесь жил Бен Колдуэлл, со своим взглядом художника и невероятным чувством детали, чувством, которое некоторые называют гениальностью. Семь лет, проведенных под руководством этого человека, стоили всего остального.
Но нет, в один прекрасный день Нат покинет город; это убеждение было у него органичным и глубоким. Назад в тот огромный мир, откуда он родом. Но когда настанет этот час, пойдет ли с ним Зиб, или решит остаться в своем кругу? Это трудно предсказать и неприятно об этом думать.
На Тауэр-плаза стояли полицейские. Нат посмотрел на них с удивлением, которое он сам тут же счел наивным, потому что в городе, где нет недостатка ни во взрывах бомб, ни в любом другом роде насилия, при таком торжестве, как открытие "Башни мира", не может не присутствовать полиция. Это только доказывает, что сегодня голова у него не работает.
У входа стоял чернокожий полицейский и слушал, что говорит ему огромный ирландец в униформе. Негр взглянул на Ната и приветливо улыбнулся.
- Что вам угодно, сэр?
Нат вынул пропуск со своей фамилией и должностью.
- Я архитектор, - сказал он. - Из фирмы Колдуэлл и К°.
Он показал на бронзовую доску у входа.
- Мне нужно там внутри кое на что взглянуть.
Негр перестал улыбаться.
- Что-то случилось? - Его взгляд быстро нырнул к пропуску, потом снова поднялся, и полицейский произнес: - Мистер Вильсон? - Теперь он уставился Нату прямо в лицо.
- Нет, это обычный обход, - сказал Нат и подумал: "Какого черта я разговариваю как персонаж из детектива".
- В эту минуту я уже начал сомневаться, - говорил позднее постовой Барнс, - но это еще было только неясное чувство, что, возможно, нам не стоило пропускать того типа с инструментальной сумкой. Но вы ведь сами знаете, что может последовать за неоправданным задержанием. Полиция превышает свои полномочия, накидывается на невинных граждан и тому подобное… Но лучше бы я прислушался к этому чувству.
Тогда же он ответил:
- Если что-нибудь не в порядке, мистер Вильсон, - то есть, если мы в состоянии помочь…
- Он хочет сказать, - вмешался полицейский-ирландец, - что наша цель, цель ребят в нашей форме, - помогать людям. Никто не может нас упрекнуть, что мы не пришли на помощь утопающему или не помогли старушке перейти через улицу. Мы всегда к вашим услугам.
И, сказав это, ирландец продолжил разговор об игре на скачках, - конкретно о том, любит ли это дело его коллега.
"Я не люблю, - сказал про себя Нат, входя внутрь. - Это явно мой очередной недостаток, потому что Зиб обожает лошадей, ставки на футбольных матчах, также как и пикники в Вест Пойнте перед матчем. Я скучный сухарь", - сказал он себе.
В вестибюле он заколебался. У него не было никакой определенной цели. Дорога к зданию, где он за последние пять лет провел почти все рабочие дни, была пройдена совершенно автоматически, что-то вроде позыва, заставляющего человека взглянуть в пустое стойло, хотя он уже знает, что его конь исчез и сделать ничего нельзя: так и он не мог ничего сделать, пока бригады рабочих не возьмутся за дело, не проверят, что заложено в стены, не сравнят со всеми извещениями на изменения и не выяснят, какие в конце концов изменения все-таки проведены.
Но он все равно уже был здесь, и потому Нат прошел пустым вестибюлем мимо ядра здания к шахтам лифтов и нажал кнопку местного лифта, ходившего до четырнадцатого этажа.
Лифт тронулся, и Нат услышал тихое гудение тросов. Индикатор засветился у четырнадцатого этажа и потом начал медленно, этаж за этажом спускаться вниз. Когда открылись двери, Нат вошел и вдруг остановился с пальцем на кнопке.
В пустотелом ядре здания, объединявшем все лифтовые шахты, он услышал слабое гудение тросов другого лифта.
Двери его кабины автоматически закрылись, и он очутился в полной темноте. Нащупал на панели выключатель, повернул его, потом замер и прислушался. Тихое гудение кабелей в ядре здания продолжалось. Потом оно прекратилось, и настала тишина.
"Ты можешь только гадать, - сказал он себе. Это может быть кто угодно, и на любом этаже, отсюда и до шпиля; ну и что? У тебя плохо с нервами, Натан Гейл; поддельные извещения на изменения выбили тебя из колеи. Перестань об этом думать", - приказал он себе. Нажал кнопку и лифт плавно тронулся.
На восьмом этаже он вышел из лифта и спустился по лестнице на второй из пяти технических этажей здания.
Именно здесь так же, как в подвале, на сорок пятом, восемьдесят пятом и сто двадцать третьем этажах, даже и посторонний мог до определенной степени понять безмерную сложность этого сооружения.
Там проходили кабели толщиной с ногу, по которым с ближайшей электростанции Кон Эдиссон поступало напряжение в четырнадцать тысяч вольт, - что было намного больше, чем напряжение, достаточное для казни на электрическом стуле.
Там мощные трансформаторы понижали напряжение до уровня, необходимого для отопления, кондиционеров, вентиляции и освещения всех вертикальных секций здания.
Запах этого замкнутого этажа напоминал запах машинного отделения корабля: это был запах разогретого металла и масла, резины и краски, отработанного воздуха, изоляции и сдержанно гудящих механизмов, подчинявшихся своему Богу - электричеству.
Электричество было неслышным - хотя трансформаторы тихо гудели - и незаметным. Но оно было основой жизни всего здания.
Без электричества это гигантское, сложнейшее сооружение совершенно беспомощно, это только мертвая громада тысяч и тысяч тонн стали и бетона, окон из закаленного стекла и алюминиевой обшивки, кабелей, труб, проводов и невероятно сложных механизмов.
Без электричества здание невозможно отапливать, освещать, проветривать, невозможно пользоваться его лифтами и эскалаторами, не работают системы автоматики и контрольные мониторы.
Без электричества здание слепнет и глохнет, немеет и задыхается - мертвый город в городе, памятник тщетности человеческой изобретательности, мечтаний и сомнительного жизненного опыта; Большая пирамида, Стоунхедж или камбоджийский Ангор Ват; - курьез и анахронизм.
Нат взглянул на главный электрический кабель, тщательно разведенный, чтобы он мог отдавать свою огромную энергию сюда и одновременно передавать ее без потерь на следующий технический этаж и так далее до самого верха башни. Здесь был сосредоточен жизненный центр Башни, как человеческое сердце, открытое для операции.
Нат вспомнил о конверте с поддельными изменениями, который лежал у него в кармане, и снова почувствовал, как его мозг застилает пелена неудержимой ярости.
Он понимал с трудом сдерживаемую ярость Гиддингса, потому что ее зародыши чувствовал в себе, и по той же причине: работа для него была чем-то святым.
Да, многие сегодняшние люди, даже большинство, смотрят на вещи иначе, например Зиб, но какое ему дело, что думают другие.