- Абсолютно, - ответил Хоуард и взглянул на Старра, который кивнул. - Здесь все же лучше, - продолжал он, - хотя тоже ничего хорошего. Вот смотрите, - он развел руками и поднял их вверх. - Вы когда-нибудь видели, как горит лес? Или нет? Обычно это начинается с маленького очага. Кто-то неосторожно разведет костер, бросит сигарету или что-нибудь еще. Вначале займется трава, потом кусты, потом низкие ветви больших деревьев. - Он замолчал, жестами иллюстрируя, как это бывает. - Допустим, там наверху, на самой вершине одного из больших деревьев, - гнездо с птенцами. Внизу на земле, да и в нижних ветвях дерева все уже горит, огонь и дым прибывает, пламя скачет с ветки на ветку. - Он снова помолчал. - Но гнездо еще долю будет в безопасности. Не навсегда, чтобы вы меня поняли, но на некоторое время. Пока пламя доберется до верхних ветвей, тем птичкам лучше сидеть на месте. - Последняя пауза. - Особенно, если они не умеют летать.
Шеф пожарной охраны сказал:
- А это чертовски высокое дерево. Так что кое-какое время у нас есть.
- Для чего? - спросил Гровер Фрэзи. - Чтобы мы просто сидели, прекрасно зная, что нас ожидает? - Он вскочил. - Я ждать не собираюсь! - Он говорил все громче.
Мэр Рамсей сказал с порога:
- Да сядьте вы! И ведите себя как взрослый человек!
Фрэзи тихо ответил:
- Вам бы стать вожатым у скаутов. Да вы им наверняка были. Бог, Родина и Йель? Галстук в тонах колледжа и "положение обязывает"? - Он направился к дверям. - И не пытайтесь меня остановить, - бросил он в лицо губернатору.
- He буду, - ответил тот, наблюдая, как Фрэзи исчезает за дверью.
В канцелярии все молчали. Бет открыла было рот, но только молча покачала головой. Шеф пожарной охраны беспокойно завертелся на стуле. Мэр сказал:
- Нужно было его остановить, Бент.
- Пусть это будет на моей совести, - ответил губернатор.
Пожарный Хоуард сказал:
- Ему не выйти с этой лестницы живым, мистер губернатор.
- Я это и имею в виду. - Лицо губернатора выдавало внутреннее напряжение.
На пороге появился сенатор Петерс. Оперся о косяк.
- Пусть это будет на моей совести, - повторил губернатор. - Возможно, я прав, возможно, нет. Я не знаю. И мы никогда не выясним. О таких решениях можно дискутировать до бесконечности.
- Ведь речь идет о жизни человека! - напомнил мэр.
- И это я понимаю, - согласился губернатор, - но кто дал мне право решать судьбу другого человека?
- Вы отказываетесь от своих принципов?
- В этом, Боб, - сказал губернатор, - и состоит разница между вами и мной. Я не верю в теорию о папочке, который всегда лучше знает, что и как. Когда речь идет об общественных интересах, я всегда занимаю твердую позицию. Но если взрослый человек решает сделать что-то, не затрагивающее остальных, это не моя забота.
Из зала отчетливо долетели ритмы рока. Неожиданно раздался смеющийся женский голос, в котором звучала истерика. Кто-то крикнул:
- Эй, смотрите! Он уходит!
- Сейчас это все ваше общество, Бент, - сказал мэр. - И оно настроено наподобие Фрэзи. Этого вы не можете отрицать.
- Именно поэтому я так решил, - ответил губернатор, - Честно говоря, я думаю, теперь нам будет легче. Мы избавились от взрывоопасного элемента.
Сенатор Петерс хладнокровно произнес, ни к кому не обращаясь:
- Хладнокровный сукин сын, а?
Никто не ответил.
Сенатор улыбнулся.
- Но я должен признать вашу правоту, Бент.
Губернатор встал из-за стола.
- Итак, все что нам остается, - это надежда, что ваши люди, Пит, сумеют справиться с огнем раньше, чем он доберется, - неожиданно он улыбнулся, - до гнезда.
- Как я уже говори#, - поддакнул шеф пожарной охраны, - это чертовски высокое дерево.
Бен Колдуэлл спросил:
- Никто не слышал прогноза погоды? Гроза с приличным ливнем могла бы помочь.
Бет, наблюдавшая за всем этим, почти физически ощущала грозу, собиравшуюся в воздухе комнаты. Из глубины ее воспоминаний всплыла та особая темнота, означавшая приближение бури, первые порывы ветра, их нарастание, первые отдаленные удары грома. Сколько раз ей довелось это пережить и сколько раз, еще ребенком, она злилась, что гроза портит прекрасный летний день?
Первые капли всегда были крупными, редкими, молнии сверкали все чаще и чаще и все меньше становились интервалы между ними и ударами грома.
Двадцать один, двадцать два, двадцать три, - она всегда считала интервалы в секундах, чтобы угадать расстояние до грозы, пока та не была прямо над головой, и уже не было никаких интервалов, и гром гремел одновременно с ударом молнии.
Тогда небеса разверзались, и дождь лил сплошной стеной, иногда с градом, и градины подпрыгивали и стучали по окнам и крыше, как будто пришел конец света.
И ее это могло огорчать? Когда в эту минуту, по словам Бена Колдуэлла, гроза представлялась единственной надеждой на спасение? Невероятно!
- Да, хороший летний ливень нам бы не помешал, - как раз, улыбаясь, говорил губернатор. - Вы никого не знаете, Бен, кто мог бы вызвать дождь?
В этот момент ожил телефон. Губернатор нажал кнопку, чтобы слышали все.
- Армитейдж слушает.
Голос Ната Вильсона звучал совсем устало:
- Со вторым выстрелом получилось не лучше, чем с первым. С самого начала мы не питали особых надежд, но все равно старались как могли.
- Понимаю, - ответил губернатор. - Мы благодарны за ваши усилия.
- Браун хотел бы знать, добрались ли к вам благополучно двое его людей.
- Добрались. Они сейчас среди нас. А двое других успели спуститься вниз?
После долгой паузы послышался голос Брауна:
- К сожалению, нет, мистер губернатор. Они отрезаны на пятидесятом этаже. Ниже их по лестнице пожар.
- Тогда срочно пошлите их вверх, если они еще могут идти.
- Над ними тоже все горит.
Губернатор закрыл глаза. Потом медленно открыл их.
- Браун!
- Да?
- Дайте мне опять Вильсона. - И, когда узнал голос Ната: - Я хочу поручить вам подготовить полный отчет. Главу за главой, пункт за пунктом по всей этой комедии ошибок. И сделать это немедленно, пока еще можно получить свидетельские показания. Ничего не утаивать, не щадить ничьи чувства. Кто что сделал или кто что не сделал, насколько возможно, и почему. Пока сможем, будем вас непрерывно информировать обо всем, происходящем здесь, о каждом решении, которое примем, о каждом факте, который выясним.
В динамике было отчетливо слышно чье-то бурчание. Это Гиддингс выражал свой протест.
- Скажите тому ворчуну, кто бы это ни был, - продолжал губернатор, - что это вроде предварительного слушания перед началом процесса, и если проведем его правильно, это может предупредить дальнейшие бессмысленные трагедии наподобие этой. По крайней мере я от всей души надеюсь.
- Понимаю, - ответил Нат.
- Пусть говорят факты, - продолжал губернатор. - Заранее никого не обвиняйте. Это ни к чему. Думаю, что при этих обстоятельствах виновников найдется более чем достаточно.
Он помолчал.
- Включая и некоторых из нас наверху, которые виноваты прежде всего в том, что дали своему тщеславию одолеть себя. Вы меня поняли?
- Да.
- Хорошо, - сказал губернатор. - Мы соберем… - он запнулся, потому что в зале вдруг все стихло. Потом вдруг кто-то закричал, а кто-то завизжал. Там что-то произошло.
- Останьтесь на связи, - сказал губернатор, вскочил со стула, подбежал к дверям и выглянул в зал. - Боже мой! Господь всемогущий!
Кто-то открыл противопожарные двери, потому что в них ломились снаружи. В дверном проеме стоял Гровер Фрэзи. Большая часть одежды на нем сгорела. Волосы тоже, так что череп был голым и черным; глаза на изувеченном лице выглядели просто черными дырами. Зубы сверкали в безумном оскале. С верхней половины тела свисали клочья мяса, а кожа, оставшаяся от ботинок, дымилась. С вытянутыми руками он сделал неверный шаг вперед, в горле у него что-то хрипело и булькало. И тут он внезапно упал плашмя и превратился в обугленную, почерневшую, дымящуюся кучку чего-то неживого. Еще раз судорожно дернулся, но больше уже не шевелился и не издавал ни звука.
В зале стояла тишина, мертвая тишина.
Губернатор негромко сказал:
- Прикройте его.
Когда он повернул назад и двинулся в сторону канцелярии, лицо его было непроницаемо.
"Пусть это будет на моей совести", - мысленно повторил он и на миг закрыл глаза.
18.09.-18.19
Этого не должно было случиться - но случилось. Защитные системы Башни одна за другой вступали в бой за ее спасение, но также одна за другой проигрывали битву и погибали в огне.
На контрольном пульте вначале горели сигналы, за которыми некому было следить, но когда пропало напряжение, погасли и они.
Системы охлаждения, чьи тепловые предохранители плавились от жары, вступали в действие этаж за этажом. Но наибольший жар был внутри конструкции здания, где спринклеры были бессильны. А когда огонь прорывался в открытое пространство и жадно заглатывал свежий воздух, температура взлетала так быстро, что вода в подводящих трубопроводах превращалась в пар и трубы лопались. И еще одна вражеская атака достигала успеха.
В ядре здания вертикальные каналы, которых было сотни и тысячи, тут же превращались в вытяжные трубы, которые разносили огонь вверх и вниз и одновременно заглатывали свежий воздух, раздувавший и поддерживавший пламя.
Нагретый воздух поднимается вверх - таков закон природы, а раскаленный воздух еще быстрее, чем теплый. Но температура передавалась и через конструкцию: через стальной каркас - быстрее, через керамическую и деревянную облицовку стен и покрытия полов - медленнее, но так же неумолимо, а кроме того, еще и по трубам, кабелям, коробам и нишам заземления. И огонь, достаточно разгоревшись, начинает поддерживать себя сам, повышая температуру до уровня возгорания, в результате чего материалы воспламеняются друг за другом. Таких случаев на совести Прометея предостаточно.
Башня была обречена. Это гигантское здание, которое должно было оказаться в центре коммуникаций всего мира, было теперь предметом всемирного внимания в совершенно ином смысле. О катастрофе знал весь мир, кое-где известие это воспринимали с удовлетворением, если не с радостью, оттого что в мирное время в самой богатой стране мира гибнет самое новое и самое высокое из когда-либо построенных человеком зданий, и что "вся королевская рать" так же беспомощна, как и простые смертные.
Но это было не совсем верно.
* * *
То, что осталось от Говарда Фрэзи, прикрыли белой скатертью и оставили там, где он упал. Противопожарные двери снова закрыли, но всем в зале было ясно, что они могут служить только временной защитой. Когда придет время, огонь они не удержат. Разве что…
- Они пытаются локализовать огонь в нижних этажах - сказал губернатор. Он уже снова влез на стул. - Это наша главная надежда. - Он чуть не сказал "единственная надежда".
Число слушателей поредело. В противоположном конце зала из транзисторного радиоприемника неслись звуки рока. С полдюжины людей танцевали, если это можно было так назвать. "Ну, - подумал губернатор, - ты сам сказал: лучше рок, чем псалмы и молитвы". И больше не обращал на них внимания.
- К сожалению, должен вам сообщить, что попытка с лифтом окончилась неудачей. - И после короткой паузы: - Учитывая, чем закончился первый опыт, это, возможно, и к лучшему.
"Боже мой, - подумал он, - я изрекаю одну банальность за другой". С трудом заставил себя улыбнуться.
- Я не собираюсь утверждать, что все хорошо. Это не так. С другой стороны, нам здесь пока ничто не угрожает. И я, например, предпочитаю думать, что наши друзья, которые борются с огнем, подоспеют вовремя. - Он помолчал. - А теперь я намерен выпить. В конце концов, это же банкет.
Слез со стула и взял под руку Бет.
- Пора выпить и найти уголок, где можно поговорить. Мне надоело скалиться все время, как идиоту, чтобы доказать, что я не отчаиваюсь.
"А со мной он чувствует, что притворяться ни к чему, - подумала Бет. - Чудесно".
Подошли к бару и потом с бокалами забрались в опустевший угол. Губернатор придвинул друг к другу два кресла. Они сели вплотную, спинами к залу.
Первой молчание нарушила Бет:
- Какие мысли обуревают вас, Бент?
- Хмурые и невеселые, - губернатор признательно улыбнулся. - Думаю обо всех этих несчастьях. Мне так жаль. И я так зол. В душе я грожу кулаком небесам. Чисто детское бессилие.
Она понимала и даже разделяла его чувства. Но предпочла оставить их в стороне.
- Когда я была маленькой, - начала она, - и меня за шалости запирали в комнате, - она попыталась улыбнуться, - то я всегда старалась думать о том, что бы я хотела в это время делать, и пыталась на этом сосредоточиться. Чего бы вы хотели, Бент?
Медленно, едва заметно, спадало охватившее его напряжение. Улыбка смягчилась и погасла.
- Бросил бы политику, - сказал он наконец. - У меня хватает денег, и я сыт всем по горло. Мое ранчо в Нью-Мехико…
- И все, Бент? Только это?
Он не спешил с ответом. Наконец покачал головой.
- Нет. Вы заставляете меня поверить вам мои истинные мысли. Совсем уйти на покой я бы не хотел. - Снова та же признательная улыбка. - Я адвокат. Хотел бы убедиться, насколько я в этом деле хорош.
- Вы будете хороши в любом деле, за что ни возьметесь.
- Но мне всегда оставалась бы рыбалка, - продолжал губернатор, как будто не заметив ее слов. - И я бы постарался, чтобы на нее оставалось время. - Он помолчал. - И раз уж я вам тут рисую утопические картины, то рядом со мной были бы вы.
Все ее существо затопила теплая волна.
- Это предложение?
Без раздумья:
- Да.
- Тогда, - не спеша ответила Бет, - я его с радостью принимаю.
* * *
Нат подошел к дверям трейлера, потом спустился по ступенькам на площадь и уставился на огромное несчастное здание.
Пока Патти не заговорила, он не замечал, что она идет за ним.
- Что за люди, - заметила Патти.
Нат взглянул на густую толпу за барьерами.
- Таймс-сквер под Рождество, - сказал он. Голос его дрожал от гнева. - Проклятые гиены. Мы могли бы публично поджаривать людей на вертеле и загребать миллионы на продаже билетов.
Патти молчала.
- Мы все виноваты, - продолжал Нат. - Это главное. Я рад, что Берт не узнал об этом.
- Спасибо. - И через минуту: - Но не забудьте, что в этом не только ваша вина. И моего отца тоже. В этом виноваты все, не только вы. Понимаете?
Нату удалось улыбнуться.
- Вы умеете внушить оптимизм.
В отличие от Зиб. Та, как это сегодня модно, предпочитала все видеть в черном свете. Еще одна характерная черта людей большого города, которая ему не нравится: твердое убеждение, что ничто не таково, как кажется. Человек никогда не бывает "за", только "против", и постоянная поза "меня никому не одурачить", которая, как изгородь из колючей проволоки, должна компенсировать внутреннюю неуверенность. И все для того, чтобы казалось, что человек принадлежит к интеллектуальной элите. Элите - возможно, но интеллектуальной - тут уж позвольте…
- Что станет с теми людьми, Нат? - В голосе Патти чувствовалось напряжение. - Неужели они…
- Наверх прокладывают шланги, - ответил Нат, - с этажа на этаж. Каждый шаг дается с боем. Нужно одолеть сто двадцать пять этажей…
- Но я так и не понимаю, что там горит?
- Все. Некоторые помещения уже сданы. Мебель, ковры, внутренние двери, бумага, - все это вспыхивает первым. От этого температура поднимается и достигает точки, когда горят краска и плитка и растекается обшивка, и от этого температура возрастает еще больше, пока не загораются такие вещества, о которых человек никогда и не думал, что они горючи. - Нат вздохнул: - Я не специалист по части пожаров, но все выглядит примерно так.
- Что, если бы все это произошло, когда Башня уже была бы в эксплуатации? - продолжала Патти. - Ведь там были бы тысячи людей. - И добавила: - Хотя дело не в количестве, да? Будь там только один человек, все равно это была бы трагедия.
"Посреди собственной беды, посреди горя от смерти отца, - сказал себе Нат, - она еще может думать о других. Но, возможно, это именно потому, что у нее умер отец, - несчастье сближает людей".
- Что вы будете делать, Нат?
Вопрос застал его врасплох.
- Я как раз об этом и думаю.
- Я имею в виду не сейчас, - голос Патти звучал теперь нежно, - а когда все это будет позади.
Нат молча покачал головой.
- Снова займетесь архитектурой?
До этого момента он не задумывался, но ответил твердо и решительно:
- Думаю, нет.. - Пауза. - Как раз сегодня утром Колдуэлл говорил о Фаросе, маяке, который стоял в устье Нила. "Он стоял там тысячу лет", - сказал Бен Колдуэлл. То же самое он думал об этом здании. - Нат покачал головой. - Как это называется? Человеческая гордыня, вызов богам. В некоторых странах Среднего Востока ни одно здание никогда не завершают полностью. Всегда оставляют несколько кирпичей или реек, - он улыбнулся Патти, - потому что совершенное произведение подобно богохульству. Человек должен стремиться к совершенству, но никогда его не достигнуть.
- Это мне нравится, - сказала Патти.
- Я не уверен, нравится ли мне это, но хотя бы понимаю. Когда-то мне кто-то сказал, что неплохо, если человек пару раз получит по шапке… - Он задумался. - Идемте внутрь.
- Вы что-то придумали?
- Нет, - Нат колебался. - Но, как и вы, я не умею стоять в стороне.
Тут ему в голову пришла новая мысль.
- Что, если бы вы не были дочерью Берта, но замужем за кем-то, имеющим отношение к Башне?
- То есть за вами? - Хрупкая, твердая, готовая взглянуть в лицо любой возможности. - Была бы я сейчас здесь? - Патти решительно кивнула. - Была бы. Старалась бы не мешать, но была бы рядом.
- Я тоже так думал, - ответил Нат и удивился неожиданной радости, которую вызвало в нем это признание.
В трейлере у рации сидел один из командиров пожарных. Слышен был только его голос: