Кэрри это в голову не приходило. Но теперь его заинтересовал не сам вопрос, а скорее та ловкость, с которой сенатор использовал его, чтобы сменить тему разговора.
Джейк Петерс был личностью уникальной: он говорил как типичный рабочий, в его речи все еще мелькали слова "намедни", "нынче", "ложить", но его эрудиция в самых невероятных областях просто потрясала. Как могли подтвердить его многолетние коллеги в сенате, каждому полемизировавшему с Джейком Петерсом следовало свою домашнюю заготовку продумать до последней буквы.
Сенатор уже сменил тему.
- Не знаю, как вы, но я сегодня почти ничего не ел. - Он улыбнулся: - У тебя, парень, бывают когда-нибудь предчувствия?
Этого у Кэрри Уайкоффа хватало, но признаваться не хотелось.
- Но вы все-таки здесь, сенатор, - сказал он.
- Я все же не ясновидец, - улыбаясь, продолжал сенатор. - Я очень давно знаком с Бентом Армитейджем и знаю, что для него это очень важно. - Он помолчал.
Улыбка погасла. - По крайней мере, мне так кажется. Его я никогда не спрашивал.
- Я бы сказал, - заметил Кэрри Уайкофф, - что это важно для многих. Новое здание означает новые рабочие места, новые фирмы, которые оно привлечет в город, большие налоги…
- Вы все видите в черно-белом варианте? - вмешался сенатор.
Удар пришелся по больному месту. Кэрри Уайкофф по своим воззрениям и политической позиции считался либералом, но часто, к его великому огорчению, ему приходилось слышать упреки в узости позиции и неспособности к диалектическому подходу, и он не знал, как их опровергнуть.
- Я не отрицаю право на иную точку зрения, сенатор, - сказал он и добавил. - Как некоторые.
- Если вы думаете, что дали мне под дых, - беззаботно ответил сенатор, - то ошибаетесь.
В молодом Уайкоффе, как и в многих других конгрессменах и даже некоторых кандидатах на пост президента, чувствовалась упрямая убежденность в своей абсолютной правоте, сродни проповедникам на воскресной проповеди; и сенатор уже давно пришел к выводу, что с таким людом спорить бесполезно. Человек, который абсолютно уверен в своей правоте, в любых других взглядах видит только кощунство.
- Если человек верит в то, что говорит или делает, - продолжал Уайкофф, - то, по-моему, он должен иметь право…
- На что? На насилие? Или на уничтожение списков призывников? Или подкладывать бомбы?
Сенатор заметил, что Уайкофф заколебался.
- Наша революция, - наконец сказал Кэрри, - была насильственным выражением недовольства, не так ли?
- Была, - согласился сенатор. - Но если бы ее организаторы и участники не выиграли, а проиграли, им бы пришлось нести ответственность, какие бы благородные мысли ни нашли воплощение в "Декларации независимости". Они рисковали головами и знали это.
- Так что же, моральная оценка зависит от того, выиграет человек или проиграет? Вы так считаете? - В голосе Кэрри звучало недоумение.
- Об этом люди спорят давным-давно, - ответил сенатор, - и я не буду притворяться, что знаю ответ. - Он улыбнулся: - Но знаю, что если кто-то возьмет законность в свои руки и кто-то другой от этого пострадает, я не буду требовать всеобщей амнистии.
- Вы не верите, что человек должен подставить и другую щеку? - Кэрри был убежден, что завоевал в споре победное очко.
- Я знал случаи, когда такой подход наградил человека двумя фонарями вместо одного, и все равно ему пришлось продолжать драку. - Сенатор наклонился вперед и протянул руку с деньгами через плечо таксиста. - Предчувствие - не предчувствие, - но мы на месте.
Они вышли из такси и между барьерами прошли к трибуне. Флаги развевались, плакаты покачивались, несколько голосов запело что-то невразумительное.
- Да здесь одни полицейские, - сказал Кэрри Уайкофф. - Можно подумать, что-то будет.
- Я так и знал, что вы ляпнете какую-нибудь глупость, - ответил сенатор и продолжил: - Гровер, вы выбрали чудесный день!
- Рад вас видеть, Джейк, - ответил Фрэзи. - И вас, Кэрри. Вы пришли вовремя. Мы как раз собрались заводить шарманку.
Все трое рассмеялись.
- Бегом на трибуну, занимайте места, - продолжал Фрэзи. - Я сейчас.
- Вы, конечно, рассчитываете, - сказал сенатор, - на короткий спич о Боге, патриотизме и будущем человечества, без низких политических материй, да?
Фрэзи снова улыбнулся:
- Вот именно.
* * *
Башня была оборудована автономной телевизионной системой, которая контролировала все этажи, включая все ярусы подвала. Но в этот день, когда в здание еще не было доступа посетителей, у контрольных мониторов никого не было, и телевизионная система отдыхала.
Этот вопрос дебатировался, но верх взяли соображения экономии. Было сказано, что "Башня мира" - это не Форт Нокс с неисчислимыми грудами золота, которые могут украсть. По-крайней мере, сейчас. Когда она будет заселена и полностью сдана в аренду (при этой мысли Гровер Фрэзи содрогнулся), безопасность превратится в такую же проблему, как и во всех крупных зданиях, и расходы на ее охрану будут считаться сами собой разумеющимися. Тогда у всех контрольных мониторов днем и ночью будет идти дежурство, и замкнутый телевизионный контур превратится в неусыпного стража. Но пока это не так. По крайней мере, не сегодня.
Но и сегодня, как и все месяцы с того момента, когда стальной скелет здания начал обрастать мясом и кожей, шло дежурство у компьютера за диспетчерским пультом. Его можно было сравнить с сердцем, которое бьется у эмбриона задолго до рождения, обеспечивая жизненной энергией развивающийся организм.
За полукруглым пультом, вглядываясь в мигающие индикаторы, дрожащие стрелки и ряды цифр на шкалах приборов, человек следил за здоровьем гигантского сооружения.
На шестьдесят пятом этаже северо-восточной стороны увеличился расход охлажденного воздуха - возможно, где-то возникло отверстие, пропускающее жару снаружи. Завтра нужно проверить, а пока увеличить по северо-восточной магистрали приток очищенного и охлажденного воздуха.
В банкетном зале на сто двадцать пятом этаже ожидается наплыв гостей; придя на прием, каждый из них принесет свою дозу тепла, поэтому зал уже охлажден на два градуса ниже нормы.
Энергопотребление по линии от Кон Эдисон остается постоянным. Оно будет уменьшаться или возрастать по мере подключения и отключения автоматических систем.
Выходное напряжение понижающих трансформаторов в пределах нормы.
Местный лифт номер тридцать пять между этажами сорок четыре - пятьдесят четыре неисправен и требует ремонта; судя по пульту, он не движется.
В подвалах работает автоматика, тихо гудят моторы, терпеливо ждут своей очереди трансформаторы.
Все оборудование работает нормально. Неисправностей нет. Человек во вращающемся кресле за огромным пультом мог отдохнуть и даже слегка вздремнуть.
Его звали Генри Барбер. Он жил с женой Хелен и тремя детьми, десятилетней Анной, семилетним Джоди и трехлетним Питом, а еще с пятидесятичетырехлетней тещей в квартале Вашингтон Хайтис. Барбер имел диплом инженера-электрика, полученный в Колумбийском университете. Его коньком были шахматы, профессиональный футбол и старые фильмы, которые показывали в Музее современного искусства. Было ему тридцать шесть лет.
Старше он никогда не стал.
Он так и не узнал, что явилось причиной его гибели: удар восемнадцатидюймового ломика размозжил ему череп так, что он был убит на месте и избежал ужаса всего происшедшего позднее.
Джон Коннорс немного постоял, разглядывая мигающие лампочки на пульте, потом вышел из комнаты и сбежал по лестнице в подвал, где проходили в здание высоковольтные кабели. Там, за закрытыми дверьми, в безопасном укрытии, где никто не мог ему помешать, он спокойно ждал, время от времени поглядывая на часы.
В голове его все еще вертелся тот же вопрос, который он задавал себе и раньше, но теперь он уже знал точный ответ. С наслаждением он повторял его снова и снова, изучая толстые электрические кабели и трансформаторы: "Надо бить прямо в ворота".
- Всего один удар, - прошептал он, - такой удар, что и сетка навылет.
* * *
Оркестр на площади играл "Звездно-полосатый флаг" и плакаты демонстрантов раскачивались в его ритме.
Раввин Штейн совершил молебен, чтобы Башня своими огромными возможностями послужила миру между народами.
На краю площади, надежно окруженная несколькими полицейскими, смешанная группа арабов и не арабов скандировала что-то про справедливость для Палестины.
Епископ О’Тул благословил Башню.
Плакаты, призывающие к ограничению рождаемости и легализации абортов, расцвели, как крокусы по весне.
Преподобный Артур Уильям Уильямс призывал благословение небес, мир и благополучие.
Появились и плакаты, требующие обложения налогами церковного имущества.
Преподобный Джо Уилл Томас попытался взобраться по ступеням к микрофонам, но был задержан. Слетев с лестницы, он потерял молитвенник.
Гровер Фрэзи руководил ходом церемонии. Вначале говорил губернатор. Он похвалил замысел Башни. Мэр в своей речи выступал за братство всех людей. Сенатор Джейк Петерс прославлял прогресс. Конгрессмен Кэрри Уайкофф говорил о выгодах, которые здание принесет городу.
Телекамеры и фотоаппараты прекрасно поработали, запечатлев перерезание ленты, протянутой поперек одной из дверей парадного входа. Когда вдруг оказалось, что телекомпания Эн-Би-Си прозевала этот момент, туда срочно доставили другую ленту и процедуру повторили.
Приглашенные гости потекли через вход в вестибюль к двум автоматическим скоростным лифтам, чтобы после двухминутного путешествия оказаться в самом верхнем помещении самого высокого в мире здания, где уже установили столы, зажгли свечи, расставили на столах закуски, приготовили охлажденное шампанское и теперь стояли в ожидании бармены и официанты.
"Никогда не следует забывать, что, когда температура поднимается достаточно высоко, горит все, абсолютно все!"
Заместитель начальника городской инспекции пожарной охраны Тимоти О’Рейли Браун.
Из заявления для печати.
Глава X
16.10–16.23
В банкетном зале губернатор с бокалом в руке говорил Гроверу Фрэзи:
- Я ничего не имею против слуг Господних как таковых, но некоторые из них слишком часто умудряются перегнуть палку.
- Вы хотите, чтобы это высказывание стало известно вашим избирателям? - спросил Фрэзи. Он уже немного расслабился, чувствовал себя гораздо лучше и впервые с утра успокоился. Ничего не скажешь, Уилл Гуддингс со своими новостями подействовал на него угнетающе. Но теперь со всех сторон слышались приветствия и поздравления, его подавленное настроение понемногу развеивалось и совсем исчезло.
Удовлетворенно оглядев зал, он сказал:
- Это могло бы вам стоить немало голосов.
- Знаете, - ответил губернатор, - я не уверен, что мне на это не наплевать. В горах на севере Нью-Мексико у меня есть ранчо. Жилой дом стоит на зеленом лугу на высоте две тысячи шестьсот метров над уровнем моря. В ручье там полно форели, а с террасы я вижу четырехкилометровые вершины, с которых никогда не сходит снег.
Он обвел взглядом переполненное помещение.
- Чем дальше, тем больше мне там нравится.
Подозвал ближайшего официанта.
- Будьте добры, принесите еще один "бурбон" с водой.
Потом снова обернулся к Фрэзи.
- С шотландским я уже завязал. Привет, Боб, - обратился он к подошедшему мэру.
- По-моему, все прошло очень хорошо, - начал мэр. - Поздравляю вас, Гровер.
- Ваш спич о братстве всех людей имел большой успех, Боб, - сказал губернатор. - Как я и говорил, вся соль именно в таких тщательно подготовленных экспромтах.
Было время, когда губернатор почти стыдился дразнить Боба Расмея; это было, как говорят на пресловутом Западе, слишком легко - как ловить рыбу в бочке с водой.
- Где же ваша прелестная супруга?
- Там, у окна. - В голосе мэра послышалась нежность. - Она обожает этот вид. Знаете, в ясный день…
- А они еще бывают? - удивился губернатор. - Нет, не то. Я имел в виду совсем другое. "Я имел в виду синее бескрайнее небо и горы, которые ясно видны за полторы сотни километров, и сиреневые сумерки, ложащиеся на них; безмерную тишину и ощущение мира и покоя". - Губернатор вдруг впал в сентиментальность.
- Вы давно женаты, Боб?
- Тридцать пять лет.
- Вы счастливый человек.
Мэр прикинул, что за ловушку приготовил ему губернатор. Но не нашел.
- Да, вы правы.
Он снова посмотрел в сторону своей жены.
- А кто это там с ней? - спросил губернатор.
- Одна из ваших поклонниц, моя свояченица. Ее зовут Бет Ширли. - Мэр улыбнулся. - Интересуетесь?
- Представьте меня, - сказал губернатор.
Она была высока, эта Бет Ширли, со спокойными синими глазами и каштановыми волосами. При знакомстве только кивнула и подождала, пока губернатор выберет тему разговора.
- Единственное, что я о вас знаю, - начал губернатор, - то, что вы свояченица Боба Рамсея и голосуете за лучшего, на мой взгляд, кандидата. Что еще мне стоило бы знать?
Неуверенная улыбка очень шла к ее спокойным глазам.
- Все зависит от того, губернатор, что вы имеете в виду.
- В моем возрасте, - начал тот, но тут же покачал головой.
- Я бы не сказала, что для вас все уже позади, - ответила Бет. Ее улыбка стала шире: - По крайней мере я о вас всегда думала лучше. Так что, пожалуйста, не обманите моих ожиданий.
Губернатор задумался над ее словами. Потом, также улыбнувшись, сказал:
- Ну, думаю, я меньше всего Хотел бы вас разочаровать!
Как ни странно, он говорил правду. Губернатор к своему удивлению почувствовал, что в нем просыпается тот самый бес, который в ребро.
- А если это звучит смешно, - добавил он, - ну и пусть. Мне не впервой быть смешным. Совсем не впервой.
Вокруг них бурлила толпа, но они в эту минуту ощущали себя наедине.
- Ваша способность к самоиронии, - сказала Бет, - это то, что мне в вас всегда нравилось.
Губернатор всегда считал, что жажда лести у людей безгранична.
- Продолжайте, - попросил он.
- Боб Рамсей на самоиронию не способен.
- Тогда ему не стоит заниматься политикой. Президент Соединенных Штатов, к нашей общей беде, тоже воспринимает себя только всерьез.
- Вы тоже могли стать президентом. Ведь вы были близки к этому.
- Я всегда говорю, что быть к чему-то близко годится только при игре в подковку, да и там этого маловато. Президентская кампания - это как рулетка. Мало кто получает даже один шанс, и почти никто - второй. Вот и я попробовал сделать ставку. Второй раз уже не рискну, тем дело и кончится.
Почему сегодня все его мысли о ручье с форелью, которая резвится на перекатах, и об аромате вечнозеленых растений; плывущем в чистом горном воздухе?
- Вы знаете Запад?
- Я училась в Колорадском университете.
- Быть того не может! - "Какие бы силы ни устроили эту случайную встречу, - подумал губернатор, - ей-богу, можно со смеху лопнуть над наивностью людей, мыслящих себя хозяевами своей судьбы".
- Вам знаком север штата Нью-Мексико?
- Я каталась там в горах на лыжах и ездила верхом.
Губернатор глубоко вздохнул.
- Ходите на рыбалку?
- Только на форель. В горных ручьях.
Как раз в этот момент к ним приблизился сенатор Петерс с бокалом шампанского в руке.
- Вы всю жизнь боролись с монополиями, Бент, - сказал сенатор, - а теперь нарушаете собственные принципы.
- Шли бы вы отсюда, Джейк, - вздохнул губернатор. Момент откровенности, кончился. - Но ведь вы все равно не отстанете. Вы никогда не отстанете. Прямо как угрызения совести среди ночи. Мисс Ширли, сенатор Петерс. Говорите, что вам надо, и убирайтесь.
- Вы напали на Боба Рамсея, - сенатор подмигнул.
- Я ему только изложил одну новую идею. Насчет динозавров.
- Боб просто не в себе, если ему кто-то изложит новую идею.
- Мисс Ширли его свояченица, - осторожно заметил губернатор.
Сенатор улыбнулся и кивнул:
- Простите.
Немного помолчал, а затем добавил, будто объясняя:
- Мы с Бентом старые знакомые. Произносим одни и те же речи, хотя и расходящиеся во мнениях по всем пунктам, и он лучший оратор, чем я. Нам удалось закончить один и тот же юридический факультет. У Бента получилось получше, чем у меня. Я обслуживал клиентов в ресторанах и возил тележки с грязной посудой. У Бента оказалось больше фантазии: он открыл прачечную и жил как король.
- В то время как Бобу курс в Йельском университете оплатили родители, - подхватила Бет. Кивком дала понять, что из этого следует.
- Боб любит этот город, - сказал сенатор. - За это я его уважаю. Он так горд этим зданием, как будто сам его построил.
- А вы нет, сенатор?
- Моя милая, - ответил сенатор, - я ведь старомодный идеалист. Если это звучит парадоксально…
- Нет, не звучит, - сказал губернатор. - В профсоюзах то, чего хочет Джейк для своих избирателей, называют "свиными котлетами" - больше зарплату, больше льгот, всего потолще. - Он помолчал. - А не всякие там элегантные хоромы, правда, Джейк?
Сенатор кивнул:
- Боб сказал мне, что вы говорили о стадах динозавров.
Теперь кивнул губернатор, сразу напрягшись:
- Вас это обидело, Джейк? Это ведь и ваш город тоже.
- Нет, не обидело. Вы ведь воевали против этого здания, но часть его принадлежит вам.
- Когда невозможно победить, неплохо хотя бы присоединиться. - Он оскалил в улыбке свои крепкие зубы. - А Гровер умеет быть убедительным.
- Как дела с арендой помещений?