– Да нет, почти так же! – спокойно ответила жена. – Но вот парфюм у него качественный, французский! И рубашки сам в прачечную носит. И вообще, я с ним хоть понимаю, за что мучаюсь! Считай, что на жизнь себе зарабатываю! И не стесняюсь этого, понял?
– Я вот что понял, – Глухов тяжело взглянул на жену. – Ну, разлюбила! Бывает! Сказала бы раньше. Чего ж ты страдала-то? Терпела зачем?!
Наталья хотела что-то ответить, но Глухов не дал.
– А знаешь, когда у мужика, как ты говоришь, дурь слетает?! Когда до него, кретина, дойдет – плевать бабе на его профессию и на его дело! С высокого бугра плевать! Вот что невыносимо! Я помню, майора получил, бежал домой стремглав, думал, вместе порадуемся! Щас! Ты в спортзале была, а потом истерику устроила. Мол, в гарнизоне невозможно правильно организовать твое питание, и поэтому твоя задница не умещается в ранее приобретенные вещи! И вообще, я сгубил твою молодость, предназначенную для чего-то очень важного и высокого.
– Да, для высокого! – зло выкрикнула бывшая.
– Ага! Для жулика твоего… предназначенную! Ты что думаешь, он тебе на всю жизнь наворовал? Хрена! Столько даже он не сможет стырить! Скоро все кончится, а его посадят лет примерно на десять!
– А ты… ты… просто завидуешь!
– Чему? И будущее твое такое. Пока "сороковник" не стукнет, будешь прыгать от одного мужика к другому. И нигде надолго не засидишься, так как никого, кроме самой себя, не любишь! А не дай бог, родишь от кого, совсем труба! И сама – не человек, и ребенка изувечишь. Он же, бедный, всю жизнь будет выслушивать, какая сволочь та особь мужского пола, которая в данную минуту находится рядом с тобой. И какой он сам, ребенок твой, придурок, не достойный мизинца собственной мамочки!
Наталья резко поднялась и пошла к выходу.
– Иди, иди! – крикнул ей в спину Глухов. – Мразь!…
После развода Глухов изменился. Он как-то постарел, стал недоверчивым и злым. Несколько сослуживцев потеряли погоны после его рапортов, в которых он сообщал об их неблаговидных делах. Мордастый подполковник, сожитель Натальи, действительно вскоре сел. Глухов принял в этом самое активное участие, самолично раскопав соответствующие финансовые документы.
Неуживчивость Глухова вскоре стала притчей во языцех. Его переводили из части в часть и давно прогнали бы из армии, но он был отменным служакой и поводов не давал. К концу 90-го он перессорился уже практически со всем командным составом своей части, и его от греха направили в Тарту, на должность замначштаба 326-ой Тернопольской дивизии тяжелых стратегических бомбардировщиков. Командовал ей генерал-майор Джохар Дудаев.
Несмотря на разницу в возрасте, командир и молодой офицер, прибывший на новое место службы с дурной репутацией, неожиданно сдружились. Дудаев выделял Глухова за безупречное отношение к службе и ценил как настоящего аса. Они много времени проводили вместе, в неформальной обстановке: Генерал не пил и страстно любил бильярд, за которым они часами непримиримо сражались.
К тому времени Дудаев уже вошел в руководство Объединенного конгресса чеченского народа, а в мае 1991 года, всего через пять месяцев после их знакомства, скоропалительно уволился с военной службы и уехал на родину, где, по сути дела, возглавил движение чеченских сепаратистов.
Вскоре Глухова неожиданно вызвали в Москву, где с ним встретился вице-премьер. Уперев в Глухова тусклые глаза, похожие на два несвежих желудя, он сразу перешел к делу:
– У нас к вам, Максим Федорович, деликатное поручение. Дело в том, что ваш командир, Джохар Мавлюдович Дудаев, выполняет важную задачу, поставленную перед ним руководством новой России. Он должен опрокинуть коммунистический режим в Чечено-Ингушетии. А это не Тамбов и не Рязань! Там, чуть что, за кинжалы хватаются! И не только за кинжалы! Люди вооружаются, причем и те, что за старый режим, и сторонники Джохара.
Глухов не понимал, куда клонит собеседник. А тот продолжал:
– Борис Никанорович Ельцин предложил регионам брать столько свободы, сколько они могут проглотить. У Дудаева хороший аппетит! – вице-премьер улыбнулся. – Генерал у нас сторонник ленинского принципа о праве наций на самоопределение, вплоть до полного отделения! Правда, – он доверительно понизил голос, – этот принцип – бред собачий!
Вице-премьер демонстративно покрутил пальцем у виска.
– Зачем создавать в стране систему сродни гранате, которую вы зажали между коленок, а страховое кольцо выдернули и выкинули? И вот сидите, ноги напрягаете, чтобы, не дай Бог, коленки не разошлись! А ведь разойдутся, батенька! Рано или поздно непременно разойдутся! И что тогда? Скажу вам по секрету, тогда – п…ц! Одними оторванными яйцами дело не обойдется! Заодно с ними отлетит и голова!
– Прошу извинить, товарищ министр, но я…
– Товарищ вице-премьер! – поправил тот. – Помочь надо командиру вашему! – Он наклонился к Глухову. – Люди нужны толковые, специалисты в военном деле. Он вас сам назвал… Короче, оформляйте командировку. Поедете официально, от министерства обороны, формально – вывоз оружия обеспечивать. Только оно пойдет не нам! Пусть Джохар своих людей вооружает. А ваша задача ему помочь. Выгнать из Верховного совета республики комуняк и сформировать силы народной самообороны – местную армию, короче.
– А ваши слова, насчет гранаты? Получается, мы как раз ее себе между коленок и засунем!
– Чушь! Мы просчитываем жизнь страны на десятилетия вперед. С Джохаром договоренность, что командиром вооруженных сил республики назначат вас. Вы и будете гарантом… Кольцом, так сказать, которое должно в гранате остаться…
Вице-премьер ободряюще улыбнулся.
– Джохар – советский офицер и сделает все, как мы скажем! – он покровительственно похлопал Глухова по плечу. – Неужели вы думаете, что мы позволим какому-то генералу водить нас за нос?! Да мы за ночь, силами одной дивизии пройдем эту Чечню туда и назад без единого выстрела, если понадобится! Никто не пикнет! Так что командуйте! Вы теперь министр обороны целой республики! И чтобы к середине сентября всех коммунистов из республики вымести, как мусор! Задача ясна?
– Так точно! – ответил Глухов. – Где мне получить официальное распоряжение?
Вице-премьер аж присвистнул от удивления.
– Ты с ума сошел, полковник! С тобой второе лицо в правительстве разговаривает! Чей приказ тебе еще нужен?
– Моего командования! – упрямо сказал Глухов.
– Будет тебе приказ! – неожиданно развеселился вице-премьер. Он нажал кнопку селектора и бросил: – Ну-ка, зайди срочно!
Через минуту в кабинет влетел запыхавшийся генерал, в котором Глухов узнал недавно назначенного министра обороны.
– Вот, полюбуйся, что у тебя творится. Уже полковники нас на х… посылают. Это которого Джохар попросил, а он упирается! Приказ ему нужен, видите ли! Моего недостаточно!
– Смирно!!! – свирепо гаркнул министр. – Тебе, полковник, молодая российская демократия доверие оказывает! Ты что, умнее всех?!
– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант! Прошу вашего письменного предписания на убытие в Чечено-Ингушскую Советскую социалистическую республику.
– Надо предписание, – нехотя признал министр. – Ваших слов мало…
– Развели бюрократию! – беззлобно отозвался вице-премьер. – Мы ее скоро под корень изничтожим! Дай ему бумажку, время не ждет!
Оказавшись в ближайшем окружении Дудаева, Глухов скоро перестал понимать, что происходит. В России о нем попросту забыли. Но он продолжал выполнять приказ и оставался военным советником мятежного Джохара. В частности, был одним из разработчиков плана обороны Грозного от российских войск в новогодние дни 1995 года.
Накануне той первой войны он пытался связаться с Москвой и понять, как себя вести. В министерстве обороны помощник министра сначала послал его на три буквы, потом обозвал пособником бандитов и потребовал прибыть в Москву, чтобы пойти под трибунал, а лучше застрелиться по дороге.
Дудаев эту ситуацию разъяснял Глухову со ссылкой на людей, близких к Ельцину.
– У них в Москве правая рука не знает, что делает левая. Одни – за войну с нами, другие против. Березовский мне прямо говорил: "Дайте им по мозгам, чтобы пропала охота воевать!". А он ведь имеет прямое поручение Ельцина заниматься Чечней! И еще, в Грозном сейчас известный правозащитник – человек, очень близкий к российскому президенту. Он тоже мне советует стоять на своем… Так что войну против нас затеяли враги Ельцина… А тот хочет, чтобы Чечня была свободной!
… Глухов лично поджег из гранатомета один танк, в ураганной перестрелке положил немало русских бойцов, а потом и сам получил тяжелое проникающее ранение живота. Бойцы Шамиля Басаева увезли его в госпиталь, в Гудермес, где главврач местной больницы, высокий седой мужик, который за годы чеченской войны стал чуть ли не лучшим в России специалистом по огнестрельным ранениям, Глухова успешно прооперировал.
Дальше было долгое лечение в Турции, а когда начались переговоры о заключении Хасавюртовского мира, о Глухове неожиданно вспомнил вездесущий Борис Рувимович. Березовский попросил Глухова быть военным экспертом на переговорах, шепнув в кулуарах:
– Вы делаете важную для новой России работу. Нам нужен мир с Чечней любой ценой! Помогайте им и считайте, что это поручение российского руководства…
Когда началась вторая чеченская, Глухов уже находился в розыске как государственный преступник, изменивший присяге и перешедший на сторону террористов. Никого из тех, кто отдавал ему приказы помогать чеченским властям, в большой политике не осталось.
Бывший всемогущий вице-премьер тихо спился и служил клерком в Центральной избирательной комиссии.
Бравый министр обороны скрылся где-то в Подмосковье на даче и в публичную политику нос не казал: знал, что оторвут вместе с головой.
А Борис Рувимович и вовсе дернул в Лондон, поскольку российские власти требовали его выдачи за экономические и иные преступления… О нем вспоминали в основном журналисты, чтобы порассуждать об удивительных выкрутасах людей, некогда попавших в большую политику.
…Три месяца назад люди Березовского отыскали Глухова недалеко от Назрани, где он зализывал рану, не помня, которую по счету. К этому времени он превратился в боевую машину: не спать мог сутками, а воевать был готов в любую секунду, не очень задумываясь – с кем и зачем. Удивлялся только, что смерть до сих пор не достала его, хотя он особо и не прятался.
Бывший советский офицер Максим Глухов давно перешел грань, разделяющую добро и зло. После танка, сожженного в январе 1995-го, Глухов все время сходился в бою с российскими солдатами и офицерами, размышляя про себя, чья возьмет на этот раз. Ему везло, но с каждым удачным выстрелом душа вымерзала все глубже. Почти до дна.
Эмиссар передал ему пламенные слова Березовского: давай попробуем последний раз, Максим! Не щипком, не укусом за щиколотку, а по-настоящему – по всем фронтам! Будут скоординированные спецоперации. Будет настоящая война и много крови! Но другого выхода нет: либо мы их, либо они нас! Шарахнем по этой власти из всех стволов, и самая яркая роль – твоя, полковник Глухов.
Если победим, разнесем эту ненавистную страну в клочья, значит, пробьет наш час – за все отыграемся! И место тебе, Максим, в новой жизни найдется достойное! И всем твоим страданиям наступит конец! Ты ранами своими заслужил счастливую жизнь!… А проиграем, деньги для тебя в Лондоне уже лежат. И документы на другое имя. Выживешь – забирай полмиллиона и устраивай жизнь, как знаешь. Ну, а погибнешь – все лучше, чем по лесам да пещерам скитаться и пулю выискивать!
– …Так-то вот, – Глухов закончил повествование и ждал реакции собеседника, но Беркас молчал. – Ну ладно, до меня тебе дела нету. Жаль, конечно. Но понятно. А твоя жизнь тебе тоже без разницы? Как ты в этот расклад попал – догадываешься?
Каленин нескладно двинул плечами, давая понять, что ответа не знает.
– Что ж не спросишь? А?!
Каленин снова пожал плечами, чем, видать, еще больше разозлил бывшего полковника. Тот рявкнул:
– Да хоть бы и спросил!! Никто мне не сказал, чем ты такую геройскую и почетную смерть заслужил! Не сочли необходимым разъяснить!!! Убей, мол, и все, тебе-то что – одним больше, одним меньше!
Глухов жахнул кулаком по столу, отчего Беркас Сергеевич непроизвольно дернулся всем телом.
– Нет, Каленин!!! Я еще до высадки решил, что не стану тебя казнить. Сначала объясни мне, да внятно, за что такая честь! Так бы помер в постели лет так через тридцать от какой-нибудь кисты в пищеводе… А тут гляди-ка – от рук террористов, защищая людей… В жертву себя принес! О такой смерти только мечтать можно! Не каждому дается!
Глухов неожиданно налился злобой и краснотой.
– Молчишь? Знаешь, в чем твоя проблема? У тебя жизненное благополучие на лбу написано. И весь ты такой правильный, аккуратный… Помирать приехал, а стрелки на брюках – хоть пальцы режь! Очень благородный, да? Не побоялся за людей вступиться, детишек вывезти хочешь… Героя из себя гнешь от сытости?
– Мне, ей-Богу, не до геройства, – тихо ответил Каленин и подумал, что точно так же ненавидит его тот грамотей-участковый. "Почему? – думал Беркас. – Разве справедливо убивать за то, что у человека в жизни все нормально складывается?! Да и что значит нормально? Сына два года не видел, бывшая жена его в Чехию увезла…Ася там в Москве, наверное, с ума сходит от неизвестности. Не предупредил… Зачем я сюда поехал?!…Это же псих! Ему на курок нажать, что высморкаться…".
Тут Каленин обнаружил, что Глухов умолк и рассматривает что-то через окно в бинокль. Полковник оглянулся и объявил уже спокойным, будничным тоном:
– Вон, выловили из воды твою милицию. Похоже, один живой.
Он осторожно потер ладонью лоб, бордовую шею и поморщился:
– Обещали сметаны принести, говорят, помогает от ожога… Где эта чертова сметана, я спрашиваю?!
Глухов недовольно огляделся вокруг, сметаны не увидел и продолжил:
– Я думаю, так: ты, Каленин, где-то свое высокомерие проявил! Полез не в свое дело, в правдолюбца заигрался! Или, сам того не зная, свой любопытный нос так глубоко сунул, что серьезные люди на тебя рассердились и выписали билет в одну сторону! А еще ты, наверное, часто умничаешь, а это мало кому нравится. Так?
– Я не знаю… Я с вами не умничал, – тихо отозвался Беркас. – И не лезу никуда… Вот разговариваю, а у самого руки от страха трясутся… Вам Дибаев меня… заказал?
– Дибаев? – переспросил Глухов. – Не знаю такого… Да черт с ними! Вот ты смотришь на меня и думаешь: ну и тварь этот Глухов! Людей убивает, женщин и детей заложниками сделал…Что молчишь? Знаю же, что так и думаешь! Ты же не просто так приехал! Если бы ты умирать явился, я бы понял и простил тебе твое высокомерие! Но ты еще и судить меня хочешь!!! – Глухов распалялся и, казалось, терял контроль над собой. – А кто ты такой, чтобы меня судить?! Что ты знаешь про меня, про них вот, – Глухов кивнул в сторону окна, в которое были видны его бойцы, – чтобы судью из себя корчить?! С чего ты взял, что все в этой жизни понял? А?
Каленин старался не смотреть в глаза бешеному полковнику. Он вдруг вспомнил, что в детстве мама учила его никогда не смотреть в глаза собаке, если она демонстрирует готовность напасть. А Глухов искал его взгляда, он явно хотел сказать что-то для себя важное, и чтобы Каленин обязательно почувствовал значимость его слов и мыслей.
– Хочешь, докажу, что нет у тебя никаких причин для высокомерия? – заводился Глухов. – И что судья из тебя никудышный? Хочешь?!
– Хочу! – торопливо согласился Каленин, боясь вызвать новый прилив гнева у собеседника.
– Вот смотри, сейчас тебя отведут на берег и расстреляют…
Каленин испуганно вскинул глаза. Глухов криво улыбался.
– Это я для примера! – пояснил он. -…Поставят тебя во-о-он там, где крутой берег, да и шарахнут пару раз в упор из "Макарова". А больше и не надо! И ты, как полагается, почти сразу отдашь Богу душу! Причем агонию ты уже не почувствуешь! Это просто сокращение мышц, бешенство сердца, которое пытается кровь по жилам протолкнуть, а мозг уже отключился и организмом больше не командует. Вот тело и дрыгается само по себе…
Картина, нарисованная Глуховым, была настолько натуралистична и кошмарна, что Каленин почувствовал тошноту.
– А теперь вопрос: скажи, отчего ты умер?
Каленин неимоверным усилием воли сумел выдавить из себя:
– Я не очень понял… Я не знаю… От пули… Вы же сами сказали…
– Понятно, – согласился полковник, с удовлетворением наблюдая за его мучениями. – Но ведь всего-то пулька в тебя попала! Ну, допустим, пробила печень или там легкое! И что? Почему сразу смерть? Здоровый мужик, килограмм восемьдесят весу, а тут какие-то девять граммов в печень, и тебя нет… Не странно? У меня вот есть ранение в печень, но я-то жив!…
Каленин не мог понять, чего хочет этот явно больной человек и как не вызвать очередную волну гнева. Тут в контору вошел давешний переводчик:
– Их четверо было. Двое наповал. Один ранен…
– А четвертый что?
– Цел и невредим! Он к реке не пошел, спрятался. Говорит, участковый местный.
– Давай сюда обоих… Поглядим, что за бойцы!
Через минуту втащили окровавленного Евграфова, за ним втолкнули Коровина. Следом вошли четыре бородача и молча встали так, чтобы перекрыть все пути для побега и активного сопротивления.
– Олег Сергеевич! – не удержался Каленин и бросился к Евграфову. У того была разбита голова, кровь залила лицо. Милицейская рубашка от воды, смешанной с кровью, стала почти бордовой. – Перевязать надо, он кровью изойдет…
Евграфов изумленно смотрел на Каленина, которого вчера лично посадил в самолет и отправил в Москву. Каленин шепнул:
– Потом…
– Что там у него с головой? – обратился Глухов к одному из молчаливых бойцов. – Пулей?
– Осколок… Поверхностное…
– Хреново стреляете! – вдруг разозлился Глухов. – В четыре ствола палили, а ранение от взрыва… Знакомы? – обратился он к Каленину.
– Встречались… Перевязать бы…
– А зачем? – удивился Глухов. – Мертвых не перевязывают…
– Не траться попусту, Беркас Сергеевич! – неожиданно твердо сказал полковник. – Что мог, сделал. Двоих самолично на тот свет спровадил. Да еще одного с собой Буратаев прихватил… Хороший результат.
– Разве? – зло усмехнулся Глухов. – Вас же четверо было? Если бы каждый по цели поразил, было бы четыре, а так только три. Эй, участковый! А ты что же в ботву зарылся?
– Я? – тихо переспросил Коровин. – Я с самого начала предлагал в заложники пойти… Ясно же, что воевать бессмысленно, когда вас столько…
– Да что ты говоришь? – вкрадчиво спросил Глухов, и стало ясно, что слова Коровина задели его. – Если воевать только тогда, когда ты сильнее, то победы не жди! Я второй десяток лет только и делаю, что воюю. С превосходящими силами противника… Запомни!!! – зло рыкнул он. – Есть два повода воевать до последнего патрона, пусть хоть целая армия против тебя – когда родина приказала и когда честь твоя мужская задета…
– А у тебя сегодня как – честь задета или родина приказала? – ехидно уточнил Евграфов, утирая рубашкой кровь с лица.
– Смелый?… Ну-ну… – Глухов задумался и вдруг приказал: – Этого перевяжите – и к тем, что в маяке… Вдруг пригодится… Да и дрался лихо! Мужик! А этого, – он кивнул на Коровина, – расстрелять! Не люблю трусов!
Каленин выкрикнул: