– Вы же сказали! До вечера расстрелы отменяются!!!
Он схватил Глухова за руку и не отпускал, хотя тот пару раз повел плечом, демонстрируя желание высвободиться, а потом буркнул:
– Слушай, что ты меня на слове ловишь? А? Он тоже твой родственник?
Каленин старательно кивнул.
– Врешь! Вижу, что врешь! Ладно, – он вдруг оживился, – пусть сам свою судьбу выберет…Хасан! Давай, организуй нам "чеченскую рулетку".
Один из бородачей охотно вытащил из-за пояса два одинаковых пистолета, повернулся спиной, пощелкал затворами и сказал:
– Готово!
– Объясняю правила, – хищно улыбнулся Глухов. – Имеются два "Макарова". В один вставлена пустая обойма. В другом – тоже пустая плюс патрон в стволе, и эта "пушка" тяжелее первой ровно на вес патрона. Надо выбрать один из пистолетов, поднести его к виску и спустить курок! Всего-то! Если выберешь пустой, значит, повезло! Понял, мент?
Коровин смертельно побледнел, а Глухов продолжил:
– Вот, к примеру, Хасан. Он при мне раз десять играл, ни разу не ошибся! Он всегда выбирает пустой! Потому, что для него оружие – это продолжение руки. Чувствует вес одного патрона! Давай, Хасан, покажи!
Бородач протянул пистолеты товарищу, повернулся к нему спиной и сказал по-русски с едва заметным акцентом:
– Дай так, чтобы я не видел! Чтобы все честно… А то подумаете, я запомнил, какой пустой… Со спины дай!
Тот протянул один из пистолетов. Хасан покачал его в руке и вернул.
– Другой!
Все затаили дыхание. Хасан подержал второй пистолет возле бедра стволом вниз, решительно поднес к виску и нажал на спуск. Выстрел снес ему полголовы и бросил безжизненное тело на стену, а потом на пол.
Глухов дернулся, а потом застыл. За несколько мгновений кровь отхлынула от его бордового обожженного лица, ставшего каким-то серовато-желтым. Очнувшись от шока, он присел на корточки возле убитого, пару раз тряхнул его за одежду, как бы надеясь, что все случившееся – нелепая шутка, и Хасан сейчас поднимется, но тут же понял необратимость случившегося.
– Дай второй!!! – заорал он. – Хасан не ошибался!!! Как вообще…
Глухов вырвал из рук перепуганного боевика пистолет и резко дернул затвор. По полу весело запрыгал тускло-желтый патрон.
– Получается, оба заряжены… Как же так? – растерянно произнес он. – Как он мог ошибиться?!
Потом поднялся и, глядя прямо в глаза Коровину, зловеще сказал:
– Видишь, ему не повезло! Твоя очередь! – Глухов вплотную подошел к низкорослому Коровину и теперь смотрел на него сверху вниз. – Жить очень хочешь, поэтому в бой не пошел, в кусты спрятался? Вот и проверим, имеешь ли ты право на жизнь!
Он резко отвернулся, отчетливо щелкнул затвором, загоняя пулю в ствол, и швырнул оба пистолета на стол.
– Давай!!!- неожиданно заорал Глухов. – Ты думал, что ушел от пули?! Да?! А вот хрен тебе!!! Достанет она тебя, будь уверен! Давай, скотина!!!
Каленина едва не стошнило.
– Послушайте! – Он снова вцепился в руку Глухова. – Это же безумие! Зачем вы…
Глухов отшвырнул его от себя с такой силой, что тот, не удержав равновесие, упал на пол. Рядом с мертвым Хасаном…
– Ну!!! – Глухов даже не посмотрел на Беркаса. Он жег глазами Коровина и, казалось, готов был застрелить его, если тот не примет участие в страшной игре. – Бери пистолет, говорю!!! Или я сам тебе его выберу!
Коровин, которого била мелкая дрожь, нашел в себе силы шаркающей походкой подойти к столу. Он медленно потянулся к одному из пистолетов, как вдруг Глухов остановил его:
– Стой! – Он тоже подошел к столу и рывком развернул Коровина к себе: – Сначала покажи, какой из них пустой? Как думаешь?
– Откуда же мне… – дрожащим голосом ответил Коровин и хотел ухватиться за край стола, чтобы не упасть, но промахнулся, так как не мог унять руки, которые ходили ходуном.
– Трусишь! – обрадовался Глухов. – А ну, быстро покажи!!! – Он сделал вид, что ударит Коровина, тот зажмурился и ткнул пальцем наугад:
– Этот!
– Небрежно ты с судьбой обращаешься… Этот, говоришь?! Ну, давай проверим, судьбу испытаем… Для начала – мою!
Глухов взял пистолет, на который указал Коровин, решительно прижал ствол к виску… Щелчок курка прозвучал неожиданно громко – в комнате стояла мертвая тишина.
– Мимо! – равнодушно констатировал Глухов. Он взглянул на мертвого Хасана и уточнил: – В который раз мимо… Ну, теперь уже точно ты… – Глухов снова отвернулся, поколдовал с пистолетами и кивнул Коровину:
– Давай!
Тот трясущимися руками взял сначала один пистолет, покачал его, впившись глазами в потертый корпус, как бы пытаясь разглядеть сквозь металл, есть ли внутри пуля, потом взял другой, тоже подержал. Снова взял первый и напряженно зажмурил глаза. Каленин впервые в жизни видел, чтобы у человека мгновенно вся лысина покрылась бесчисленным количеством капелек пота, а рубашка стала заплывать мокрыми разводами. Коровин медленно поднес пистолет к виску. Руки его по-прежнему тряслись, ствол плясал возле головы. Он нажал на спуск…
Глухов разочарованно махнул рукой:
– Гляди, Каленин, что за ерунда?! Где твоя справедливость? Я – ладно! Меня пуля уже давно не берет! Но этот?!… Он-то, по справедливости, точно должен был сдохнуть! Куда там, наверху, смотрят?! – Глухов показал пальцем в потолок. -…Обоих на маяк!
Он резко двинулся вслед за своими бойцами, бросив на ходу:
– Хасана похороните!
– Послушайте! – произнес Каленин, невольно провожая взглядом развороченную голову мертвого боевика, которого тащили к выходу. – Если можно, я поеду назад, ладно?
– С какой стати? – мрачно отозвался Глухов. – Ты остаешься!
– Вы же обещали!
– Я помню, что я обещал, господин Каленин! – разозлился Глухов. – Не убивать тебя обещал, раз! Детей отпустить, сколько в катер войдет, два! Вон, гляди, – он кивнул в сторону пристани, – полный катер с твоей родней к тому берегу пошел… А чтоб тебя отпускать, речи не было. Разве не так? Я свое офицерское слово держу!
Каленин сник и неожиданно для самого себя спросил:
– Скажите, а почему я все-таки умер?
– Чего? – не понял Глухов.
– Ну, пуля маленькая, а человек умирает. Так от чего все же?
– А-а! Никто не знает, в том-то и фокус! – усмехнулся Глухов. – Однозначного ответа нет! Три научные школы спорят и к согласию никак не придут. Одни говорят, от болевого шока. Другие – мол, пуля наносит несовместимую с жизнью травму, и мозг тут же дает человеку команду на смерть! Третьи говорят, уже не помню что! Но вот штука: подготовленный боец не умирает сразу даже тогда, когда все факторы присутствуют! Когда у него не одно смертельное ранение, а даже два или три. Когда у него болевой шок! Любой другой умирает мгновенно, а этот продолжает воевать…
– И не умирает? – удивился Каленин, не понимая, куда клонит Глухов.
– Почему? Потом умирает, конечно… Но в том и фокус, что не сразу, не так, как остальные…
– Странно как-то! Разве можно человека на смерть натренировать?
– Вот! А говоришь, все постиг, все знаешь, судить меня можешь!
– Не говорил я ничего подобного!…
– Значит, думал! – сурово отрезал Глухов. – И не дразни меня больше! Ты, считай, сегодня тоже пистолет без патрона выбрал. Везет тебе… Расул!!!
– Здесь! – откликнулся бородатый молодой парень, неожиданно возникший рядом с Глуховым.
– Пусть этот ходит, где хочет! Пусть видит, что мы никого без нужды не трогаем. Но пусть знает: если момент настанет, не пощадим никого! Будь рядом! В воду бросится или побежит куда – сразу убей.
Каленин растерянно вышел на яркое солнце, миновал палисадник, но остановился и спросил:
– А если у меня шнурок развязался, я должен разрешение спрашивать, чтобы его завязать?
Расул промолчал, мрачно вглядываясь куда-то поверх его головы.
– А нужду прямо тут на улице справлять или можно в туалет попроситься?
Расул молча кивнул в сторону деревянного сооружения.
– И на том спасибо! – Каленин двинулся во двор, хотя в данный момент никакой потребности посещать туалет у него не было, он скорее проверял своего стража на прочность. Тот шел сзади, и Беркас явственно чувствовал спиной его близкое дыхание.
– Зайдешь? – ехидно спросил Каленин, встав перед дверью нужника.
Расул снова промолчал, но сделал демонстративно шаг в сторону, после чего Каленин скрылся за скрипучей дверью.
"Ну, и зачем этот дурацкий спектакль? – с раздражением спросил себя Беркас, разглядывая в щель Расула, который присел на корточки и смотрел куда-то в сторону. – Дразнишь парня, а бежать-то все равно некуда…"
Каленин вздохнул и собрался выходить, как вдруг его взгляд упал на пол. Одна из досок стенки отошла, и в том месте, где она должна была примыкать к полу, была видна трава и часть какого-то темного, матово поблескивающего предмета. Каленин с трудом протиснул ладонь вдоль стены и двумя пальцами вытащил мобильный телефон, который утром оставил здесь следователь прокуратуры Полубарьев.
Прижав телефон к груди, Беркас еще раз осторожно глянул сквозь дверную щель и обнаружил Расула в той же расслабленной позе. Тогда он, промахиваясь по мелким клавишам, лихорадочно набрал эсэмэску: "У меня есть связь" и отправил ее на номер Гирина, который отлично помнил еще со времен их многочасового общения в кабинете на Лубянке. Потом быстро сунул телефон между щиколоткой и верхней кромкой кроссовки, прикрыл его брючиной и решительно вышел.
– Я готов! – обратился он к Расулу.
Тот неожиданно рассмеялся и кивнул:
– Пошли, раз готов!
Информационная игра начинается
Кротов не выходил из кабинета уже сутки и от усталости находился на грани нервного срыва. Он чувствовал, что теряет время. План информационной игры с террористами в его голове давно существовал. Имелся и талантливый исполнитель замысла. Но очень далеко от Москвы…
Сразу после совещания в Ново-Огорево он дал поручение найти Андрея Дробенко. – Да, того самого! – раздраженно подтвердил Кротов своему помощнику. – Он вышел уже?
– Нет, Мирослав Георгиевич! Сидит!
Кротов присвистнул:
– Срочно договаривайся, как хочешь, с ГУИНом, но притащи мне его прямо в Останкино…
…Андрея Дробенко даже коллеги по журналистскому цеху, кто за глаза, а кто и в лицо, называли "медиаподонком". На прозвище он не обижался – по слухам, сам же его и придумал. Дробенко обладал откровенно отталкивающей внешностью и совершенно осознанно подчеркивал это, к примеру, никогда не мыл перед эфиром редкие жирные волосы, сосульками свисавшие на скошенный лоб. У него был отвратительный по тембру визгливый голос, и когда он говорил, то отчаянно брызгал слюной. Его манера вести себя на экране была чем-то средним между ужимками французского комика Луи де Фюнеса и развязностью пьяного сантехника, вымогающего у клиента деньги. При этом он писал блистательные тексты, которые сам же и произносил.
Его появления на экране ждала вся страна.
Одни делали это из мазохистских соображений, и в назначенный час включали телевизор для того, чтобы еще раз укрепиться в ненависти к "подонку". По окончании передачи они ожидаемо впадали в ярость и метались по квартире с воплями: "Какая тварь! Куда власть смотрит?!"
Другие надеялись услышать нечто новое, интересное – хотя обязательно злое. Злое до беспощадности.
А прочие просто любовались талантливым артистом.
Дробенко никого не щадил. Он говорил непозволительные вещи и произносил почти нецензурные слова, когда ему нужно было превратить в дерьмо очередного героя своих язвительных программ.
Он выкатывал из орбит пустые рыбьи глаза и говорил, к примеру:
"Кстати, о министре здравоохранения, об этом продукте врачебной ошибки, случившейся ровно сорок два года назад, ибо нашему герою ровно столько… Найти бы ту акушерку и объяснить ей, что ее милосердие выходит теперь боком всем нам – могла бы и не оживлять уснувший мозг младенца, а то теперь это травмированное серое вещество выдает такую продукцию, что рыдает вся страна и прилегающие к ней окрестности… Так вот, наш доблестный министр на днях напряг остатки серого вещества и прослабился следующими словами…"
…Время, которое понадобилось взмыленным помощникам Кротова, чтобы вытащить Дробенко с зоны и доставить из Перми в Москву, они посчитали рекордно коротким и по-настоящему обиделись, когда шеф устроил им разнос, заявив, что Дробенко уже давно должен быть в эфире.
Тот с традиционной нагловатой ухмылкой слушал эту перепалку, развалившись в кресле напротив Кротова. Он бесцеремонно взял со стола дорогие сигареты, закурил, не спросив разрешения, а потом демонстративно сунул всю пачку себе в карман.
Кротов жестом попросил помощников оставить их с Дробенко вдвоем, вынул из портфеля новую пачку и закурил.
– Условно-досрочное хочу, – бесцеремонно начал Дробенко. – А то еще год мотать… Я же того малого не нарочно задавил. Пьяный был…
– Не спрашиваете, зачем вытащили?
– А что спрашивать?! Я еле успел штаны натянуть, как уже в Москву летел. Значит, просьба у вас серьезная!…Так что насчет УДО?
– Сделаем, если справитесь! Значит, расклад такой…
Кротов изложил свой сценарий, но ему показалось, что Дробенко слушал его вполуха, и поэтому он уточнил:
– Все понятно, Андрей Михайлович?
– А что тут непонятного?… Кстати, зачем так официально? Вот Ельцин, к примеру, называл меня душевно "Андрей-Соловей" – за мои телевизионные трели. Вы тоже можете, если хотите…
– Я подумаю! – огрызнулся Кротов. – Итак…
– Вам надо, – деловито пояснил Дробенко, – чтобы бандиты выкатили, наконец, какие-то понятные требования и начались переговоры… И чтобы я этого добился своим эфиром. Так? Дайте час, и я готов! Сколько раз прокрутили анонс моей программы?…Десять? – Дробенко удовлетворенно осклабился. – Народ тему знает? Ну, в смысле, что про захват острова?…Тогда к началу у экранов будет вся страна. Меня по популярности никто не переплюнет. И тема крутая, за душу берет…
– Не юродствуйте! – оборвал Кротов.
– Да бросьте, – фыркнул Дробенко. – Это стиль. Вам же нужен я – такой, как есть. И публике тоже…
…– Добрый вам вечер, друзья мои! – говорил Дробенко в телекамеру час спустя. – У нас экстренный выпуск программы "Лицом к народу!". Давненько мы с вами не виделись… Не ждали, родные мои?!…Не ждали! – сам себе ответил Дробенко. – Да и я, если честно. Сидел бы сейчас, – Дробенко взглянул на часы, – далеко и не тревожил разжиревшую от сытости и самодовольства совесть некоторых наших сограждан, которым по должности положено защищать нашу с вами жизнь от террористов! Как там у нас с совестью, господа?
Дробенко картинно развел руками:
– С совестью, как всегда, дефицит!…Итак, друзья, как вы думаете, зачем я здесь после столь долгого перерыва? Оказывается, мое драгоценное отечество в опасности! И без Андрея Дробенко ему не обойтись! С сегодняшнего дня мы будем встречаться в прямом эфире каждый вечер, а того болтуна, который промывал вам мозги до меня, прогнали к…
Все, кто через стекло студии наблюдал за эфиром, поглядывали на Кротова, ожидая команды прекратить безобразие, но он, стиснув зубы, молчал.
– Что он несет? – не выдержал режиссер. – Это же прямой эфир!
Кротов отмахнулся.
– Сегодня мы поговорим о захвате заложников на острове Сердце, а потом о такой безделице, как личное мужество… – Дробенко изобразил, что ищет что-то невидимое вокруг себя, -… его нам тоже сильно недостает, и что особенно прискорбно, его недостает именно тем людям, кому в эти минуты по должности положено быть мужественными. Ну, об этом чуть позже… Итак, вчера сто с лишним особей, внешне отдаленно напоминающих людей, прикрыв лица масками, захватили остров Сердце и всех его жителей. Такого еще не бывало! Тысячи людей, среди которых женщины, дети, старики, в руках у бандитов! Целые семьи! А еще дети, обделенные судьбой! Которым и так-то по жизни не сладко, а теперь их вдобавок ко всему истязают бандиты! И это длится уже более суток! Я бы мог спросить, что делается для их освобождения, но промолчу. Боюсь навредить…
Дробенко взял стакан с водой, посмотрел на него и поставил на место, словно передумал пить.
– Так вот, про мужество, – продолжил он, – где они, мужчины, способные лицом к лицу встречать опасность? Где доблестные генералы, где велеречивые политики? Генералы сейчас должны умирать в бою там, в низовьях Волги!!! – неожиданно заорал Дробенко, показывая жестом куда-то себе за спину. – Мы согласны оказать им эту высокую честь! Пусть погибнут от бандитских пуль, ибо справедливее было бы сорвать с них погоны и дать каждому пистолет с одним патроном. А политики должны сидеть здесь, в студии, и объяснять людям, что происходит!!! Я не знаю, что делает в данную минуту наша доблестная власть! Может, собирает чемоданы для экстренного покидания страны?! А может, я преувеличиваю, и она – всенародно избранная! – изнемогает в служении нам?! Так пусть придет и расскажет, а не сидит в Кремле, прикрывая задницу!!!
– Это надо немедленно прекратить! – снова крикнул режиссер, нервно поглядывая на Кротова. – Он сейчас для эпатажа обмочится в прямом эфире!
– Пусть! – упрямо бросил Кротов, хотя сам сдерживался из последних сил и скрипел зубами после очередной хамской импровизации Дробенко.
– И еще про мужество! – Дробенко чуть-чуть умерил пыл и брезгливо взял со стола листок бумаги. – Фамилия людоеда, захватившего на острове детей, женщин и стариков – Глухов. Бывший полковник советской, а потом и российской армии. Он десять с лишним лет резал наших солдат и офицеров в Чечне… Слышишь меня, тварь?! – Дробенко демонстративно брызнул в камеру слюной. – Ты терзаешь беззащитных баб и младенцев, и поэтому ты трус, Глухов!!! Ты боишься сказать, что тебе надо от нас! Поэтому ты трус вдвойне!!! Если ты таким способом кому-то мстишь – ты трижды трус!!! Ибо мстить надо обидчику, а не всему роду человеческому! Но ты трус еще и в-четвертых! Ты считаешь себя героем. Мол, мне смерть нипочем!…Нет, скотина!! Все совсем не так!! Умереть смелости не надо!! Ты попробуй пожить еще! Попробуй посмотреть всем нам в глаза! Вот это действительно мужество!! А уж потом мы тебя убьем!…Так кто ты, Глухов: жалкий трусливый людоед, лишенный мужских качеств, – Дробенко демонстративно встал и похлопал себя по ширинке, показывая, каких мужских качеств лишен Глухов, – или от мужика в тебе все же что-то осталось?!
Режиссер схватился за голову и вылетел прочь. Дробенко продолжал:
– Если осталось, Глухов, то я предлагаю честный мужской поединок. Дуэль! Ты и я! Один на один в прямом эфире! Ты можешь сказать все, что думаешь! Тебя услышит вся страна! Весь мир!!! Никаких хитростей, все по-честному! И в этом прямом эфире я тебя сделаю, полковник! Ты сдохнешь от стыда, ибо нет таких слов, которые могут тебя оправдать! Но я дам тебе шанс! Может, есть у тебя высокая идея, которая стоит невинных жизней?! Расскажи, Глухов! А мы послушаем!
Дробенко замолчал, накапливая эффект ожидания чего-то важного, что будет сейчас произнесено.