– Где вас носит? – налетел он на Расула. -…Это не вояки! – Он ткнул пальцем в группу боевиков, которые жались к стене. Это дерьмо! Баб в клубе профукали! На маяке обделались от страха! С деревенским быдлом не справились!…А ну, давайте его сюда!!!
Из флигеля выволокли непонятное существо, в котором Каленин с трудом узнал школьного сторожа Егорыча.
Известие о неожиданном появлении прямо из преисподней непонятного деда Глухова не на шутку насторожило. Была тут какая-то загадка, а загадок, тем более не решенных, он не любил. Особенно в боевых условиях…
…Егорыч вышел к бандитам сам. Он не выдержал неопределенности, кромешной тьмы, жутких комариных атак. И, скоротав в подвале ночь после исчезновения Марка, которого посчитал погибшим, понял, что сходит с ума от ужаса и ощущения, что навечно останется в этой вонючей могиле. Он кое-как поднял искореженную взрывами лестницу, стал орать, колотить в огромную каменную плиту и даже пытался ее сдвинуть.
Его усилия не остались незамеченными. Кто-то из боевиков, охранявших подступы к усадьбе, услышал странные звуки из пристройки. Плиту с трудом отодвинули и выволокли старика наружу.
Егорыч являл собой зрелище весьма живописное. Лицо распухло от комариных укусов и превратилось в грязную серо-розовую подушку, одежда разорвана и покрыта засохшей грязью. Редкие волосенки серого цвета, высохнув на солнце, торчали в разные стороны слипшимися колючими прядями.
…Глухов сразу отметил несколько странностей в доложенной ему информации о найденном подвальном сидельце. К примеру, как сторож попал в подвал? Ведь плиту кто-то поставил на место, и сам семидесятилетний тщедушный дед сделать этого не смог бы, как не смог самостоятельно выбраться.
Почему никто не узнал о подвале в ходе подготовки к операции? Подробный план усадьбы у группы захвата имелся, но подвал на нем не был обозначен. Были и другие явные странности, а вот объяснений не наблюдалось.
Опытный вояка, Глухов чувствовал, что этот подвал может быть как-то связан с возможным штурмом, которого он нисколько не боялся, но еше не принял решение, как действовать, если драка все же начнется. Сдаться Глухов не мог, да и его отчаянные ребята, за каждым из которых стояла весьма кровавая биография, ему бы этого не позволили. Поэтому вопрос стоял так: захочет ли Москва отпустить боевиков вместе с частью заложников или все же будет штурм с риском для огромного количества жителей деревни? И если штурм все-таки будет, то какой сценарий выберет Гирин?
Глухов ставил себя на место командующего спецоперацией и приходил к выводу, что лучший вариант – это одномоментный огонь из сотни снайперских винтовок по заранее распределенным целям на острове, что может в случае успеха вывести из строя до трети боевиков, с одновременным началом десантной операции.
Вертолетный десант Глухов почти исключал, так как при подлете к острову и заходе на посадку вертолеты представляли отменную мишень и опытные бойцы Глухова могли пожечь их практически все. Значит, главная опасность исходила от воды…
– …Ну, рассказывай дед, как ты в подвале оказался? – приказал Глухов, внимательно разглядывая поникшего Егорыча. – Давно там сидишь?
– Почитай сразу, как пальба зачалась! – ответил Егорыч. – Дай, думаю, схоронюсь от греха подальше… Но комара не учел! Я поначалу нырял от них, от кровососов: голову по маковку в энту жижу погружу и сижу, сколь терпения хватит.
– А как же ты плиту сдвинул? Тяжелая она…
– Так это, ломом! Ломом и сдвинул!
– Один справился? Или помощники были?
– Один! – кивнул Егорыч. – Чуть не надорвался! Дыхалка-то у меня! Я ж курю лет с шести, почитай! Как жвачку хлебную отняли в малолетстве, так почти сразу на махорку и перешел.
Егорыч показательно закашлялся, как бы демонстрируя слабость своих прокуренных легких.
– А кто плиту назад задвинул? Был, значит, еще кто-то?
Егорыча каверзный вопрос не смутил и он охотно пояснил:
– Так ваши же! Сначала гранатой глушанули, а потом плиту назад поставили! Подумали, что, если кто и был живой, то от гранаты убитый стал. Не учли, что я за выступ схоронился. Только слух потерял…
– За выступ?! – неожиданно рассвирепел Глухов, который, как истинный военный, не терпел курьезов, порожденных непрофессионализмом подчиненных. – А ну… – Глухов подтолкнул Егорыча поближе к молчаливой группе бойцов, подпиравших стену флигеля. – Мишаня! Что там? – Глухов обратился к стоявшему особняком русоволосому парню.
– Все осмотрели! Вроде чисто! Правда, есть вопрос: стаканов два, две вилки на столе, две грязные тарелки. И еще… Ты обычно на железной кровати спишь? – обратился он к Егорычу.
– Ну! – утвердительно кивнул тот.
– А раскладушка неубранная чья?
Егорыч на секунду задумался и невозмутимо соврал:
– Дык, это, племянник приезжал! Двое ден пожил, а аккурат перед вами, поутру, на большую землю съехал. Я ему еще говорю: "Оставайся, Леха! На рыбалку сходим! – Егорыч врал вдохновенно, с пониманием значимости происходящего. – А он мне: "Делов, мол, много, в Астрахань, мол, вызывают по работе".
– Племянник, говоришь? – мрачно уточнил Глухов.
– Точно, племянник! – подтвердил Егорыч, смело щурясь в ответ.
– Не это твой племянничек? – Глухов указал пальцем на Каленина.
– Да ну! – отозвался Егорыч. – Энтот московский гусь. Польки Святкиной внук, двоюродный. Приехал тут, язви его… У-у-у, супостат! – Егорыч ни с того, ни с сего погрозил Каленину кулаком. – А мой-то, Леха, он это, смирный…
– И на чем же уехал племянник?
– Дык, на пароме, на чем еще… – тут Егорыч осекся, сообразив, что попался. Это от Глухова не ускользнуло и он язвительно уточнил:
– На пароме? Это который сгорел накануне?
– Может, и не на пароме!
Егорыч попытался исправить ситуацию, но вышло еще фальшивее.
– Мутишь ты, дед!…Мишаня! – Глухов поманил к себе русоволосого. – Выяснил, кто зачистку тут делал?
– Вот эти! – русоволосый кивнул на двух парней, стоявших отдельно от остальных.
– Поленились, значит? – Глухов хищно поглядывал на понуривших головы боевиков. – Гранаткой обошлись?! А ведь был тут кто-то. Ну-ка…
Глухов показал глазами на сторожа, и Мишаня понятливо кивнул, а потом коротко ударил Егорыча носком тяжелого ботинка в голень. Старик отчаянно заорал от боли и рухнул на одно колено прямо перед русоволосым, а тот равнодушно и коротко хлопнул его ладонью по глазам.
Егорыч завыл, и тут еще один удар ботинком пришелся ему по почке.
– Что вы делаете? – дернулся было Каленин, но Расул крепко ухватил его за руку, так что Беркас не мог шевельнуться.
Глухов не обратил на Каленина никакого внимания и, наклонившись, прошипел стонущему Егорычу:
– Еще? Или скажешь, что за племянничек?
– Так ушел же! На "землю" уехал, говорю…
– Мишаня! – резко выкрикнул Глухов.
Парень снова сделал шаг в сторону Егорыча и тот, вскинув руки к лицу, как бы защищаясь, торопливо заговорил:
– Убег он!
– Племянник?
– Да не племянник он! Пришлый какой-то! Как стрельба началась, так и убег! На острове его ищите!…Из Москвы он. Степкой Морозовым интересовался и вот этим товарищем, который тоже из столицы… Счеты промеж них какие-то были! Я так и не понял…
Глухов с интересом посмотрел на Каленина:
– Занятный ты персонаж! День тебя знаю, а уже столько интересного… А как его звали-то, гостя твоего, дед?
– Марком назвался, прости Господи!
– Как?! – поперхнулся Каленин, у которого за всю жизнь знакомый Марк был только один. Зато какой! Было это два месяца назад, в лесу, в районе Рублевки, и человек тот оказался киллером, который по поручению Дибаева убил своего бывшего патрона, генерала Удачника. Неужели…
– Марк, говорю! – нехотя повторил Егорыч. – Он и помог мне в подвале схорониться…А потом эти с гранатами…
– Ну, вот что, "эти с гранатами", – Глухов весьма похоже передразнил Егорыча, – расстрелять бы вас за проявленную халатность и неисполнение приказа! Но не тот момент! Живо разделись и обшарили подвал, каждый сантиметр!… И пришли сюда ребят! – обратился Глухов к Расулу. – Пусть поныряют…
Через двадцать минут Глухову доложили, что обнаружен заброшенный подводный тоннель в сторону Волги, но он ведет в тупик – выход в большую воду заблокирован наглухо. Эта информация чем-то Глухову не понравилась. Тела-то нету… А где выход, там и вход…
Но времени на раздумья не было, поэтому он приказал установить в сторожке и возле нее круглосуточный пост из семи человек, плиту поставить на место и заминировать, а также усилить наблюдение за берегом в том месте, где находился флигель…
А Каленину махнул рукой – свободен, мол, гуляй дальше. Тот и пошел, сопровождаемый бесстрастным Расулом.
Поначалу Беркасу показалось, что его конвоиру под сорок. Но потом понял – самое большее, лет двадцать пять, может, чуть больше. Расул был высок ростом, статен, и его лицо можно было назвать даже красивым, однако от худобы большие черные глаза выглядели непропорционально огромными.
К тому же парень был, видимо, серьезно болен и выглядел чрезвычайно изможденным. Его лицо землистого цвета с огромными темными мешками под глазами то и дело покрывалось испариной. При этом он тяжело дышал и пару раз даже остановил Каленина, чтобы присесть и передохнуть.
Весь вечер прошлого дня и утро нынешнего они провели в обоюдном молчании. Каленин пару раз о чем-то спросил, но быстро понял, что его конвоир разговаривать не намерен. Более того, каждое слово или вопрос вызывают у него заметное раздражение. Увидев, как того передернуло после очередной попытки заговорить, как в секунду его бледный лоб покрылся мелкими бисеринками пота, а желваки натянули кожу на резко обозначенных желтоватых скулах, Каленин счел за благо впредь помалкивать.
Но к полудню жизнь внесла коррективы в их вынужденное соседство. Они оказались метрах в ста от маяка именно в тот момент, когда к его дверям неспешно подошла баба Поля вместе со своим странным спутником, который аккуратно поддерживал ее под локоть. Беркас узнал собственную бабку и глянул на своего стража, который тоже следил за странной парочкой с явным недоумением.
Затем у маяка вспыхнула перестрелка. После первой автоматной очереди Расул, ни слова не говоря, стукнул Каленина подъемом ступни под коленный сгиб, а когда тот рухнул, как подкошенный, тихо сказал:
– Побежишь – пристрелю! Не двигайся!
Сам же скинул с плеча автомат, примостил его на камень и стал азартно стрелять в сторону маяка, откуда, как успел заметить Беркас Сергеевич, вели огонь минимум с трех огневых точек.
Скоро стрельба прекратилась – так же неожиданно, как началась. Беркас видел, что защитники маяка отступили и забаррикадировались внутри.
Расул поднялся, отряхивая запыленную одежду, и в ту же секунду на него откуда-то налетел здоровенный парень в камуфляже и пропитанной потом косынке, защищающей голову от палящего солнца. Он рывком развернул Расула к себе лицом и что-то сказал ему, указывая на Каленина.
Расул почему-то ответил по-русски, вероятно, для того, чтобы смысл происходящего дошел до Беркаса:
– У меня приказ командира! Я его не отдам!
– Не отдашь?! – зарычал его собеседник, тоже по-русски. – Моего брата только что убили! Эти! – он мотнул головой в сторону маяка. – Ты понял?! Он умер у меня на руках!…Отдашь!! Я выведу его на открытое место, чтобы все видели, и буду медленно убивать!
– Нет, Гаджимурат! – решительно повторил Расул. – Мне не жалко, ты знаешь! Убей, если хочешь. Но приказ пусть отдаст Глухов!
– Твой Глухов сошел с ума!!! Мы здесь второй день. Зачем?! Почему ничего не требуем?… Как будем уходить? Сказали, будет корабль, потом – что улетим! Где корабль?! Где самолет?! А?! А этих шакалов зачем бережем? Их сжечь надо вместе с маяком! За брата!!
– Сожги, мне не жалко!… А этого без приказа не отдам!
Расул толкнул Каленина вперед и отвернулся от Гаджимурата, давая понять, что разговор окончен. Но разъяренный боевик крикнул что-то гортанное, в прыжке достал Расула, опрокинул навзничь и придавил ему грудь коленом. А потом вскинул автомат в сторону Каленина.
– Иди к своим! – резко приказал он, указывая на маяк. – Ну! Пошел!!!
Дальше произошло то, чему Каленин ни тогда, ни после не мог дать разумных объяснений. Он отчаянно метнулся вперед и схватился за ствол автомата, отводя его в сторону. В следующее мгновение в схватку вступил Расул. Он вывернулся, вскочил на ноги и вцепился в руку противника.
Ударила автоматная очередь.
Каленин вскрикнул и тупо уставился на кисть своей руки – в полной уверенности, что ее оторвало. Но та была на своем месте, правда, онемевшая и начисто лишенная чувствительности. Пока он осознавал, что это, видимо, произошло от резкой отдачи ствола при стрельбе, Расул продолжал бороться с заведомо более сильным соперником, пытаясь вырвать у него оружие. К ним уже бежали вооруженные люди, когда Каленин, наконец, опомнился и пришел Расулу на помощь.
Он не нашел ничего лучше, как вцепиться зубами в волосатые пальцы, сжимавшие автомат. Раздался вопль, и Каленин физически, как свою, ощутил дикую боль, которую испытал его противник, выпустивший из рук оружие.
Поле боя оказалось за Калениным и его охранником.
– Ты уже мертвый!!! – орал их соперник, тыча окровавленным пальцем в Каленина. – Скажи ему, Расул, кто я! До вечера не доживет!!!
– Вперед! Быстро!- приказал тот Каленину. Он размахнулся и далеко отшвырнул автомат Гаджимурата. Свой же, валявшийся в пыли, закинул за спину, и они бегом двинулись в сторону пристани, не дожидаясь, пока поверженный предпримет какие-нибудь действия.
– Теперь держись от него подальше! – сказал Расул, когда они отбежали от места стычки на приличное расстояние и перешли на шаг. – Убьет при первом случае.
Он тяжело дышал, но говорил абсолютно обыденно, как о чем-то привычном и не особо важном. Помолчав, добавил: – Я его хорошо знаю, вместе Назрань штурмовали. Обид не прощает!
– Что же теперь делать?
– А ничего! Как ходили с тобой, так и будем ходить, пока не прикажут расстрелять…или отпустить. – Расул впервые за все время криво улыбнулся, но тут же стер улыбку. – Ловко ты ему руку прокусил! Всегда так дерешься?
– Теперь всегда! – искренне ответил Беркас. Пару месяцев назад он, неожиданно для себя, точно так же вцепился зубами в руку одного из наемных убийц, подосланных Дибаевым. – В юности умел неплохо драться. Приходилось иногда. А теперь вот кусаюсь, как баба… Стыдно даже…
– Стыдно проигрывать! А побеждать не стыдно!…А это что такое?
Расул смотрел в сторону ближайшего к берегу деревенского дома, в который заскочила полуодетая женщина, прижимавшая к себе ребенка, а вслед за ней, заметно отстав, медленно семенили старик со старухой. Поверх их голов ударила предупредительная очередь, но они, не оглядываясь, добрели до калитки и скрылись во дворе. Было ясно, что боевики растеряны и не имеют приказа стрелять на поражение…
– Дела-а! – протянул Расул, всем своим видом давая понять, что его, конечно, удивляет эта фантастическая картина, но она ничего не меняет в его планах: держать Каленина на мушке и исполнять приказ. – Вперед! – приказал он.
Расул привел Беркаса к навесу, где боевики организовали что-то вроде походной кухни. Там он открыл контейнер, заполненный льдом, и показал на куски холодного мяса:
– Возьми сколько надо…Хлеб там.
– Я не буду! – отказался Каленин. – Только воды попью…
– Почему? – насторожился Расул. – Вчера же ел…
– Извини, не могу! Вырвет…
– Как хочешь. Пошли на берег, я там рыбацкий навес приглядел. От пекла спрячемся. Заодно твой друг успокоится.
– Кто? – не понял Каленин.
– Смерть твоя с прокушенными пальцами!
Место действительно было удобное. Противоположный берег хорошо просматривался и казался абсолютно пустым. Только иногда быстро мелькала одинокая фигура и исчезала в недрах многочисленных построек, которые также выглядели безжизненными, поскольку жителей из них эвакуировали, а спецназ базировался в глубине, так, чтобы никакие его маневры не были заметны.
Хорошо были видны катера, на которых прибыли на остров боевики. Теперь вокруг них было много охраны, и на каждом находился пулеметный расчет, сектор обстрела которого был продуман так, что любая цель, появись она с "большой земли", немедленно попадала под прицельный огонь.
На воде виднелось большое радужное пятно – там, где был потоплен катер, на котором пытались уйти с острова Евграфов с товарищами. Течение непрерывно сносило пятно вниз, в сторону Каспия, но лежащие неглубоко обломки продолжали выделять остатки масла и бензина.
– Здесь пока побудем, – распорядился Расул и неожиданно спросил: – Зачем в драку полез?
– Сам не знаю! Так вышло… Я, если честно, особенно и не думал! Инстинкт самосохранения…
– Хорошо, что не врешь! Если бы ты сказал, что за меня вступился, я бы все равно не поверил!
Расул сдержанно улыбнулся уже второй раз за последние пять минут, и Каленин вновь отметил его привычку прикрывать ладонью рот во время улыбки, пытаясь спрятать отсутствие нескольких зубов.
– Сколько тебе лет? – не удержался Беркас.
– Зачем тебе? – Расул помрачнел, и Каленин понял, что по неосторожности ступил на запретную территорию, на которую его пускать не хотят. Он в очередной раз отметил, что по-русски тот говорит безупречно, с едва уловимым мягким акцентом, и даже отсутствие зубов не сильно портит дикцию.
Каленин мучился от мысли, что ему речь Расула кого-то сильно напоминает, кого-то хорошо знакомого…Вспомнил! Беркас хлопнул себя по лбу так неожиданно, что Расул подорзрительно стрельнул глазами в его сторону. Всего неделю назад он слышал очень похожие интонации, когда его шеф принимал в Думе российского посла в Таджикистане Рамазана Магомедова – выходца из Дагестана. Посол тогда пошутил: "Мне легче еще пару языков выучить, чем от акцента избавиться. Я учился в Москве, жена русская, несколько книг написал на русском, в том числе пару сборников стихов. Даже думаю по-русски, а акцент неистребим…"
Расул произносил слова очень похоже, и это наводило на мысль о его дагестанских корнях. "Думай, думай, – заводил себя Беркас, – вспомни урок, который тебе как-то преподали в поезде, когда попутчик по различным приметам чуть ли не всю твою жизнь прочел. Надо найти к парню ключ, раскрыть его! Итак: примерно двадцать пять лет, скорее всего, аварец, как и Магомедов. Судя по тому, что говорит грамотно, наверняка в прошлом студент…".
Его размышления прервал Расул.
– Руки дай!
Каленин привычно протянул руки. Расул вытащил из кармана "браслеты" и, хотя его пальцы заметно дрожали, да и все тело, несмотря на лютую жару, то и дело содрогалось, словно от холода, ловко защелкнул их на запястье Беркаса…