– Понимаю, конечно, – вздохнула Вера. – Это я так, на всякий случай… Вдруг, думаю, согласитесь… Я там, в Лондоне, всех покорю! Честное слово!
Вера вдруг снова полыхнула глазами и решительно добавила:
– Только теперь, если я в Лондон не поеду, все решат, что из-за вас – мол, Беркас Сергеевич обещал помочь, а потом отказался. Подумают, из-за того, что я все про нас с вами рассказала…
Каленин хотел было возмутиться, но разглядел в глазах девушки пляшущих хитрых бесенят и неожиданно для самого себя рассмеялся. Веркина задумка втянуть его столь нахальным способом в эту историю теперь не казалась ему такой уж глупой.
"Может, и правда можно как-то помочь!" – подумал он, а Верка тем временем продолжала:
– Я и визу сделала в турагентстве, на десять дней… Билеты забронировала. Я по-английски почти свободно говорю! Все олимпиады в области выиграла! Но что уж теперь, если…
Верка картинно потупила глаза. Сердиться на нее было невозможно.
– Вот что я тебе скажу… – начал Каленин нарочито серьезно и даже назидательно.
Но договорить не успел. Прямо на него от ближайших кладбищенских оградок шел улыбающийся пацан в потертой футболке, поверх которой был надет самодельный матросский воротник в блеклую голубую полоску. На голове бескозырка – тоже самодельная, с двумя черными огрызками, которые некогда были, видимо, ленточками.
Руку пацан вытянул вперед, а в кулаке держал гранату.
Каленин явственно видел "хвост" запала и даже успел разглядеть, что граната имеет овальную форму. "РГД-5- успел сообразить он. – Страховочного кольца нет. Если это не муляж, через четыре секунды после того, как паренек разожмет кулак, жахнет взрыв и в радиусе десяти метров осколки сметут все живое".
Все это с невероятной скоростью прокрутилось в голове Беркаса. Паренек, по-прежнему улыбаясь, сделал еще несколько шагов вперед.
– Тебе чего, Вовик? – безмятежно спросила Вера. – Что это у тебя?
– Граната! – ответил мальчишка и сделал еще шаг. Говорил он вроде бы правильно, но все же не так, как должен говорить мальчик четырнадцати лет от роду. А ему было именно столько. Букву "р" он произносил нечетко, получалось что-то вроде "гданата".
– Какая граната, Вова? – улыбаясь, переспросила Вера.
– Настоящая! – с гордостью ответил мальчик. У него вышло "настоячая". – Ему! – он кивнул на Каленина.
Вова подходил все ближе, и теперь Каленин окончательно понял, что боек запала удерживает только рукоятка, зажатая в ладони мальчугана.
Пару месяцев назад при виде человека с боевой гранатой Каленин бы растерялся. Страх парализовал бы его…
Но после майских событий Беркас Каленин стал совсем другим. Смерть дважды подошла к нему в упор, и теперь он доподлинно знал, как она выглядит и как это бывает, когда проживаешь каждую секунду, как последнюю. Он явственно помнил вселенское чувство страха, которое охватило его в те жуткие мгновения. Страх обессиливал тело, сжигал мозг, заставляя забыть обо всем, кроме неизбежно надвигающейся гибели.
Особенно страшно было слышать, как веселые боевики Дибаева обсуждали прямо при нем, как будут его убивать. Они говорили о его предстоящей смерти так обыденно, будто обсуждали ход предстоящего футбольного матча, который собираются посмотреть вечерком в кругу любимых домочадцев. Но он выжил…
Мгновенно оценив ситуацию, Каленин словно взлетел и бросился навстречу пацану. Через долю секунды он уже лежал на песке, а его ладони крепко сжимали мальчишеский кулачок, из которого по-прежнему торчал кончик запала.
Мальчишка вскрикнул, следом завопила Верка – то ли от страха, то ли от неожиданности. Каленин рявкнул, перекрывая их голоса:
– В часовню, быстро! Ну!!!
Верка застыла, как завороженная. Тогда Каленин совсем тихо сказал на ухо перепуганному мальчугану:
– Володя! Будь умницей, отдай мне эту штуку. Давай, разожми кулачок, но только вместе со мной. Вот смотри: я беру вместо тебя эту железочку… – Каленин побелевшими пальцами перехватил скобу, -… теперь ты, давай убирай свои пальчики…
Неожиданно мальчишка громко заплакал и, разжав кулак, стал утирать слезы.
– Больно! – хныкал он. – Ты Вове больно сделал! Плохой! Уходи…
Тут, наконец, пришла в себя Вера. Она схватила мальчика и решительно потащила его внутрь часовни.
– Не высовывайтесь! – успел крикнуть ей вслед Каленин и медленно поднялся с земли. Последний раз он держал в руках такую штуку во время занятий на военной кафедре в университете. Хорошо, что навыки обращения с оружием не забылись…
Беркас медленно шел с зажатой в руке гранатой на другой конец кладбища. Там, за оградой, глубокий овраг, куда десятилетиями сваливали прогнившие кресты, ржавые каркасы венков и прочий кладбищенский мусор. Он помнил это с юности, когда с дедом Георгием приезжал из Москвы навестить могилки островной родни. Тут была похоронена и его бабушка Нюра, которая померла в Москве, но Георгий привез ее на остров и себя наказал потом схоронить тут же.
Уже тогда Беркас подивился странности человеческой натуры. Вот кладбище, сосновая роща, чистейший песок. Вечность… И тут же вонючая свалка, куда, всплакнув над могилкой и опростав бутылочку водки, посетители сваливали все, что оставалось после их визита или образовывалось в результате иной кладбищенской жизнедеятельности.
За сто с лишним лет овраг почти заполнился, хотя был велик и весьма глубок. Каленин подошел к самому краю и крикнул что было силы:
– Э-э-й!!! Есть кто?!
Эхо гулко стукнулось в роще и тут же вернулось.
– Эй! – снова крикнул Беркас. – Отзовись!
– В-в-вись! – спружинило эхо.
"Ну, ладно! – подумал Каленин, чувствуя, что весь покрыт липким потом. – Надо бросать. А то руку уже не чувствую… Вроде, никого…"
Он высмотрел в куче мусора ложбинку, которая круто вела вниз и терялась где-то в глубине свалки, резко выдохнул и катнул гранату по выбранному маршруту. Послышался щелчок: это сработала боевая пружина взрывателя. Каленин бросился на землю, обхватив голову руками. Он понимал, что осколки его не достанут, но мусор мог точно накрыть.
Пять секунд… десять… минута. Взрыва не было. Каленин осторожно поднялся.
"Все-таки учебная! – с облегчением подумал он. – Ну, пацан! Сейчас разберемся, где ты ее раздобыл…"
Он развернулся и двинулся было назад, к часовне, как вдруг за его спиной гулко ухнуло. Потом, с задержкой на долю секунды, мусорная куча тяжко вздохнула, вспухла и выплюнула из себя фонтан всякой гадости, которая посыпалась на Каленина, причем больно ударила его по затылку.
В усадьбе, куда они с Веркой притащили упирающегося пацана, ничего толком объяснить не смогли. Дети были на каникулах. Человек десять забрали родители. А все прочие остались на все лето на острове. В школе их кормили, привлекали к работе на школьном огороде, вывозили на "большую землю" собирать помидоры. Были еще мероприятия, организованные школьными воспитателями, чтобы дети были заняты. К примеру, чуть ли не каждую неделю приходил участковый и объяснял детям, что бить стекла и купаться без разрешения вредно для детского организма.
Но в основном дети были предоставлены самим себе и слонялись по острову. К ним привыкли и воспринимали как неотъемлемую часть островного образа жизни. Может быть, поэтому никаких ЧП с детьми не происходило, поскольку жители их привечали, жалели и подкармливали.
Директор интерната, статная женщина с миловидным лицом и суровыми манерами, смотрела на гостей неприветливо.
– Где взял?! – рыкнула она глубоким басом и тряхнула мальчугана так, что у того тут же налились слезами глаза. Всем присутствующим стало ясно, что с директрисой шутки плохи.
Потом вскинула почти на темя очки, которые мешали ей трясти пацана, и отрезала:
– Не скажешь, пойдешь к Егорычу!
– Не надо к Егорычу! – захныкал мальчик. – Боюсь! Там темно!
– Перестаньте ребенка трясти, – обратился Каленин к директрисе. – Он от страха ничего не скажет. Егорычем пугаете…
– Уж как-нибудь… без посторонних! Я здесь третий десяток работаю и прекрасно знаю, как с детьми разговаривать…
В дверь заглянул мрачного вида пожилой мужик с помятым лицом, при виде которого мальчуган сразу юркнул за спину грозной директрисы.
– Ираида Хасбулатовна! Ты какой день мне обещашь деньги дать? А? Пожар ить будет!
По комнате сразу поплыл стойкий перегар, смешанный с запахом дешевого табака.
– Уйди, Егорыч, с глаз долой! Потом!… Видишь, я занята!…Сторож наш! – пояснила она, когда мужик скрылся. – Дети его, как огня, боятся… Ладно, Вова, не пойдешь к Егорычу.
Мальчик выглянул из-за широкой спины Ираиды и неожиданно признался:
– Дядя дал! Гданату!
– Какой дядя? – насторожился Каленин.
– Вздослый! – сопя, пояснил мальчик.
По словам Вовика, незнакомый дядя подошел к нему, дал пятьдесят рублей и завел на кладбище. Там издали показал Каленина и попросил отнести гранату ему. И велел руку не разжимать, пока "этот дядя" – он показал на Беркаса – "не заберет "гданату".
– Фантазирует! – уверенно отозвалась на рассказ мальчугана Ираида Хасбулатовна. – Тут на острове новый человек как на рентгене. И кому это вообще нужно? Гранату пацану давать, на вас указывать!? Глупости! – подвела она черту. – Володенька, ты про дядю придумал? Да? Ты гранату нашел, скажи?
Мальчуган взглянул исподлобья на дверь, в которой недавно исчез Егорыч, и неожиданно подтвердил:
– Нашел…
– Вот! – обрадовалась Ираида Хасбулатовна, поправляя очки, упорно падавшие на нос. – Где?
– Там! – всхлипнул Вова, указывая в окно. – На пристани.
– Вот видите! – твердо сказала Беркасу женщина. – И не надо вам никуда ходить. Вы со своей столичной пропиской заявите куда следует про гранату, будет нам разбор полетов… Приедут из Астрахани, милиция, инспектора всякие из управления… Финансирование урежут. А мы и так детей кормим на двенадцать рублей в день. Картошку вон сажаем, патиссоны…
Беркас промолчал.
Приободрившись, директриса глянула на него с хитрецой:
– Взрыва же никто не слышал. Может, и не было гранаты? Газ какой-нибудь. Болотный, к примеру. Или, может, почудилось вам? А, товарищ из Москвы?
– Была гданата! – неожиданно вмешался мальчуган. – Настоящая!
Директриса всплеснула руками, хотела что-то сказать, но вместо этого прижала мальчугана к груди и погладила по вихрастой голове. Потом отработанным движениями поправила выбившуюся из штанов футболку и что-то шепнула пареньку на ухо. Из складок ее черного старомодного платья, никак не вязавшегося с жарой ни цветом, ни фасоном, неожиданно возникло огромное яблоко, которое она, согласно принятому в деревне обряду, потерла о рукав, внимательно оглядела, словно пытаясь разглядеть на нем то ли грязь, то ли микробов, и, удовлетворившись увиденным, протянула яблоко мальчику. Тот заулыбался и благодарно потерся носом о ее ладонь.
– Иди, Вова! – вздохнула директриса. – Дядя хороший! Он нас не обидит!
– Хороший! – нехотя согласился Беркас Сергеевич. – Будем считать, что граната мне почудилась. И шишка на затылке – тоже…
Филолог из внутренних органов
"Не складывается поездка по родным местам, – думал Каленин, направляясь в дом бабы Поли. – Впору милицейский протокол писать о пребывании гражданина Каленина на острове Сердце… Вчера только приехал, а уже напился до потери сознания, стал в глазах земляков столичным обольстителем, ну и для полноты картины произвел подрыв боевой гранаты".
Мог мальчишка гранату найти, это верно. Каленин слышал, что браконьеры глушат ими рыбу. К тому же Чечня под боком, любое оружие достать – не проблема. Тем более гранату, которая в кармане брюк уместится. Но зачем пацану врать? Ну, сказал бы сразу, что нашел. Зачем сочинять про какого-то дядю?
А вот если незнакомый "дядя" существует… Тогда плохо. Кто-то хотел гражданина Каленина убить. Только вот кто и почему?
– Здравствуйте, Беркас Сергеевич!
Каленин вздрогнул от неожиданности, почти нос к носу столкнувшись с невысоким полноватым милиционером в звании старшего лейтенанта.
"Откуда он узнал? – метнулась мысль. – Директриса? Точно не станет. Верка? А ей зачем?"
– Не узнаете? – Милиционер вежливо козырнул, снял фуражку, обтер платком мокрую лысину и снова водрузил головной убор. – Оно и понятно, где уж нам сохраниться в вашей, можно сказать, государственной памяти… Да и прошло уже, почитай, лет двадцать.
Милиционер развел руками. Беркас всматривался в его лицо, однако решительно не узнавал. Понятно, что они когда-то точно встречались. Но где и когда – вспомнить Каленин не мог. Зато стало ясно, что граната тут ни при чем. Уже легче.
– Коровин Тимофей, участковый я. А с вами на Каспий ходили…
– Ну как же, точно! – вежливо кивнул Каленин. – На белугу!
– Неужто вспомнили?! – удивился было Коровин, но тут же понял, что московский гость просто воспитанность проявляет. А сам, конечно же, ни черта не помнит.
На рыбацком баркасе тогда было человек десять. Как ходили той холодной весной в море, Каленин помнил – а самих парней, хоть убей, нет.
– Давненько к нам не заезжали, Беркас Сергеевич!
– Да все как-то не получалось. Времени не хватало, – вежливо ответил Каленин, намереваясь поскорее свернуть дежурную беседу.
– Я понимаю, – согласился Коровин. – У вас делов-то – не то, что тут! И все, небось, государственной важности. Презентации всякие, брифинги, саммиты… Не до нас…
– Нет, правда, – ругая себя, что оправдывается перед незнакомым мужиком, произнес Каленин, – давно собирался, но каждый раз что-нибудь…
– Конечно! – кивнул Коровин. – Даже когда тетю Нюру хоронили, не заехали…
– Так вышло! – Каленин ощутил накатывающее раздражение. – Как раз была международная командировка. Не смог отменить…
– Опять же – знаю! – подтвердил Коровин. – Вы тогда председателя Думы во Вьетнам сопровождали. Как тут отменишь…
Беркас оторопел. Действительно, тогда он – хотя и с тяжелым сердцем – летал во Вьетнам. Но этот-то откуда знает? Каленин пристально всмотрелся в лицо странного милиционера и почувствовал легкую тревогу. Лицо было в меру приветливым, абсолютно непроницаемым и оттого пугающим.
– Я про вас все знаю, – не дождавшись вопроса, продолжил Коровин. – Почитай, двадцать лет газетные вырезки собираю. Чуть что про вас – я в папочку. Вы же один такой, кто из наших мест высоко взлетел. Вот я и наблюдаю, как вы крылья расправляете…
– Да что такого в моей жизни, чтобы вырезки хранить?
– Не скажите… Я вот иногда утром встану, пока туда-сюда по хозяйству, курам там подсыпать или корову в стадо определить, хозяйствую, одним словом, и все думаю, а что вы, там, в столице делаете в эту секунду? Бреетесь, там, или что другое… Вот, к примеру, бритва у вас какая? "Филипс", наверное, с плавающими ножами?
– Почему "Филипс"?! – искренне удивился Беркас. – Я станком бреюсь. А чаще опасной бритвой. Еще дед, Георгий Иванович, меня приучил. И бритва его трофейная, "Золинген", сохранилась… И все же, что за интерес к моей персоне?
– Я вот и книгу вашу читал, "Национально-религиозные основы творчества Николая Лескова"…
У Каленина глаза натурально полезли на лоб.
– …потом статью вашу в "Вопросах литературы" про Бахтина. А вот вы его лично знали или как?
Тут Каленин совсем потерял дар речи. Какое дело обычному милиционеру до его научных трудов? А этот, странный и пытливый, знал о нем столько, что впору было предположить какую-то далеко идущую цель, во имя которой лысый участковый фиксирует все важные события в жизни Каленина. И что, черт возьми, ему нужно…
– …Я говорю, с Бахтиным встречаться приходилось? – переспросил Коровин.
– Да нет, по возрасту не успел. В Саранске бывал, где он жил, и всё… Вам-то зачем знать, был ли я с ним знаком?
– Ну как же! И вы человек известный, и Бахтин… Интересно же!
Каленин испытывал все более настойчивое желание с новым знакомым поскорее распрощаться и сказал как можно более примирительно:
– Я вижу, вы литературой интересуетесь, филологией! Будет желание, давайте как-нибудь поговорим об этом. Специально посидим…
Коровин пожевал губу.
– Я всем интересуюсь. И политикой тоже. С вашей статьей про памятники я, к примеру, совсем не согласен. – Он снова обтер лысину. – Я бы все их посносил, будь моя воля! Все до единого! Не должно быть никаких памятников людям… Ни живым, ни мертвым…
– Это почему же? – удивился Беркас, который уже совсем собрался распрощаться с начитанным участковым.
– Давайте присядем. – Милиционер показал на удобное бревнышко. – Что ж мы на ногах-то, будто спешим. Вам тут куда спешить-то? Некуда, не Москва! – уверенно заявил он. – На острове какая спешка – за час обойдешь. Не побрезгуете моего общества, так сказать?
– Слушайте, Тимофей… как вас по батюшке?
– Петрович я по батюшке. Тимофей Петрович Коровин. Матвея Коровина внук. Слыхали?
– Ну, конечно! – тут Каленин не соврал, поскольку не раз слышал от деда матерные слова в адрес секретаря партячейки Матвея Коровина.
– Мы ж с вами ровесники, Беркас Сергеич! Я только чуть-чуть постарше буду. Я, значит, июньский, а вы ноябрьский… Я еще почему запомнил – у вас день рождения в один день с Бахтиным. Интересно, правда? Поэтому давайте просто Тимофеем, так удобнее…
– Тимофей, я не прочь поговорить с вами. Но, может, в другой раз? Договоримся, встретимся. Я в отпуске, дней десять пробуду. А у вас-то дела, наверное…
– Конечно, дела. Разве стал бы я такого человека по пустякам разговорами развлекать? Важное дело у меня, служебное… Дойдем и до него. Но сначала хочу про памятники закончить. Да вы садитесь…
Беркас нехотя присел.
– Нельзя, говорю, памятники людям ставить, – продолжил странный милиционер. – Даже будь ты самый развеликий – все равно нельзя!
– Почему же? – уточнил Каленин, делая вид, что ему интересно.
– Потому – гордыня это! Возвышение конкретного человека над другими людьми. К примеру, возьмем деда моего, Матвей Семеныча. Ему, вон, хотели тут памятник ставить, как первому большевику и победителю кулачества! Уже эскиз сделали… А тут как раз на тебе – перестройка. И деда без всяких, можно сказать, задержек из героев прямиком в отрицательный исторический персонаж превратили. Был самый лучший гражданин деревни, портретом его всех пионеров крестили, а стал лютый враг прогресса и это… как его?… слово такое обидное… ксенофоб! Во! Вроде, инородцев не любил и демократию нарушал! А успели бы памятник поставить, тогда что? Пришлось бы прилюдно сносить да в овраг за кладбище, чтоб глаза не мозолил! Хорошо ли так-то?!
– А с чем вы в моей статье не согласны? Я тоже считаю, что сносить памятники по политическим мотивам – дрянное дело!
– Не согласный я вот с чем, – веско ответил Тимофей Коровин. – Сносить – полбеды. Нельзя их ставить! Отгрохают, к примеру, монумент человеку и не знают, что он, может, в юности мальчонку в Волге утопил…
– Это вы про деда своего? – потрясенно уточнил Каленин.
– Говорю же, к примеру! Потому как человек – он разный. Он, может, в одном герой и пример для подражания, а в другом мерзавец, каких свет не видывал! А памятник стоит! Вот и выходит, что увековечен в этом памятнике страшный порок. А может, и того хуже – преступление!