Через полчаса в дверь квартиры настойчиво позвонили. Спросив кто там, Катя открыла дверь. На пороге стояли трое мужчин и женщина. Алессия не понимала, о чем они говорят с Катей, но догадалась, что это были милиционеры. Вели они себя не очень корректно. Бросалось в глаза то, что сам разговор им был малоинтересен. Они не совершали никаких действий, столь часто показываемых в кино и описываемых в детективах: не смотрели через лупу на вещественные доказательства, не пытались найти какие-либо следы. Вообще ничего не делали. Поговорили и ушли.
- Чего хотели? - спросила Алессия, оставив в покое подопечного.
- Чего, чего!? Чтобы дела не было! - с досадой заметила подруга.
- Не поняла. Это как?
- А вот так. Я живу здесь уже более пяти лет, но никак не могу привыкнуть. У них милиция, ну типа нашей полиции, - поспешила уточнить Катя, - в основном занимается сбором денег. Ну, в общем, им неинтересно чем-либо заниматься, если за этим не стоит какая-то материальная выгода. Поэтому дорожные полицейские, которых здесь называют "гайцами" или "гиббонами", потом объясню почему, в основном выходят регулировать движение для того, чтобы поймать нарушителя и взять с него штраф наличными и положить деньги в собственный карман, - Катя не без внутренней улыбки наблюдала, как у Алессии ползут вверх брови от удивления. Ничего-ничего, то ли еще увидишь, подруга!
- А "менты", то есть, собственно говоря, полицейские, "менты" - это прозвище, они готовы помочь тебе что-то найти, если будут уверены, что их вознаградят. А поскольку такой уверенности у них нет, они особенно ничего и не ищут. Гораздо проще прикрывать какой-нибудь нелегальный бизнес, проституцию там, наркоманов или иммигрантов нелегальных доить…
- Ты шутишь?! - с нотками ужаса спросила Алессия.
- Если бы. Я знаю все это досконально, поскольку делала репортаж по этой теме для "Рай Уно". И поверь, в реальности все гораздо хуже. Они тебя так подставить могут, что лет пять в тюрьме проведешь и выйдешь оттуда инвалидом или калекой. Да и пытки у них - дело весьма обычное. И вообще, все у них тут летит в тартарары.
- И чего ты здесь тогда сидишь? Грязь, беззаконие, бардак.
- Но здесь интересно! Каждые полгода я езжу домой. Но уже после трех дней пребывания в Италии я начинаю скучать. У нас нет того драйва, который есть здесь. У нас все тихо и спокойно. Все по правилам. Здесь не кури, там не шуми, магазины только по расписанию, после десяти вечера все кабаки закрыты, в выходной никуда не попадешь. А здесь жизнь кипит двадцать четыре часа в сутки.
- Не боишься свариться в этом кипятке?
- Не боюсь. А потом здесь такие мужчины! Представляешь, они все еще считают необходимым ухаживать за женщинами, дарить им цветы, подавать пальто или шубу, приглашать в рестораны и кафе и при этом не ждать, когда дама расплатится за себя сама. Ласковые, нежные, щедрые, в первую очередь хотят удовлетворить именно тебя, а уж потом думают о себе любимых, как у нас.
- Ты их, по-моему, излишне идеализируешь, - Алессия произнесла это вслух, а сама почему-то поверила всему, что сказала Катя. Да, похоже это было больше на сказку, особенно если учесть, что в родной Италии таких мужчин с каждым днем становилось все меньше и меньше. И чем более редким становился этот тип самца, тем более желанным он был для женщин.
Раздался звонок, и Катя бросилась открывать дверь. В комнату не снимая обуви вошли мужчина и женщина в синих, довольно грубых комбинезонах. По красным крестам и медицинской сумке Алессия догадалась, что наконец-то прибыла амбуланца. Не вымыв рук, мужчина осмотрел Альбертыча и что-то сказал Кате, после чего та попросила Алессию помочь ей собрать соседа, поскольку его надо госпитализировать. Порывшись у него в сумке, она нашла там какие-то документы и протянула их врачам. Те заполнили бланки, с кем-то созвонились, что-то вкололи пострадавшему, привели его немного в чувство, дождались, пока он смог встать на ноги. После этого о чем-то спросили его и, дождавшись одобрительного кивка головы, двинулись все наружу. В машине врач-мужчина сел за руль, а женщина-сестра залезла в фургон, оборудованный для перевозки больных. Альбертыча аккуратно уложили на кушетку. Алессия и Катя сели по бокам от него.
- А почему врач сам сидит за рулем? - спросила Алессия у Кати.
- Постой! Сейчас узнаем, - после чего она минуты три беседовала с сестричкой.
- У них тут в этом году реформа скорой помощи произошла. Борются за экономию средств. Сократили всех водителей. Теперь врачи сами водят машины.
- Но это же дурдом какой-то! - возмутилась Алессия. - Я сама врач. И понимаю, какие у них могут быть нагрузки. Они же на дежурстве! Не спят, бывают тяжелые случаи, сложные и даже стрессовые ситуации, они просто не имеют права садиться за руль, - Катя бойко переводила все это невозмутимой женщине-сестре.
- Она говорит, что до этого никому нет дела, - перевела Катя ее ответ.
- Но они, наверное, получают много? - пыталась во всем этом найти хоть какую-то логику Алессия. Женщина, поняв суть вопроса, засмеялась. Незло так.
- Они получают копейки. А работают здесь, потому как другой работы нет. Раз. А во-вторых, все-таки на этой работе что-то перепадает. Скажу тебе откровенно: я, для того чтобы нас отвезли в правильную, то есть хорошую больницу, где есть хоть какое-то современное оборудование и относительно современные палаты с наличием санузлов, дала им порядка 20 евро. Немного, конечно. Но в результате нас везут в 36-ю больницу, а не в 7-ю, для примера.
- И в чем фишка? - Алессия не переставала удивляться.
- А фишка в том, что 36-я больница специализируется на таких травмах. И она лучше. А 7-я, говорят, для бедных.
- А что, больницы здесь разные, что ли?
- Очень разные. И от того, куда попадешь, зависит твое здоровье.
- Мадонна! Как же они здесь выживают?
- Так и выживают. Молча в основном, - индифферентно ответила Катя.
- Но у них же были реформы, перестройка, Горбачев, рыночная экономика? - Алессия все никак не могла успокоиться.
- Да чушь все это! - зло отреагировала Катя - Горбачев их предал. Продал за 30 серебреников супердержаву, бросил их на растерзание циничной банде гарвардских мальчиков, а сам умотал в Европу. Теперь готовится праздновать свой 80-летний юбилей в Альберт-холле в Лондоне. Говорят, что будет сама королева!!! Нет, ты представляешь себе нашего Пертини, Моро или Андреотти, которые бы праздновали свой юбилей где-нибудь в Медисон-сквер-гардене и еще бы гордились, что к ним приедет сама королева! А ведь мы давно уже, с падения Рима, не империя. Нет, наши тоже дерьмо порядочное. Один Берлускони чего стоит. Но они себе такого цинизма позволить не могут. А здесь пожалуйста.
Горбачев поправил-поправил, а теперь сам и его семья живут на Западе, Ельцин поцарствовал - его дочь и внуки в Англии, у Путина дочери в Германии, да у всех чиновников первого уровня родственники за рубежом. Все воруют. И все это знают. Коррупция везде. Какой-нибудь генерал милиции позволяет себе открыто жить в особняке из 50 комнат, напичканном золотом и драгоценными камнями, редким оружием и антиквариатом. И это считается нормой! Хапают. И знают, что хапают. И боятся своего же народа.
Был у них в Москве мэр такой, Лужков. Почти 20 лет он был абсолютным хозяином города. Убеждал всех, что отстроил чуть ли не лучший город в мире. На каждом углу кричал, как в России и в Москве хорошо, и осуждал тех, кто с ним не соглашался. И что? Этой осенью его сняли. Со скандалом. Его жена оказалась самой богатой женщиной в мире. Состояние 3 млрд долларов. Это богаче Елизаветы Английской. Правда, он утверждает, что она так богата не потому, что занималась строительством в городе, где правил ее муж, а потому, что уж очень талантливый бизнесмен, лучше сказать, бизнесвумен. Но вот что удивительно. Как только он лишился своей должности, она бизнесом заниматься перестала, забрала свои сокровища и уехала в Австрию. Потом они захотели там, за границей, и остаться. Дочери учатся в Англии. Ему же там вроде как отказали. Но это его не остановило. Он начал униженно бегать по европейским посольствам, в том числе тех стран, которые всячески поносил, ту же Латвию, к примеру, и просить вида на жительство!
Они все гадят, а потом, как крысы, бегут с корабля, ими же самими затопленного. Никакого рынка здесь нет. Один сплошной базар. А на базаре все продается и все покупается. Поэтому если больнице повезет с начальником, то там останется кое-что и для больных. Если нет - лекарства покупай сама. Сестрам плати, врачам плати. И так далее. Врачи скорой точно знают, где и какая из них находится, и за дополнительную плату готовы тебя туда отвезти. Вот и все! - Катя устало откинулась на сиденье.
- Ну и чего они все это терпят?
- Да они и не терпят. У кого есть деньги - уезжают. По уровню эмиграции Россия сейчас занимает одно из первых мест в мире. Те, кто остается, ненавидят власть всею душой. Дней десять тому назад здесь рядом с Кремлем молодежь устроила такое! Правда, их гнев пока направлен на людей другой веры и цвета кожи. Но это только начало, поверь. Завтра они пойдут на Кремль. И начнется русский бунт. Кровавый и беспощадный!
- А что это такое, бунт? - спросила Алессия.
- Бунт - это революция без правил, это стихия, это бурный селевый поток, который сметает все на своем пути. И это, поверь мне, страшно. Я неплохо знаю русскую историю. И могу говорить об этом вполне авторитетно.
Алессия после Катиных разъяснений как-то погрустнела, почему-то с сожалением посмотрела на лежащего рядом Альбертыча и положила свою руку ему на грудь, на что он отреагировал подобием улыбки на своем распухшем лице.
Машина скорой помощи въехала в какой-то двор. Врач привел в чувство больного. С их помощью он вышел из машины, и через мгновение они оказались внутри большого помещения. "Приемное отделение, наверно", - подумала Алессия. Правда, к ним никто не выбежал навстречу, никто не засуетился вокруг пострадавшего, никто не поспешил оказать ему помощь. На соседних носилках лежала какая-то старушка, которая тихо постанывала и беспомощно озиралась. Как потом выяснилось, она оказалась жертвой собственного сына, который избил родную мать, сломал ей руку и челюсть лишь за то, что она не захотела, а может, не смогла дать ему денег на выпивку. У Альбертыча тоже оказалась сломанной челюсть, причем в двух местах, сотрясение мозга и небольшая травма на затылке. Это показал сделанный через час после их прибытия рентген. Потом еще с полчаса ушло на оформление каких-то бумаг, и только после этого его увезли на операцию.
Девушки вышли из больницы и вдруг поняли, что не знают, как отсюда выбраться. Клиника находилась в каком-то заброшенном районе города, машины у них не было. Будь они в Италии, проблем бы не возникло. Достаточно было вызвать такси по телефону. Но здесь, и Алессия это очень быстро поняла, было все не так, как у них. И доверилась полностью Кате. Та же решительно подошла к крупному мужчине в грязно-серой униформе, скорее всего, охраннику, о чем-то с ним переговорила, тот куда-то позвонил, и через несколько минут к ним подошел крупный полный человек, никак ни похожий на русского. После короткого разговора с Катей он рукой пригласил их следовать за ним, вышел за территорию больницы, открыл дверцы видавшего виды рыдвана, хотел помочь девушкам сесть, но после их отказа разместился, не без труда, за рулем, и машина тронулась с места.
- О чем ты с ним говорила? - спросила Алессия, тщетно пытаясь найти на заднем сиденье ремни безопасности.
- Договаривалась о цене.
- А что, у них нет таксометра? - Алессия спросила и тут же поняла, что сморозила глупость. - Теперь я поняла, что значить "бомбить". Это сажать человека в развалюху по договорной цене. Мадонна! Я же совсем забыла! А где мой чемодан?
Глава XX
Приключения итальянок в России
(Москва. 2010)
Чемодан им найти так и не удалось. Но в милицию они обращаться не стали. После того, что Алессия про нее узнала, она поняла всю бесполезность этого занятия. Все равно никто его искать не будет. Пропали все вещи. Благо, деньги и документы находились в сумочке. На следующий день Катя повела ее по московским магазинам, которые удивили не только наличием очень хорошего товара, но и баснословными ценами. Алессия поблагодарила Небо за то, что была достаточно обеспеченна и могла себе позволить некоторые излишества. Дешевку она не любила. Предпочитала иметь в гардеробе немного вещей, но очень хорошего качества. А потому, хоть и втридорога, приобрела классные брюки и джинсы, юбку и красивое платье, немного белья и косметики, на чем и остановилась.
Катя постаралась. Она все организовала так, что у них не было буквально ни минутки продыха. На следующий день они посетили Красную площадь и музеи Кремля, которые привели Алессию в полный восторг. Затем были Третьяковская галерея и Большой театр, Музей изобразительных искусств и квартира Пушкина на Арбате, поездка в Сергиев Посад и в Звенигород. Экскурсии и прогулки по городу как-то оттеснили на второй план весь тот негатив, которого она с излишком хлебнула в первый день своего пребывания в Москве. А на первый вышли потрясающие и столь не похожие на итальянские храмы, с чудесными в прямом смысле этого слова иконами, замечательные картины русских художников, дворцы и усадьбы старой Москвы, веселые и очень интересные русские друзья Кати, обладавшие изрядным чувством юмора и энциклопедическими знаниями в различных сферах. К чему она так и не смогла привыкнуть, так это к водке, которую русские, да и сама Катя, пили по всякому поводу и со всеми блюдами подряд, а также к странным русским салатам, состоящим из мелко нарезанной всякой всячины, густо залитой майонезом. Хотя борщ ей понравился сразу.
Она постоянно вспоминала про соседа. И в конце концов настояла, чтобы они навестили его в больнице. Альбертыч заметно похудел. Есть он не мог, так как челюсти были стянуты проволокой. Приходилось довольствоваться только жидкой пищей. Опухоль на лице сошла. В общем, выглядел он хорошо. Через обтягивающий свитер проглядывала развитая мускулатура, что в сочетании с грустными и голодными глазами вызывало в ее сердце чувство материнской жалости к этому взрослому дяде. Ему было около пятидесяти. Ей немногим более тридцати. Но разницы в возрасте она не чувствовала. Альбертыч явно не тянул на свои годы и выглядел гораздо моложе своих лет. В общем, он ей очень понравился. И она с сожалением осознавала, что их знакомству не суждено было закончиться чем-то более серьезным, чем обычное приятельство. Время ее отпуска подходило к концу. Да и языковой барьер казался непреодолимым препятствием.
Альбертыч как мог, сквозь стиснутые зубы, рассказал, что с ним приключилось. Он возвращался домой после работы, а потом ничего не помнит. Судя по травмам, его огрели по лицу какой-то трубой, забрали ноутбук и наличные деньги и скрылись. Алессия никак не могла взять в толк, как это можно - чуть не убить человека из-за ноутбука, которому и цена-то не более 300–400 евро?! Но в отделении практически все были жертвами подобных историй. Особую жалость вызывала молодая женщина, ровесница Алессии, красавица с внешностью и фигурой модели (по рассказам родственников), которой изуродовали лицо, выбили глаз и сделали инвалидом, украв при этом всего лишь мобильный телефон. Таких бедолаг в городе становилось с каждым днем все больше и больше. Да оно и понятно: преступников никто не искал, и те, упиваясь своей безнаказанностью, продолжали беспредельничать.
Перед отъездом Катя пригласила ее в какой-то национальный ресторан с умопомрачительными запахами, где она с удовольствием съела необычное ризотто, называемое здесь "плов", и жаренное на углях мясо, по-местному "шашлык". Они славно отужинали в этом азиатском заведении, после чего во время чая, очень ароматного, настоянного на неизвестных Алессии травах, Катя спросила ее о впечатлении от поездки.
- Ты знаешь, спасибо тебе большое! Потому как благодаря тебе, при всех нюансах… мне понравилось! Теперь я понимаю, почему мой дед так любил эту страну. Здесь все так не похоже на то, к чему я привыкла! Люди хорошие. И страна красивая. Но как-то несправедливо все. Мигалки эти повсюду. Я их нигде и никогда в таком количестве не видела. Мне кажется, я влюбилась и в страну, и в людей…
- И в Альбертыча? - перебила ее с хитрой улыбкой Катя.
- Может, ты и права. Наверное, и в Альбертыча. Здесь взгляд у людей несколько иной. Как психолог сказала бы так: здесь иррациональное превалирует над рациональным…
- Ну ты даешь! - с восхищением заметила Катя, продолжая потягивать из пиалы зеленый, с добавлением мяты и чабреца чай. - Ты права. Я здесь уже много лет. Устаю, конечно. Здесь все на контрастах. Богатые и бедные. Добрые и злые. Агрессии, особенно в последнее время, очень много. Представь себе, что в России продано более полумиллиона бит для бейсбола. При этом мячи и перчатки - в ничтожном количестве. А это о чем-то да говорит! Знаешь, как иногда страшно бывает!? Подрежешь на машине случайно кого-нибудь или с дороги вовремя не уберешься, как сразу же сигналят, угрожают, оружие достают. Вчера одного известного артиста из травматического пистолета подстрелили, чего-то там на дороге не поделили. В общем, ужас, конечно! Но, с другой стороны, здесь из-за этой обостренности и жизнь не кажется такой пресной, как у нас.
- Да-да! Согласна. Сегодня здесь, возможно, не все о'кей. Но все равно раньше, при Сталине, Наверное, хуже было, - заметила Алессия, пытаясь как-то, хотя бы для себя лично, оправдать то, что она видела и с чем была внутренне не согласна.
- Я не знаю, как там было при Сталине. Знаю только одно. Это мой дед рассказывал. Ты его знаешь. Кремень был человек! Герой Сопротивления и настоящий коммунист. Он воевал с самим Поэтано!..
- Кто это? - заинтересованно спросила Алессия.
- Это русский крестьянин, который во время войны бежал из немецкого концлагеря, попал в Италию и присоединился к партизанскому батальону Нино Франки…
- Постой, постой! Я, по-моему, видела на фотографиях дедушки похожего человека…
- Еще бы! Твой-то дед вместе с моим воевал в этом самом батальоне. Так вот, этот русский, настоящее имя которого Федор Полетаев, рассказывал им много чего интересного. О своей стране, о ее людях. Он был лет на 20 старше наших предков, язык не очень хорошо освоил, но рассказывал всегда так увлекательно, словно поэму писал. За это и получил свое прозвище…
- А что с ним случилось? После войны? - перебила Алессия подругу.
- Он до "после войны" не дожил. Погиб в начале 45-го, незадолго до победы, под Канталупо. Это где-то в Лигурии, по-моему. Погиб как настоящий герой. Поднял партизан в атаку против карателей, заставил этих гадов сдаться, но себя сберечь не смог. Пуля пробила ему горло…
- Ужас какой!
- Конечно, ужас! Но поверь, получить трубой по голове из-за мобильника гораздо ужасней! Этого русского героя похоронили потом со всеми почестями в Генуе, наградили посмертно золотой медалью "За воинскую доблесть" и пятиконечной бронзовой гарибальдийской звездой, чего за время войны удостоились лишь единицы. И на его могиле наши деды поклялись стать настоящими коммунистами. - Катя долила в пиалу чаю и задумалась о чем-то своем.