Начальник отдела посмотрел на вошедшего с нескрываемой симпатией. Приглашая присесть, жестом указал на стул. Старший лейтенант раскрыл папку. Вынул несколько листков с лиловыми машинописными строчками.
- Дракон информирует, - без лишних слов начал он доклад, - что в Чанчуне, Харбине, Цицикаре, да и, по всей видимости, во всех остальных местах дислокации японских войск гарнизоны приведены в полную боевую готовность. Рядовые и унтер-офицеры лишены увольнений и находятся на казарменном положении, для офицерского состава отменили отпуска, а те, кто был в отпуске, в срочном порядке отозваны обратно в свои части.
- Что и следовало ожидать, - тихо вставил начальник отдела.
Офицер с тремя лейтенантскими кубиками быстро пробежал глазами по строчкам донесения. Спустя минуту продолжил:
- Затем Дракон сообщает, что на станции Харбин-Товарная формируют два воинских эшелона. Судя но тому, что работы ведутся под контролем японского офицера в чине полковника, эшелоны готовятся для отправки в район боевых действий. Дальше. Дракон ставит нас в известность о том, что руководство Коммунистической партии Китая призвало подпольщиков и партизан, пустив в ход все доступные им средства, противодействовать переброске японских войск в районы, прилегающие к маньчжурско-советской границе.
Вскинув глаза на старшего лейтенанта, человек со шпалами на петлицах сухо спросил:
- А о бактериологических центрах есть новости?
- Кое-что имеется, - немедленно отозвался тот. - Из разведдонесения следует, что секретный полигон для испытаний бактериологического оружия находится вблизи поселка Аньда. Сейчас Дракон изыскивает возможности получить сведения о бактериологических центрах через какого-то немца, прибывшего в "хозяйство" доктора Исии из Берлина...
Старший лейтенант осторожно кашлянул.
- Думаю, рискованная это затея, - тихо высказал он личное мнение.
И услышал в ответ:
- А я, Вася, думаю, что Дракон найдет способ выудить из этого немца всю информацию, которую японцы соблаговолят ему доверить по большому секрету. Неужели ты запамятовал, Василий Макарович, случай с хабаровским почтовым?
Случай с хабаровским почтовым? Конечно же, старший лейтенант Карпов прекрасно помнил эту историю.
...В середине декабря 1937 года бесследно исчез советский почтовый самолет. 18 декабря рано утром пилот Гусаров и бортмеханик Попов, загрузив машину мешками с письмами и другими почтовыми отправлениями, поднялись в воздух с аэродрома в Хабаровске. Под вечер они должны были приземлиться во Владивостоке. Однако самолет туда не прилетел. Поисковые группы прочесали всю трассу, но безрезультатно - машина и ее экипаж словно сквозь землю провалились. Тогда возникло предположение: очевидно, самолет сбился с пути, и Гусаров, увидев, что горючего в баке на донышке, а до Владивостока еще лететь и лететь, мог посадить машину где-нибудь на территории Маньчжоу-Го.
Советский генеральный консул в Харбине обратился с запросом к маньчжурским властям. На запрос последовал лаконичный письменный ответ:
"О вынужденной посадке советского самолета на территории Маньчжоу-Го нам ничего не известно".
Как тут быть? Поди проверь: действительно ли маньчжуры в полном неведении или идут на заведомый обман?
И вот по заданию Центра к поискам загадочно исчезнувшего самолета подключился Дракон.
Можно себе представить, каково это - сорвать завесу с тайны, действуя в одиночку, в стране, где нельзя доверять телефону и телеграфу, где на каждом шагу требуют предъявить документы, где того и жди, что угодишь в облаву или нарвешься на засаду?
Но через четверо суток от Дракона пришла шифровка:
"Почтовый самолет, курсировавший между Хабаровском и Владивостоком, отклонился от трассы, и пилот вынужден был совершить посадку в районе станции Гаолинцзы".
Теперь на руках у генерального консула имелось подтверждение того, что первоначальное предположение о судьбе самолета и его экипажа было совершенно правильным.
И вот уже не запрос, а ультимативное требование:
"Настаиваю на незамедлительном освобождении Гусарова и Попова. Требую немедленно вернуть самолет, на борту которого находится свыше одиннадцати тысяч единиц почтовых отправлений".
Маньчжурским властям, припертым фактами к стенке, пришлось скрепя сердце подтвердить: да, советский самолет действительно задержан. Но за признанием следовала сомнительная увертка:
"О судьбе экипажа нам ничего не известно".
И - новая радиограмма от Дракона:
"Гусаров и Попов арестованы японскими военными властями. Они препровождены в Харбин и содержатся в тюрьме".
Тайное стало явным. Маньчжурским властям не оставалось ничего иного, как уведомить советское генеральное консульство:
"Маньчжурская сторона выражает готовность в любое время освободить советский почтовый самолет с летчиками и грузом..."
Вот о каком эпизоде из жизни Дракона напомнил своему молодому подчиненному человек с усталыми от постоянного недосыпания глазами.
В небе за окном светящимся диском висела полная луна.
"А над Харбином сейчас солнце, - мелькнуло в мыслях у начальника отдела. - Солнце завтрашнего дня..."
Вслух же он произнес:
- Нужно радировать в Благовещенск. Пусть передадут в Харбин следующую шифрограмму... - Задумался на миг. - Записывай, Василий Макарович, - продолжил, взяв со стола тускло поблескивающий портсигар, лежавший рядом с лампой: - "Дракону. Срочно, секретно..."
Беззвучно шевеля губами, комиссар партизанского отряда Хван перечитал текст радиограммы:
"По нашим сведениям, бронепоезд, сформированный японцами в Чанчуне, проследует из Харбина в направлении Муданьцзяна. Если он свернет на ветку Муданьцзян - Тумынь, примите надлежащие меры..."
Комментарии были излишни. За Тумынем - Кейген, а там рукой подать до Хасана. Так что ясно, какие меры имеют в виду товарищи из подпольного центра по руководству партизанским движением в северо-восточных провинциях, откуда получена эта радиограмма. Действуя в тесном контакте с советскими товарищами, руководство центра решило всячески срывать переброску японских подкреплений в район начавшихся боев у озера Хасан.
- Что скажешь, комиссар? - нетерпеливо спросил командир отряда Сун.
Хван почесал переносицу.
- А что тут говорить? - вздохнул он, не отрывая взгляда от иероглифов, на скорую руку набросанных радистом. - Нужно действовать, а не говорить!
- Это уж само собой, - рассмеялся в ответ командир. - Но что именно мы должны предпринять? Какое твое мнение?
Комиссар зажег спичку и поднес ее к уголку листка с радиограммой. Рисовая бумага вспыхнула.
- Можем заминировать путь, - сказал комиссар, когда от радиограммы осталась лишь щепоть серого пепла.
- Отпадает, - возразил командир. - Сам подумай: бронепоезд и наши мины-самоделки. Все равно что стрелять в медведя из дробовика. Шуму много, а толку ничуть.
- Снять рельсы? - произнес комиссар, как бы размышляя вслух. - Только ведь и это, пожалуй, мало что даст.
- На какое-то время задержим бронепоезд. Вот и все. И думаю, на очень короткое время, - подтвердил командир.
Комиссар долго и задумчиво глядел прямо перед собой.
- А помнишь прошлогоднюю операцию под Цзиси? - наконец спросил он. - Крушение на мосту через Мулинхэ. Как удачно все тогда получилось!..
Командир кивнул головой. Конечно же, он все прекрасно помнил.
В тот раз японцы в страхе перед участившимися диверсиями на железной дороге взяли за правило: прежде чем пройдет воинский эшелон или состав с грузами для армии, выпускать на линию локомотив. Задним ходом, тендером вперед, движется этот сухопутный трейлер. А перед тендером - платформа, груженная бутовым камнем. Расчет прост: если участок пути заминирован, то на воздух взлетит платформа, а эшелон постоит, пока ремонтники починят развороченный путь, - и снова в дорогу, к месту назначения. Что оставалось делать партизанам? Пришлось против японской хитрости применить китайскую смекалку.
- Ты прав, - медленно сказал командир. - Шанс на успех сулит нам операция только вроде той, прошлогодней.
Тщательно обсудив кандидатуры участников предстоящей акции, перебрав всяческие "за" и "против", они пришли к выводу, что непосредственное руководство группой должен взять на себя лично сам командир.
Примерно полчаса спустя Сун пригласил к себе Шэна Чжи, накануне возвратившегося в отряд после двухнедельной отлучки.
- Ты, помнится, говорил вчера, что из Суйфунхэ добирался через Муданьцзян и Ванцин? - без предисловий спросил он.
- Так уж вышло, - развел руками Шэн Чжи. - Возле Турьего рога перейти границу не удалось. Перебирался через Мертвую падь, а в Санчагоу чуть было не угодил в облаву...
- Меня сейчас интересует мост за Муданьцзяном. Можно его очистить от охраны?
- Про мост забудьте, - махнул рукой Шэн. - К нему не подступишься: по обеим сторонам постоянные посты.
- Железнодорожная охрана?
- Если бы!.. Японские солдаты с пулеметами, а вокруг - ни кустика, ни бугра, ни лощинки.
На лицо командира набежала тень.
- Это хуже! - с досадой обронил он и, морща лоб, уточнил: - Следовательно, по-твоему, снять охрану без шума не удастся?
- Не удастся, - подтвердил Шэн сокрушенно, будто он был виноват в том, что японцы как зеницу ока оберегают этот мост.
Командир задумался. Мысль была все та же: каким способом добиться того, чтобы у японцев стало одним бронепоездом меньше? При прошлогодней диверсии на мосту через реку Мулинхэ нужно было убрать лишь двух часовых - задача не из сложных. А что предпринять, когда к мосту не подступиться из-за пулеметов?
"Если не мост, то что же? - в который раз спрашивал он себя. И вдруг осенило: - Туннель!"
Прерывая затянувшуюся паузу, командир обратился к Шэну:
- А что ты можешь сообщить о туннеле через хребет Лаоелин?
- У этого туннеля сторожевых- постов не заметил, - немного подумав, не очень уверенно ответил Шэн.
- Так что же, выходит, туннель совсем без всякого надзора? - недоверчиво покачал головой командир. - Быть такого не может!
- Почему же без всякого? - возразил Шэн. - Примерно метрах в пятистах от выхода из туннеля, если ехать в сторону Ванцина, у будки путевого сторожа я видел маньчжурского солдата из войск охраны.
- Скрытно к этой будке подобраться можно, как считаешь?
- Трудно, но можно. Особенно если ночью.
В живых черных глазах командира мелькнула озабоченность.
- Возьмешься провести группу? - спросил он.
- Отчего же не взяться? - ответил Шэн. - Возьмусь!
Шэн вышел из командирской землянки под низкое пасмурное небо. Где-то вдали, на горизонте, широкой сине-лиловой полосой бесшумно низвергался ливень. "Дождь. Это хорошо, что дождь..." - мельком подумал он.
Неподалеку от железнодорожной насыпи сиротлива ржавел вросший в землю остов перевернутого думкара. Шэн Чжи ползком подобрался к нему и осторожно раздвинул бурьян. Слева под многометровым навесом изъеденных трещинами скальных пород чернел вдалеке вход в туннель. Справа, в какой-нибудь сотне шагов от Шэна, за пустырем, загроможденным высокими, в рост человека, штабелями шпал и снегозадерживающих щитов, ютилась глинобитная будка путевого сторожа. На облупившейся, в ржавых потеках железной крыше там и сям виднелись латки из кусков фанеры. Над короткой трубой жидкой струйкой завивался дымок.
Шэн смотрел на этот прямо-таки мирный дымок и с грустью думал о той оставшейся в прошлом поре, когда вот в такой уединенной сторожке можно было переждать непогоду, а если промок, обсушиться у теплого очага, коротая время за чашечкой чая в неторопливой беседе с хозяином, стосковавшимся по общению с редкими здесь гостями.
А теперь?
С приходом японцев порядки на железных дорогах Маньчжурии круто переменились: путевые обходчики и стрелочники из вольнонаемных получили расчет, а в их жилищах расквартировались солдаты из охранных войск Маньчжоу-Го.
Огибая по широкой дуге цепь изрезанных ущельями гор, насыпь железной дороги скрывалась из вида за выступом словно накренившегося набок утеса.
Шэн снова внимательно оглядел весь участок пути от утеса до входа в туннель. Больше всего его беспокоила будка.
"Сколько там внутри солдат?" - терялся он в догадках. Для того чтобы установить это, нужно было дождаться смены караула. И Шэн терпеливо ждал.
Минут через двадцать вдалеке, с обратной стороны туннеля, раздался паровозный гудок. На протяжный, густой зов его из будки вышел долговязый пожилой стражник. Мятым желтым флажком он помахал, давая понять машинисту вырвавшегося из туннеля товарняка, что все в порядке, и, сладко потянувшись, не спеша удалился в будку. Мимо нее, не замедляя хода, прогромыхал пассажирский поезд.
До полных сумерек оставалось, пожалуй, не больше часа, когда послышался лязг колес, а уж потом из-за выступа утеса вывернулась сама дрезина. Всполошенные раскатистым эхом над горами, закружились птицы, угнездившиеся было на ночевку в глубине многочисленных расселин.
Шэн не спускал глаз с дрезины, а она, в стремительном беге пересчитывая рельсовые стыки, неохотно, с визгом сбавляла скорость.
"Четверо", - отметил про себя Шэн, когда дрезина затормозила прямо против будки. Три маньчжоугоских солдата в серых стеганых балахонах, у каждого за плечом длинноствольная трехлинейка с примкнутым штыком. Четвертым был разводящий - маленький юркий японец во френче с нашивками унтера.
Церемониал смены караула Шэна нисколько не интересовал. То, что ему было приказано выяснить, он выяснил.
"Время не ждет", - напомнил себе Шэн и, в последний раз ощупав цепким взглядом местность вдоль железнодорожного полотна, будку и трех вышедших из нее для сдачи смены караульных, гуськом трусящих к дрезине, бесшумно и легко, как ящерица, ползком выскользнул из укрытия.
Обратная дорога. Она вела через кустарник к скалистому берегу речки, в которой шипела и пенилась свергающаяся с уступа на уступ яростная вода; далее через усеянное камнями плато к зарослям гаоляна; а после к узкой лощине, зажатой между грядами мелкосопочника, густо покрытого дубняком. В лощине Шэна ждал товарищ Сун, а с ним четверо друзей-партизан.
Отдышавшись, Шэн доложил командиру:
- Подойти незаметно к выходу из туннеля труда не составит. В будке путевого обходчика - сторожевой пост. Охраняют трое. Выходят поодиночке, когда нужно встретить поезд.
- Слышали? - спросил командир, обращаясь сразу ко всей группе. Распустив тесемки вещевого мешка, он вытащил из него самодельную ракетницу со стволом из обрезка бамбуковой палки. - Возьми! - протянул ракетницу Шэну. - Проведешь нас к месту предстоящей операции, а сам пройдешь километра три в сторону Муданьцзяна. Когда подойдет бронепоезд - выпустишь ракету.
- А после этого? - осведомился Шэн.
- После этого? - переспросил Сун. - Как подашь сигнал, не мешкая возвращайся в лагерь. Остальное - не твоя забота.
Он обвел пристальным взглядом партизан, полукругом сидевших на корточках. Застегнув куртку на все пуговицы, спросил:
- Помните, что каждый из вас должен делать?
ЧЕЛОВЕК-НЕВИДИМКА
Майор Лемке занимал отдельный номер на бельэтаже гостиницы "Виктория" - самой фешенебельной в Харбине. Это было солидное каменное здание, выходившее лепным фасадом на привокзальную площадь. Ровесница КВЖД, гостиница "Виктория" была воздвигнута по проекту русских архитекторов незадолго до войны России с Японией и отвечала самым взыскательным европейским стандартам. Но Дальний Восток - это все-таки не Европа, и сообразно с дальневосточными условиями окна в номере доходили до пола - их в случае надобности можно было заменить легким бамбуковым жалюзи, которое в жару затеняло помещение от солнца и одновременно свободно пропускало свежий воздух. Широкая кровать была защищена от мошки пологом из белой, тонкой, как паутина, газовой материи, прикрепленным к металлическому каркасу.
И Лемке, которому предстояла наутро поездка в Аньду, с удовольствием подумалось об удобной постели, где перед дальней дорогой можно отлично выспаться.
Как только стемнело, он опустил до самого пола жалюзи, запер дверь на ключ, забрался в постель и, задернув москитную сетку, натянул на себя полотняное покрывало.
Заснул майор быстро. Ни многоголосый стрекот цикад, концертировавших в сквере под окнами, ни гудки паровозов, перекликавшихся на станционных путях, ни громкая песня постояльца из соседнего номера, вернувшегося в гостиницу за полночь и навеселе, не могли вырвать его из нежных объятий Морфея. Часу во втором ночи мимо "Виктории" пронесся какой-то мотоциклист. Треск, напоминающий автоматную очередь, прошил ночную тишину.
Но майор Лемке спал и ничего не слышал. Да и как он мог что-нибудь услышать, если провел вечер в кругу сотрудников германского консульства, где было выпито изрядное количество горячительных напитков, действие которых для него сильнее любого снотворного...
Когда что-то тяжелое и холодное болезненно уперлось в висок майору, первой сонной мыслью мелькнуло: "Пистолет!" - но герр Лемке, однако, пробуждаться не пожелал, пытаясь из сновидения дурного перенестись в приятное усилием размякшей воли. Но холодок стали не отступал, и тогда, не открывая глаз, вялой рукой притронувшись к виску, он с неприятным удивлением ощутил реальный металл несомненного оружия.
- Это "вальтер" девятого калибра с глушителем. Звука выстрела практически не слышно. Так что мой вам совет: ведите себя благоразумно.
Первым порывом майора было отдернуть голову в сторону и, схватив одновременно ночного гостя за запястье, ударить его коленом под локоть. Однако благоразумие одержало верх, и герр Лемке решил не рисковать.
- Уберите пистолет и объясните только, что вам от меня нужно? - спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал по возможности ровно.
- Слушаю и повинуюсь, - миролюбиво произнес человек-невидимка, отводя пистолет в сторону.
Майору сразу стало как-то легче дышать. "Он безукоризненно чисто говорит по-немецки", - отметил про себя, вглядываясь в темноту. Но в номере царил непроглядный мрак.
- Так что же вам угодно? - повторил Лемке, пытаясь встать с постели.
И, получив тычок в грудь, услышал:
- Не утруждайте себя - лежите, а я, если вы позволите, присяду.
Загадочный незнакомец задернул полог, прикрывающий кровать, придвинул стул к изголовью.
- Я буду задавать вопросы, а вы должны давать подробные ответы, - вполне дружелюбно проговорил он, присаживаясь рядом. - Итак. Вопрос первый: когда вы собираетесь побывать на полигоне, расположенном в районе поселка Аньда?
Майору показалось, что где-то, причем совсем недавно, он уже слышал этот глуховатый голос. Но где? Когда?
Поразмыслить над этим помешал внезапно нахлынувший гнев. Заносчиво и с возмущением Лемке произнес:
- То, что вас интересует, является военной тайной, а я офицер! Я давал подписку не разглашать секретных сведений и не опозорю предательством честь мундира.
Из-за тончайшей сетки-паутинки раздался смех, не суливший ничего хорошего.