- Мне нет никакой необходимости вербовать тебя, Виктор… - Впервые за весь этот сумбурный, нервный разговор Гордон обратился к нему по имени. - Классическая вербовка, как тебе, наверное, известно, предполагает некие гарантии того, что человек, во-первых, не наставит тебе рога, едва выйдя за порог твоего дома, а, во-вторых, не станет впоследствии работать против тебя. Но ты, Мишин, так долго и плодотворно работал против нас, что, право же, тебе вряд ли удастся нанести вреда больше, чем ты уже нанес. Так что, дав свое согласие на твою поездку за океан, я практически ничем не рискую…
- Вы приняли это решение сейчас, не так ли?
- Да, - кивнул старик. - Именно сейчас.
- Но вы же мне не доверяете?
- Я что, похож на человека, который вообще способен на такую глупость?
- Тогда почему?
- Признаюсь тебе честно, Виктор, - Гордон мирно сложил пальцы на животе и закатил глаза. - Я не люблю американцев. Не стану объяснять природу подобного отношения, поскольку не в этом суть. Но как бы коварны, изворотливы и лживы они не были, в одном я никогда не мог их заподозрить - в том, что они СОЗНАТЕЛЬНО стремятся нанести ущерб моему народу. Ты понимаешь, к чему я клоню, Виктор?
- Не очень.
- Однозначно, что цель их операции - Москва. Там сейчас интересно. Я чувствую: там сейчас ОЧЕНЬ интересно… - Гордон, без всякого сомнения, в очередной раз забыл о реальном существовании собеседника и разговаривал сам с собой. - И то, что они намерены там предпринять, явно выходит за рамки тактической операции. Это какая-та крупномасштабная интрига, какой-то стратегический замысел, который эти сытые снобы в Лэнгли решили реализовать с помощью таких покойников, как ты, Виктор. Я не удивлюсь, если там будут фигурировать еще несколько известных нам с тобой людей…
Мишин как зачарованный следил за размышлениями этого уродливого старичка, силясь представить себе одновременно, на ЧТО способен его мозг и как срабатываются с этим монстром в тенниске его непосредственные подчиненные.
- Мне нужно знать все! - Взгляд Гордона принял, наконец, осмысленное выражение и буквально вперился в Мишина. - И ты мне в этом поможешь!
- Зачем? - Мишин почувствовал вдруг, что этот разговор его окончательно вымотал. - Во имя чего?
- Ты сам выбрал себе жизнь волка, - внятно произнес Гордон, не отрывая от Виктора тяжелого взгляда. - Ты и есть самый настоящий волк в человеческом обличье - сильный, матерый, хитрый и беспощадный. Но поверь мне, старику, наступит день, когда твои ноги утратят былую устойчивость, твои клыки, которыми ты можешь сегодня разорвать врага на куски, основательно сотрутся, а никогда не подводившая тебя интуиция, способность чувствовать приближающуюся опасность, притупится. И тогда ты будешь искать спокойное место, нору, чтобы позволить себе хоть небольшую передышку. Нору, в которой тебя не достанут враги, в которой такие же волки хоть и не примут тебя в свою стаю, но не станут рвать на тебе шерсть, не будут грызть тебя заживо, не воспользуются твоей дряхлостью, ибо и им грозит рано или поздно то же самое. Это - максимум, что я могу тебе твердо обещать, Виктор Мишин. В том случае, естественно, если ты ничего не сделаешь против моей страны, во вред моему народу…
- И ради этого?..
- Да, Виктор! - глаза Гордона засверкали. - Именно ради этого ты сделаешь все, о чем я тебя прошу. Я не беру с тебя ни подписи, ни слова, ничего, понимаешь? А ты подумаешь как следует, прикинешь все плюсы и минусы, и сделаешь это для меня.
- Вы в это действительно верите, господин Гордон?
- Глагол "верить" уместен исключительно в синагоге. И то, если человек заранее убедил себя в том, что ХОЧЕТ этого. В разведке же либо знают, либо нет. В данном случае, я - знаю.
- Один мой старый приятель любил повторять: "Не верь в математику, верь в электричество".
- Какая-та изощренная идиома, - поморщился Гордон. - В душе любого, даже самого малообразованного русского человека живет несостоявшийся философ. Что имел в виду ваш приятель, господин Мишин?
- Что дважды два - не всегда четыре, - господин Гордон. - А вот электрический ток, если засунуть в розетку два пальца, обязательно долбанет.
- И вовсе не обязательно, - пожал плечами Гордон. - А только в том случае, если кто-нибудь до этого не додумался обесточить дом…
14. МАЙАМИ-БИЧ (ФЛОРИДА) - ОТЕЛЬ "МЭРИОТТ"
Февраль 1978 года
- Наверное, я не должна спрашивать, как долго мы еще пролежим на этом пекле?..
- Если бы вы действительно так думали, то не спрашивали бы.
- Toushe!
- Потерпите еще немного, - чему-то блаженно улыбаясь, ответила Паулина, не открывая глаз.
Она лежала рядом со мной на белом шезлонге в огромных солнцезащитных очках и смешном пластмассовом наноснике уже второй час подряд. Но, судя по всему, явно не собиралась прекращать прием солнечных ванн. Ее тело, едва прикрытое совершенно неприличными, если учитывать весьма преклонный возраст седовласой Паулины, двумя узенькими черными полосками синтетической ткани, которые в магазине, по всей видимости, назывались купальником и стоили бешеные деньги, покрывал ровный слой великолепного светло-шоколадного загара, и я совершенно не понимала, зачем моему очередному лоцману в бурном море шпионских страстей и премудростей понадобился этот изнурительный сеанс нудистского мазохизма на застекленной террасе.
- А вы не боитесь, Паулина, что пока мы с вами, раскинув телеса, принимаем солнечные ванны, пара-тройка дядечек, озабоченных отнюдь не сексуально, уже изучили нас как следует в бинокль или оптический прицел и в данный момент определили через вымытые стекла две цели, по которой будут стрелять на поражение?
- Нет. Не боюсь.
- Почему?
- По целому ряду причин. Впрочем, есть одна, после которой все остальные уже не играют никакого значения.
- Какая же?
- Вы знаете, Валечка, где совершенно бессмысленно идентифицировать личность женщины?
- В морге.
- Нет, дорогая, в бане. Или на пляже. Или в любом другом месте, где на женщине нет ни одежды, ни макияжа.
- Ах, ну да, конечно же! - пробормотала я. - Почти месяц жизни в условиях цивилизованного общества настолько резко изменил внешний облик советской ткачихи Г., принявшей решение выбрать свободу, что ее не узнала собственная мать. Что-то подобное я уже читала. Или писала…
- Расслабьтесь, Валечка, - прошелестела Паулина. - Мы с вами работали все утро, теперь у нас отдых…
- У вас, Паулина. Для меня ваш отдых является форменной пыткой с садистским использованием ультрафиолета!
- Вы просто не умеете расслабляться и отдыхать.
- Неправда! Я просто ненавижу запах пота!
- А вы представьте себе, как потом он смывается под мощной струей душа. Солнце - это природа, Валечка.
- Ага! А все мы - ее неразумные дети.
- Совершенно зря иронизируете. Именно в природе и заключен разум. А мы лишь пользуемся его крохами, считая при этом, что ничем ей не обязаны. С природой надо жить в гармонии, Валечка.
- Именно этот постулат вы и демонстрируете своим безупречным телом?
- Признайтесь, с первой же минуты знакомства, вас интересует, сколько мне лет? - проворковала без всякой логической связи Паулина, не меняя благостного выражения лица.
- А почему меня это должно интересовать?..
Конечно, как и все москвичи, я безумно любила солнце и всегда мечтала о крымских пляжах в бархатный сезон. Но к исходу второго часа этой пытки на крытой террасе нашего барского номера во втором по счету "Мэриотте", оборудованной какими-то хитрыми приборами для подогрева и увлажнения воздуха, я испытывала огромное желание уменьшиться до размеров нескольких сантиметров и влезть в начиненный льдом стакан со швепсом, который то и дело прикладывала ко лбу и другим частям тела, чтобы не потерять сознание.
- Ну, во-первых, потому, что вы - женщина…
- Вы на редкость наблюдательны, Паулина.
- А, во-вторых, как и всякой женщине, вам, даже несмотря на природную язвительность, хотелось бы выглядеть в моем возрасте так же. Ну, признайтесь, что я права!
- Я столько не проживу, - я прикусила язык секунду спустя, уже после того, как сморозила эту бестактность.
- Проживете, - все тем-же млеющим голосом, словно рядом с ней лежала не потеющая от жары и постоянного страха женщина, а какой-нибудь черноокий красавец с обложки журнала мод, проворковала Паулина. - Обязательно проживете. Если будете умничкой и научитесь извлекать опыт из чужих ошибок.
- У меня серьезные проблемы с первым "если".
- Не обольщайтесь - со вторым тоже.
- Паулина, неужели вы всерьез рассчитываете вбить в меня все эти премудрости?
- Вы когда-нибудь хотели быть женой посла?
- Прежде всего, я бы хотела стать просто женой.
- Если бы действительно хотели, то непременно стали бы.
- Просто женой? Или женой посла?
- Сначала просто женой. А потом женой посла.
- Вы так в этом уверены?
- Положитесь на мой опыт, Валечка.
- А действительно, сколько вам лет, Паулина?
- А вот не скажу!
- Кокетничаете? Со мной?
- Видите ли Валечка… - Паулина поменяла позу для загара, легла на живот и повернула ко мне белую голову в страшных черных очках. - Мне важно добиться вашего полного доверия. А потому я не хочу показаться лгуньей…
- То есть?
- Ну, если я вам скажу, что мне почти семьдесят, вы же все равно мне не поверите.
- А вы предъявите документы. Ну, там, свидетельство о рождении…
- С документов, обычно, и начинается главная ложь.
- Вы очень циничны, да, Паулина? - Эта женщина с седой головой заведующей отделом сортировки публичной библиотеки и великолепным телом зрелой наяды действовала мне на нервы все больше и больше. - Холодны, умны, начитаны… И страшно нравитесь себе?
- К счастью, этот возрастной период я уже давно миновала.
- У вас есть муж, Паулина?
- Был. И не один.
- Сколько же мужей у вас было?
- Много, Валечка.
- А дети?
- Боже, вы еще совсем молоды, - вздохнула Паулина.
- Я же не спрашиваю, откуда они появляются на свет. Вопрос был сформулирован иначе: есть ли у вас дети?
- Сохранить такое тело, родив хоть раз?
- Вам безумно нравится ваше тело, да?
- Да, Валечка. Это единственное чудо природы, которое я могу созерцать когда угодно и где угодно.
- Вы, часом, не больны нарциссизмом?
- Скорее уж, нимфоманией.
- А как насчет души, Паулина?
- Это в воскресенье. В церкви.
- Посещаете храм Божий?
- Естественно, посещаю.
- Следовательно, вы верующая?
- Я же сказала вам, Валечка: в воскресенье.
- Вы странная женщина, Паулина.
- Любая уважающая себя женщина, использующая собственную голову не только для укладки перманента, должна быть хоть немножечко странной. Это придает ей пикантность. Вы не согласны со мной?
- Пикантность для чего?
- Просто пикантность. Разве этого мало?
- Значит, если хочешь вызвать доверие у другого человека и делаешь все, чтобы его оттолкнуть, это, по-вашему, пикантно?
- Вы о себе?
- Я о вас.
- Я вам не нравлюсь, Валечка?
- А вас это удивляет?
- Вы знаете, - Паулина вновь перевернулась на спину, - природа происхождения человека - великий процесс и самая непостижимая тайна на свете. Ни один американец никогда бы не понял ни вас, ни вашей души, ни, соответственно, тех глубинных, подсознательных мотивов, которые заставляют вас говорить и делать то, что вы, Валечка, говорите и делаете…
- А вы со своей русской душой, естественно, все понимаете?
- В том-то и дело, что понимаю я очень мало. Но ЧУВСТВУЮ почти все!
- В вашем роду, Паулина, были исключительно русские?
- Русской была только моя мать. Отец же происходил из очень древнего и богатого германского рода. Его предки были прусскими дворянами и даже имели отдаленное родство с Фридрихом Великим.
- И вы хотите сказать, что ваша генетическая способность чувствовать русскую душу, не понимая ее в принципе, помогает в работе?
- Еще как помогает!
- Я как-то очень смутно все это представляю.
- Напомню вам, Валя, что я психолог, причем, уверяю вас, психолог очень даже недурной, да еще, вдобавок ко всему, имеющий бесценный практический опыт. Для моей профессии почти тридцать лет работы в ЦРУ - это нечто!..
- А в ЦРУ вы занимаетесь исключительно русскими, - вставила я.
- Кто может сказать, чем он вообще занимается! Тем более в таких э-э-э специфических ведомствах! - Паулина легко приподняла свое загорелое тело с шезлонга и встала. - Так вот, для людей, выросших и сформировавшихся в России, или, точнее сказать, на том огромном пространстве, которое зовется ныне Союзом Советских Социалистических Республик, весьма характерно разительное, а с точки зрения продуктов западной цивилизации, патологическое, болезненное несоответствие между словами и поступками, между формой, в которую облекают мысли, намерения, инициативы и их конкретным содержанием…
- Если следовать вашей логике, Паулина, то советская женщина, признаваясь в любви мужчине, на самом деле ждет того момента, когда он уснет, чтобы залить ему глотку уксусной эссенцией или вскрыть ему яремную вену кухонным ножом?
- Не утрируйте, Валечка, - Паулина мягко улыбнулась, взяла с низкого стеклянного столика гигиеническую салфетку и бережно, словно прикоснулась к тончайшему фарфору, промокнула вспотевшее лицо. - Я говорю о поведении человека в экстремальной ситуации. Вы ведь, Валя, живете в зоне правового и нравственного произвола, в условиях автократического строя, сама система которого выстроена таким образом, что рядовая личность, не прикрытая номенклатурными связями, никак не защищена. То есть в экстремальных условиях вы боретесь за себя в одиночку. Мало того, вы прекрасно понимаете ОБРЕЧЕННОСТЬ этой борьбы, поскольку против вас - мощная система, которая практически не дает сбоев. И тогда вы уходите в себя. Но даже во внутреннем противоборстве с собой вы все равно склонны к самообману: понимая, что в одиночку вас непременно сомнут, вы ищите оправдание самой СИСТЕМЕ, оправдывая таким образом свой образ жизни.
- Ну и что? - я пожала плечами, мечтая только об одном - поскорее закончить этот бессмысленный разговор и очутиться под душем. - Чтобы понять это, по-вашему, надо обязательно быть профессиональным психологом и почти тридцать лет проработать в ЦРУ?
- Вы не дослушали меня, Валечка. Я давно уже не читала лекций в университетах, поскольку не занимаюсь обобщениями и теоретической базой, а исключительно конкретной работой.
- В данном случае, мною?
- Верно. Вами. И я должна быть на сто процентов уверена в том, КАК именно вы поведете себя в той или иной ситуации. Что вы не кинетесь на грудь СИСТЕМЕ, в надежде обрести там сочувствие, понимание и прощение. Вы сами вычеркнули себя из гигантской армии советских послушников. Стало быть, должны догадываться, что при ЕСТЕСТВЕННОМ развитии событий прощения вам не будет. Никогда!
- Вы считаете это реальным?
- Что именно? Предусмотреть все?
- Да.
- В рамках конкретного задания, которое будет вам поручено, вполне. Понимаете, Валечка, мы имеем дело с тем самым случаем, когда буквально все совпадает. Психологи определяют такие случаи, как "идеальную мотивацию". То есть затеянное предприятие равным образом выгодно как заказчику, так и исполнителю. Редкий случай, уж вы мне поверьте…
- Мы уже говорили об этом, Паулина… - Я тоже встала. - Правда, в общих чертах, но… Возможно, именно поэтому мне кажется сущей фантастикой, наркотическим миражом для потерявшей надежду неврастенички, все то, что вы мне обещаете.
- Вы имеете в виду ваше возвращение к нормальной жизни в Союзе?
- Да. После всего случившегося со мной, я даже вообразить не могу ситуацию, при которой мне разрешат оставаться на свободе, жить как нормальный человек и даже работать там, где я работала…
- Милочка, если бы вы знали, какую цель преследуем МЫ, право же, решение вашей проблемы показалась бы сущей безделицей, пустяком.
- Я не покажусь вам чрезмерно неблагодарной, если признаюсь, что меня по-прежнему волнуют только собственные проблемы, Паулина, - пробормотала я.
- Но вы ни на секунду не должны забывать, что свою проблему сможете решить исключительно в контексте с нашей. Такая постановка вопроса совершенно естественна, она органична, как родниковая вода. Вы должны мне верить, Валя! И сделать все, что я вам скажу. Вы дали свое согласие, Валя. Вы пошли на очень серьезный риск. И потому я лишаю вас права на инициативу! Даже на минимальную, вы понимаете меня? Вы будете делать только то, что предписано нами, действовать только так, как было решено здесь, в этом номере, и реагировать на любые обстоятельства именно таким манером, который мы определим заранее…
После этого силового монолога Паулина перебросила через плечо голубое банное полотенце, резко раздвинула стеклянную дверь в номер и проследовала в кондиционированный комфорт своей половины королевских апартаментов отеля "Мэриотт" (я уже понимала, что это не совпадение, что совершенно ненормальные с моей точки зрения люди из разведки ничего просто так не делают, а потому старалась не задавать лишних вопросов, связанных с удручающей последовательностью новых опекунов в подборе моего временного места проживания).
Ее половина представляла собой кабинет, спальню и огромную ванную. Впрочем, точно такой же, только в зеркальном отображении, была моя часть номера, куда я и отбыла, проводив седую наставницу молчаливым взглядом.