* * *
Теперь снова в ее квартире появился рояль. Не в той ее старой, а здесь - в новом доме, где она уже два года живет со своим мужем. Рояль миссис Нордау. Красновато-коричневый, с белыми крапинами и разводами под ослепительно блестящим лаком. Мраморный рояль, как назвала его Марша, когда в первый раз пришла в дом своей учительницы. И это имя прилипло с тех пор к роялю. Так, что и миссис Нордау, и Генри стали так его называть. А позже Марша даже прочла надпись под фотографией в одном из светских журналов: "Знаменитая пианистка Нордау за своим мраморным инструментом". И он так же весело сиял, как здесь сейчас, в ее доме.
Теперь он должен молчать. Всегда. И никто не посмеет поднять над клавишами крышку.
Когда несколько дней назад рояль привезли в их дом, муж сказал ей, что очень хочет увидеть ее за инструментом, она впервые за эти два года закричала. Нет… кажется, впервые в жизни. Она кричала, чтобы он никогда больше не смел говорить ей глупости, не смел никогда!
Он хороший и добрый человек, а мелкие глупости, ну что же, их говорят все люди. И муж - тоже обычный человек как все.
Ей просто слишком посчастливилось в своей жизни узнать необычное. В тринадцать лет за свой абсолютный от природы слух она стала ученицей знаменитой пианистки. Уже не дававшей в то время концерты, но чьи пластинки можно было купить в любом музыкальном магазине. И через сто лет они будут там продаваться, и через двести… Она оказалась среди людей, где никогда не говорили глупости. Где можно было ничего не говорить, даже когда не играла музыка. Потом нелепая травма локтя навсегда закрыла ей двери в большую музыку, но она сумела все пережить, потому что рядом были эти люди. Был Генри… этот рояль. Теперь, очень скоро, останется только он один.
Она всегда улыбалась роялю, когда приходила в тот дом. Она вообще очень часто улыбалась, но миссис Нордау с первых дней их знакомства назвала ее "несмеющийся ребенок".
Сама она, конечно же, была смеющимся человеком, и Генри тоже.
Занятия как раз заканчивались, когда он возвращался из университета, и он всегда спускался к ним в холл: "У нас опять несмеющийся ребенок? Здравствуй, ребенок!". Потом, с годами, Генри стал ее звать по имени - Марша. Но иногда прорывалось и то, прежнее.
Сегодня она позвонила в лабораторию и отменила утренние эксперименты, но все равно лучше пойти на работу, потому что нельзя все время смотреть на этот праздничный рояль. Как будто он не понимает, что случилось.
Последний раз она играла на нем концерт Брамса, который они готовили для ее первого выступления на большой сцене. Было много гостей и игра всем понравилась. А Генри заявил, что больше всего в исполнении привлекает ее тонкая прямая спина, эстетически дополняет звуки. "Наконец-то ты начинаешь понимать музыку, - сказала тогда миссис Нордау. - Пожалуй, скоро начнешь отличать Шопена от Шопенгауэра".
Конечно же Генри любил музыку, и неплохо в ней разбирался. Но миссис Нордау так до конца и не примирилась с тем, что ее единственный сын предпочел музыке физику, хотя очень радовалась его научным успехам.
Почему она сказала себе "любил"? Генри ведь жив и здоров. Вот именно, здоров. Боже, какая фантастическая нелепость! Она и сейчас не может найти другого слова, и повторяет себе - нелепость, нелепость. И не понимает, почему сделала то, что сделала…
А если бы повторилось все снова? Она бы сделала то же самое, потому что так требовал Генри.
Что-то еще очень плохое и тягостное мучает ее все время… Да, Генри запретил ей встречаться. Значит она его больше никогда не увидит. Это самое страшное, потому что она всегда знала, что сможет это сделать… И когда проводила свой медовый месяц с мужем, эти длинные и ненужные в ее жизни дни, знала, что снова увидит Генри.
Теперь стало совсем понятно, что она привыкла всегда так себя чувствовать, с тех детских лет, и потом, когда они стали взрослыми и совсем нечасто виделись. Была еще миссис Нордау, и она играла для нее, вот на этом рояле…
* * *
"Узнав все об убитом, мы неизбежно поймаем убийцу".
У Блейка было несколько ходячих фраз, и подчиненные не без ехидства любили ему их цитировать.
- Неизбежно и неминуемо. Не так ли, патрон? - Макс держал в руках ответ на их запрос в центральный архив ФБР - Любопытной фигурой оказался этот покойный Крайтон, между прочим.
- Читай. С выражением, и не части.
Макс уселся напротив.
- Ну-с, так вот. Родился он почти в Мексике. На самом юге. В семье мелкого торговца. Один был всего ребенок, но очень беспокойный. В пятнадцать лет за систематическое уличное хулиганство попал на полгода в исправительный дом для трудных подростков. Надо думать, американская пенитенциарная система пришлась ему по вкусу, потому что в восемнадцать лет он попадает в заключение снова за угон и попытку продажи краденого автомобиля. Поскольку действовали трое и он был не главной фигурой, суд дал ему всего один год тюрьмы, откуда он вышел через восемь месяцев за примерное поведение. Обращаю ваше внимание, патрон, что Крайтон - человек строгих правил и примерное поведение в тюрьме станет его отличительной чертой на протяжении всей последующей жизни. Вы заметили, патрон, что южан понемногу тянет на север?
- Давно заметил.
- Ну вот, и география тюрем меняется. Два года тюрьмы за сбыт краденого в Ашленде. Вышел через полтора года. Четыре года в Мак-Куине за соучастие в ограблении ювелирного магазина и, наконец, последнее заключение - на восемь лет в городе Пирр, тоже за ограбление. Тут ему припомнили и предыдущие подвиги, но выпустили на два года раньше. Очень уж хорошо ведет себя за решеткой. Сразу вспоминаются ваши крылатые слова, патрон: "Место человеку там, где он ведет себя лучше всего". Я ничего не перепутал?
- Наверно, нет, у тебя память лучше. - Блейк повернулся в кресле и взглянул на карту страны у себя за спиной. - Смотри-ка ты, прямо по меридиану работал. Значит, если бы его не убили у нас, он сел бы в следующий раз где-нибудь в Канаде?
- Вне всяких сомнений.
- Сколько лет он уже на свободе после пятой отсидки?
- Четыре. В последние два года обосновался у нас. Ничем для полиции не отличился. Имел небольшую фирму по мелкооптовой торговле, сам занимался развозом товаров. Я звонил в обслуживающий банк. Фирма там считается крепкой. И дом у этого непоседы слишком уж неплохой.
- Значит, сохранил кое-какие криминальные доходы от старых дел?
- Скорее всего, так.
- Хорошо, Макс, спасибо. Теперь мы можем нарисовать план первоочередных мероприятий для нашего нового начальства.
- Да, патрон?
- Слишком много уголовных контактов было у убитого. Это, прежде всего, его сообщники по старым преступлениям и по тем, о которых мы возможно еще не знаем. Надо проверить, нет ли в городе людей, связанных с ним по криминальной биографии. Пусть сейчас же этим и займутся, а я пойду докладывать начальству, что мы на правильном пути.
- Патрон, давайте сначала пообедаем. Уже середина дня, а я маковой росинки с утра во рту не держал.
Макс разведенными руками показал такой величины росинку, которая и впрямь соответствовала его молодому аппетиту.
- Ну хорошо, пошли. Только смущает меня, знаешь, место убийства. И следов исчезновения преступника нет.
- Почему смущает? - Помощник несогласно пожал плечами. - Как раз очень удобно перебраться там с дороги через забор и затаиться, чтобы спокойно выстрелить, когда Крайтон подъедет и начнет открывать свой фургон.
- Правильно, чтобы спокойно выстрелить в спину или затылок, а Крайтон получил пули в грудь. Ладно пойдем, а то коллеги слопают в столовой все твои лакомые росинки.
Через час Блейк снова говорил с новым шефом. И снова тот вел себя подчеркнуто вежливо.
- Все это очень хорошо, лейтенант, но не думали ли вы, что Энтони Крайтон мог быть убит и кем-то из работников хосписа?
- Думал. Завтра все возможные подозреваемые будут мной лично допрошены, а их связи с Крайтоном проверяются уже сейчас. Но в своей практике я не помню ни одного тщательно подготовленного убийства, которое преступник совершал бы в том месте, где он постоянно обретается.
- А вы считаете, что оно именно тщательно подготовлено?
- Да. Опыт подсказывает. И оружие. Дорогое, итальянское. И прямо скажем, малоизвестное в нашей уголовной среде. Я бы мог назвать несколько отечественных марок, которые нашим киллерам гораздо более с руки.
- Объясните мне, пожалуйста, тогда, чем этот пистолет от них отличается.
Блейк на секунду задумался.
- Длинный ствол и удлиненная казенная часть… Это не очень удобно, чтобы носить под одеждой. Особенно в летнее время. Зато прекрасно сочетает в себе устойчивость при стрельбе и поражающую силу.
- Очень подходит профессионалу?
Блейк повел бровью:
- Вот тут я не до конца понимаю, скорее нет. Профессионал прежде всего обращает внимание на маскировку оружия, а стрелять хорошо умеет и из короткоствольных марок. Типа наган, например.
- Верно! - поспешно согласился шеф.
- К тому же этот пистолет, как я уже говорил, из самых что ни на есть дорогих, а выкладывать лишнюю тысячу долларов такая публика не любит. Речь-то ведь, заметьте, идет не об убийстве крупного мафиози, когда деньги не очень считают. Кому встал на пути этот мелкий, хотя и несомненно грязный уголовник Крайтон? - Блейк перехватил неуверенный взгляд, брошенный шефом на пачку сигарет. - Да вы курите, я легко переношу табачный дым.
- И обещали просветить меня, как от этого отделаться.
- Обязательно. А вы мне помогите разобраться с этим хосписом. Конкретно, что они там делают?
Шеф согласно кивнул и, чуть помолчав, начал:
- Маргинальная сфера услуг, если так можно выразиться. В Верховном суде регулярно поднимается вопрос о ее правомочности. И по действующим законам хосписы функционируют лишь в нескольких штатах. - Он деликатно выпустил струю табачного дыма под углом в девяносто градусов. - В принципе, каждый человек может умирать, где ему заблагорассудится. Но онкологическим больным, а они главные клиенты хосписов, хуже всего. Злокачественная опухоль быстро и мучительно поедает их организм, вы конечно об этом знаете. Здесь, однако, трагедия не столько в том, что их мучают боли. Сильные дозы наркотиков предусмотрены в таких случаях по закону, они облегчают или даже совсем снимают физическую боль. Хуже другое. Сознание человека не поспевает за собственной гибелью. Оно протестует, все время протестует, вы понимаете? А в хосписе у врачей появляется определенная свобода рук. Они могут притупить человека или превратить его в почти все время спящего. Отключить его сознание до того, как это сделает смерть. И, наконец, ускорить ее.
- По-моему, это справедливо. Если так хочет сам больной.
- По-моему, тоже.
Шеф затушил окурок, но откуда-то с краю из него продолжал идти тонкий упрямый дымок.
- По-моему, тоже, но я не сделал этого в прошлом году, когда умирала моя собственная дочь. - Дымок боролся за свою жизнь и не хотел уходить. - Не сделал и не прощу себе этого!
И только когда от раздавленного окурка остался один голый фильтр, дымок наконец исчез и наступила пауза.
- Я вам буду все обстоятельно докладывать, сразу по поступлении новых сведений, - сказал Блейк. - И про бросание курить научу.
* * *
Лейтенант, как и намеревался, сам допросил на следующий день работников хосписа. Тех четырех, которые только и могли оказаться на месте преступления в прошлое утро. Собранные по ним данные он перед этим аккуратно прочел.
Ничего сколько-нибудь обещающего. Все - законопослушные граждане, никаких за всю жизнь конфликтов с полицией. Даже близких родственников с криминальным прошлым не имеют.
И сами допросы ничего не дали.
Крайтона знали только по фамилии и ежедневным коротким визитам в хоспис. Даже тот, запертый на задвижку рабочий, понятия не имел - как звали торговца по имени. Историю с этой задвижкой тоже никто объяснить не мог. Лишь пожимали плечами и говорили, что прежде в это время дверь никогда не запиралась.
Видел ли кто-нибудь на территории хосписа в последние дни незнакомых людей? Нет, тоже не видели.
Может быть, заметили, как Крайтон разговаривает с кем-нибудь из врачей или пациентов хосписа? И здесь - ничего.
Экспертиза по оружию так же дала вполне ожидаемые результаты: нигде не зарегистрировано, в розыске не значится. И не только в Америке, а и по Интерполу.
- Аля-улю, - подвел итоги Макс. - Позвольте, патрон, из вас цитатку: "Если следов нет, ищите женщину. Оно, все-таки, приятней".
- Я этого не говорил.
- Говорили, у меня записано.
- Что у этого Крайтона могло быть с сообщниками по старым делам, ты выяснил?
- Да ничего для нас хорошего. Во всех его историях большую часть награбленного удавалось обнаружить и конфисковать. Так что делить после отсидки им, получается, было почти нечего. Ну и еще, не успел вам сообщить, на пистолете обнаружены мелкие ворсинки от перчаток. Судя по всему - тонкий трикотаж. Такие легко спрятать в самый маленький карман и выкинуть потом в ближайший сортир.
- А где там ближайший?
- Да тут же, в здании.
- Вот именно.
- Вы что, патрон, хотите сказать, что преступник скрылся в самом хосписе?
- А почему бы и нет? Пронырни-ка ты, Макс, туда прямо сейчас. Договорись с администрацией, чтобы тебе выдали белый халат или тот камуфляж, который они сочтут нужным, и осмотри все двери на этаже, куда ведет та лестница, со служебного входа. Что там за замки у них стоят? Куда ключи сдают вечером от закрытых помещений?
- Идею понял.
- Попроси уж заодно у администрации список пациентов. И знаешь, объясни мне, будь любезен, еще одну очень интересную деталь.
- Какую, патрон?
- Зачем ты так коротко стрижешься, если тебя все время тянет пощупать волосы? Ей-богу, я подарю тебе фен и ты, как воспитанный человек, просто обязан будешь отрастить шевелюру.
- А вот запугивать подчиненных, патрон, не надо! Вот не надо запугивать!
- Ладно, до встречи. Навещу-ка я сам контору покойного. Много у него сотрудников?
- Всего лишь двое. Вот адрес.
Блейк вышел из здания и направился к дежурной машине, но, посмотрев на адрес, передумал. Здесь было недалеко. Пешком - минут десять.
Дышалось легко, хоть день и был жаркий, а солнце висело в небе как лохматый рыжий одуванчик, такой огромный, что и голову больно было вверх поднять.
Он завернул за угол, чтобы обогнуть примыкавшее здание суда, и почти столкнулся с окружным судьей. Они поздоровались.
- Домой на ланч, ваша честь?
- Да, у нас перерыв. Вы тоже?
- Нет, у меня еще работа. А знаете, я съездил тут действительно на озера, но только под вечер.
- Когда тени от деревьев уходят в воду?
- Вы тоже заметили… да, очень красиво.
- И немного печально, вам не показалось? Кажется, у Фитцджеральда сказано, что настоящая красота всегда бывает немного печальной. Вы его любите?
- В молодости очень любил. Но давно не перечитывал.
- Я, к сожалению, тоже.
Контора Крайтона была совсем небольшой, и вход имела не с главной улицы, а сзади, со стороны небольшого тенистого сквера. Поэтому, наверно, и дверь в нее была настежь открыта.
Внутри Блейк увидел пожилого человека в летней майке и просторных джинсовых штанах с широкими лямками, какие обычно любят носить водители грузового транспорта и такелажники.
Ему тут же пододвинули небольшой конторский табурет.
- А я уж подумывал сам пойти к вам, господин лейтенант, - не взглянув на его удостоверение проговорил работник. - Да вы меня опередили.
- Решил взглянуть на ваше заведение своими глазами. А вы меня разве знаете?
- Кто ж вас в городе не знает. Врачей да полицейских мы знаем всегда, даже если редко с ними встречаемся. Ходят слухи, что вы теперь будете нашим главным полицейским начальником?
- Его уже назначили. Из другого города.
- Жаль, сэр, зачем нам из другого?
Блейк дернул плечами и вместо ответа спросил:
- А почему вы к нам собрались, не дожидаясь вызова?
- Не желаете ли баночного пива, сэр? Мне вас больше нечем угостить.
- Нет, спасибо, вы, если хотите, пейте.
- С вашего позволения, сэр. - Человек выдавил крышку и сделал два больших глотка. - Немного мне странно, сэр. Джон куда-то исчез, вчера, после убийства хозяина.
- А кто такой Джон?
- Джон Роббинс, сэр, такой же работник, как и я, нас всего двое.
- Расскажите мне все подробно.
- Да, сэр. Вчера утром мы с хозяином сели как всегда за баранки. Он, чтобы ехать в хоспис, а я - развозить товар по местным лавкам. Джон тоже как раз пришел. Я уже отъезжал, а они с хозяином разговаривали около джипа.
- В котором часу это было?
- Без двадцати минут восемь. Мы всегда отправляемся в это время.
- А этот Роббинс тоже должен был куда-то поехать?
- Нет, сэр. Он с восьми часов садится за телефон, по нашим конторским делам. А в этот день пришел чуть пораньше.
- Продолжайте, пожалуйста.
- Да. - Человек взялся за банку, но раздумал и отодвинул ее в сторону. - Я вернулся в одиннадцатом часу, и Джон уже знал обо всем, потому что как раз позвонили ваши люди. Я, конечно, был ошарашен, сэр, такое в жизни не каждый день случается. Ну, и Джон, тоже. Мы подумали - что делать дальше? И Джон сказал - надо остановить работу, пока полиция не разберется. Контора ведь не наша собственность, верно? И попросил меня обзвонить всех клиентов - ну, что мы временно выключаемся. А сам сказал, что ему нужно вернуться домой.
- А где его дом?
- В том-то и дело, сэр, он жил все время у хозяина. Там много места, и хозяин выделил ему одну из комнат.
- Он сдавал ему помещение?
- Нет, не то чтобы сдавал. Роббинс ведь какой-то его друг детства. И работать здесь начал лишь полгода назад, когда у нас стали расти обороты. Хозяин его приютил на время и не брал за жилье денег.
- Так, так.
- Ну вот, я сделал все звонки и просто сидел здесь, ожидая Джона, а он не появлялся. Тогда я вечером решил сам к нему зайти. В дом к хозяину.
- И там никого не оказалось?
- Именно так, сэр. И сегодня утром, когда я зашел туда перед работой. Дверь заперта, и на звонки никакого ответа.
- Действительно странно. У них с хозяином были нормальные отношения? Не случались недоразумения или ссоры?
- Хозяин был не из тех людей, с которыми это возможно, сэр.
- Что, очень жесткий?
Человек потянулся к банке.
- Это, наверно, то самое слово. Но у меня не было с ним проблем за эти два года. Я делал свою работу как положено. И у Джона, по-моему, тоже.
- Я от вас позвоню в управление, - сказал лейтенант, - а вы пока напишите мне адреса тех лавок, где вчера утром побывали.
Он набрал телефон своего отдела и приказал группе выехать на осмотр дома Крайтона, а по дороге заскочить сюда за ним.