За несколько минут до прихода московского поезда в толпе встречающих появился среднего роста человек в коричневом пальто, в кожаной меховой шапке, глубоко надвинутой на лоб. Нос горбинкой, рыжие брови, маленькие настороженные глаза. Он увидел стоящую у окна вагона "Дмитриеву" и торопливо пошел к вагону. Со ступенек сошли двое людей и шагнули навстречу. Сзади на его плечо легла тяжелая рука комиссара милиции Сапеева. Мужчина было рванулся, пытаясь расстегнуть пальто, но прямо на него глядел глаз пистолета.
- Бесполезно, Ионесян.
Поняв, что предпринимать что-либо действительно бесполезно, Ионесян опустил руки...
Ионесян уже давно почувствовал, что круг замыкается. На улицах Москвы и других городов, где рыскал он в эти дни, он видел группы оперативников, усиленные наряды народных дружин, замечал, как тщательно проверяются поезда, автобусы, автомобили. И потому до мельчайших подробностей продумал свое бегство. Трижды переодевался, гримировался. Петлял, заметал следы. Уезжая из Москвы, он сел в такси, добрался до станции Голутвин, пересел в электропоезд, идущий до Рязани, оттуда в пригородном поезде приехал на станцию Рузаевка. И только там сел в поезд Харьков - Казань. Рассчитал время так, чтобы в конечный пункт своего маршрута - Казань прибыть за полчаса до прихода московского поезда. С этим поездом должна была приехать Дмитриева...
И вот Ионесян на первом допросе. Он приготовился к борьбе. Насторожен, весь ощетинился, приготовился лгать, выкручиваться, хотя биться против фактов и неопровержимых улик бессмысленно и нелепо.
- Вы Владимир Михайлович Ионесян?
- Да, я Ионесян.
- Работали в Оренбургском музыкальном театре?
- Артист музыкальной комедии.
- Вы признаете себя виновным в убийствах в Москве и Иванове?
- Какие убийства? Никого я не убивал. Это недоразумение. Я требую встречи с прокурором.
- Представитель прокуратуры республики перед вами. Можете заявить свои претензии.
- Вот я и заявляю. Хочу, чтобы мне объяснили, за что я арестован.
- Что ж, давайте установим. Итак, повторяем вопрос. Признаете ли вы себя виновным в убийствах, совершенных в Москве и Иванове в период с 12 декабря по 8 января?
- Повторяю, это недоразумение.
- Хорошо, тогда давайте по порядку. При обыске после вашего задержания у вас изъят вот этот кошелек.
- Не знаю, не помню.
- Это было вчера. Вот ваша подпись на списке изъятых у вас вещей. Так? Это ваша подпись?
- Да: моя.
- Значит, кошелек этот был при вас?
- Видимо, был.
- 12 декабря он пропал из квартиры Соловьевых, когда там был убит Толя Соловьев. Вы можете объяснить, как к вам попал этот кошелек? Молчите? Тогда вопрос следующий. Это ваша фотография?
- Моя.
- Дарственная надпись Алевтине Дмитриевой сделана вами?
- Да, мной. Я подарил се Алевтине в день нашего отъезда из Оренбурга.
- Значит, это писали вы лично?
- Да, лично.
- В квартире Петровских в Иванове был обнаружен список нескольких жильцов этого дома, вот этот список. Судебно-почерковедческая экспертиза установила, что данный список и дарственная надпись на фотографии сделаны одной и той же рукой. Что скажете по этому поводу?
Следующий вопрос. Экспертизой установлено, что все убийства, о которых мы ведем речь, совершены туристским топором, точно такой же топор изъят у вас при задержании. Как вы все это объясните?
- Н-не знаю. Может, совпадение. Эксперты тоже ошибаются.
- Допустим, что ошибаются, хотя и редко. Но здесь специфические зазубрины на лезвии топора в точности совпадают со следами на жертвах. Опять молчите? Тогда объясните следующее: при обыске у вас был изъят паспорт гражданки Петровской, матери смертельно раненной школьницы. Как у вас оказался этот паспорт? Далее, в квартире Снегиревых после убийства Лени Снегирева была похищена бритва "Харьков". Она обнаружена среди ваших вещей. В квартире Гавриловых исчез телевизор "Старт-3" № 309355234 и часы "Мир" № 17172. И телевизор и часы обнаружены в квартире Коренковой, где вы проживали. Что вы можете сказать по этому поводу? Ну, что же вы молчите, Ионесян?.. Наконец, еще вопрос. Вы человек грамотный, должны понимать, что такое дактилоскопия. На вас, судимого в свое время за невыполнение воинской обязанности и за хищение государственной собственности, в Министерстве внутренних дел Армении заведена дактилоскопическая карта. Вот она. Отпечаток пальцев, обнаруженный на списке жильцов в Иванове, идентичен с отпечатками пальцев на вашей дактокарте. Это подтверждено экспертизой. Что придумаете теперь?
- Я должен собраться с мыслями...
Следователь спокойно и неумолимо продолжал допрос.
- С мыслями вы соберетесь, время у вас будет. Но сейчас ответьте: признаете ли вы себя виновным?
Ионесян долго молчал и наконец с трудом выдавил:
- Признаю.
- Признаете себя виновным в убийствах и ограблении квартир?
- Признаю.
Наступила пауза. И вдруг Ионесян стал бормотать что-то о Раскольникове, о неподвластных сознанию импульсах его души. Из последующих его ответов выяснилось, что о Раскольникове Ионесян знал лишь понаслышке...
Голос следователя звучал неприязненно и холодно:
- Оставим Достоевского в покое. Отвечайте: с какой целью совершали убийства?
Ионесян как будто удивился вопросу.
- Нужны были вещи, деньги... Без свидетелей.
- Теперь рассказывайте все подробно.
Упершись взглядом в пол, Ионесян начал рассказывать. Говорил цинично, спокойно, словно о чем-то обычном, а не о чудовищных преступлениях.
Материалы, собранные работниками уголовного розыска в Москве, Иванове, Ереване, Оренбурге, протоколы допросов Дмитриевой воссоздали ясную картину Событий, предшествующих преступлениям Ионесяна. Собственный его рассказ явился только дополнением и уточнением...
В школе учился плохо. Но уже тогда хотел от жизни большего, на что мог рассчитывать. Едва закончив школу, решил жить "самостоятельно". Часто менял место работы - ни одна его не устраивала: везде надо было трудиться, стараться, прилагать усилия. А к этому он не привык. Его призывают на службу в армию. От воинской службы он уклоняется. Переезжает с места на место. Кончились его комбинации приговором суда. Правда, приговор был мягким... Вскоре Ионесян попадается на воровстве. И опять суд. Поверив в клятвенные обещания Ионесяна "начать новую жизнь", его осудили условно. Этот урок тоже не пошел впрок. Ионесян тянется к жизни "веселой", с попойками, гульбой, тунеядствует. Кто-то надоумил его:
- Актером бы тебе стать. Очень уж ты мастак спеть, сплясать.
У Ионесяна действительно были некоторые голосовые данные. Но, чтобы развить их, нужны были опять же труд, старание. Нет, это не для него. Он брал другим: самоуверенностью и наглостью.
Непомерный апломб, неуживчивость и вздорность характера делали его нетерпимым в любом коллективе. Он считал, что все вокруг - бездарность и серость, а его, способного, зажимают, не дают хода. На собраниях труппы театра, в который он все-таки попал, Ионесян кричал о том, что надо ценить и лелеять таланты, сыпал мудреными словами, специальными терминами, разглагольствовал о законах вокала и пластики. Не составило большого труда увидеть, что Ионесян просто лентяй и нахал. А вот Алевтине Дмитриевой казалось, что Ионесян во всем прав. Их роднило многое. И неудачи на сцене, и зависть ко всем и ко всему, и необоснованные претензии на особое положение...
Встретились они два года назад. Оренбуржцы были на гастролях в Казани. На вечере - встрече труда и искусства выступал любительский хореографический ансамбль одной из городских школ. Дмитриева - прима-балерина этого ансамбля - имела успех. Оренбуржцы девушку похвалили, кое-кто даже напророчил ей блестящее будущее.
Гости отбыли в Оренбург, забыв об этой встрече. Но не забыла о ней Дмитриева и объявилась в Оренбурге. Думали-рядили, что с ней делать. Решили взять в кордебалет. Пусть учится. Может, получится толк. Но вскоре с огорчением убедились, что это была ошибка: хорошая фигура и стройные ноги - это еще не балет.
Ионесян же усмотрел в общем мнении иное: "игнорирование таланта", "зажим молодых". Склока, которую он давно затеял в театре, разгорелась с новой силой. Он писал кляузы в разные инстанции, выступал на собраниях, грозил руководителям театра "вывести на чистую воду". Дмитриева сделалась для него как бы щитом, прикрываясь которым он выпячивал и защищал себя.
Конфликт разбирали пять или шесть комиссий - районных, областных, республиканских. Вывод, однако, был один: Дмитриева не обладает не только дарованием, но даже минимумом профессиональной подготовки. И второе: Ионесян в театре - явление вредное. Он и творческий театральный коллектив несовместимы. Незадачливого "борца за справедливость" уволили. Тогда он разыграл пошлую комедию: навзрыд плакал перед коллективом, просил восстановить, признавал, что ошибался, обещал быть другим...
Ионесян разжалобил - в который раз! - своих коллег. А когда добился своего, все началось сначала. Скоро весь театр по-настоящему взбунтовался. Ионесян решил уехать из Оренбурга. Кроме событий в театре были к тому и личные причины. Жена давно требовала покончить с кляузами, жить по-людски: "Стыдно в театр показаться из-за твоих дрязг". Не знала она, что Ионесян давно уже решил найти себе спутницу, более для него подходящую.
Он убедил Дмитриеву, что зря они губят свои таланты.
- Кругом одни бездари. Мы тут ничего не добьемся. Надо выходить на другую, широкую дорогу. У меня в Иванове худрук музыкального театра - приятель. Давно зовет. Поедем, Алевтина. Честное слово, стоит. Там и Москва поближе, - уговаривал он.
- Но как же? У меня и денег на дорогу нет.
- Не беспокойся. Все беру на себя. До Москвы хватит, - Ионесян похлопал себя по карману, - а кроме того, вклад есть в сберкассе. И немалый. Двадцать тысяч с лишним. Да в столице две тетки родные живут.
- А как же Дея, твоя жена? - спросила Дмитриева.
- С ней у нас черепки врозь.
Ионесян развернул перед Дмитриевой заманчивую картину их будущих совместных блистательных успехов, ссылался на огромные связи не только в Иванове, но и в Ленинграде, в Киеве и даже в Москве. Совсем по секрету сообщил ей, что он почти закончил музыкальную комедию. И музыка и либретто уже одобрены руководством Союза композиторов. В общем, впереди открывались такие перспективы, что у Дмитриевой захватило дух.
Ночью они были на вокзале. Спешили так, что Ионесян забыл свой паспорт.
В поезде он, однако, помрачнел. Обдумать предстояло многое. Приятель в Иванове был не особенно близким. В Москве таковых вообще не было - один-два шапочных знакомых. Теток в Москве тоже не существовало, как не значилось и денежного вклада в сберегательной кассе. А выдумке о музыкальной комедии он сам теперь удивлялся.
- Ты что, Володя, задумался? - спросила Дмитриева.
- Да вот прикидываю, у какой из тетушек остановиться? Ни ту, ни другую обижать не хочется.
- Тогда, может, поедем к моей родственнице? Она рада будет. Только ей какой-нибудь подарок придется сделать.
- Ну, за этим дело не станет.
Ионесян обрадовался. Он сходил в вагон-ресторан, принес бутылку вина. Ужин получился интимно-торжественный. А Ионесян думал, прикидывал, рассчитывал...
Именно ночью в стремительно мчащемся поезде, в купе, где безмятежно спала Алевтина Дмитриева, созрел у Ионесяна сатанинский план - как доставать деньги в Москве.
Евдокия Коренкова жадно оглядела объемистые чемоданы приезжих и приняла племянницу и ее жениха радушно, отвела им свою комнату, а сама перебралась в соседнюю, проходную. Вечером в узком домашнем кругу состоялся торжественный пир. Ионесян красноречиво рисовал планы: первым делом надо навестить тетушек, они ждут не дождутся, когда племянник почтит их своим визитом и освободит от бремени многих вещей, которые у них хранятся. Дмитриева и Коренкова слушали Ионесяна затаив дыхание. Хозяйка ставила на стол все новые угощения: и заливное, и грибы, и жареную курицу. Она из кожи вон лезла, чтобы угодить гостям, ведь и ей как пить дать перепадет что-нибудь из богатства, которым они скоро будут обладать.
Утром Ионесян ушел рано. Он долго колесил по городу, пока из окна троллейбуса не увидел новые дома. Район был еще не обжитый, а народу сновало много.
"Это удобно, не так заметен чужой человек", - подумал Ионесян и сошел с троллейбуса. Пройдя две остановки, завернул в спортивный магазин. Купил туристский топорик и пошел в глубь Азовской улицы.
В первую квартиру шел с отчаянным страхом. Спазмы перехватывали горло, дрожали руки, когда нажимал кнопку звонка.
Но приветливость людей успокоила его...
В квартиру Коренковой он вернулся неестественно оживленный. По дороге прихватил две бутылки вина, закусок. Опять долго сидели втроем, угощались. Ионесян рассказывал о "тетушке", у которой был, многозначительно подмигивал женщинам:
- Ничего, крепкая старушенция. Кое-что она нам приготовит. Вот съездим в Иваново, и навещу ее опять.
- В Иваново? Мы уже должны уезжать? - удивилась Дмитриева.
- Да, Алевтиночка, съездим на день-два и вернемся. Друг-то мой ждет.
Ионесян, конечно, не сказал, что совсем другие причины вызвали это внезапное решение. Когда он шел из магазина, подростки, толпившиеся во дворе, подозрительно посмотрели на него и стали о чем-то шептаться. Этого было достаточно, чтобы от страха защемило сердце, и он тут же подумал, что надо на несколько дней уехать...
Ни на московских улицах, ни на вокзале, ни в поезде эта пара - прилично одетый мужчина с небольшим чемоданом и его молодая спутница в скромном пальто с меховым воротником - не вызывала никаких подозрений. В вагоне они разговорились с соседкой по купе - пожилой добродушной женщиной Федотовой. Принесли ей чай, угостили московскими конфетами. Рассказали, что они артисты, будут, вероятно, работать в одном из ивановских театров. Попутчице было лестно такое знакомство. Узнав, что супругам на первое время негде остановиться, она радушно пригласила к себе: "Поживите несколько дней у нас, мы с мужем вдвоем, а квартира большая".
Утром Ионесян и Дмитриева направились в театр музыкальной комедии. Знакомый Ионесяна удивился этой встрече, но посмотреть артистическую пару, хоть и не слишком охотно, согласился. Они вместе и порознь пели какие-то куплеты, пританцовывали. Дмитриева попыталась даже продемонстрировать кабриоль, только тут же споткнулась.
Отведя худрука в сторону, Ионесян спросил:
- Ну, как?
Тот, опустив глаза, проговорил:
- Сейчас тороплюсь на репетицию. Заходи завтра, потолкуем...
Но Ионесян уже догадался об ответе. Он проводил Дмитриеву на квартиру и пошел побродить по городу "встретиться кое с кем из знакомых". Бродил он не бесцельно, выискивал - куда направиться, где найти, во что бы то ни стало найти деньги.
Домой вернулся к концу дня. Вернулся, совершив тяжкие злодеяния.
В квартире Федотовой он весело балагурил. Накинул на плечи Дмитриевой пуховый платок. Пытался подарить хозяйке какой-то шарф.
- Шел мимо базара, купил по дешевке, берите.
Та благоразумно отказалась:
- Спасибо, у меня есть все, что нужно.
Ионесян настаивать не стал и бросил шарф в чемодан. С аппетитом обедал, пил водку. Только часто прикрывал рукой глаза, боясь, чтобы хозяйка или сожительница не заметили его состояния. После обеда, отозвав Дмитриеву в прихожую, объяснил ей, что надо немедленно ехать в Москву:
- Вызывают по срочному делу. Сюда вернемся. В театре мы, кажется, понравились.
До ближайшей пригородной станции они шли пешком. В кассу за билетами Ионесян послал Дмитриеву. Сели в разные вагоны. Все это удивляло Дмитриеву, но Ионесян многозначительно объяснил ей:
- Так лучше. У меня, оказывается, есть враги.
Этого "объяснения" было достаточно, чтобы Дмитриева успокоилась.
И вот Ионесян и Дмитриева снова в Москве. Они редко покидали свое пристанище, на улицу почти не выходили, не пользовались метро, автобусом, троллейбусом. Но, когда с московских улиц спадал людской поток, рабочие вставали к станкам, ученые склонялись над приборами, студенты занимали аудитории, Ионесян, глубоко нахлобучив на лоб шапку, обходил один за другим дома, подъезды, прицеливался к одной, другой, третьей квартире.
В один из вечеров он с таинственным видом объяснил Дмитриевой, что ему пришлось прибегнуть к "вынужденной мере" - разделаться с одним из тех, кто его - Ионесяна - неотступно преследовал. Его подруга деловито выстирала в ванне окровавленные перчатки Ионесяна, обмыла туристский топор. Она не могла не догадаться, что Ионесян совершил этим топором убийство, что он не зря прячется от людей. Дмитриева слышала, знала, что в Москве ищут бандита...
Знала это и Коренкова. Увидев выстиранные перчатки, она было подумала, что не все ладно с ее жильцами. Но взяла верх та, прежняя мысль: как бы не прогадать, не просчитаться и побольше выморочить у своих постояльцев барахлишка.
Вот хотя бы эта кофта, что на Дмитриевой. Надо, пожалуй, выпросить. И шарф хорош. А скоро Ионесян обещал привезти поклажу и поценнее. Сегодня вон принес почти новенький телевизор, значит, будет и ей чем поживиться.
Обед был праздничным. Сосед принес аванс в счет уплаты за телевизор, и Коренкова уже два раза ходила в ближайший гастроном то за спиртным, то за закуской. Она умилялась, как любит Алевтину Володя, как балует ее, на руках носит по комнате.
Вечером они провожали Ионесяна. Он уезжал из Москвы на несколько дней. Сначала заедет в какой-то город, кажется, в Шую, что ли, чтобы получить с приятеля долг, а оттуда - в Казань. Там и встретит Алевтину.
План был выработан сообща и продуман в деталях, со всеми предосторожностями.
Прощаясь, Ионесян наставлял женщин:
- Вы только не проговоритесь кому-нибудь, где я. Иначе мне это повредит. А в Казани я тебя, Алевтина, встречу.
Алевтина Дмитриева все уяснила. Что до лжи, то она оказалась еще способнее Ионесяна.
- Вы знали, чем занимается Ионесян?
- Как чем? В Москве он ездил к тетушкам, а в Иванове мы устраивались на работу в театр.
- Почему же вы из Иванова уезжали украдкой, садились на поезд с пригородной станции?
- Володя сказал, что его кто-то преследует.
- Кто мог его преследовать?
- Какие-то его враги.
- А что вы думали о вещах, которые он приносил?
- Но я же говорю вам, что он приносил их от тетушек.
- Это в Москве. А пуховый платок, шарф в Иванове?
- Он их купил по пути домой.
- Но ведь вы знали, что у него почти нет денег?
- У Володи везде друзья. Он мне говорил, чтобы о деньгах я не думала. Я и не думала.
Конечно же, она понимала, каким промыслом занимается сожитель. Если не сразу, не в первые дни пребывания в Москве, то уж в Иванове ей это стало совершенно ясно. Однако Дмитриева спокойно прятала в чемоданы принесенные вещи, и они вместе деловито прикидывали, сколько можно за них выручить. Она считала, что с Ионесяном она может жить весело и беззаботно. Не содрогалась, сидя за столом рядом с убийцей, к ней прикасались его руки, едва отмытые от человеческой крови. Омерзительное чувство вызывала эта женщина.