- Ищите, пока не найдете! - заорал Грязнов. - Бритвой его на кусочки разрежьте, на мелкие кусочки, пока что-нибудь не найдете! Перезвоню сам!
…Наступил вечер. Лохматый поехал на своем лимузине в парк. Быстро темнело. Лохматому стало страшно. Вот то место, где он разговаривал с женщиной. Теперь пятьдесят метров вперед. Вот поляна, где она целовалась со своим любовником. Дует ветер. В парке никого. Вот кусты, из которых высовывался пистолет. Лохматому вдруг действительно почудился в неразличимой темной массе кустов пистолет, направленный на него. Лохматый вздрогнул и быстро пошел к дереву с последней фотографии. Труп! Лежит под деревом, с дороги не видно. Значит, он не ошибся, действительно сегодня утром в парке произошло убийство, Лохматый был его единственным свидетелем, а точнее, его фотоаппарат…
Грязнов смотрел не отрываясь, даже на минуту забыв про таинственного Гвоздя. Вот это да, вот это я понимаю. Ни тебе ищеек, ни судмедэкспертов, ни компьютеров. Просто наблюдательность и профессионализм. И ведь этот Лохматый не сыщик, сыщики стали бы делать глупости, а этот распутал весь клубок без единой ошибки! Впрочем, надо позвонить, узнать, как там Гвоздь.
- У нас ничего, - проскрипела трубка, - больше что-либо делать бессмысленно, мы уже все перепробовали. Мы не знаем, почему он умер. Ну не знаем мы!!!
"Это конец", - почему-то подумал Грязнов. Если бы он сам не видел сегодня Гвоздя и сам сразу же не задался вопросом, почему это тот так чисто и интеллигентно умер, он бы сам полез рыться в его кишках, но он видел сегодня Гвоздя. "Это конец, - снова подумал Грязнов. - Мы уже не знаем, как у нас убивают людей. Здесь МУР, куча высококлассных специалистов; судмедэксперты эти чертовы по волоску все всегда определяли, и на тебе, пас". Грязнов всегда четко представлял себе зло, с которым он сражался по долгу службы. Противник всегда был видимым, ясным, и потому с ним можно было бороться и его побеждать. А сейчас Грязнов чувствовал, что наступает последний, окончательный передел, что добро вообще и МУР в частности бессильны, что ему, Грязнову, остается только ждать, пока и его так кокнут. Быстро, чисто и непонятно. От этого нет защиты. Остается только ждать.
…Лохматый фотограф вернулся домой и обнаружил, что у него кто-то побывал, забрал все фотографии и пленку. Случайно забыли только последний сильно увеличенный и оттого неразборчивый снимок. Теперь действительно можно было усомниться, что это труп. Может, просто какая-то абстрактная картина? Лохматый разозлился и пошел в притон курить наркотики. Всю ночь провалялся под кайфом, а на утро снова пошел в парк. Трупа уже не было. Или, может быть, его просто не было? Может, это все Лохматому привиделось? Не было никаких доказательств. Он ведь даже сам не заметил никакого убийства, там все было тихо, мирно, спокойно. А его пленка заметила. Но ее больше не было. Лохматый стоял со своим бесполезным теперь фотоаппаратом один-одинешенек. Вот и все. "Конец фильма"…
Грязнов, досмотрев до конца, поехал к судмедэкспертам сам. Гвоздь лежал на столе, прикрытый простыней. На большом пальце ноги сиротливо болталась бирка с номером.
- Снотворное, - произнес кто-то у него за спиной. Грязнов вздрогнул и обернулся. Патологоанатом Ханин протянул ему акт судмед- и судхимэкспертиз. - Убойная доза снотворного, которое почти не оставило следов. Но глубокий химический анализ позволил выявить в крови чужеродные химические вещества. Название препарата пока не выяснено.
26
Реддвей поднял Турецкого среди ночи, разрушив наивные представления, что при отсутствии в комнате телефона можно до утра чувствовать себя в полной безопасности.
- Ты у Меркулова уроки брал? - недовольно спросил Турецкий, все еще не желая расставаться с растоптанными иллюзиями.
- Срочное совещание, я думаю, тебе следует присутствовать, возможно, это тебя напрямую касается. - Реддвей был недоволен не менее Турецкого, то ли потому, что его тоже разбудили в неурочное время, то ли по какой другой неизвестной причине.
- Что стряслось?
- Разверзлась грандиозная задница. Может поглотить всех нас целиком. - Он залопотал скороговоркой, густо пересыпая речь заковыристыми американскими ругательствами, и Турецкий перестал что-либо понимать.
- Объясни толком и говори помедленнее, пожалуйста.
- Некогда! Уже начинается.
Очевидно, первые несколько секунд они пропустили: в кабинете Реддвея на спецмониторе уже красовался большой натовский чин. Турецкий поинтересовался, что это за важная птица, но Реддвей сделал ему знак помолчать.
- По нашим сведениям, в ближайшие пять дней Марк О'Донал должен прибыть в Мюнхен с целью приобретения радиоактивных материалов. Их количества достаточно для изготовления атомной бомбы, предположительно даже не одной. Информация об О'Донале и его деятельности в Ирландской республиканской армии вам всем уже разослана, некоторые дополнительные подробности сообщит наш британский коллега из МИ-5 немного позднее. О продавце ничего конкретного не известно. Есть определенные основания предполагать русский след в этом деле. - Выступающий сделал паузу, и кто-то сразу влез с вопросом: - Увязывается ли это дело с недавним падением русского самолета с долларами?
- Улавливаешь? - спросил Реддвей по-русски, обернувшись к Турецкому всей свой тушей. - На нас, вернее, на вас, хотят навесить всех собак, так? И не в последнюю очередь на тебя, мистер Турецкий, лично.
- А кто спрашивал про самолет? - поинтересовался Турецкий, но монитор его перебил:
- Мы будем рассматривать все версии, ваша - одна из возможных, более того - вероятных. Если кто не в курсе, сообщаю: двое русских, подозреваемых во взрыве самолета, убийстве пассажира, убийстве полицейского, два дня назад организовали перестрелку в Гармише, всего в паре десятков километров от места авиакатастрофы и под самым носом у нашего уважаемого мистера Реддвея… Все антитеррористические подразделения Германии, Австрии, Швейцарии, Франции, Бельгии с этого часа переводятся в режим максимальной готовности. Пограничные службы…
Реддвей отвернулся от экрана и уменьшил звук.
- Все, пошло-поехало. Если завели разговор про максимальную готовность - больше ничего интересного не будет. Что скажешь?
Турецкий пожал плечами, на подобных селекторах он ранее не присутствовал и масштабов объявленного аврала в точности не представлял.
- Ладно, занимайся своим делом, - заключил Реддвей, так и не дождавшись ответа, - если все это не есть лажа, пол-Европы поднимется на уши. - И спустя секунду добавил: - И если лажа, все равно поднимется…
После пресс-конференции в Мюнхене, на которой были обнародованы причины катастрофы грузопассажирского самолета российской авиакомпании "Глобус", Турецкий решил навестить российское торгпредство.
На брифинге выяснилось, что победила точка зрения русских экспертов: причиной катастрофы явилось срабатывание взрывного устройства малой мощности, приведшее к выходу из строя хвостового оперения, действия же экипажа были признаны верными и абсолютно профессиональными. По идее Турецкому следовало бы заняться выяснением того, кто, как и зачем пронес на борт самолета бомбу. Но на этот счет у него уже была версия, которую, к сожалению, нельзя было ни доказать, ни опровергнуть, пока не поймана сладкая парочка соотечественников, предположительно покинувшая самолет минуты за три до взрыва.
И пока немецкая и австрийская полиции занимались их поиском, он хотел "прояснить" Снегиря.
Торгпред Шубин обладал типичной внешностью преуспевающего капиталиста: моложавый, высокий, широкоплечий, в меру накачанный, с широким открытым лицом, ослепительной голливудской улыбкой и крепким рукопожатием.
Турецкий мог бы поклясться, что его приходу Шубин обрадовался - вел он себя абсолютно непринужденно, все время болтал, шутил, потащил в свой кабинет, усадил в необъятное кресло, предложил выпить, вручил пригласительный билет на какую-то выставку, сам уселся напротив и, уставившись на Турецкого, как на заезжую знаменитость, спросил:
- Как в Москве?
- Слякоть, - осторожно ответил Турецкий, несколько обескураженный таким натиском.
- Замечательно, люблю слякоть, - отозвался Шубин и умолк, ожидая дальнейших подробностей.
- Темные улицы, проституция, наркомания, рэкет, разоренные гнезда любви.
- Здорово! - восхищенно воскликнул Шубин. - А хотите партию в гольф?
- Что, прямо сейчас?
- А зачем откладывать?
- Хотелось бы для начала прояснить пару вопросов.
- Хоть дюжину, но это можно делать и на лужайке. Вы знаете, что девяносто процентов всех торговых сделок заключаются за уютным столиком в ресторане или на партии в гольф или сквош. Кстати, может, вы сквош предпочитаете? Устроим. Причем прямо здесь, не выходя из здания.
- Меня не интересуют торговые сделки. - Турецкий с трудом сдерживал коммивояжерский напор собеседника.
- Я весь - внимание, - нехотя успокоился Шубин.
- Меня интересует Снегирь, - стараясь завернуть беседу в официальное русло, сказал Турецкий.
- Пригласить?
- Попозже, расскажите, чем он вообще занимается.
- Работает.
- И давно?
- Не очень.
- А до того кто работал на его месте?
- Снегирь.
- Ага. Тоже Снегирь. Но… другой? - Турецкий предположил, что со стороны их диалог выглядит форменным абсурдом.
- Очевидно, однофамилец.
- А что-нибудь поконкретнее о круге ого обязанностей?
- Не вникал.
- То есть?
- Он исполняет конкретные распоряжения из кабмина и к моей епархии не относится. А вообще поговорите с ним лично.
Шубин пружинистым шагом спортсмена покинул кабинет и через две минуты вернулся с хмурым худощавым субъектом, который Турецкому с первого взгляда не понравился, хотя членораздельно объяснить почему он бы, наверное, не смог. Возможно, потому, что в отличие от Шубина Снегирь его визиту совсем не обрадовался.
- Жду вас в машине. О клюшках я уже позаботился, - сообщил торгпред и удалился, что-то насвистывая.
Снегирь присел к столу и вопросительно уставился на Турецкого.
- Мы, кажется, почти знакомы, - начал "важняк", - но по телефону вы мне так и не назвали своего имени-отчества…
Снегирь молчал и вяло скользил по стенам кабинета рассеянным взглядом из-под сросшихся над переносицей темных бровей. Он явно не был взволнован, его не застали врасплох и не поймали на горячем. Никаких эмоций на лице, никаких лишних движений.
- Так как мне вас называть? - вынужден был продолжить Турецкий.
- Снегирь. - Голос был несомненно тот же, что и по телефону.
Турецкий вздохнул: поразительная способность снегирей размножаться его уже утомляла. И он с ужасом ждал, что этот может оказаться не вторым, а третьим, если по телефону с ним разговаривал второй.
- Хорошо. Давайте без предисловий. У Генеральной прокуратуры России и у меня лично возник к вам один скромный, но закономерный вопрос: каким образом на вашем счете в Дойчебанке оказались двадцать три миллиона долларов?
Снегирь отвечать не торопился, он медленно забросил ногу на ногу, откинулся в кресле и только потом, сфокусировавшись на Турецком, негромко, вежливо и даже как бы извиняясь сообщил:
- Я не уполномочен отвечать на какие-либо вопросы, касающиеся данного счета.
- Но счет открыт на ваше имя? - продолжал наседать Турецкий.
- Да.
- Или на имя того Снегиря, который - Невзоров?
Снегирь молчал.
- Может, просто после его смерти вы унаследовали родовое имя, должность и счет в банке? Я занимался расследованием его убийства и не встречал никакого завещания. Объясните мне, как получилось, что вы заняли его место?
- Повторяю, я не уполномочен отвечать на ваши вопросы.
- А кто делегирует ваши полномочия?
- Непосредственное начальство.
- Где? В кабмине, внешторге, ФСБ? Назовите мне фамилии и конкретные должности.
Снегирь молчал, но не как партизан - ожесточенно и с вызовом, он молчал снисходительно, и это бесило больше всего. "За кого он меня принимает, - мысленно возмущался Турецкий, - за шавку подзаборную? Полает-полает, хвост подожмет - и деру?! Не на того нарвался".
- У меня есть все основания для вашего задержания и подробного выяснения вашей финансовой и прочей деятельности. Вы мне сейчас же подробно все излагаете, или я испрашиваю у генерального прокурора санкцию на ваш арест. - Турецкий поставил ультиматум, ожидая, произведет ли он желаемый эффект.
Желаемого - не произвел. Снегирь не испугался и даже не проникся всей серьезностью угрозы. Или он невинен как младенец, или за ним стоит целая армия больших людей с волосатыми руками. Но какой-то эффект все же был достигнут - Снегирь, видимо, решил прекратить хотя бы на время этот разговор и после девяностотрехсекундной паузы (Турецкий специально следил по часам) выдал:
- Обратитесь в ФСБ к Иванову.
В гольф Турецкому поиграть не удалось, хотя у крыльца торгпредства его ждал Шубин в красном "порше" с откидным верхом и двумя комплектами клюшек на заднем сиденье. Но по сотовому телефону позвонил Реддвей и сказал, что через два часа начинается координационное совещание, на котором он будет инструктировать группы для слежения за "русской парой", и присутствие Турецкого крайне желательно, а ведь нужно было еще вернуться в Гармиш.
За рулем Турецкий еще раз прокрутил в уме свою беседу со Снегирем. Мог ли он распотрошить его сразу на месте? И получалось, что не мог.
Нехорошо, конечно, вышло, нескладно. Теперь придется снова напрягать Костю. А ведь его, Турецкого, от дела об убийстве Невзорова давно и официально отстранили.
Опасаясь справедливого втыка от Меркулова, Турецкий вначале переслал ему факсом докладную записку, в которой подробно изложил свои соображения по поводу объединения двух дел в общее производство и, выждав некоторое время, чтобы Костя успел все прочесть и осмыслить, позвонил в Москву.
- Что ты там опять напортачил? - спросил Костя вместо приветствия.
- А что, уже волна пошла? - вопросом на вопрос ответил Турецкий.
- Нет, но штормовое предупреждение уже объявили, - усталым голосом сострил Меркулов.
Турецкий сжато изложил суть и конкретные результаты своей беседы со Снегирем.
- Выручи, провентилируй вопрос с Ивановым. Тут, понимаешь, как бы и небольшие деньги по сравнению, конечно, с упавшим миллиардом, подумаешь, двадцать три миллиона баксов, но прояснить их источник все равно необходимо. Главное, опять фигурирует Фроловский - если не прямо, то косвенно…
- Может, тебе еще и ключ от квартиры, где деньги лежат? - возмутился Меркулов, но опять же как-то неактивно и устало. Турецкий отчетливо представил, как он сидит сейчас там, в Москве, и, прижимая щекой трубку к плечу, правой рукой массирует грудину. Но при этом уже наверняка думает, на какой козе подъезжать к Иванову. - Ладно, что с самолетом?
- Готовлю подробный отчет.
Турецкий вернулся из Мюнхена всего минут на десять позже Реддвея и как раз угодил к началу очередного совещания. Реддвей сидел мрачнее тучи, таким он его раньше не видел ни разу. "Да, каша заварилась, видать, из ряда вон", - подумал Турецкий. Если эти долбанные ирландские террористы действительно заполучат атомную бомбу и пожелают устроить где-нибудь в Лондоне, на Даунинг-стрит, 10, второй Чернобыль или вторую Хиросиму… Тем более если окажется, что ядерный заряд сперли где-нибудь в России, а продали бомбу террористам двое его, Турецкого, "питомцев"… Остается надеяться, что все это "yest laga", по выражению старины Реддвея, иначе неудобно будет смотреть в лицо потомкам.
- Что вы можете сказать об этих людях, отталкиваясь от их фотографий и установленных фактов: самолет, убийство полицейского, перестрелка в пивной? - спросил Реддвей, обводя собравшихся сумрачным взглядом. На Турецком он задержался, давая понять, чтобы тот помалкивал.
Информация про атомную бомбу, очевидно, конфиденциальна и до сведения рядовых сотрудников не доводилась - так расценил его взгляд Турецкий. Что им в таком случае сообщили? Как они будут ловить этого О'Донала?
На экране проектора появилась "русская пара".
- Эти наши новые друзья из России, судя по снимкам, явно не шишки, но и, как говорят в таких случаях в русских тюрьмах, не "шестерки", - ответила девушка, сидевшая рядом с Турецким, кажется, Ванесса или Несси. По другую сторону от нее размещался Билл, парень выглядел так, словно попал в "Пятый уровень" прямо со съемок последнего голливудского боевика "Костоломы в атаке", - та самая парочка, которая вела его из Мюнхена в Гармиш в день прилета.
Реддвей помедлил и смачно повторил по-русски с громовым "р":
- "Шестерррки". Кто такие "шестерки", Билл?
- Я думаю, шеф, это обозначение карты самого малого достоинства в излюбленной русской карточной игре "подкидной дурак".
- Вы, Билл, являетесь воплощением классической русской поговорки "горе от ума", - пророкотал Реддвей. - Вы эрудированы и начитаны не меньше других сотрудников, но ваша память напоминает захламленный чердак. Вам стоит побегать сейчас немного с пистолетом, и желательно на свежем воздухе. Пусть ответит Ванесса!
Билл, раскрасневшись, сел, Ванесса встала, и ее соблазнительная задница, затянутая в черные брючки, оказалась как раз на уровне его глаз. Турецкий видел, как он поедает ее ревниво-завистливым взглядом. "Черт знает о чем думают", - проворчал он себе под нос.
- "Шестеркой" на так называемой блатной фене в среде русских уголовников, а также в среде работников милиции, прокуратуры и спецслужб называют мелких бандитов-одиночек, а также низовых членов мафиозных группировок, которым достается самая грязная и низкооплачиваемая работа.
- Молодец, Ванесса, - кивнул Реддвей. - А теперь скажите мне: почему эти двое (Реддвей кивнул на экран проектора) не являются ни руководителями мафии, ни "шестерками"?
- Шеф, здесь тоже все ясно, - уверенно начала Ванесса, - по старой традиции, оставшейся еще с советских времен, поездка за границу является для русских одной из высших наград и привилегией, которой по-прежнему пользуются в основном высшие классы. "Шестерка" остался бы дома присматривать за квартирой хозяина или за его собакой. А руководители мафии сейчас люди в основном с хорошим образованием или бывшие работники бывших партийно-хозяйственных структур высшего и среднего звена. Образование накладывает определенный отпечаток на лицо, чего на этих фотографиях мы не видим. Остается еще вариант бывшего советского начальника. Но он тоже отпадает - советские начальники поголовно к 35 годам обзаводятся брюшком, а к 40 - пузом. Из этих двоих, как мы видим, один плотный, но не толстый, по крайней мере, он хорошо владеет своим телом, раз сумел выжить в противостоянии с превосходящим числом противника. Стало быть, перед нами мафиози среднего звена. Они уже не моют хозяйские машины, но еще не переводят деньги в западные банки. Скорее всего, это профессиональные киллеры, которые прошли подготовку в КГБ, возможно, участвовали в региональных конфликтах и имеют собственные амбиции. Как говорят русские, плох тот солдат, который не мечтает стать трехзвездным генералом.
Последнюю фразу Ванесса произнесла по-русски, зная, по-видимому, чем можно порадовать своего шефа. Реддвей действительно слегка улыбнулся.