В сопровождении Софронова Крумс вышел и через несколько минут вернулся. Софронов положил перед Турецким револьвер. Турецкий внимательно его осмотрел, заглянул в ствол. Оружие было вычищено, но в барабане три гнезда были пустые, и от кольта исходил очень слабый, но все же уловимый запах гари. Турецкий уже не сомневался, что именно из него был убит Барсуков. Но как кольт попал к Гарику и каким образом он снова оказался у Крумса? Турецкий вспомнил рассказ официантки о том, что к моменту закрытия ресторана за столиком оставались только двое: смуглый и низенький. А высокого, Ряжских, не было. Он, очевидно, и вернул оружие Крумсу. Значит, они не только попытались создать себе алиби, рассчитывая, что исчезновения Петракова и Гарика из ресторана никто не заметит, но и сразу же избавились от кольта.
- Вы знаете, что в ночь с субботы на воскресенье был убит Барсуков?
- Так. Знаю.
- Об этом вам рассказал коммерческий директор, когда привез литий?
- Так, да.
- Вы отдавали свой кольт Тугаеву?
- Я не знаю, кто есть Тугаев.
- Его зовут Гарик.
- Гарик - да, знаю. Отдавал. Они сказали: нужен, на всякий случай. Они знали, что у меня есть кольт. Я не знаю откуда.
Откуда - это Турецкий знал. Кто-то из них - Гарик, Ряжский или Петраков - звонил в отдел регистрации огнестрельного оружия. И тоже представился: из прокуратуры.
- Зачем вы отдали кольт? Вам угрожали?
- Они бы меня убили.
- Они угрожали убить вас?
- Нет, так не говорили: убьют. Но я знал, что убьют.
- Вы не побоялись сказать человеку Барсукова "нет", а здесь испугались?
- Да, так. Это очень опасные люди. Они есть беспредел. Такие люди пишут слово "мораль" через "а" и без мягкого знака.
"Насчет морали я бы на твоем месте не очень распространялся", - подумал Турецкий.
- Они вернули кольт ночью, поздно, - продолжал Крумс. - Привез высокий. Было половина второго ночи. Сказал, что не понадобился.
- Но вы догадались, что понадобился?
Крумс кивнул:
- Да.
- Антонас Ромуальдович, только этого вам и не хватало! Из вашего кольта убили Барсукова. Баллистическая экспертиза докажет это без всякого труда. И если бы мы не знали настоящего убийцу, вам нелегко было бы отделаться еще и от этого обвинения! Минутку! - остановил себя Турецкий. - Как они могли вас убить? Порвалась бы связь с заводом.
- Нет, - возразил Крумс. - Они уже знали фамилию коммерческого директора.
- Кто им ее назвал?
Крумс сказал:
- Я.
- Так. Это становится очень интересным, - констатировал Турецкий. - Давайте отмотаем пленку немного назад. Как на вас вышел покупатель лития? Когда это было? При каких обстоятельствах?
- Это было примерно шесть лет назад. На завод приехал из Риги один человек. Он покупал немного серебра для фирмы "Каххар". Что это за фирма, не знаю. Я потом стал понимать, что немного серебра - только предлог. Попасть на завод. Ему нужно было не серебро. Мы познакомились. Я был рад человеку с моей родины. Я пригласил его домой, в гости. Потом он пригласил меня в ресторан. Мы говорили по-латышски. Он сказал, что у меня сибирский акцент. Я сказал, что у него тоже акцент.
- Какой? - спросил Турецкий.
- Не знаю. Польский. Может, нет. Немецкий. Не могу точно сказать. Он был не похож на латыша. Высокий, темный. Так.
- Его звали Гунар?
- Вы знаете и про Гунара?
- Да. Но сейчас нам хотелось бы послушать вас. Что он вам предложил?
- Предложил, да. Он сказал, мы были в ресторане, есть человек, которому нужен литий. Я сказал: это очень трудно. Он сказал, этот человек готов платить за небольшую партию триста тысяч долларов. Это были хорошие деньги. Очень, да. Я сказал, что поговорю с кем надо. Я поговорил с коммерческим директором. Он пошел к Барсукову. Пришел, сказал: сделаем. Смогли сделать только через две недели. Столько лития нельзя было взять сразу. Гунар ждал. Деньги у него были с собой. Месяца через четыре он позвонил из Риги. Примерно, да. Спросил, когда ему можно приехать. Я сказал: через две недели. Он приехал. Так.
- За грузом приезжал только Гунар?
- Нет. Потом стал приезжать другой. Молодой, в красивых очках.
- Кириллов?
- Так Потом снова приехал Гунар, привез Гарика. Сказал: теперь будете работать с ним.
- Когда это было? - спросил Турецкий.
- Около пяти лет назад. Латвия стала независимой. Уже была граница.
- Как передавали груз и получали деньги?
- Груз привозили ко мне домой.
- Коммерческий директор?
- Да. Потом ко мне приходил человек от Гарика. Смотрел груз, отдавал деньги. Потом я отвозил груз в аэропорт. Он следил. Потом он сообщал в Москву, какой рейс нужно встречать. Так.
- Кому вы передавали деньги?
- Коммерческому директору. Ему домой.
- Сколько вы получали за каждую партию?
- Три процента.
- И только-то? - удивился Турецкий.
- Когда меня уволили, я сказал: пять.
- И Барсуков согласился?
- Так. Он не знал моих связей. Тогда ко мне пришел начальник охраны.
- Как распределялись остальные деньги?
- Точно не знаю. Думаю, больше половины брал Барсуков. Много больше. Коммерческий директор пожаловался однажды: ненасытный, как крокодил. Да.
"Не слабо! - подумал Турецкий. - Да еще платина, золото. "Гранд-чероки" - копейки. Мог вполне покупать "роллс-ройсы" и менять их раз в три месяца!"
- Саша, время, - напомнил Софронов.
- Сейчас заканчиваем, - кивнул Турецкий и вновь обратился к Крумсу. - В субботу после двух к вам приехал Гарик со своими людьми. О чем они с вами говорили?
- Сначала я помню плохо. Расспрашивали про завод: кто, что. Я был очень потревожен. Я был уверен, меня убьют. Я так чувствовал, да. Смерть - вот, тут. Потом они перераздумали. Я тоже чувствовал. Спрашивали очень подробно. Как вы. Спросили, есть ли у меня надежные люди. Я сказал: нужно подумать. Гарик спросил: не хочу я вернуться на завод? Я сказал: нет свободного места. Он спросил: а если будет? Я сказал: Барсуков меня не примет. Никогда, так. Гарик сказал: а если мы его уговорим? Я сказал: если уговорите, почему нет?
- И они его уговорили. Что было дальше?
- Они попросили показать им "Четверку". Посмотрели завод, снаружи. Посмотрели генеральский поселок, долго, да. Где живет Барсуков, где его гараж, какая машина. В это время Барсуков вышел из дома и уехал. Я сказал: в баню поехал. Это все знали. Вернется часов в двенадцать. Они переглянулись. Я это заметил, так.
- Ну-ну? - поторопил Турецкий.
- Потом приехали ко мне домой, они взяли кольт и уехали. Потом, ночью, высокий привез кольт. Да, все.
20.15.
- Антонас Ромуальдович, вы должны написать заявление на имя генерального прокурора о явке с повинной. И подробно изложить то, о чем нам рассказали. И еще. Вы должны помочь нам. Это и будет то, что называется активным содействием в раскрытии преступления.
- Что я должен сделать? - спросил Крумс.
- Когда приедут Гарик и его люди, вы должны встретить их как ни в чем не бывало. Сможете?
- Я постараюсь. Очень.
- Где вы их принимали?
- Здесь.
- Сюда и проводите. Попросите показать деньги, пересчитаете их.
- Я всегда считаю, да. Только не все - по пачкам.
- Так же сделаете и сегодня. Они захотят увидеть груз. Где он у вас?
- В прихожей. В стенном шкафу.
- Отлично. Вы скажете: сейчас принесу. И выйдете в прихожую. Все. Остальное мы сделаем сами. Вы хорошо поняли?
- Так. Я понял все хорошо.
- Главное - не волнуйтесь. И ничего не бойтесь. Дом будет оцеплен, оружия у них нет, а мы будем рядом.
Через час подготовка к операции была закончена. Прокурорский "уазик", милицейский фургон с забранными решетками окнами и "Жигули", на которых приехали вызванные Мошкиным три опытных оперативника, загнали в глухой переулок. Два оперативника укрылись за углом дома - чтобы сразу блокировать входную дверь. Софронов, Мошкин и третий оперативник нашли удобное место за дверями, ведущими в холл первого этажа, а Косенкова загнали на второй этаж и велели не высовываться до конца операции.
- Стрелять - только в случае крайней необходимости! - предупредил Турецкий. - Они нужны нам живыми.
Для себя он облюбовал гостевую комнату. Он не намеревался принимать участие в аресте, это было дело оперативников. А уж ввязываться в перестрелку, если бы она вдруг возникла, и вовсе не имел права, в этом случае из следователя он превращался в свидетеля и отстранялся от дела. Даже присутствие его в гостевой комнате, из которой хорошо было слышно все, что будет происходить на веранде, было нарушением правил. "Но, в конце концов, вся наша жизнь - сплошное нарушение правил", - нашел себе оправдание Турецкий и плотно прикрыл за собой дверь гостевой комнаты.
Дом затих. Лишь долго не могла успокоиться овчарка, чуявшая присутствие во дворе чужих людей. Наконец и она унялась.
21.50.
К дому Крумса подъехала машина. Хлопнули дверцы. Машина уехала.
Звонок.
Взвилась на цепи и захрипела в яростном лае собака. Крумс спустился с крыльца и открыл калитку.
Притаившийся за дверью комнаты для гостей Турецкий услышал, как стукнула дверь, ведущая из прихожей на веранду. Обширное пространство веранды, до этой минуты безмолвное, заполнилось шумом от присутствия в нем нескольких человек: шаги, поскрипывание половиц, стук передвигаемых стульев.
- Как самочувствие, дорогой? - весело спросил Гарик - Что-то вид у тебя неважный. В чем дело, Антон Романович?
- Немножко сердце, - услышал Турецкий ответ Крумса. - Бывает. Так. К перемене погоды.
- Какое сердце? Не может сейчас быть никакого сердца! У нас такие дела, а ты говоришь - сердце!
- Это не есть очень серьезно.
- А вот это хорошо, - одобрил Гарик. - Не есть серьезно - так, Антон Романович, есть правильно…
Говоря это, Гарик пересек веранду и открыл дверь комнаты для гостей. Турецкий отступил вглубь и вжался спиной в стену за шкафом.
Не заметив ничего подозрительного, Гарик закрыл дверь и вернулся к столу.
- Груз у тебя?
- Так, - подтвердил Крумс. - Сначала - деньги.
- Деньги так деньги, - согласился Гарик. - Выкладываем, ребята.
"Так и есть - рассовали по карманам", - отметил Турецкий.
- Считай, дорогой, - предложил Гарик. - Пачки можешь не проверять. По пять косарей - банковская упаковка.
Некоторое время на веранде было тихо, потом Гарик спросил:
- Все в порядке?
- Так, - подтвердил Крумс.
- Теперь - груз.
- Сейчас принесу.
Крумс вышел в прихожую и прикрыл за собой дверь. А когда она снова открылась, на пороге стоял, скрестив на груди руки и прислонясь плечом к дверному косяку, Олег Софронов.
- Ну что, дорогой? - словно бы доброжелательно спросил он у Гарика. - В огурцах ты понимаешь, в помидорах понимаешь. Так ты и в литии, оказывается, немножко понимаешь?
Он вскинул "Макарова".
- Стоять! Ни с места! Вы арестованы!
Не опуская оружия, он отступил в сторону. Его место в дверях тотчас же занял Мошкин. В руках у него был "ТТ".
- Не двигаться! Руки за голову!
Никто и не рассчитывал, что эта троица сдастся без сопротивления. Но то, что произошло, оказалось для участников операции полной неожиданностью. Вместо того чтобы рвануться к двери, Гарик рысью взлетел над столом, оттолкнулся от столешницы и, уже в воздухе развернувшись, вышиб спиной двойную раму веранды и вывалился во двор. Услышав звон стекла, Турецкий выскочил из гостевой комнаты и метнулся следом. В тот же миг Петраков отработанным ударом ногой в грудь выбил Мошкина из дверей и прорвался в прихожую, но тут был перехвачен оперативниками и через считанные секунды лежал лицом в пол, с заломленными за спину руками.
Лишь высокий, Ряжских, оцепеневший от неожиданности, покорно дал надеть на себя наручники.
Между тем Гарик перемахнул через двухметровый забор, разделявший дворы. Турецкому удалось одолеть преграду лишь со второй попытки. Он увидел, как Гарик взмыл над вторым забором, таким же двухметровым, и понял: тут его не достать. Он ринулся на улицу. Но калитка была заперта. Пока Турецкий возился с засовами, Гарик, выскочив на Речную уже из третьего двора, успел отбежать метров на пятьдесят, и расстояние между ним и Турецким быстро увеличивалось.
"Уходит! - с отчаянием подумал Турецкий. - Уходит!.."
И тут прозвучал выстрел.
Стрелял Косенков. Скатившись при первых звуках команд с лестницы, он заглянул на веранду, увидел зияющую дыру в раме и устремился на улицу, в огиб ошалело сидящего на полу Мошкина, перепуганного Крумса и копошащихся над Петраковым оперативников.
Фигура Гарика была отчетливо видна на фоне ярко освещенного универсама, возле которого стояло несколько машин припозднившихся покупателей. Не раздумывая, Косенков плюхнулся на схваченную вечерним морозцем землю, поставил локти в упор, как на учебных стрельбах, поймал на мушку Гарика и, задержав дыхание, плавно нажал на спуск.
Выстрел взбеленил всех собак в округе.
У Гарика словно бы подломилась нога. Он с размаху рухнул на асфальт, но тотчас вскочил и побежал дальше, сильно прихрамывая.
"Теперь не уйдешь! - подумал Турецкий и поддал сколько было мочи, чувствуя, что у него вот-вот выскочит из груди сердце. "Курить надо меньше! - обругал он себя. - И пить тоже!.. Все равно не уйдешь!"
Но на этот раз удача была на стороне Гарика. Она явилась ему в виде водителя красного 41-го "Москвича", который завел двигатель, но не спешил отъехать: высунувшись из машины, вглядывался в темный коридор улицы, пытаясь понять, что там происходит.
Поравнявшись с "Москвичом", Гарик рывком вышвырнул водителя на асфальт, вскочил на его место и дал полный газ. Машина быстро ушла от универсама и, взвизгнув колесами, скрылась за поворотом.
Турецкий рванул обратно. Добежав, из последних сил, до милицейского "жигуленка", приказал:
- Передать дежурному по городу: немедленно перехватить красный "Москвич" сорок первой модели. За рулем - преступник. Фамилия - Тугаев. Приметы: тридцать лет, смуглый, в джинсах, в черной кожаной куртке, ранен в правую ногу. Номер машины не разглядели. Перекрыть все выезды из города, сообщить на вокзал и в аэропорт!
Только тут он позволил себе перевести дух.
Возле калитки Крумса стояли Софронов, Мошкин и Косенков и оживленно, с не схлынувшим еще возбуждением, обсуждали случившееся.
- Все-таки ушел! - сообщил Софронов Турецкому, будто Турецкий этого не знал.
- Ничего, далеко не уйдет. Ну что, Иван Степанович, оплошал маленько? - спросил Турецкий, выслушав рассказ о том, что произошло в доме в его отсутствие.
- Дак кто ж думал! - смущенно отозвался Мошкин. - Прыгучий, гад. Как блоха!
- В другой раз будешь думать.
- Дак уж точно - буду.
- А как я его? - спросил Косенков. Его прямо распирало от гордости. - Я же говорил, у меня из положения "лежа" лучше всего выходит!
- "Лучше всего"! - передразнил Турецкий. - Если не считать того, что был приказ не стрелять.
- А я не знал. Вы же отправили меня наверх.
- А то, что ты теперь не следователь, а свидетель - об этом ты не подумал? - хмуро спросил Турецкий. - Я обязан отстранить тебя от дела.
- Ну и отстраняйте! - буркнул Косенков. - По крайней мере, у нас есть теперь шанс, что он не уйдет.
- Пошли в дом! - кивнул Турецкий.
На веранде их ожидали немного пришедший в себя Крумс и оперативники. На полу, у стены, сидели Ряжских и Петраков, скованные наручниками.
Турецкий кивнул оперативникам:
- Этих - в следственный изолятор. Иван Степанович, поезжай с ними. Оформишь арест. Завтра допросим.
- В чем нас обвиняют? - спросил Ряжских.
- В соучастии в убийстве генерального директора АОЗТ "Кедр" Барсукова.
- Я не имею к этому никакого отношения! - запротестовал Ряжских.
- Разберемся, - пообещал Турецкий.
- Меня вы тоже арестуете? - спросил Крумс, когда арестованных увели.
Турецкий подумал и сказал:
- Нет.
- Будете проводить обыск?
- Нет.
Софронов и Косенков с недоумением на него посмотрели.
- Антонас Ромуальдович, побудьте немного на кухне, - обернулся Турецкий к Крумсу. - Нам нужно с товарищами кое-что обсудить.
- Да, конечно, - закивал Крумс и вышел.
- Мы в самом деле не будем его брать? - переспросил Софронов.
- В самом деле.
- И обыскивать не будем?
- Не будем.
- Но он может скрыться, - предупредил Софронов.
- Да куда он скроется!
- Может перепрятать валюту, - сказал Косенков. - Переправит с женой к какому-нибудь дальнему родственнику в Черемхово - ищи!
- Не исключено, - согласился Турецкий. - Но нам придется на это пойти.
Он объяснил: Крумс - мелкая рыбешка, а нужен - завод. Там - акулы. Даже если Крумс припомнит отдельные эпизоды хищения платины и золота, подтвердить его показания другими уликами будет невозможно. Их нужно брать с поличным. А для этого Крумс должен вернуться на завод и отслеживать всю неучтенку. У начальника отдела сбыта есть такая возможность. Когда наберется достаточно фактов, можно будет проводить аресты и обыски. Обыскивать сейчас дом Крумса - значит, вызывать понятых. Старый город - почти деревня, ничего не скроешь. Могут пойти слухи и дойти до "Четверки".
- А это нам совершенно не нужно, - заключил Турецкий.
- Значит, нужно будет отдать и это? - кивнул Косенков на пачки долларов, рассыпанные по столу.
- Да. Он должен передать их коммерческому директору - так, как делал всегда. Мы перепишем номера купюр. И если найдем при обыске - от такой улики не отопрешься.
- А если они успеют потратить? - спросил Косенков.
- Не успеют. Что-то да останется. Интересно, как ты сумеешь потратить сотню тысяч баксов за полтора-два месяца?
- А если вывезут за границу?
- А вот за этим мы будем следить.
- Ты уверен, что Крумс будет на нас работать? - поинтересовался Софронов.
Турецкий кивнул:
- Да. У него нет выбора.
Пригласили Крумса. Выслушав Турецкого, он, не раздумывая, согласился на все условия.
- Вот мы к чему-то и пришли, - констатировал Турецкий. - А теперь - к делу.
Переписывать номера трех тысяч стодолларовых купюр закончили уже за полночь. Каждые полчаса Турецкий подходил к телефону и звонил оперативному дежурному.
Следов Гарика не обнаруживалось.
"Никуда не уйдет!" - убеждал себя Турецкий.