- Что случилось?
- Я хотел бы убедиться, что задержанный в состоянии присутствовать на заседании суда.
- Чтобы установить это, потребуется много времени.
- Я имею в виду, может ли он выдержать пять минут на скамье подсудимых.
- Да ведь очевидно же… - начал инспектор и замолк под взглядом Роджера.
Врач проверил пульс "Джона Смита", прослушал стетоскопом его грудную клетку, исследовал офтальмоскопом глазное дно и сложил свои инструменты.
- Ни пять, ни десять минут на скамье подсудимых не причинят ему никакого вреда, - произнес он с глуповатой уверенностью.
- Любой бы сказал, что он устроил тут спектакль, - одним махом выдохнул инспектор.
Роджер пристально посмотрел на парня, и тот ответил ему сердитым взглядом.
Через двадцать минут он поднялся по ступенькам на скамью подсудимых, позади - охранник, рядом - полисмен. Ложа для прессы была заполнена, в воздухе висело напряжение, хотя в зале для публики находилось не более десятка человек. Один из инспекторов полиции томился во время предварительного допроса, нетерпеливо ожидая процедуры принесения присяги. Пожилой судья с волосами песочного цвета казался странно съежившимся на фоне обшитой темными панелями стены.
- Его имя?
- Называет себя Джоном Смитом, - доложил собравшимся секретарь суда.
- Хм-м. Кажется, я где-то слышал это имя, - раздалось несколько приглушенных смешков. - Может ли Джон Смит что-то сказать по поводу обвинения в оскорблении действием?
- Нет, ваша честь.
Парень безучастно смотрел вниз на медную перекладину перед собой.
- Обстоятельства ареста, пожалуйста, - сказал судья.
Молодой констебль принес присягу и официальным языком изложил обстоятельства ареста по обвинению в нанесении телесных повреждений, и, когда он говорил, Роджер заметил, как задержанный осматривается вокруг из-под опушенных ресниц. Свидетель отступил назад, и его место занял инспектор.
- … и если ваша честь не будет возражать, мы бы хотели вернуть арестованного под стражу, чтобы закончить расследование. Мы надеемся…
- Хорошо, - судья сурово посмотрел на юношу. - Вы, Джон Смит, арестованы сроком на восемь дней, а по истечении этого времени, я советую вам…
- Держи его! - крикнул Роджер.
Схватившись за перекладину, парень внезапно перепрыгнул через загородку, отделяющую скамью подсудимых от зала. Легко увернувшись от охранника, пытавшегося его схватить, он со всего маху налетел на остолбеневшего полицейского и ринулся к судье.
Во время последовавшей за этим короткой, но жаркой потасовки судья с достойным уважения спокойствием сидел и ждал, пока арестованного не скрутили в двух-трех футах от него.
- Постановляю: за время задержания провести медицинское обследование обвиняемого, - произнес он. - Отпустите его, пожалуйста.
Циничный инспектор уголовного розыска промямлил неверным голосом:
- Вы ожидали чего-нибудь в этом роде, сэр, да?
- Почти ждал, - сказал Роджер. - Нам не следует рисковать. Если задержанный склонен к насилию - потому ли, что не может сдержаться, потому ли, что разыгрывает спектакль, - нужно немедленно звать врача.
- Вы думаете, сэр, он и правда больной?
- Если он не болен, то я хочу знать, почему он разыгрывает из себя помешанного, - ответил Роджер.
- Может, просто "для понта", - предположил инспектор с мрачным видом.
- Скорее всего, он страшно перепуган. Хотелось бы знать, почему, - сказал Роджер и подумал: "Для понта… понт?… понт?"
Роджер ехал в Уимблдон через Хэммерсмит, мимо грязных, закопченных магазинчиков и низких домов, стоящих вдоль Фулемского шоссе, по широченному мосту через Темзу, с обеих сторон которого видна была блестящая гладь реки; две четырехвесельные лодки стартовали в этот момент с того самого места, с которого ежегодно начинаются оксфордские и кембриджские лодочные гонки, и несколько десятков человек стояли под солнцем, растянувшись вдоль трассы. Где-то здесь, неподалеку, должен быть магазин Элберта Янга. Роджер не знал, где именно. Он сидел на заднем сиденье машины. Когда они въезжали на Патни-Хилл, вдруг заработал радиотелефон:
- Вызываю следователя Уэста.
Роджер поднял трубку.
- Уэст слушает.
- Вам сообщение от старшего инспектора Мориарти, сэр. Он сейчас в Уимблдоне и был бы очень признателен, если бы вы подъехали туда.
- Передайте, что я буду минут через десять.
- Хорошо, сэр.
- Узнайте, там ли следователь Слоун.
- Сейчас, сэр, - наступила короткая пауза, прежде чем другой голос ответил: - Слоун слушает.
- Разошлите запрос по всем подразделениям, не известен ли им человек по имени Понт, связанный с молодежными клубами или подобными им организациями. Передайте по телетайпу, ладно?
- Сделаю, сэр. Кажется, я слышал такое имя в этой связи.
- И я тоже, но не могу вспомнить, - сказал Роджер.
Он повесил трубку, откинулся назад и посмотрел на новые дома и жилые кварталы, выросшие на месте стоявших здесь прежде особняков в викторианском стиле. Дорога здорово изменилась со времен его молодости, но зелень по-прежнему густо росла здесь, узкие тропинки бежали между рядами деревьев и кустарника. Шофер затормозил перед поворотом, тут стояла полицейская машина, а возле нее человек в форме.
- Я провожу вас к мистеру Мориарти, сэр.
Роджер кивнул.
Обе машины выехали на обочину и затряслись по неровной земле, прокладывая путь к оцепленному полицией месту. Это был участок, густо заросший папоротником, молодыми деревцами и кустарником. Роджер пешком направился туда, где стоял Мориарти. При ярком солнечном свете он выглядел внушительно - непоколебимый представитель власти.
- Добрый день, сэр.
- Что вы нашли? - спросил Роджер.
- Еще три следа, мы снимаем с них слепок, - ответил Мориарти. - И вот это, сэр.
Он протянул небольшой коробок спичек, смятый и раздавленный, но печатные слова на нем легко читались:
ЛУЧШИЙ ОТДЫХ И РАЗВЛЕЧЕНИЕ ВЫ ПОЛУЧИТЕ В ПОНТ-КЛУБЕ!
Роджер повертел коробок в руках, открыл, увидел несколько спичек с красноватыми головками и больше ничего. Никаких записей, никаких адресов.
- Отпечатки пальцев?
- Ни одного, сэр.
- Странно.
- Нельзя точно сказать, сколько эти спички здесь провалялись, - сказал Мориарти, - но я думаю, со вчерашнего вечера. Почти наверняка.
- Почему вы так уверены?
- Они лежали поверх одного из следов.
- Значит, нам остается лишь убедиться, что следы сделаны вчера вечером, - хмыкнул Роджер. - Вы видели фотографии?
- Да, - ответил Мориарти и добавил с мрачным видом: - Элберт Янг тоже получил одну.
- Неужели? - с горечью проговорил Роджер. - У вас нет образца его почерка?
- Нет.
- Мне он нужен, и побыстрее, - сказал Роджер. - А что слышно о его дочери?
- Она все еще в больнице, - Мориарти с большой осторожностью засовывал коробок спичек в полиэтиленовый пакет. - Папаша - образец суровой викторианской морали. Я все закончил здесь, сэр. Если вы не…
- Давайте поедем, навестим Янга, - предложил Роджер.
Не было никакой уверенности в том, что Янг примет их, сделает это если и без удовольствия, то хотя бы из вежливости. Но, когда Роджер увидел возле дома с десяток глазеющих зевак, сердце его упало; может, Янг вообще не откроет им дверь. Но он открыл, и Роджера поразили темные круги вокруг его глаз - свидетельство бессонницы и страданий.
- Если я отвечу на ваши вопросы, уберете ли вы… уберете ли вы эту свору шакалов от моих дверей? - Янг смотрел вопрошающе.
- Мы сделаем все возможное для того, чтобы вас не беспокоили, - пообещал Роджер и, как только они вошли и дверь закрылась, спросил: - Зачем вы послали эту фотографию из газеты в Скотленд-Ярд, мистер Янг?
Янг повернул голову:
- Я никуда никаких фотографий не посылал. Я разорвал эту мерзость в клочья.
- Это не ваш почерк? - Роджер протянул письмо, которое ему передал Коппелл. Янг взглянул и, немедленно пройдя в комнату, взял с небольшого письменного стола незаконченное письмо.
- Вот мой почерк, - резко бросил он. - Разве это похоже?
Трудно было представить что-либо менее сходное; Роджер держал в руках каракули; письмо, взятое со стола, было написано красивым, разборчивым и аккуратным почерком. Он явно был предметом гордости обладателя. Бумага помечена специальным штампом: "Элберт Янг, судостроитель, владелец магазина". Янг с нескрываемым удовольствием наблюдал, как менялось выражение лица Роджера, потом рассмотрел подпись внизу и, словно удивившись, воскликнул:
- Кому могло понадобиться мое имя?
- Найдем, - сказал Роджер. - Вы знаете человека по имени Понт, мистер Янг?
- Понт? - Янг задумался. - Я знал когда-то в школе мальчика с таким именем. Лет тридцать пять прошло с тех пор, как я его видел.
- А вы не слышали, чтобы ваша дочь упоминала в своих разговорах Понт-клуб?
- Нет. И я больше ничего не хочу знать о своей дочери.
- Мне очень жаль, что вы так все воспринимаете, сэр. Я уверен, она бы оценила вашу помощь. - Роджер замолчал и задал еще один вопрос: - А вы не знаете, были ли у нее друзья - юноши, которые отличались чрезмерной ревнивостью?
- Я не знаю ее друзей. Она отвергла мое покровительство много лет назад, мать поощряла ее в стремлении к независимости. Поскольку она не обращала на меня никакого внимания, то не было смысла ей что-то говорить, не так ли? Единственное, что я знаю, так это то, что таких мерзких романов у нее могло быть с десяток.
- Как вы полагаете, ваша жена могла бы нам помочь? - нетерпеливо спросил Роджер.
- Могла бы. Но она в больнице, и я представления не имею, когда вернется. В общем-то, она может уйти насовсем, остаться у родственников. Я… - Янг замолчал, вскинул голову, прислушиваясь. - В дверях ее ключ. Если вы хотите поговорить с ней, пожалуйста, пройдите в другую комнату.
Он направился к двери, но прежде, чем дошел до коридора, кто-то торопливо вбежал в дом. Глянув поверх седой головы Янга, Роджер увидел девушку с повязкой на лбу и кусочками пластыря на щеках. Она была молода и несомненно привлекательна. Прежде, чем кто-либо успел вымолвить хоть слово, она закричала:
- Где мамочка? Она здесь? Здесь? Она ушла из больницы, сказала, что лучше убить себя, чем терпеть такие страдания! Она здесь?
Глава седьмая
ПОНТ
Отец и дочь стояли лицом к лицу - враждебные, ожесточенные. Роджер наклонился к Мориарти и шепнул:
- Вы знаете, как выглядит миссис Янг?
- Да.
- Объявите общую тревогу через это и соседнее отделение полиции, - тихо произнес Роджер, - пусть возьмут под контроль пруды, реку - вы знаете.
- Хорошо! - Мориарти бросился к двери мимо девушки.
Отец и дочь продолжали разговор - девушка высоким, звенящим на истерической ноте голосом, мужчина почти рыча, но Роджер не разобрал ни слова, пока отдавал указания. Теперь слова обрели форму:
- … это ты виноват, только ты!
- Как ты смеешь повышать на меня голос!
- Если она себя убила, ее смерть будет целиком на твоей совести! - кричала девушка. - Это ты ее довел до этого!
- Если она умрет, то только от стыда за тот позор, который ты навлекла на своих родителей, на свой дом!
- Это твоя вина! О, боже, боже, где она?! - девушка развернулась, вцепилась в Роджера и крикнула: - Вы можете ее найти?! Можете пойти и поискать ее?!
- Мы уже начали поиски. Мы найдем ее, - уверенно пообещал Роджер. - Разве вам не следует быть в больнице?
- Мне пришлось уйти, пришлось разыскивать ее!
- Если твоя мать умрет от стыда, это будет на твоей совести, - низким, торжественным голосом проговорил Янг, словно произнося проповедь с кафедры; будь у него борода, он мог бы сойти за одного из пророков Ветхого завета, грозящего людям адским пламенем. - Покинь этот дом, пока стыд не погубил нас всех!
У Хелины перехватило дыхание, будто внезапная, невыносимая судорога прошла по горлу. У нее были очень красивые бархатно-синие глаза, не пострадавшие от кислоты, и губы тоже остались нетронутыми. Они кривились, не подчиняясь ей, казалось, она дрожала всем телом.
- Ты слышала меня? - вновь провозгласил отец.
- Ты… ты хочешь этого, - сказала она дрожащим голосом. - Ты действительно этого хочешь. И это ты прогнал маму. Ты…
Она замолчала, переводя дыхание и не отрывая взгляда от отца. В этот момент вошел Мориарти. Губы девушки раскрылись, готовясь что-то произнести. Казалось, тишина стоит очень долго. Наконец хрипло прозвучал ее голос:
- Папочка, пожалуйста, пожалей маму. Можешь делать со мной что хочешь, только не трогай маму.
Янг оставался непреклонен и беспощаден:
- Твоя мать сделала выбор, я не заставлял ее. Так же, как и тебя.
- Нет, - тяжело дыша, сказала Хелина. - Ты не можешь быть таким… жестоким. Не можешь быть таким жестоким!
Янг стоял, глядя ей в глаза. Слезы появились в них.
- Что с тобой произошло? - заплакала она. - Отчего ты так переменился? Ведь ты был когда-то таким добрым!
- Когда-то ты была моей дочерью.
Опять наступила полная тишина. Потом девушка повернулась и выбежала из комнаты. Роджер увидел, как Мориарти почти инстинктивно последовал за ней. Сначала ее, потом его шаги отчетливо прозвучали в коридоре, на крыльце. Янг смотрел в открытую дверь с тяжелым лицом, крепко прижав руки к бокам. В глазах, так похожих на глаза дочери, пылала боль. Гнев и неприязнь, овладевшие Роджером, постепенно затухали, и он почувствовал странную жалость к этому человеку.
- Мы найдем вашу жену, мистер Янг, - сказал он тихо и спокойно. - Не думаю, что вам следует беспокоиться. Когда женщина вне себя, угроза покончить с собой может ничего не значить. Вы весь день будете дома?
Янг не ответил.
- Будете дома, сэр?
Янг даже не взглянул в его сторону. Трудно было понять, слышит ли он вообще хоть слово.
Роджер оставил его в покое и направился к двери. Толпа теперь составляла человек тридцать-сорок, впереди стоял человек с фотоаппаратом; пресса казалась временами эдаким вампиром. Щелкнула камера. Мориарти вел разговор с сыщиком в штатском, стоя возле полицейской машины; девушки не было видно. Один полисмен сидел за рулем, другой стоял у дверей дома; Роджер поманил его, и они вернулись в прихожую.
- Вы хорошо знаете эту улицу?
- Это мой район патрулирования, сэр.
- Знаете что-нибудь о Янге и его соседях?
- У него здесь нет друзей, сэр… У миссис Янг есть, а у него нет, насколько я знаю. Он стал в последнее время немного… фанатичным, что ли.
- Сам по себе?
- Да, сэр. Ни к какой секте он не принадлежит, если вы это имеете в виду.
- Но должны же быть у него какие-то друзья, - настаивал Роджер.
- Ну… у него был раньше партнер, мистер Джозефс, по торговому делу, здесь, возле реки. Теперь каждый сам по себе. Янг стал к тому же продавать садовые инструменты, смазочное масло, все необходимое для уик-энда на реке. Дело не такое уж большое, он ведет его один. У Джозефса тоже свой бизнес, но они сохранили какие-то отношения. Были когда-то близкими друзьями, потом, несколько лет назад, Янг вдруг повел себя странно, всех против себя настроил.
- А что из себя представляет Джозефс?
- Вполне разумный человек, сэр.
- Думаете, он все забыл и простил?
- Я могу сходить, поговорить с ним, если хотите, - сказал полисмен. Ему было к шестидесяти, и выглядел он на свои годы. Мягкость и предупредительность сквозила в его манерах. - Думаете, стоит опасаться, что Янг наложит на себя руки?
- Кто может знать.
- Я быстро, сэр.
Роджер вернулся в дом. Элберт Янг сидел за письменным столом, положив на него руки и глядя прямо в календарь с изображением берега Темзы, висящий на уровне лица. Глаза Янга казались одновременно и горящими, и угасшими, будто его пытали огнем и серой.
- Мы сообщим вам, как только получим новости о вашей жене, - пообещал Роджер тихим голосом.
Непонятно было, слышит ли его Янг.
Роджер повернулся и вышел. Мориарти мог бы оставить здесь человека или прислать соседа, или даже вызвать врача. Трудно иной раз решить, где кончается служебный долг и начинается обычное человеческое сочувствие. Но ведь предотвратить самоубийство - прямая обязанность полиции, это ясно как день.
Сидящий в машине полисмен крикнул ему:
- Они нашли миссис Янг, сэр!
- Что с ней? Она пострадала? - быстро спросил Роджер.
Эгнис Янг чувствовала стеснение в груди, странные картины, смешиваясь, теснясь, громоздились перед ее взором, острая боль засела в голове. Она провела в больнице с дочерью около часа. Боль все усиливалась, и она поднялась со словами:
- Мне нужно идти, дорогая. Все у тебя будет хорошо, не беспокойся.
Она понимала, что ее поведение должно казаться Хелине странным, но ничего не могла поделать; она чувствовала, что нужно уйти. Выходя из палаты, она пробормотала: "Я убью себя. Ничего больше не остается". Слегка дремавший больной услышал ее слова. Она быстро шла по коридору, ничего не видя перед собой, и повторяла: "Он никогда не простит ее. Никогда. А я не смогу так жить. Я убью себя, вот что я сделаю".
Медсестра тоже услышала, как она это сказала.
За ее спиной пополз шепоток тревоги и слухов, которые вернулись к дочери, но к этому времени миссис Янг уже была на улице. Бесконечным потоком неслись машины; оглушительно ревя, катились мимо грузовики, словно чудовище с раскрытой пастью надвигался на нее автобус. Шум, шум, шум… Что-то влекло ее и в то же время останавливало. Шум, шум, шум… Он был похож на голос Элберта, такой же глухой, скрипучий, безжалостный: "Она мне больше не дочь. Если хочешь видеть ее, то оставь мой дом. Я сказал тебе, что запрещаю с ней встречаться. Она шлюха".
Шлюха, шлюха, шлюха…
Шум, шум, шум, шум…
Рокот, рокот, рокот, рокот…
Крутятся колеса, катятся мимо красные монстры, визжат тормоза, кричат люди. Шум, шум, шум. К ней подошел человек, дотронулся до нее, заставил двинуться с места. Шум… шум… шум… Он затухал, стал слабее, мягче.
"Мамочка, прости меня, прости… Я люблю его… Я правда очень его люблю… Я не хотела… Мамочка, не плачь, пожалуйста. Папа не думает так на самом деле, он не может так думать".
Папа, папа, папа, Элберт, Элберт, Элберт, шум, шум, шум, шум.
Перед ней была река - широкая, гладкая, зовущая. Единственный звук слышался теперь - звук плещущейся о берег воды. Качались на волнах несколько бревен. На пирсе сломаны перила. Иди, иди туда, вода облегчит боль, утешит тебя. Иди, иди, иди туда. Вода была красива, прохладна, она доходила ей до щиколоток, до колен, до талии, прохладная, ласковая. Она слышала шум, голоса, крики, свист, но все звуки, все страхи и опасения остались теперь позади. Вода доходила ей до груди, плескалась о подбородок.
Теперь все будет хорошо.
Перед ней появилось лицо - лицо плывущего мужчины. Внезапно появился еще один человек в лодке, сбоку от нее.
"Осторожно". "Все будет хорошо". "Держите ее". "Позвольте, я помогу вам, мадам". "Позвольте мне помочь…"
Они пришли, чтобы отобрать у нее чудесную прохладу, успокоение. Она поняла это и пришла в бешенство. Страх, гнев и еще какое-то более глубокое непонятное чувство овладели ею.