- Я подумал о детях, - сказал он, - о четырех маленьких детях, которые все пострадали в результате этого преступления. - Арчери улыбнулся Тэсс. - Тэсс, конечно, - потом продолжил, - эти две сестры, о которых ты рассказал… и Элизабет Крайлинг.
Он не добавил имени взрослой женщины, которая пострадает больше, чем любой из них, если Чарльз окажется прав.
Глава 12
Разве не вправе я сделать то, что сделаю со своей собственностью?
Евангелие третьего воскресенья перед Великим постом
Мужчина, появившийся в кабинете Уэксфорда в девять утра в понедельник, выглядел маленьким и слабым. Кисти его рук казались особенно тонки, с узкими, изящными, как у женщины, суставами. Надетый на нем темно-серый костюм, очень дорогой и пригнанный, делал его еще меньше, чем он был на самом деле. Он казался окруженным, даже в такое раннее утро и вне своего дома, свойственной ему элегантностью. Уэксфорда, хорошо его знавшего, позабавили заколка с сапфиром, два кольца, цепочка для ключей с тяжелой каплей на конце - янтарь, не так ли? - портфель из кожи какой-то рептилии. Сколько лет, спросил он себя, понадобилось Роджеру Примьеро, чтобы привыкнуть к богатству?
- Доброе утро, - приветствовал его Уэксфорд. - Я только что пару дней провел в Уортинге, и море было похоже на мельничную запруду. Чем могу быть полезен?
- Поймайте жулика, - сказал Примьеро, - паршивого молодого наглеца, изображающего журналиста.
Он щелкнул замками на портфеле и кинул Уэксфорду воскресную газету. Газета скользнула по полированному столу и упала на пол. Уэксфорд приподнял брови и оставил ее лежать.
- Черт, - сказал Примьеро, - во всяком случае, вам там смотреть нечего. - Его стеклянные глаза имели болезненный вид на красивом, но невыразительном лице. Человеческое тщеславие заставило его все-таки отказаться от очков, подумал Уэксфорд, мигая за стеклами своих собственных очков в тяжелой черепаховой оправе. - Послушайте, старший инспектор, я не против сообщить вам, что подпрыгиваю от бешенства. Вот как это вышло. Не возражаете, если я закурю?
- Нисколько.
Из кармана был извлечен золотой портсигар, сопровождаемый зажигалкой с оригинальной черной с золотом мозаикой. Уэксфорд наблюдал за этими манипуляциями, ожидая, когда они кончатся. Человек обставлен, как комната, подумал он.
- Вот как это получилось, - начал посетитель снова. - Этот тип позвонил мне во вторник и сказал, что он из "Планет" и хочет сделать обо мне статью. О моей юности. Улавливаете? Я сказал, что он может прийти в пятницу, и он явился. Я дал ему чертовски длинное интервью, всю информацию, и в результате моя жена пригласила его позавтракать с нами. - Он так сморщился, словно унюхал что-то отвратительное. - Черт, - сказал Примьеро, - я даже предположить не могу, что он когда-нибудь в своей жизни видел такой ленч…
- Но статья не появилась, и, когда вы сегодня утром позвонили в "Планет", вам сказали, что никогда о нем не слышали.
- Откуда вы знаете?
- Случайно, - сухо сказал Уэксфорд. - Я удивляюсь вам, сэр. Человек с вашим опытом… Звонить в "Планет" надо было в пятницу утром.
- Это ставит меня в ужасно глупое положение.
- Никаких денег, осмелюсь спросить?
- Черт, нет!
- Только ленч, значит, и вы рассказали ему массу вещей, о которых лучше бы не упоминать.
- Вот дела. - Он помрачнел, но вдруг улыбнулся, хотя это было всего лишь подобием улыбки. Уэксфорду он всегда, пожалуй, нравился. - О, черт, старший инспектор…
- Однако вы проявили мудрость, придя к нам, хотя и не знаю, сможем ли мы что-нибудь предпринять, если он не будет дергаться.
- Дергаться? Что вы имеете в виду под словом "дергаться"?
- Ну, позвольте мне привести вам пример. Ничего личного, как вы понимаете. Просто предположение, что состоятельный человек, который кое-что значит в глазах публики, сказал что-то не совсем благоразумное солидному журналисту. Десять к одному, что тот не сможет использовать это, потому что подставит свою газету под обвинение в клевете, - Уэксфорд остановился и бросил на собеседника проницательный взгляд, - но если он сказал те же самые неблагоразумные вещи самозванцу, ловкачу… - Примьеро побелел. - Что может остановить самозванца, выведавшего кое-что действительно дискредитирующее? Большинство людей, мистер Примьеро, даже приличные, законопослушные люди, что-нибудь да имеют в своем прошлом, но не хотят, чтобы об этом прознали. Вы должны спросить себя: если он не честен, то к чему подступается? Ответ на выбор: или ваши деньги, или он сумасшедший. - И добавил мягче: - По моему опыту, девять из десяти из них просто сумасшедшие. Однако, если это поможет вам успокоиться, возможно, вы могли бы дать нам описание. Я полагаю, он назвался?
- Это было не настоящее его имя.
- Естественно, нет.
Примьеро доверительно наклонился к нему. Уэксфорд был старый служака и давно уже знал, как полезно быть в курсе дела всего, что касается парфюмерии, и теперь он заметил, что от Примьеро пахнет "Ониксом" от Лентерика.
- Он выглядел довольно прилично, - начал Примьеро. - Моей жене он понравился. - Его глаза начали наливаться влагой, и он очень осторожно коснулся их пальцами. Уэксфорду это напомнило плачущую женщину, которая не осмеливается вытереть глаза из опасения размазать тушь. - Между прочим, я ей ничего об этом не сказал. Оставил без внимания. Не хотел ее расстраивать. Он был учтив. Оксфордский выговор и все такое. Высокий честный парень. Он сказал, что его имя Боуман, Чарльз Боуман.
- Ага! - сказал Уэксфорд, но не громко.
- Я только что кое-что вспомнил. Он был… ну, он чрезвычайно интересовался моей бабушкой.
Уэксфорд почти улыбнулся:
- Из того, что вы мне сказали, думаю, могу поручиться, что для вас никаких серьезных последствий не будет.
- Думаете, он псих?
- Во всяком случае, безвредный.
- Вы сняли груз с моей души. - Примьеро встал, закрыл портфель и поднял газету. Он сделал это как-то неловко, будто был непривычен даже к такому простому самообслуживанию. - Впредь я буду осторожнее.
- Каплю предосторожности, знаете ли.
- Ну, не буду больше отнимать у вас время. - Он состроил, возможно искренне, печальное лицо. Влага в глазах добавила его взгляду меланхолии. - Прямо с похорон, по сути дела. Бедная старая Алиса.
Уэксфорд обратил внимание на то, как мрачно пылает сапфир на галстуке. Он проводил Примьеро до двери. В течение всего разговора он хранил официальное лицо. Теперь он позволил себе совсем тихий смех.
До двух часов делать нечего, кроме как осматривать достопримечательности. Чарльз вышел рано и купил путеводитель. Они сидели на террасе и изучали его.
- Говорят, - сказала Тэсс, - что Форби входит в число пяти самых красивых деревень Англии.
- Бедная Форби, - сказал Чарльз, - хвалят так, что не поздоровится.
Кершоу начал их организовывать.
- Как насчет того, чтобы всем погрузиться в мою машину… - он ткнул пальцем в карту, - и отправиться по Кингсбрук-роуд в Форби, не заезжая в Форби-Холл, а, Чарльз? Бросим беглый взгляд на церковь, а потом в Помфрет. Летом Помфрет-Гранд открыт во все будние дни, мы можем оглядеть его, и обратно в Кингсмаркхем по главной дороге.
- Восхитительно, - сказала Тэсс.
Кершоу устроился за рулем, а Чарльз сидел рядом. Арчери и Тэсс расположились сзади. Они следовали тем же маршрутом, каким ехали они с Имоджин Айд, когда она везла цветы на могилу старой миссис Примьеро. Когда они подъезжали к Кингсбруку, викарий вспомнил, как она говорила о воде, которая, несмотря на все человеческие усилия, продолжает течь по земле в поисках моря.
Кершоу поставил машину на лужайке. Деревня выглядела мирной и безмятежной. Лето еще не заставило потускнеть свежую зелень буков. Группы коттеджей окружали деревья, и на церковной стороне тянулась линия домов в георгианском стиле с арочными окнами, чьи темные стекла блестели, являя ситец и серебро. В деревне имелись только три магазина, почтовое отделение, лавка мясника с навесом и белой колоннадой и лавка с сувенирами для туристов. Выстиранное, как и положено, в понедельник утром, крестьянское белье сохло на теплом безветренном воздухе.
Они сели на скамейку, и Тэсс начала кормить уток галетами, которые нашла на полке под приборной панелью. Кершоу достал камеру и начал фотографировать. Арчери внезапно понял, что в их обществе не хочет все обходить снова. Он почти дрожал от отвращения при мысли о посещении галерей Помфрет-Гранд, вздыхая с лживым восторгом возле фарфора и притворно восхищаясь портретами семейства.
- Вы не возражаете, если я останусь здесь? Мне хотелось бы еще раз взглянуть на церковь.
Чарльз кинул на него свирепый взгляд:
- Мы все пойдем взглянуть на церковь.
- Я не могу, дорогой, - сказала Тэсс, - я не могу в джинсах идти в церковь.
Кершоу убрал фотоаппарат:
- Лучше пойдем и осмотрим величественный дом.
- Я легко могу вернуться обратно на автобусе, - сказал Арчери.
- Что ж, ради бога, не задерживайся, отец.
Если его путешествие чуть более, чем сентиментальное, ему требуется путеводитель. Когда машина отъехала, он направился в магазин сувениров. Викарий открыл дверь, нежно прозвенел колокольчик, и из задней комнаты вышла женщина.
Теперь, когда он был здесь, ему следовало бы что-нибудь купить. Открытку? Маленькую брошь для Мэри? Это, подумал он, будет наихудшим видом неверности - совершение прелюбодеяния в глубине сердца каждый раз, когда ты видишь свою жену, надевшую твой подарок. Он мрачно разглядывал бронзовых лошадок, раскрашенные кувшины, лотки бижутерии.
Маленький прилавок был полностью посвящен календарям и деревянным мемориальным дощечкам с выжженными на них стихами. Одна из них, небольшое изображение пастуха с ягненком, привлекла его взгляд, потому что слова под рисунком были знакомы.
Иди, пастушок, к печному покою…
Женщина стояла позади него.
- Я смотрю, восхищаетесь произведениями нашего местного барда, - живо сказала она, - он был совсем мальчиком, когда умер, он похоронен здесь.
- Я видел его могилу, - сказал Арчери.
- Конечно, масса людей, которые приходят сюда, считают, что он был пастухом, знаете ли. Я всегда объясняю, что когда-то слова "пастух" и "поэт" обозначали одно и то же. На самом деле он был очень хорошо образован. Он закончил среднюю школу, и все говорили, что мог бы поступить в колледж. Он погиб в аварии на дороге. Хотите посмотреть его фотографию?
Из-под прилавка она достала кипу дешевых фотографий в рамках. Они все были похожи, и на каждой была надпись: "Джон Грейс. Бард из Форби. Кого любит Бог, умирает молодым".
Прекрасное аскетичное лицо, чувственное, с заострившимися чертами. А еще, рассмотрел Арчери, оно оставляло впечатление, что его хозяин страдал малокровием. У него появилось странное ощущение, что он где-то видел это лицо прежде.
- Какие-нибудь его работы опубликованы?
- Один или два пустячка в журналах, и все. Я не знаю подробностей, потому что я здесь только десять лет, но есть издатель, у которого здесь загородный дом, и он очень хотел выпустить его поэзию книгой, когда бедный мальчик умер. Миссис Грейс - его мать, как вы знаете, - была целиком за, но дело в том, что большая часть написанного им исчезла. Осталось только то, что вы видите здесь. Его мать говорила, что он писал целые пьесы - они не рифмованные, если вы понимаете, что я имею в виду, хотя не уступят Шекспиру. Однако их не нашли. Может быть, он сжег их или отдал. Хотя это досадно, не так ли?
Арчери взглянул в окно на маленькую деревянную церковь.
- Здесь может отдыхать какой-нибудь безгласный, бесславный Мильтон… - пробормотал он.
- Верно, - сказала женщина. - Никогда не знаешь, как может повернуться, вроде "Рукописей Мертвого моря".
Арчери заплатил пять пенсов и полшиллинга за изображение пастуха с ягненком и не спеша пошел к церкви. Он открыл узкую калитку и, двигаясь по часовой стрелке, подошел к дверям. Как она говорила? "Не следует обходить церковь против часовой стрелки. Считается, что это приносит несчастье". Ему нужна была удача - и для Чарльза, и для себя. Ирония, однако, состояла в том, что их стремления не совпадали, один из них неизбежно должен проиграть.
Из церкви не доносилось музыки, но, поскольку двери были открыты, он увидел, что идет какая-то служба. На мгновение он остановился, разглядывая людей и вслушиваясь в слова.
"Если, по обычаю людей, я сражусь со зверями в Эфесе, что пользы мне, если мертвый не воскресает?"
Это была заупокойная служба. Почти середина службы.
"Давайте есть и нить, ибо завтра мы умрем…"
Когда он закрывал дверь, она чуть жалобно скрипнула. Теперь, когда викарий повернулся, ему стали видны за воротами катафалк и три автомобиля. Он пошел еще раз взглянуть на могилу Грейса. Пройдя мимо недавно вырытой ямы, куда этот самый последний гроб должны положить, он наконец уселся на деревянную скамью в тенистом углу. Было без четверти двенадцать. Еще полчаса, и ему нужно будет идти к своему автобусу. Вскоре он задремал.
Его разбудил слабый звук шагов. Он открыл глаза и увидел, что из церкви выносят гроб. Его держали четыре носильщика, но это был маленький гроб, детский или, возможно, маленькой женщины. На нем лежало несколько букетов и огромный венок из белых лилий.
Носильщиков сопровождала дюжина человек, процессию возглавляли мужчина и женщина, шедшие рука об руку. Они шли спиной к Арчери, в том числе и женщина, одетая в черные одежды, в большой черной шляпе, края которой закрывали ее лицо. Но он все равно узнал ее. Он узнал бы, даже если бы ослеп и оглох, по ее осанке и аромату духов.
Они не могли его видеть, понятия не имели, что за ними наблюдают, - эти люди, приехавшие хоронить Алису Флауэр.
Остальные сопровождающие были стары, наверное друзья Алисы, и одна женщина, по виду похожая на больничную медсестру. Они собрались вокруг могилы, и викарий начал говорить последние слова, с которыми предадут земле тело старой служанки. Примьеро наклонился и, довольно аккуратно взяв горсть земли, бросил ее в могилу. Его плечи вздрогнули, маленькая рука в черной перчатке протянулась и легла на его руку. Арчери почувствовал дикий удар ревности, перехватившей дыхание.
Священник прочел короткую молитву и перекрестил их. Потом Примьеро подошел к нему, они поговорили и пожали друг другу руки. Он взял жену за руку, и они медленно пошли к воротам, за которыми стояли машины. Все кончено.
Когда они исчезли из поля зрения, Арчери встал и подошел к засыпаемой могиле. Он почувствовал запах лилий еще за пять ярдов. К ним была прикреплена карточка с простой надписью: "От мистера и миссис Примьеро, с любовью".
- Добрый день, - сказал он могильщику.
- Добрый день, сэр. Приятный день. Было уже четверть первого.
Не зная, как часто ходят автобусы, Арчери заторопился к калитке. Когда он вышел из-под крон деревьев, он вдруг остановился. По песчаной дорожке к нему шагал Чарльз.
- Хорошо, что ты не пошел, - сказал Чарльз. - Там закрыто на ремонт. Мы подумали, что можем подъехать и подобрать тебя.
- Где машина?
- С другой стороны церкви.
Чета Примьеро к этому времени, должно быть, уже уехала. А Арчери хотелось сейчас быть в "Оливе и голубке", есть холодную говядину и салат. Он заставил себя посмотреть в сторону ворот. Примьеро все еще были там. Они разговаривали с медсестрой. У него в горле сразу пересохло.
- Давай срежем под деревьями, - настойчиво предложил он.
Они были уже в нескольких ярдах от Примьеро. Медсестра покачала головой и села в наемный лимузин. Примьеро повернулся, и его глаза наткнулись на Чарльза.
Сначала он стал белым, потом странно багровым. Чарльз продолжал идти ему навстречу, и тогда Примьеро тоже начал движение. Они сближались смешно и воинственно, словно два бандита в вестерне.
- Мистер Боуман, "Санди планет", верно?
Чарльз остановился и холодно сказал:
- Могу заверить вас, да.
Имоджин еще разговаривала с женщиной в машине. Теперь она вышла из авто, и машина тронулась. Они остались одни, четверо, в центре пятой самой красивой деревни Англии. Она смотрела на Арчери сначала в замешательстве, потом с теплотой, прикрытой неловкостью.
- Хэлло, я…
Примьеро схватил ее за руку:
- Узнаешь его? Имоджин, ты будешь нужна мне как свидетель.
Чарльз грубо сказал:
- Вы что?
- Чарльз! - резко остановил его Арчери.
- Вы отрицаете, что пробрались в мой дом под чужой фамилией?
- Роджер, Роджер… - Она все еще улыбалась, но ее улыбка стала жестче. - Разве ты не помнишь? Мы встретили мистера Арчери на танцах. А это - его сын. Он журналист, но использует псевдоним, вот и все. Они здесь в отпуске.
Чарльз, однако, твердо сказал:
- Боюсь, что это не совсем так, миссис Примьеро.
Она моргнула, ее ресницы затрепетали как крылья, а мягкий, но пристальный взгляд остановился на лице Арчери.
- Мы с отцом приехали сюда со специальной целью сбора некоторой информации. Вот что мы делали. Чтобы добиться этого, нам нужно было ваше доверие. Возможно, мы оказались не слишком разборчивы в средствах, но мы считали, что цель все оправдывает.
- Боюсь, я не поняла. - Ее глаза все еще не отрывались от лица Арчери, а он был не в состоянии отвести свои. Он знал, что его лицо выражает мольбу о прощении, опровержение утверждений Чарльза и муки любви. Однако не обязательно, что Имоджин должна прочесть на нем что-нибудь, кроме вины. - Я ничего не понимаю. Какую информацию?
- Я говорил вам… - начал Чарльз, но Примьеро прервал его:
- Раз вы настолько откровенны, то не будете возражать против визита в полицейский участок, и вы прямо сейчас выложите вашу "информацию" перед старшим инспектором.
- Нисколько, - Чарльз подчеркнуто растягивал слова, - если только это не придется на время моего ленча, и в любом случае у меня уже назначена встреча со старшим инспектором. Ровно в два. Я намереваюсь сообщить ему, мистер Примьеро, как вовремя для вас умерла ваша бабушка, как - о, я допускаю, совершенно юридически законно - вы сумели обмануть ваших сестер с их долей наследства и как вы спрятались в "Доме мира" однажды сентябрьским вечером шестнадцать лет назад.
- Вы с ума сошли! - вскричал Примьеро. Арчери обрел голос:
- Довольно, Чарльз.
Он услышал ее слова, произнесенные задавленным, бесплотным голосом:
- Это неправда! - и потом ужасно испуганно: - Это неправда, не так ли?
- Будь я проклят, если буду обсуждать такое на улице с этим брехуном! - взревел Примьеро.
- Конечно, это правда, - довольно спокойно подтвердил Чарльз.
- Все было честно, - вдруг сорвался Примьеро. Им всем, стоявшим на полуденном солнце, было жарко, но только на лице Примьеро выступила настоящая испарина, капли влаги на болезненно-желтоватой коже. - Какого черта! Это был вопрос закона, - бушевал он. - Во всяком случае, как это получилось, что я вас терплю? Кто вы?
Не отводя взгляда от Арчери, она взяла мужа за руку. Оживление оставило ее лицо, и она выглядела почти старой, - выцветшая блондинка, - что еще подчеркивалось черной одеждой. Став некрасивой, она вдруг впервые показалась Арчери досягаемой, хотя никогда не была столь далекой, как сейчас.