- Сначала я решил, что вы не имеете к делу никакого отношения, - продолжал Уэксфорд, - до тех пор, пока в пятницу вечером не произошел один эпизод. Помните, я вошел в гостиную и сказал вашему мужу, что хочу поговорить с его женой. Вас мое заявление привело в раздражение, но что касается мистера Кводранта, то я заметил, как он страшно вдруг испугался. Тут он совершил одну неловкость, из чего я понял, что он нервничает. Когда вы мне сказали, что встречались с ним, с моей стороны было естественно предположить, что он не захочет, чтобы мы об этом были осведомлены. Но ничуть не бывало. К моему изумлению, он был предельно откровенен. Я долго размышлял и наконец пришел к выводу, что вся сцена была мною воспринята под неверным углом. Я стал восстанавливать в памяти, что я тогда говорил и на кого в это время смотрел… Но об этом потом, и пойдем дальше. Миссис Миссал, ваша старая классная наставница вас вспомнила. Все были убеждены, что вы станете актрисой. Вы подтвердили ее слова. "Я хотела быть актрисой!" - вырвалось у вас, и в тот момент вы не лгали. А вот что происходило в 1951 году, когда Минна оборвала дружбу с Дун и стала приятельницей Друри. У меня создалось впечатление, что Дун была честолюбива по натуре, и разлука с Минной для нее означала крах ее честолюбивых устремлений: жизнь сломана. Я нашел то, что упорно искал, а именно - сломанную жизнь. Когда Дун стала взрослой, она превратилась из умной, страстной, жизнерадостной девушки в существо разочарованное, опустошенное. Вы как нельзя лучше вписывались в этот образ, миссис Миссал. Даже когда вы старались быть веселой, получалось злое веселье. Да, вы придумывали себе развлечения, у вас были связи, но приносило ли вам это удовлетворение? Или, может быть, таким образом вы хотели заглушить свою тоску по несбыточному?
Хэлен Миссал не выдержала и, перебив его, закричала:
- Ну и что такого? - вскочив, она с такой силой пнула ногой первую попавшуюся книгу, что та перелетела через комнату, ударилась о стену и приземлилась у ног Уэксфорда. - Вы, должно быть, сошли с ума, если думаете, что я - Дун! Я не способна испытывать это мерзкое, отвратительное… ну, этой пакости к другой женщине!
Она расправила плечи и выставила вперед грудь, как бы желая подчеркнуть, что она прежде всего настоящая женщина, вооруженная всеми неоспоримыми признаками ее пола, как будто отклонение от сексуальных норм должно выражаться в некоем внешнем уродстве.
- Я ненавижу эти дела! Меня от них тошнит! И когда в школе училась, тоже ненавидела! У меня на глазах это было, мне всегда было противно.
Уэксфорд аккуратно подобрал книгу, которую она швырнула, и положил на сундук, а из кармана достал другую. Узор из мелких цветочков на нежно-зеленой замшевой обложке выцвел и производил впечатление въевшейся пыли.
- Это была любовь, - сказал он тихо. Хэлен Миссал после своей вспышки возмущения с трудом перевела дух.
- Ничего в чувстве Дун к Минне не было ни мерзкого, ни отвратительного, - продолжал Уэксфорд. - Это было прекрасное, возвышенное чувство со стороны Дун. Ей ничего не надо было от Минны взамен, кроме доброты и ласки, и еще - ей хотелось, чтобы Минна выслушивала ее и понимала. Словом, Дун нуждалась в ее доброте, - Уэксфорд подошел к окну и внимательно некоторое время вглядывался в небо, как будто провожал глазами птиц. - Дун хотелось, чтобы Минна встречалась с ней, чтобы иногда они обедали вместе в ресторанах, катались в машине по проселкам, по которым гуляли, когда были девочками; и чтобы Минна слушала ее сетования на судьбу, устроившую так, что все мечты ее юности так и не сбылись, честолюбивые замыслы пошли прахом; и ждала от Минны сочувствия. Вот теперь посудите: что это было, и как определить ее чувство к Минне?
Уэксфорд открыл книгу, которую держал в руках, и начал читать:
"Была бы любовь моя розой,
А я на стебле лепестком,
Не знали б тогда мы разлуки,
Не ведали б горя и скуки…"
Фабия Кводрант вышла из оцепенения и, трепеща всем телом, голосом, словно шедшим издалека, из прошлого, продолжила строфу, извлекая из памяти почти забытые строки:
"Сияет ли день, гремят грозы,
Гранит и зеленый покой за окном…"
Это были первые произнесенные ею слова за все время, что они находились на чердаке. Муж схватил ее руку, его пальцы так и впились ей в запястье. "Если бы он посмел, он бы заткнул ей рот", - подумал Берден. Она читала дальше:
"Была бы любовь моя розой,
А я на стебле лепестком".
Она закончила на высокой, звенящей ноте, как девочка, продекламировавшая стих перед классом, и стояла молча, не двигаясь, словно в ожидании аплодисментов. Однако такое могло быть двенадцать лет тому назад, но не сейчас.
Пока Фабия Кводрант читала стихотворение, Уэксфорд внимательно ее слушал, покачивая книгой в ритм декламации. А затем мягко вывел ее из мира воспоминаний, сказав:
- Но Минна не захотела слушать Дун. Ей было просто скучно, - женщине, которая так красиво закончила за него стихотворение, Уэксфорд сказал горькую истину, и он должен был ей это сказать. - Как вы не понимаете, она была уже не та Минна, девочка из вашего детства. Это был взрослый человек, жена и домохозяйка, и к тому же бывшая учительница, и ей хотелось говорить с кем-то равным ей по уровню о стряпне, выкройках, о вязании. Вы, наверно, помните, - продолжал он в тоне задушевной беседы, - как душно было во вторник днем. И, конечно, в машине было жарко. Дун и Минна хорошо пообедали в ресторане. Во всяком случае, Минна поела гораздо плотнее, чем обычно она ела дома, потому что в ресторане все было гораздо вкуснее… Разговоры ее утомили, и она заснула, - голос Уэксфорда звучал громко, но не резко. - Я вовсе не хочу сказать, что она заслужила смерть, но причина была в ней!
Фабия Кводрант высвободила руку и, оставив мужа, направилась к Уэксфорду. Она с большим достоинством приближалась к нему, к единственному человеку, который ее понял. Муж был просто мужем, друзья давно с отвращением отвернулись от нее, любимая не понимала и скучала с ней. А простой полицейский все принял и понял, не увидев ничего в том отвратительного или достойного насмешки.
- Она заслужила смерть! Заслужила! - миссис Кводрант подошла к Уэксфорду и положила руки ему на грудь. - Я так ее любила. Ничего, что я вам это рассказываю? Вы добрый и понимаете. Знаете, мне разрешали писать только письма. Литературой заниматься было нельзя, - ее лицо было печально, она говорила тихо, голос дрожал. - Я хотела писать книги, а мне запрещали, - она медленно поводила из стороны в сторону головой, как делает ребенок, когда он жалуется на то, что его слишком строго наказали, - и стихов нельзя было писать. Дуглас только разрешил мне писать письма, правда же, Дуглас? Он так за меня боялся… - она была словно в бреду, лицо ее пылало. - А бояться было нечего! - это она выкрикнула, почти взвизгнула, так выкрикивают самые жгучие слова накопившейся боли, и стала говорить тише, тише: - Если бы только они позволили мне ее любить… любить ее, любить ее… - она сняла руки с груди Уэксфорда и схватилась за голову, ее пальцы зарылись в густых темных волосах, - любить ее, любить ее…
- Проклятие! - стонал Кводрант. Его оставили силы, и он почти лежал на сундуке. - О, проклятие!
- Любить ее, любить ее… зеленый покой за окном…
Она припала к груди Уэксфорда, уронив голову ему на плечо, и всхлипнула. Пренебрегая правилами приличия, он крепко обнял ее одной рукой, а другой закрыл окно.
Все еще не отпуская ее, он сказал Вердену:
- Ты можешь проводить миссис Миссал домой. Проследи, чтобы с ней было все в порядке.
Хэлен Миссал поникла, как увядший цветок. С опущенными глазами она подошли к Вердену, он пропустил ее у двери вперед, и они вместе прошествовали вниз, по крутой темной лестнице, где, казалось, скопился весь полуденный зной, и вышли на крыльцо, горячее от солнца.
Он знал, что не сейчас, но в свое время Уэксфорду придется произнести слова:
- Фабия Кводрант, предупреждаю вас, что вы вправе не соглашаться с предъявленным вам обвинением, но все, что вы будете здесь говорить…
История любви закончилась, последняя строка стиха была прочитана.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Истина бесконечна и да пребудет в веках.
Кавентри Пэтмор. Magna est Veritas
Дун написала Минне ровно сто тридцать четыре письма. Ни одно из них не было отослано. Они так и лежали в ящике секретера в библиотеке Кводрантов, где их обнаружил Уэксфорд в воскресенье. Завернуты они были в розовую косынку, а рядом лежал коричневый кошелек с золоченым замочком. Еще вчера, стоя на этом самом месте, Уэксфорд и вообразить не мог, что в нескольких сантиметрах от него, в маленьком ящичке, лежат и дожидаются его важнейшие улики, которые должны будут фигурировать на процессе: косынка от дождя, кошелек и эта пачка безумных писем.
Берден бегло просмотрел письма и понял, почему Дун писала Минне свои послания в книгах печатными буквами. От ее почерка у него заболели глаза. Буковки были мелкие, неразборчивые.
- Наверно, будет лучше, если мы прихватим их с собой, - сказал он. - Неужели нам надо прочесть все письма, все до одного, сэр?
Уэксфорд занялся письмами, просматривая их по диагонали, отбирая более существенные от совсем бессвязных, сочиненных в полубредовом состоянии.
- Думаю, надо прочесть первое и два последних, - сказал он. - Бедный Кводрант! Ну и собачья у него жизнь! Давай-ка, все захватим в участок, а там разберемся. Пойдем скорей, а то у меня такое неприятное чувство, будто няня подслушивает нас под дверью.
В свете яркого солнечного дня дом уже не выглядел мрачной неприступной крепостью. Просто дом со старинной гравюры. "Кто теперь купит его, зная, что происходило в его стенах? В конце концов, - соображал Берден, - в нем можно устроить школу, или гостиницу, или дом для престарелых. В комнате, в которой Фабия Кводрант писала письма женщине, будущей своей жертве, рассядутся старички и станут безмятежно судачить о том, о сем, вспоминать, смотреть телевизор".
Они пересекли газон и подошли к машине.
- "Гранит и зеленый покой за окном…", - с чувством произнес Уэксфорд. - Сказано в самую точку.
Берден сел за руль, Уэксфорд рядом, и они поехали в участок.
В вестибюле полицейского участка толпились полицейские и прочий народ. Все горячо обсуждали последние события, связанные с убийством Маргарет Парсонс: убийца найден и, между прочим, убийцей оказались женщина… В Брайтоне подобная история никого бы не удивила, но тут! Во всяком случае, сержанту Кэмбу воскресное дежурство уже не казалось медленной пыткой, а молодой Гейтс, который начал было подумывать о переходе на другую работу, окончательно решил, что остается в полиции.
Уэксфорд стремительной походкой вошел в участок, распахнув широко двери и создавая на ходу небольшой смерч из горячего воздуха. При его появлении толпа сразу же рассосалась. Люди куда-то заспешили, у всех сразу нашлись срочные дела.
- Ну, как вам жара? - крикнул Уэксфорд и решительно толкнул ногой дверь кабинета.
В нем все окна были открыты настежь, но жара стояла невероятная, не чувствовалось ни дуновения ветерка.
- Жалюзи, Майк. Срочно опусти жалюзи! - Уэксфорд скинул пиджак на стул. - Какой болван оставил окна открытыми? Так можно испортить кондиционер.
Берден пожал плечами и опустил жалюзи. Он видел, что Уэксфорд взбешен, и знал, почему; он и сам ненавидел кривотолки и шумиху, которые всегда поднимались вокруг следствия. Завтра весь город будет болтать, гадать, найдутся умники, которые больше всех знают. Так или иначе, завтра утром ей придется предстать перед следственной комиссией… Берден вспомнил, что в понедельник у него выходной, и повеселел. Наконец-то они с Джин поедут к морю.
Уэксфорд сел за стол и положил перед собой толстую стопку писем, больше похожую на объемистую рукопись. Из них могла бы получиться целая книга, роман или автобиография, автобиография Дун. Кабинет был затенен, сквозь тонкие полоски жалюзи сочился мягкий солнечный свет.
- Как вы думаете, Кводрант знал про это дело, когда на ней женился? - спросил Берден.
Он уже начал потихоньку разбирать письма, стараясь привыкнуть к почерку, читал фразы, которые можно было понять. Одна фраза его поразила и озадачила: "Ах, Минна, ты своей рукой разбила о глухую стену тот бокал с вином, который я готовила для нас с тобой, а вместе с ним - разбила и мое сердце…"
Гнев Уэксфорда поостыл, да и жара в комнате спала. Он сидел в своем темно-красном кресле и вращался вместе с ним.
- Одному Богу известно, - ответил он. - Наверно, он считал, что для любой женщины он - подарок, посланный самим Господом, и что, выйдя за него замуж, она уж точно забудет Минну. - Уэксфорд склонился над лежавшим перед ним письмом. - Вообще, сомневаюсь, что их брачный союз был скреплен постелью, - Берден смутился, а Уэксфорд продолжал: - "…Для существа, соединенного со мной, плоть моя была подобна свече, угасшей в наглухо заколоченном гробе…", - он взглянул на Вердена. - И так далее, и так далее. Я понимаю, Майк, мне и самому противно. - Если бы не было так жарко, Уэксфорд наверняка хватил бы кулаком по столу, но он только сделал свирепое лицо и сказал: - Ничего, им придется на суде все это скушать.
- Бедняга Кводрант, ему, наверно, с ней было очень трудно, - сказал Берден. - Отсюда, собственно, и возникла миссис Миссал и компания.
- Я был не прав в отношении нее. Я имею в виду миссис Миссал. Она в самом деле была влюблена в Кводранта, просто до безумия. Когда она поняла, кто такая миссис Парсонс, и вспомнила, что происходило у нее на глазах в школе, она решила, что ее убил Кводрант. Она мысленно связала убийство с его поведением в лесу. Можешь себе представить, что с ней делалось, Майк? - Уэксфорд обращался к Вердену, но сам был словно не здесь, а далеко, в запутанном мире переживаний своих подследственных. - И что пронеслось в ее голове, когда я ей сказал, что миссис Парсонс - не кто иная, как Маргарет Годфри. Она сразу все вспомнила: как Кводрант уговорил ее поехать в лес, как он оставил ее сидеть в машине; и как, возможно, она прокралась следом за ним, потому что он слишком долго отсутствовал; и увидела, как в кустах зажглась спичка; может быть, она даже окликнула его. Могу поклясться, что он был бледнее смерти, когда вернулся в свой "ягуар". А вчера, когда я разговаривал с ней, она уже совсем готова была рассказать мне о Фабии, но в этот момент вошел Миссал. И пока я был на пути к Кводрантам, она успела позвонить ему и назначить встречу. Я ее видел, когда возвращался от них, и даже спросил, не в кино ли она собирается? Но он на свидание не пришел. Думаю, разбирался с Фабией. Тогда она позвонила ему еще раз, вечером, и сказала, что знает, кто такая Дун, она же Фабия, и что помнит, как в школе Фабия сохла от любви по этой самой миссис Парсонс. Тогда он ей сказал, что хочет попасть в дом Парсонсов и выкрасть оттуда книги, если мы их там еще не обнаружили. При этом заметь, что он тех книг никогда в жизни не видел и не знал, содержат ли они что-либо, что может навести на след его жены. Миссис Миссал живет рядом с церковью, и ей попалось на глаза объявление о воскресной заупокойной службе. Она поспешила сообщить Кводранту, что Парсонса не будет дома…
- А у Фабии был ключ от дома Парсонсов, - сказал Берден. - Перед смертью она оставила его в машине.
- Кводранту надо было во что бы то ни стало защищать Фабию, - продолжил Уэксфорд. - Пусть он не был ее мужем в полном смысле этого слова, но он мог быть ее покровителем. Он старался все сделать, чтобы никому не удалось подкопаться к его семейным делам. Она же помешанная, Майк, в самом деле, настоящая душевнобольная, и если бы это стало известно, вся его роскошная жизнь пошла бы кошке под хвост. Она богата, у нее деньги. А что зарабатывает он? Да по сравнению с ее доходами, его гонораров хватило бы только на то, чтобы он прокормить любимую кошку. И неудивительно, что по вечерам он выскальзывал из дома. Если принять во внимание тот факт, что он, вероятно, по природе своей очень сексуальный мужчина, а дома ему приходилось выслушивать бесконечные истории про Минну, то понятно, что любое дамское общество для него было предпочтительней невыносимой домашней тягомотины.
Уэксфорд на минуту замолчал, перебирая в уме впечатления, оставшиеся у него после тех двух визитов к Кводрантам.
Как долго длился их странный брак? Девять или десять лет? И как он начинался? С ее стороны - с намеков, уклончивых объяснений; со взрывов страсти с его стороны; с ее отказа расстаться с дорогой ее сердцу памятью и его яростного неприятия нелепого детского увлечения, которое изуродовало жизнь им обоим? Наверно, Кводрант прибегал к самым тонким, изощренным приемам, чтобы разрушить чары, во власти которых была его жена. Уэксфорд постарался отогнать от себя эти мысли, внезапно вспомнив, как плакала на его груди та женщина, как бешено колотилось ее сердце.
Берден воспринимал историю Кводрантов не так близко к сердцу и поэтому, заметив, как Уэксфорд погрустнел, замолкнув, он бодрым, деловым голосом продолжил линию рассуждений:
- И вот Минна возвращается, теперь уже в качестве миссис Парсонс. Фабия назначает ей встречу, и они едут кататься в машине Кводранта. Как вы помните, во вторник он машиной не пользовался, на ней ездила его жена. Когда Фабия вернулась домой во вторник вечером, она рассказала ему, как она убила миссис Парсонс. Случилось то, чего он опасался. В приступе безумия она совершила убийство. Его первой мыслью было - отвести от нее подозрения, скрыть ее преступление. Она подробно объяснила, где оставила тело, и он сразу подумал о том, что шины должны быть запачканы грязью проселка.
- Совершенно верно, - сказал Уэксфорд, снова вступая в разговор. Берден заставил его отвлечься от мыслей, повторив его собственные умозаключения. - Все было так, как я ему это обрисовал тогда, на чердаке. Он поехал в лес по той же дороге, чтобы на шины налипла свежая грязь, а заодно и для того, чтобы посмотреть на тело миссис Парсонс. Не из садистских побуждений и не из любопытства, хотя он должен был испытывать тайное удовлетворение при мысли, что она умерла, ее больше нет, но нет, не ради этого, видит Бог! Он хотел убедиться собственными глазами, что она там действительно лежит, потому что у Фабии временами мутится сознание. Пока они были в лесу, миссис Миссал потеряла губную помаду. Эта беззаботная пташка, как ее называет Кводрант, случайно ее там выронила. Кводрант рассчитывал на то, что до Фабии дело не дойдет, во всяком случае, не так скоро. И когда я вошел в гостиную миссис Миссал в пятницу вечером…
- Вы обращались к Миссалу, - перебил его Берден, - а смотрели на Кводранта, потому что мы оба не ожидали его там встретить. Вы сказали: "Я хотел бы поговорить с вашей женой", - а Кводранту показалось, что вы к нему обращаетесь.
- Он был у меня под подозрением до вчерашнего вечера, - сказал Уэксфорд. - Но тут я спросил его, знал ли он раньше миссис Парсонс, и он так страшно захохотал, что я понял, что он никак не мог быть Дуном. Я же говорил, у меня кровь в жилах стыла от его хохота, честное слово. Теперь понятно - какая буря чувств была в этом смехе, Майк! Ведь к тому времени он уже видел труп и фотографию в газете. Вообрази, как горько ему было сознавать, что из-за этого существа его жена дошла до безумия, и именно это жалкое существо было способно разрушить их брак.