"Американец" шел быстро и беспокойства не проявлял. Оглянулся только при входе в метро, но "наружка" уже привязалась к обстановке: Моряшин рассыпал комплименты толстой и старой продавщице цветов, Белый стоял в очереди за жетонами, а Лагута с видом запоздалого и усталого чиновника спешил в общей толпе к эскалатору. Но турникеты все четверо прошли одновременно: чем больше народа, тем плотнее нужно приклеиваться к объекту.
С эскалатора "Американец" свернул направо, остановился посредине платформы. Белый и Костя приготовились штурмовать соседние двери, и Лагута смог безбоязненно передать наверх для Юры сообщение о направлении движения.
При строительстве каждой станции в определенных местах устанавливался невидимый мощный ретранслятор, находясь под которым можно пробить толщу земли и передать наверх необходимую информацию.
Все эти точки были известны "семерочникам" и использовались исключительно госбезопасностью. Но, перейдя в налоговую полицию, в экстренных случаях бывшие контрразведчики влезали в чужую епархию, оправдываясь срочностью и важностью мероприятия. По крайней мере, Юра теперь будет ехать в нужном направлении, через определенные станции. А с госбезопасностью разделим славу и деньги из бюджета.
Перед "Белорусской" "Американец" тронул стоявшего впереди мужчину:
- Вы сойдете?
- Да.
"Наружка" напряглась: на самом деле выходит или пошла проверка? Как делается? Задается невинный вопрос: "Вы сойдете?" - "Да". Ну и до свидания, я же не говорил, что буду выходить тоже. А можно и выйти, пропустить всех и зайти снова. И отметить тех, кто так не сделает. И проследить за ними.
Нет, вышел честно. Объект уверен в себе и даже не допускает мысли, что за ним могут идти следом.
А вот из метро прошел не на улицу, а в вокзал. Он хотя и не менее многолюдный, но это уже семечки: здесь в отходящий поезд неожиданно не запрыгнешь. А потолкаться среди народа даже полезно, можно услышать и узнать о себе очень много интересного. Например, что глаза нужно разувать… Вентилятора поймали в связь, и теперь он пробивается сквозь заторы к вокзалу.
На ходу купив сосиску в тесте, "Американец" направился к окошку приема телеграмм. И не успел написать первые строчки, как ему сзади, через плечо, подал Аркаша Белый бланк телеграммы и подобранный где-то железнодорожный билет:
- Извините, вы не подскажете, а вот здесь индекс обязательно писать?
Ох, как неудобно выворачивать голову, когда к тому же сосредоточен на своей телеграмме, а тебе еще пальцем указывают место, куда смотреть. Один этот палец и можно увидеть и запомнить.
- Нет, для телеграмм индексы свои, оператор напишет сама.
- Спасибо.
Хотя одним "спасибо" тут трудно отделаться, надо бежать за бутылкой. В памяти зафиксировано главное - адрес в Красноярске и первая фраза: "Буду завтра…"
- Завтра… - задумчиво повторил Лагута, когда на стульчик в зале ожидания рядом с ним примостился перешнуровать туфли Белый. - Значит, сегодня он еще куда-то пойдет. Продолжаем работу.
Аркадий встал и отправился дальше, восстанавливая треугольник, в котором обязан вращаться объект. Моряшин дремал на другом ряду, и Лагута подивился: рядом сидела девушка, а Кот спокойно прикрыл глаза? Невероятно! Может, в самом деле спит?
Нет. Когда майор дотронулся до своего манипулятора под башкой и затем выразительно посмотрел на Моряшина, тот озабоченно оглядел и себя. И даже со стороны стало видно, как он сконфузился: в том месте, где Костя нажимал через рубашку на тумблер, на ее светлом фоне остались грязные следы. Скорее всего, Кот Матроскин запачкал лапы, когда перелезал через забор на "Краснопресненской", а вытереть не успел. Тут хоть знай про беременную женщину, не знай, а для опытного объекта такой "наружник" в полной расшифровке. Учись, салага. Это тебе не тельняшку напоказ выставлять.
Но все равно пока дело шло неплохо, и майор, не выдавая своего суеверия, тихонько побарабанил пальцами по лавке.
Глава 2
Нам не поставят в Москве памятников. - Как поджариваются триста миллионов. - Почему у гражданина спина белая, Если на дворе не первое апреля? - Греки, давшие название налоговой полиции. - Что нужно для уничтожения Красноярска.
1.
Рабочий день в Департаменте налоговой полиции начинается рано. Сразу после шести комендантская служба снимает замок с чугунной решетки, прикрывающей вход в здание. И хотя для проверки документов у входа выставляется пока лишь один прапорщик, да и тот от безделья может выглянуть на улицу и проверить погоду, все остальные в смене тем не менее чистят перышки в готовности принять новый день на свои плечи.
Уборщицы постепенно зажигают свет в тех кабинетах, куда им можно входить, не дожидаясь сотрудников. Пока еще свободно разгуливают по коридорам кошки. Оставшиеся от прежних хозяев, они, почуяв доброе расположение новых жильцов, может быть, первые в России прониклись любовью к налоговой полиции, а главное, необходимостью ее существования. И это несмотря на то, что имена им давались в зависимости от тех фирм, которые так или иначе попадали в поле зрения полицейских. Важно расхаживал толстый дымчатый "Мавроди", шнырял по углам "Хопер". Открещиваясь от своего выводка, брела в очередной загул "Чара", а ее серые "Акциз", "Авизо" и "Декларация" бездомно тыкались во все двери.
Приехать на службу непременно раньше начальства - такой чиновничьей дури, слава богу, в Департаменте не водилось, и рабочий день начинали ровно, без командирского рыка и беготни по коридорам. Кое-где в отделах, конечно, мягко стелили, но жестко спалось, однако это считалось внутренним делом и на общую атмосферу Департамента не накладывалось.
Начальник безопасности ДНП генерал Ермек Беркимбаев тем более приучал свое управление к спокойствию и осторожности. Задачи, которые лежали на его офицерах, не позволяли действовать иначе: мы всех обязаны видеть, а вот нас - не обязательно. На доклады же об отловленном взяточнике или засланном на службу в Налоговую полицию казачке из коммерческих структур резонно следовала не благодарность, а в лучшем случае недоумение: "Почему не предотвратили?"
Почему? Да он сам, генерал Беркимбаев, привел и порекомендовал своему другу в оперативное управление такого засланного казачка. В юбке. Хотя нет, первый раз, когда он увидел Людмилу, она была в брюках. Кремового цвета. Чуть расклешенных.
- Что, хороша? - толкнул его локтем заместитель госналогслужбы, к которому он приехал решать вопросы как раз об утечке информации через ГНС и инспекторов.
- Хороша, - не стал скрывать Ермек. - Эх, что за возраст: пенсию еще не платят, а девушки уже не любят.
- Прибедняйся, - подзадорил "гэнээсник". Только что Беркимбаев выложил такого и столько о его подопечных, что он непроизвольно захотел хоть через Людмилу сгладить впечатление начальника "безпеки" о своей службе. И тут же перешел К более решительным действиям, задержав девушку: - Людмила.
Та остановилась, "сват" задал ей кучу ничего не значащих вопросов, зато успел познакомить с генералом и расписать службу в налоговой полиции, где если не ордена получают за каждый шаг и вздох, то уж моральное удовлетворение точно.
- Но нас ведь туда не возьмут, - кокетливо произнесла Люда.
- Да вы еще не пробовали, - продолжал заместитель. - Уж чем-чем, а прелестными девушками мы богаты, - почти в открытую предложил он в залог своего инспектора.
- А пойдет? - вынужденный поддерживать разговор, который затеялся ради него, поинтересовался Ермек.
Пошла.
И теперь он, генерал Беркимбаев, первый и главный страж у ворот оперативной информации, выявитель падших перед золотым тельцом и зеленым баксом, сам оказался в ловушке. Было бы у него поменьше авторитета, глядишь, и построже подошли бы его подчиненные к проверке Людмилы. А так - генерал пригласил, чего копаться в белье?
Теперь, сгоряча предложив Директору Департамента через Людмилу включиться в игру с коммерсантами, гнать через нее дезинформацию, окончательно лишил себя покоя. С одной стороны, чисто профессионально он не имел права упускать подобный шанс, но в то же время вести игру со знакомым человеком…
А может, подступала старость с ее неизбежной спутницей - сентиментальностью? Да, какое-то время он будет использовать Людмилу для дезинформации, но ведь когда-то операция прекратится и она сядет на скамью подсудимых. И получит срок.
Генерал вздохнул, пригладил седой ежик. Не им замечено, что, когда опер начинает задумываться о судьбе своих клиентов, он обязан уходить с этой работы на другую - архивную, службу режима, музейную. А что, музейную - это было бы неплохо, центральный музей налоговой полиции только-только создается. Две девчушки, молоденькие и миленькие, собирают экспонаты - он бы подсказал, где и что взять…
- О чем мечтаем? - в кабинет, широко распахнув дверь, вошел Моржаретов.
Получивший на днях генеральское звание, начальник оперативного управления словно воспрял, обретя новый напор и решительность. Аккурат под Указ привезли и первые комплекты генеральской формы, и на узком обмыве звездочки Беркимбаев с Глебычем, "первой величиной МУРа по объему", но последним из их троицы полковником, заставили облачиться в нее. Глебыч тут же расщелкал всю пачку "Полароида", и пока фотографии проявлялись, подняли первый тост.
- За дружбу.
Мужчины имеют право провозглашать два тоста: за женщин и за дружбу. Остальное - пьянка.
В конце вечера Беркимбаев, обняв муровца, с непререкаемой гарантией пообещал:
- Ничего, ты в своем полковничестве долго не будешь. Глебыч махнул рукой: ребята, о чем речь? Конечно, не задержусь.
Сейчас, глянув на Серафима, возбужденного и на что-то, как всегда, нацеленного, Ермек неожиданно спрятал папку с документами, которые сам только что хотел показать Моржаретову.
- Ну, так о чем мечтаем? Что плохого в жизни? - Долгие годы дружбы позволили начоперу сразу уловить состояние Ермека. Спрятанную в стол папку тоже отметил, но заострять внимание не стал.
- Какой ты быстрый, - поддержал уходящий в сторону разговор Беркимбаев. - За информацию, как ты должен знать, нынче платят. Рынок.
Моржаретов скорчил мину: так в чем дело! Прошел к стенке. Достал из хозяйского секретера пачку печенья, положил ее на стол перед Беркимбаевым. Тот не отказался, вспорол пальцем обертку.
- Давай колись, - отковырнув слипшуюся печенюшку и себе, подсел к столу начопер.
Беркимбаев начал трудно, подыскивая слова:
- Понимаешь, то… ну, что мы наметили с твоей… то есть с Людмилой… Словом, с ней ничего не получится. Буду просить Директора прекратить всю проработку операции.
Чего-чего, а подобного Моржаретов от "безпеки" никак не ожидал:
- Но это же… Как только мы прекратим работу, на нее тут же надо заводить уголовное дело.
- А потом нет? - грустно усмехнулся Ермек и отвернулся к окну.
Моржаретов посмотрел на друга, вроде бы отстранение крошившего в пальцах печенье. Но нужно было знать уважение и внимание Ермека к Людмиле, помножить на его исключительную порядочность, чтобы понять, на какой шаг пошел Беркимбаев.
- Ладно, все это - после разговора с Директором, - закрыл тему Ермек. И перешел на самого Моржаретова: - А ты чего с утра такой решительный?
Начопер переключился на свои проблемы:
- Послал Соломатина за уголовкой, а он зацепил связь. Проверили клиента - вроде балуется золотишком и ювелирными изделиями.
- Так ты радуешься из-за связи или за своего протеже Соломатина?
- И то и другое. Хотя связь только зацепили. А начинается она в Сибири, как бы не соврать, на аффинажном заводе. Что это такое, ты, конечно, понятия не имеешь.
- Абсолютно. Но если думаешь, что мне стыдно, то глубоко ошибаешься. Мне не обязательно знать все. Зато я, в отличие от некоторых, ведаю, где об этом можно спросить или прочесть.
Моржаретов поднял руки, изображая сдачу на милость победителя.
- Для твоего успокоения скажу, что мне самому об этом Рассказали только вчера вечером. Это не что иное, как заводы цветных металлов. Выплавка золота, платины, серебра - и далее по таблице Менделеева. Вот и хочу послать Соломатина собрать все, что можно, о заводе и добыче золота в крае.
- Ладно, Менделеев. От меня-то чего хочешь?
- Ничего. Чаю.
- Осторожнее, несу, - в тот же миг вошла с подносом Нина.
Зная подвижность Моржаретова, она посчитала за лучшее предупредить заранее, чем лавировать, спасая чашки, между мебелью и носящимся по кабинету начопером. Беркимбаев театрально простер руку: чай заказывали? Прошу.
- Ну так что? Будешь засылать своих орлов в Сибирь? Лично у меня это ассоциируется только со ссылкой декабристов. Да и ты, будем откровенны хоть перед самими собой, на что-то более гуманное не способен.
Уж тут-то Моржаретов категорически не согласился:
- Сибирь, брат ты мой, это не наша московская клоака. Пусть съездят, посмотрят на нормальных людей, увидят человеческие отношения. Это и для здоровья полезно.
- Как я понял, тебе памятника в Москве за такую любовь от благодарных жителей столицы не дождаться. Моржаретов поддержал однозначно:
- Не видать, Ермек, это уж точно. Если Россия - дом, то Москва - ее кухня. И, к сожалению, сварливая, грязная, и копоти, тараканах, запахах…
Серафим даже сам передернулся, высыпав горсть таких эпитетов. Поводил донышком чашки по краям блюдца. Обычно даже о серьезных вещах они с Ермеком вели разговор в шутливой манере, а вот про Москву - в лоб, без обиняков и приглаживаний. Может, из-за того, что в силу служебных обязанностей видели оборотную, неофициальную сторону встреч, презентаций, договоров и соглашений, неоновой роскоши, ночных казино, офисов, тусовок, баров, клубов, глянца, лоска и блеска, которыми столица пыталась загородиться от бездомных, нищих, пьяниц, проституток, просто умирающих на улицах и в подворотнях.
Москва первой безжалостно разрывала Россию на богатых и бедных, именно она сузила государственные интересы Отечества до размеров Садового кольца. Она плевала на окраины и откровенно презирала тех, кто работает и хоть что-то производит. Впервые за долгие-долгие годы о ней стали говорить лишь как о столице банкиров, бизнесменов, жулья, проходимцев и политиков. Рабочие, некогда гордость и слава столицы, оказались оплеванными вышедшим из ресторана "новым русским". Амбициозная Москва теперь любила только саму себя и тем заслужила презрение всей остальной России…
- Ладно, повидался, попил на халяву чай, просветил насчет аффинажных заводов - кто скажет, что день прожит зря? - Моржаретов встал. - Но ты подумай о гостинцах из Сибири: кедровых орешках там, пихтового масла. Серьезно.
У двери хотел еще что-то сказать или спросить, уже серьезное и, скорее всего, про Люду. Но Ермек, опережая его, хлопнул по плечу: собрался идти? Иди!
2.
В добыче золота Россия - дура. Уже весь мир перешел на его качество в 99,5 процента, а она за ту же цену продолжала тужиться, но гнать четыре девятки.
Правда, зато все знают: золотой брус с товарным знаком СССР - лучший в мире. Один из парадоксов времени: давно нет Советского Союза, а товарное клеймо с серпом, молотом и четырьмя некогда авторитетнейшими и весомыми буквами сталось, подтверждая "гудделивери" - высшее качество.
Однако на золото глаза горят у всех. При его упоминании политические пристрастия отступают на второй план: за золотой брусок, даже с ненавистными собственным крикливым демократам, Западу и Америке буквами "СССР", хватаются все. Так голодные мусульмане готовы срывать с банок тушенки наклейки со свиной головой и без зазрения совести уминать мясо. Так Запад и Штаты, ненавидя Россию за ее самобытность, готовы закрыть глаза на любые свои принципы, если дело касается выгоды и российского сырья.
И вместе с этим - новый парадокс, порожденный перестройкой. Если раньше в Сибирь на аффинажные заводы везли сырье более десяти тысяч поставщиков, то с началом Великих Демократических Перемен желающих иметь дело с Россией осталось менее пятисот. Страны СНГ, пусть себе в убыток, но в пику Кремлю, гнали сырье на переработку в Америку.
Оттуда же, особенно из таких авторитетнейших в добыче золота стран, как ЮАР и Бразилия, ради получения высшего качества сырье везли в Россию. Где-то в Атлантике грузы встречались и вместе с пароходными гудками расходились в разные стороны.
Смеяться или плакать?
Да здравствует национализм!
Бред.
А уж россияне давали качество - не придуманное и не пропагандистское. До двух тысяч операций проходит, прежде см засверкают те самые четыре буквы "СССР" на брусе. Россияне оставили в своем производстве много ручного труда, особенно на прессах. Но именно это позволяет избежать впадин, полостей и готовить не губку или порошок, а самый удобный для транспортировки и хранения известный всем рус в 13 килограммов. Специально ради качества все оборудование на заводах цветных металлов сделано из платины и титана. Хотя и слышали недоуменное:
- Дураки, зачем же заморозили такое количество драгоценного металла!
А потому и заморозили, что только титан и платина не несёт "заражения" золоту. Все на алтарь качества! На четыре девятки. На серп и молот. И никто пока не собирается их менять, подстраиваясь под политику: поди-ка пробейся с новым Клеймом на мировой рынок, куда Россию, несмотря на все заверения, сделанные перед развалом Союза, и близко не хотят подпускать.
От всей этой арифметики и политики лично начальнику артели старателей Егору Байкалову было ни холодно, ни жарко. Его задача - добыть само золото. Еще шлиховое, то есть не очищенное, в виде песка, пластин или даже самородков, но с вкраплениями других металлов. И отправить на завод для переработки и очистки.
Хотя прежде необходимо получить лицензию на то или иное месторождение. Обмануть всех, перехитрить, выбить с боем или по блату. Но в честном противостоянии, на конкурсной основе ему с русской фамилией можно рассчитывать только на ту точку на карте, где ни воды, ни дорог и один грамм золота в кубометре глины. Работайте, господин Байкалов, и не говорите, что к вам плохо относятся в Российском или краевом драгмете. Вы этого не можете утверждать, поскольку водочку мы вместе не пили, в Австралию или Южную Африку за счет вашей артели за обменом опытом не летали. Да, а вот с другими летали. И ничего в том зазорного нет.
Правда, вчера какой-то клерк из краевой власти проявил заботу и позвонил:
- Егор Никитович? Составлены лицензии на будущий год, можно краешком глаза взглянуть до общего обнародования.
Не безвозмездно, это ясно. За "спасибо" нынешняя власть не чихнет. Тем более что все почему-то думают: раз сидят на золоте, то им набиты карманы.
"Джип", на котором Байкалов приехал на свой ближайший прииск, застрял перед самым шлагбаумом, и к домику начальника участка пришлось шагать под дождем. На звук мотора никто не выглянул, скорее всего, его никто не услышал. Лишь свиньи, бродившие по лагерю наподобие собак в поисках пищи, перемещались поближе к кухне.
Вытерев о траву грязь с сапог, Байкалов поднялся на крыльцо. Стало слышно, как начальник участка Степаныч орет в трубку:
- Константин, Николай, Олег…
Байкалов недоверчиво посмотрел на часы: время доклада о суточном намыве - в половине пятого, сейчас же едва перевалило за три.