- Он не виноват, он просто не умеет вести себя. Но ведь никто его этому не учил! Я нашла… ну, в общем, он получил на лето замечательную работу на автостанции. Какой-нибудь энергичный парень, вежливый, который умеет улыбаться и поднимать фуражку, мог бы здорово заработать на этом месте. На чаевых. Саму работу Вилле хорошо делал, он ведь любит машины, моторы, всякое такое, а кланяться совсем не умеет. И улыбаться тоже. Только ухмыляется. Ногами шаркает. Но это все от стеснительности, оттого, что не знает, как правильно вести себя. Ну, его и уволили через пару недель… А меня он, конечно, не слушает, - печально добавила девушка (я же подумал, что в нашем деле Вилле не проявил ни стеснительности, ни робости). - Сколько раз я ему говорила, но он слушает всех этих бузотеров, ну и Арску этого. Они ведь фуражек не носят, так что и поднимать им нечего. Да они и не умеют… Но Вилле никакой не стиляга!
- Разве? - не поверил я.
- Конечно! Вилле - битник, - пояснила девушка. - Это большая разница. По их мнению, стыдно кланяться и вообще вести себя прилично. Надо только ухмыляться, чтобы хорошенько кого-нибудь разозлить. Вот это они умеют - специально злить пожилых людей.
- Ну, еще они могут угонять машины, - между прочим заметил я. - Очень прискорбно, но Вилле тоже имеет отношение к автомобильной аварии в Обсерваторском парке. Вы, барышня, видели фотографии в газете. Они там трое были: Арска, Вилле и девушка по имени Кайя. Вилле даже вел машину. Правда, только часть пути, врезался не он.
Саара не выказала большого удивления, хотя я рассчитывал поразить ее.
- Вот оно что! Теперь я понимаю, почему Вилле хотел прыгнуть под поезд, - почти весело сказала она. - Вилле же ужасно добросовестный! - Она подозрительно оглядела нас, и к нашей чести могу заметить, что никто не позволил себе улыбнуться. - Хотите верьте, хотите нет, - убежденно заявила она, - но у Вилле это в первый раз. Арска - тот и двери у машин взламывал, и провода соединял, и чего только не творил. Но Вилле никогда прежде в этом не участвовал, хотя наверняка ему хотелось, когда все вокруг хвастались. Ведь попадаются-то с этим редко. А так что - если не пьяные, и аккуратно ведут машину, и на место ее привозят… Но все равно: сколько раз я предупреждала Вилле, чтобы он в такие дела не ввязывался!.. Хотя вообще-то я могу его понять, - продолжала она рассуждать. - Эта драка вчера вечером и разбитая витрина, а потом еще допрос в участке - конечно, он совсем потерял голову. Я же ходила потом в полицию, когда он меня не встретил, как обычно, на углу после работы, но там сказали, что у него взяли показания и отпустили. И, уж конечно, Арска с этой девицей его где-нибудь поджидали и потащили с собой… А автомобиль был шикарный?
- "Мерседес-бенц", почти новый, - с уважением отозвался я.
- Тогда все понятно, - заявила девушка. - Вилле всегда хотелось прокатиться хотя бы раз в роскошном автомобиле. Но, конечно, не Вилле врезался в дерево! Он очень умелый и осторожный. Вилле наверняка бы поставил машину обратно, на то же место. Бедный Вилле!
Голос девушки дрогнул. Хотя ей впору было пожалеть владельца этой новой роскошной машины, обнаружившего наутро вместо машины груду металлолома. Впрочем, с этим делом было уже покончено. Я взглянул на часы и занервничал.
- Как зовут опекуна Вилле и где он живет? - спросил я. - Мы немедленно должны произвести там…
- Не надо торопиться, - остановил меня Палму. - Если Вилле куда-то что-то спрятал, то в свое время все и обнаружится. Никуда оно не денется. Давай сначала посмотрим, что в этом ящике, о котором столько было разговору. Что там осталось после Кокки.
Девушка, выговорившись, оттаяла и смогла даже улыбнуться.
- Простите меня, господин Кокки, - сказала она. - Я, конечно, вовсе не подозреваю вас. Просто я очень разволновалась из-за этих денег. Но ведь они все равно найдутся, когда вы поймаете убийцу!
В ее словах было такое доверие, что мне стало не по себе. Я подумал о Вилле, об этой горькой игре судьбы, о наглости, глупости, жестокости, оправдать которые я не мог. О старом человеке, покоящемся на гладком столе. Ему стоило научить эту девушку остерегаться кой-чего в жизни. Потому что этот мир во многом напоминает проклятую Богом свалку, а вовсе не райские кущи, обещанные ей дядюшкой Нордбергом.
Чертовы идеалисты, думал я, лучше бы они обзавелись непробиваемо-толстыми шкурами! Вот моя шкура не в пример толще. По крайней мере в некоторых местах. Но ничего, девушка еще так молода, утешал я себя, и, конечно, она переживет это испытание.
Кокки выдвинул обследованный им ящик и водрузил его на письменный стол. Разумеется, он был прав. Перво-наперво там лежала сберкнижка. В ней были помечены суммы накоплений и вклады за многие годы. На начало сентября остаток равнялся 123 635 маркам. Накопления за целую жизнь. Но десятого сентября на счет в один прием был положен миллион марок. У старика, значит, хватило терпения дожидаться целый месяц, прежде чем он отправился в контору получать свой выигрыш. Это был депонентский счет, с которого мог снимать деньги или сам владелец, или кто-то по его доверенности. Старик был осторожен.
Рядом лежала еще одна новехонькая банковская книжка. По этому счету мог получать кто угодно, достаточно было только предъявить книжку. Она была выписана на имя Саары Марии Похъянвуори, и на ней лежали пятьсот тысяч, внесенные, как ни странно, восемнадцатого сентября. Старик, видимо, основательно обдумывал, как лучше распорядиться деньгами. То есть подумал заранее о налогах с наследства и всем прочем. И принял свои невинные меры предосторожности. Но почему он завел еще одну книжку, открыл счет в другом банке? Для верности, чтобы не складывать все яйца в одно лукошко?
Далее: большой желтый конверт. На нем дрожащим старческим почерком было выведено: "Завещание". Он был запечатан красным сургучом, на котором были вытеснены инициалы "Ф. Н." - Фредрик Нордберг. Однако конверт был разорван, поспешно и грубо. Печать осталась нетронутой. Как будто в последний момент перед переездом на новую квартиру старик решил в чем-то убедиться. Или - или его убийца.
Я быстро пробежал глазами завещание. Оно было деловитым, имело законную силу, но составлено было не совсем так, как принято у юристов, - если уж быть совершенно точным.
"Все мое имущество - моей любимой племяннице Сааре Марии Похъянвуори, которая может полноправно и свободно владеть и распоряжаться в соответствии с собственным усмотрением этим имуществом, хотя ей на момент моей смерти еще может не исполниться двадцать один год".
Таким образом, он предупредил алчные поползновения брата. Но насколько это законно юридически - вот вопрос. Вопрос истолкования. Нужно было выбрать опекуна. Но это уже была не его забота. Под текстом завещания, как положено, расписались четыре свидетеля - имена, занятия, адреса. Все четверо с Матросской улицы, двое из того же дома. Старик Нордберг был предусмотрительным.
Далее: пожелтевшая кооперативная книжка, удостоверявшая права на данную квартирку. Книжка квартплаты. Взносы делались аккуратно, точно в срок, без единой задержки. Купчая на квартиру на улице Роз и к ней скрепкой прикреплена копия денежного перевода по безналичному расчету двух миллионов. На счет строительной фирмы. Можно себе представить, как вытаращили глаза в банковской конторе, когда старик Нордберг в один день внес в кассу три миллиона! Это было десятого сентября. Интересно, как ему выдали его выигрыш в лотерее? Наличными, наверно, раз клиент настаивал. Многим ведь хочется хоть раз в жизни увидеть и подержать в руках такие большие деньги, тем более если они твои. Говорили, что одна дама пришла как-то получать свой выигрыш с огромной хозяйственной сумкой.
Так. Другие бумаги. Старые школьные табеля. Квитанции об уплате членских взносов. Даже разрешение на платный показ всем желающим Луны и звезд в телескоп. Но денег не было. Я перелистал остальные бумаги. Все, ящик пуст. Его дно даже не было ничем застлано, так что больше смотреть было негде. Палму наблюдал за моими поисками, дымя трубкой. Когда я закончил, он меланхолически заметил:
- Кое-чего не хватает…
- Разумеется, не хватает… денег! - рассерженно сказал я.
- Вы, видно, никогда не покупали лотерейные билеты, - предположил Палму.
- Да, - сказал я, еще не понимая, в чем дело, и глядя на повеселевшее лицо Кокки. - Я их не покупаю. Мне всегда не везет.
- А дело в том, что государство сразу удерживает с главного выигрыша тридцатипроцентный налог, - заметил Палму. - Можем посчитать. С семи миллионов это будет два миллиона сто тысяч. Значит, остается четыре миллиона девятьсот тысяч. Пусть округленно - пять миллионов, раз старик упоминал именно эту сумму. Но главный выигрыш, насколько я знаю, сейчас равен именно семи миллионам.
- В любом случае денег нет! - прервал я его подсчеты. - Пусть один миллион четыреста тысяч или даже семьсот тысяч наличными, как говорила нам барышня Похъянвуори, но их все равно нет!
- Чего нет, так это квитанции об удержании налога, - сказал Палму. - Мне кажется, старый Нордберг был человеком настолько аккуратным, что вряд ли стал бы выбрасывать такую бумаженцию. Он ее наверняка сохранил бы.
- А мне кажется, что все это пустые придирки, - сухо заметил я. - Всякие мелочи всегда выпадают, не стыкуются. Уж ты, Палму, как опытный полицейский, мог бы это знать. К тому же квитанция еще может найтись. А у нас сейчас есть более важные дела. Барышня Похъянвуори, спасибо большое за гостеприимство. Эти бумаги я пока возьму с собой. Вместе со сберегательными книжками и завещанием. У меня в сейфе они будут сохраннее. К сожалению, мне придется также попросить у вас ключи от квартиры. Вам теперь здесь оставаться нельзя. Одной, я имею в виду.
- Но я же не могу бросить так грязную посуду! - воспротивилась девушка.
- Я с удовольствием побуду с барышней, - поспешно предложил Кокки. - Мы можем вместе распаковать вещи и разложить все по местам.
Девушка особой радости не выказала.
- Я помогу вам вытирать посуду! - сделал Кокки еще одну отчаянную попытку.
- Ну хорошо, - кивнула девушка, а Палму многозначительно толкнул меня в бок, намекая, что Кокки что-то задумал.
Конечно, таким образом он мог осмотреть все, не возбуждая никаких подозрений. И тут ему помощники были не нужны. Да и мы в нем больше не нуждались. По крайней мере я так считал.
Палму наклонился и выбил трубку о каблук. Пепел высыпался на пол. Заметив взгляд девушки, он хоть догадался извиниться.
- Отвратительная привычка! - сказал он. - Сам знаю. Пытаюсь следить за собой, но вот - старею, рассеянным становлюсь… Кстати, проформы ради: что вы вчера ночью делали, часиков этак в двенадцать? То есть я хочу спросить, когда вы вернулись домой?
Девушка вздрогнула, и глаза у нее забегали.
- Я… я… - она подыскивала слова, - я, правда, вернулась совсем поздно, только в час. Отец был ужасно сердит. Но я так беспокоилась из-за этой разбитой витрины. Из-за Вилле. Я после полицейского участка совсем не знала, где его искать. Даже придумать не могла, где он может быть. Ну, я шла пешком и думала. Так, обо всем. Смотрела на огни на берегу залива. И еще думала, что сказать отцу.
- Он пока не знает? - деликатно осведомился я.
- Нет, нет конечно! - ужаснулась девушка. - Он бы убил меня! Я говорила вам… Ну вот, я и решила тогда, что… что лучше вернусь сюда - прямо сразу. А потом перееду вместе с дядей, насовсем. Останусь с ним… Я и вернулась. То есть вошла во двор… Свет у дяди в окнах не горел, и мне стало жалко его. Дядя очень плохо спал, а если бы он читал в кровати, я бы увидела свет ночника. И я подумала, что ему надо отдохнуть. Мне не хотелось будить его. Я и представить себе не могла… Вот почему я сегодня так удивилась, когда увидела, что он не ложился. Я ведь была совершенно уверена, что он спит. Я только поэтому и не стала беспокоить его, пошла домой!
- И в какое время все это происходило? - резко спросил Палму.
- Я не могу точно сказать, - ответила она. - Мои часы то спешат, то отстают. Думаю, было около часа. Когда я пришла домой, часы вообще стояли. Я их обычно завожу вечером, перед сном. Отец утверждал, что уже утро, но он всегда преувеличивает. Он… он был просто в ярости и кричал… кричал, что я стала уличной девкой…
- Вы видели кого-нибудь во дворе? - спросил Палму.
- Нет, - ответила она, но, подумав немного, добавила: - Вернее, видела, но не во дворе, а раньше, когда я открывала калитку - там замок очень трудный; так вот, прямо из калитки на меня выскочил какой-то пьяный, он, наверно, никак не мог сам отпереть замок изнутри. Но он сразу пошел по улице, шатаясь из стороны в сторону. Я еще подумала, что его наверняка полицейские скоро задержат. Но потом я о нем больше не думала, у меня своих забот хватало. Только сейчас вспомнила, когда комиссар спросил.
- Приметы? - потребовал Палму.
- Но я не знаю! - запротестовала девушка. - У него была шляпа надвинута на самые глаза… кажется, он был в черном плаще. Там ведь совсем темно, освещение слабое… Крупный такой мужчина, гораздо больше меня. Совсем пьяный… Я и не думала его рассматривать! Если на них посмотришь, они сразу руки распускают.
- Ага, понятно, - сказал Палму. - Значит, это был не битник. И не стиляга. Нам уже барышня объясняла, что между ними огромная разница. И вы, разумеется, сразу заметили бы, если бы это был кто-то из них.
- Конечно! - заверила девушка. - Это был совсем пожилой мужчина! Лет сорока, наверно.
От этих слов на меня повеяло могильным холодом: я не думал, что сорокалетний мужчина может казаться безнадежным стариком.
- Но вы бы его узнали, если б встретили? - с надеждой спросил Палму.
- Не уверена, - с сомнением в голосе сказала девушка.
- Ну хорошо, - нетерпеливо сказал я. - Это к делу не относится. Можно, конечно, опросить жильцов дома, этого мужчину кто-то мог видеть, и тогда ситуация прояснится. Какая-нибудь женщина, поджидавшая мужа, могла высунуться из окна, услышав стук калитки. Такое часто случается. Но, Палму, ей-богу, не стоит заострять на этом внимание!
- Хорошо, больше не заостряем, - легко согласился Палму. - Все равно в этом доме в субботу вечером народу немного наберется. Вот завтра утром картина будет другой. А я очень кстати обещал зайти на утренний кофе к той даме из нижней квартиры.
И Палму очень весело захихикал, довольный своим остроумием. Я сурово посмотрел на него.
- Пошли! - сказал я. - Всего доброго, барышня Похъянвуори.
Но тут девушка уцепилась за мою руку.
- Комиссар Палму сказал мне, что вы задержали Вилле. Разрешите мне навестить его! - умоляюще сказала она.
- Мы вернемся к этому вопросу завтра, - поспешно ответил я. - Позвоните мне. А сейчас дадим Вилле отдохнуть.
Мне казалось, будет лучше, если девушка сначала прочитает спокойно утренние газеты, и тогда она сможет правильно оценить ситуацию. У меня не было желания брать объяснения на себя.
- Когда будете уходить, - Палму наставлял Кокки, - впустите сюда полицейского, пусть погреется. Может просидеть здесь ночь. Что ему зря мерзнуть на лестничной площадке!
И они обменялись понимающим многозначительным взглядом. Я хлопнул себя по лбу.
- О Господи! - простонал я. - Журналисты и фоторепортеры! Они же вломятся сюда! И я никак не смогу это предотвратить.
- Ничего, мы с барышней будем позировать, - с энтузиазмом пообещал Кокки.
И мы ушли. Полицейскому на площадке я намекнул, что если будет мерзнуть, то может провести ночь в квартире. Честно говоря, я не ожидал, что сюда кто-нибудь пожалует. Вилле был за решеткой. Ключи, правда, куда-то пропали - Палму обязательно сказал бы, если б они оказались у Вилле в кармане. Так что лучше было подстраховаться. К тому же, устраивая засаду, я как-то вырастал в собственных глазах.
Репортеры обступили нас, едва мы вышли за калитку. Но теперь только одна одинокая вспышка сверкнула нам навстречу. Они берегли пленку.
- Заходите и можете фотографировать все, что хотите, - сделал я широкий жест. - Расследование идет по верному пути. Думаю, позже вечером смогу сделать заявление для прессы. - Толпа загудела одобрительно. - Часов в одиннадцать, - осторожно пообещал я. - Да, приходите в двадцать три ноль-ноль. Впрочем, вам, может быть, придется немного подождать. Мне в данном случае от вас ничего не нужно. Но вы, быть может, успеете кое-что дать в свои газеты, прежде чем они уйдут в набор!
Репортеры даже не успели рта раскрыть - не то что начать клянчить! И, конечно, они были здорово удивлены такой моей щедростью. Потому что наш командир - я имею в виду начальника нашего отделения - их никогда не баловал. Но пока что распоряжался я. А я не был сторонником гомеопатических доз - гулять так гулять!
К моему изумлению, Палму одобрительно кивал, слушая мои обещания, и, садясь в машину, довольно пробурчал:
- Хоть на время от них избавимся!
Но что меня еще больше изумляло, так это его унылая физиономия. Мне казалось, что он должен в данной ситуации выказать подобающие радость и восхищение. Он же, напротив, сидел погрузившись в свои мысли и недовольно жевал мундштук пустой трубки. Это был плохой признак. Значит, что-то, по его мнению, складывалось не так, как надо. Но, с другой стороны, подумал я, все это, может быть, чистая зависть - стареет, ну и так далее.
Пока он грыз трубку, я тоже размышлял. И потом нравоучительно сказал:
- Надеюсь, ты понимаешь, Палму, что все только подтверждает виновность Вилле. Девушка о завещании знала. И, несомненно, рассказала о нем Вилле. Для неимущего сироты подобная сумма должна показаться колоссальной! Против соблазна устоять невозможно. Затем, скажем, ссора со стариком. А у парня и так нервная система неустойчивая, и он, конечно, впадает в страшную ярость. Припадок бешенства. Про деньги он знает. Собирается переехать и жить вместе с девушкой на новой квартире. Зачем же ему делить эту квартиру со стариком? Старик норовит наставлять да советовать, а они этого не любят. Чуваки эти.
- Ну конечно, раз хорошенькие глазки - так ты и уши развесил! - вдруг съехидничал Палму. - И давай себе воображать, рисовать разные картины… А где она сама была? Вот она признается, что дошла до двора. А почему? А потому, что есть свидетель - этот пьяный; поэтому ей и нет смысла запираться. Ты думай головой, а не ахай - ах, хорошенькая девочка, ах, миленькое личико! Ведь мы только с ее слов знаем, что старику она якобы все рассказала. А может, если бы Нордбергу действительно было известно, что его ненаглядная невинная овечка поимела ребенка от этого негодяя и бездельника, может, тогда завещание прямиком полетело бы в печку, а про переезд вообще речи не было бы! Вот почему стоило вскрыть конверт и удостовериться, что с завещанием все в порядке!
Я не верил своим ушам.
- Чтобы эта девушка была тоже… - начал я. - Этого не может быть! Никогда… я не могу так ошибиться в человеке. Я никогда не ошибался… А если… - Страшные подозрения стали зарождаться в моей душе. Ведь бывало же раньше, что Палму оказывался прав! Хорошенькие личики, и правда, были моей слабостью. - Ладно, в любом случае Вилле за решеткой, - сказал я. - И там останется. До тех пор, пока это зависит от меня. А мы, конечно, можем заняться расследованием ее участия… Но если она действительно хладнокровная преступница или соучастница преступления, нам будет трудно найти неопровержимые доказательства…