- Чертовски богатых, - подтвердил Палму. - А жена - из семьи Мелконенов, дочь покойного горного советника. Я, помнится, тогда в апреле простуду схватил, но это, конечно, ничего не изменило бы. Дело было ясное как день.
- Начальник отдела лично просматривал протоколы допросов, - в некотором смущении заметил я. - Он еще сказал, что не стоит беспокоиться из-за таких людей. Да-да, я теперь точно все вспомнил. В этом деле все было ясно.
- Между прочим, шестой этаж отлично виден с Обсерваторского холма, - сказал Палму.
Я открыл папку и стал внимательно читать протоколы допросов, снятых по этому печальному делу. Очевидное самоубийство, места для сомнений не оставалось. Тяхтинен и Валста вели дело - очень тактично, добросовестно. В протоколах не за что было уцепиться. Ни малейшей зацепки.
Майре Ваденблик пила. Это было известно в Хельсинки всем - о чем и говорил протокол, правда в смягченных выражениях. Майор давал показания сдержанно. Большей частью он жил за городом, занимался имением. Единокровная сестра госпожи Ваденблик, Анникка Мелконен, также находилась в это время в квартире. Проживала вместе с сестрой. Ухаживала за ней. Разница в возрасте у сестер - три года. Покойный Мелконен еще в молодости остался вдовцом и вскоре женился снова. Умер, перетрудившись, в пятьдесят шесть лет от тромба в сердце. Болезнь больших начальников. Но зато его предприятия остались. И миллионы тоже. Они, насколько известно, составляли главную радость в жизни этого трудяги. Его сын, Аарне Мелконен, возглавляет ныне концерн. Так, теперь о самой Майре Ваденблик: два развода, состояла в третьем браке, детей нет, на момент самоубийства ей не было еще сорока.
Действительно ясное дело. Почтенный врач, известный и дорогой терапевт, пользовавший госпожу Ваденблик долгие годы, засвидетельствовал, что она злоупотребляла снотворным. И алкоголем - само собой. Опасное соединение. Однажды приняла чрезмерно большую дозу, потеряла сознание, лежа в постели, но ее успели вовремя доставить в больницу. В другой раз уронила зажженную сигарету на кровать и могла бы сгореть, если бы вовремя не заметили дым. Падение из окна - ее третья попытка покончить жизнь самоубийством. Большие деньги - плохой товарищ…
В тот апрельский вечер вся компания прибыла прямо из "Рыбацкой избы". Майор, который находился дома, проснулся и вышел, чтобы успокоить жену. Но та была в бешенстве, поносила супруга и велела ему взять свои вещи и немедленно убираться из дома. Майор тоже был сыт по горло такой жизнью и действительно пошел собирать свой чемодан. Остальные отправились на кухню опорожнять холодильник. Госпожа Ваденблик сказала, что пойдет посмотрит, в самом ли деле ее супруг собирает вещи. Сестра пошла следом. Майор объяснил, что на этот раз он твердо решил уйти. Что он больше не мог. В гостиной окно было открыто - чтобы выветривался табачный дым. И прежде чем сестра покойной и майор успели подбежать, госпожа Ваденблик прыгнула вниз. Только один раз пронзительно вскрикнула - и все, кто был в кухне, ринулись в зал, а несколько жильцов дома проснулись. Вот так. "Скорая помощь" уже не понадобилась.
Майор честно признался, что готов был сдержаться и перенести свой переезд на следующий день, когда его супруга проснется со свежей головой. Все знали невозможный язык госпожи Ваденблик. Язык рыночной торговки. Но больше всего майор устал от слез и извинений, которые ожидали его наутро. Супруга много раз грозилась покончить жизнь самоубийством. Это подтверждала и экономка.
Порядок наследования был обычным. Не существовало ни завещаний в пользу друг друга, ни брачного контракта. И главное не было ни неясных, ни спорных моментов. Два очевидца. И целая компания свидетелей - подвыпивших, но в меру, вполне способных разобраться в происходящем.
Я прочел протокол дважды.
- И каким способом ты намерен превратить это в убийство? - В моем тоне сквозило неподдельное сострадание.
Палму остервенело сосал пустую трубку.
- Чересчур очевидное самоубийство, - сказал он. - И это "чересчур" сомнительно. Кроме того, спустя два дня было полнолуние. И старик Нордберг вполне мог задержаться на Обсерваторском холме допоздна. Ночь была не холодная, было уже по-весеннему тепло. Я проверял. Предположим, что его внимание привлекли ярко освещенные окна на мысу, и он из чистого любопытства перед уходом посмотрел на них в телескоп. Он же был сторонним наблюдателем людей и их жизни. Как мы знаем… Не так много есть на свете людей, которые в одно мгновение, как фокусники, могут вытащить из кармана несколько миллионов. Причем наличными. А майор Ваденблик может. И Анникка Мелконен тоже. Она вместе с братом является наследницей, поскольку детей не было. Но еще у Анникки есть и другая доля наследства, доставшегося ей от отца, горного советника Мелконена… Все эти детали я уже уточнил - просто ради интереса - у одного своего знакомого, завсегдатая биржевого клуба.
- Не ври! - не поверил я.
- Ну-ну, - Палму предостерегающе поднял палец, - ты еще не знаешь всех моих знакомых. У каждого есть свои бездны. Так вот, этот человек сообщил мне, что детей у Мелконена было трое: две дочери и сын. Сын Аарне управляет заводами, по слухам, очень умело. Заводы растут и богатеют. Переживают период подъема. Социальная сфера безупречна: кварталы собственных домов, сады, спортивные секции и - представь себе! - хоровые кружки. Старик Мелконен владел девяноста процентами акций. Его дочери сидели в правлении и получали за это по-царски (помимо дивидендов). Цена акций в настоящее время составляет по меньшей мере миллиард. И это на троих. Не говоря уже о том, что от отца им еще осталось имущество, корабли, поместья и прочее барахло… Так что после смерти Майре Анникке с майором есть что поделить.
Палму перевел дух.
- Но! - продолжал он. - У майора отсутствуют мотивы. Он отличился еще во время "Зимней войны". Когда началась вторая война, он учился в кадетской школе. После войны получил разрешение остаться в армии. Уволился по собственному желанию в начале пятидесятых годов, чтобы заняться коммерческой деятельностью. Есть награды. Первый брак был неудачным - обычный гарнизонный брак. Но от него остался ребенок, сын, теперь ему двенадцать лет. Он находится на отцовском попечении и живет за городом, в поместье. Мать, вероятно, умерла уже после развода. А Майре вряд ли годилась на роль образцовой мачехи.
- Да, о Майре Ваденблик мало кто горевал, - заметил я. - Сама загубила свою жизнь. Разве что аристократическая пьянь, они, наверно, чувствуют утрату… Вот что случается с людьми, которые с самого детства ни в чем не знают отказа, а к сорока годам пресыщаются уже всем на свете! Да, майору не повезло с женами.
- Крепкий мужчина, настоящий помещик, - заметил Палму. - А мальчик все время живет за городом, в начальную школу его возят на машине, туда и обратно. На автобусе дорого, у них с деньгами не ахти. После смерти Майре, я имею в виду. У майора ведь никакой собственности нет. Полуразрушенное имение - и все. Ни денег, ни Майре.
- Ну-ну, - предостерег я. - А Анникка?
- Это дама совсем другого сорта, - сказал Палму. - Мужчинами не интересуется, вином тоже. По сравнению с Майре - гадкий утенок. Майре, по слухам, была роскошная женщина. Так что майора можно понять, он имел не только богатую, но и красивую женщину. - Палму задумчиво повертел трубку в руках. Потом снова заговорил: - У Майре была единственная дочь. Мой знакомец вспомнил и это. Вынужденное замужество в восемнадцать лет. Горный советник был вне себя от ярости, но все равно - состоялось шикарное венчание в Немецкой церкви. Через пару лет разошлись, но с Майре осталась дочка, Синикка. От мужа пришлось откупаться несколькими миллионами. Синикка выросла большой озорницей - видимо, в мать. В семнадцать лет она утонула во время бури - ее смыло с яхты, совсем близко от их летней виллы.
Примерно в это время Майре и начала встречаться с майором, - продолжал Палму. - Он был на яхте с Синиккой и не сумел спасти девушку. Его самого нашли после шторма на каком-то скалистом островке, едва живого. Это событие, видимо, как-то сблизило их, Майре и майора, укрепило их связь. Безутешная мать… все такое… женщина в скорби нуждается в надежном мужском плече, чтоб приклонить голову… Так говорят. Я не знаю…
Палму замолчал. Знакомое тоскливое чувство зашевелилось у меня внутри. Засосало под ложечкой. Может, это были рогалики с печеньем… Я ведь не какой-то отважный борец. И никогда не пытался разыгрывать из себя храбреца. Оставим славу тем, кому ее бремя под силу. Я просто хочу сказать, что если я могу обойти осиное гнездо, то не стану совать туда руку.
- Палму, - сказал я наконец чрезвычайно серьезно, - уверен ли ты в этом деле? Или это одни только смутные подозрения? Но их совершенно недостаточно! Подумай: полностью расследованное дело. Начинать его снова, раскапывать ты не можешь. Нет, не можешь, потому что речь идет о таких людях. Я хочу сказать, что они этого не потерпят.
- Одно убийство влечет за собой другое, - повторил Палму, - а забота находить убийц лежит на нас.
- Начальник отдела возвращается завтра утром, - просительно проговорил я. - Давай сначала с ним посоветуемся.
- Мы сами группа, - напомнил мне Палму. - Ты - группа. Ты - руководитель. Конечно, я тоже предпочитаю не начинать ни с того ни с сего ворошить муравейник. Только в случае крайней нужды. Так что давай пока помалкивать и расследовать своими силами. Начальник отдела вообще ничего не понял, когда ты так дальновидно упрятал Вилле за решетку. Наверно, он тоже верит печатному слову. Вот пусть и читает газеты!.. Ты сам пораскинь мозгами! - продолжал Палму. - Ну откуда у старика Нордберга взялись миллионы? Позапрошлой ночью в двадцать четыре часа он скончался на Обсерваторском холме. Почему он просил Вилле прийти после двенадцати? Вспомни - и профессор говорил о двенадцати!
- Но зачем это лишнее убийство? - возразил я. - Раз Нордберг уже обещал молчать! Ему за это заплатили. И что значат несколько миллионов для таких людей!
- Может быть, старик и не замышлял ничего больше, - заметил Палму, рассуждая. - Я уверен - не скажи ему девушка о беременности, ему бы сроду такая мысль в голову не пришла. Он ведь до тех пор не вмешивался. Держался в стороне - как сторонний наблюдатель. Какая ему нужда до чужих дел. Но вот потребовались деньги, откуда их достать? Шантаж с психологической точки зрения очень своеобразная штука. Вроде коньяка. Знаешь, что полбутылки коньяку - в самый раз, а потом идешь к письменному столу и достаешь еще одну бутылку. Вот и Нордберг, видно, пошел за второй. А вторая попытка оказалась последней. Убийца знал или полагал, что, покуда он жив, в покое его не оставят, ему придется платить из года в год. Может быть, Нордберг и угомонился бы на новом месте, и постарался бы забыть всю эту историю. Он же говорил девушке о пяти миллионах. Наверно, ему бы их хватило. Но, с другой стороны, ребенок бы рос, Вилле попадал бы в какие-нибудь истории… И всегда, всегда у него было бы искушение - до последнего его вздоха. Убийца понимал это.
- Крепкий мужчина, - подумал я вслух. - Отличился на войне…
- Или достаточно сильная женщина, - добавил Палму. - Старик Нордберг был довольно хрупкого телосложения. К тому же с больным сердцем. Так что тут особой, богатырской силы не требовалось. Бешенство, желание отомстить. Недаром у него разбито лицо и сломаны ребра. Подавленное женское… как они там теперь говорят про незамужних? Я не помню. - Он внимательно посмотрел на меня и раздраженно предупредил: - Не увлекайся! Подозреваемых двое, повторяю: дво-е. То есть оба очевидца, майор и единокровная сестра. Больше никого в гостиной не было, когда госпожа Ваденблик выпрыгнула из окна. Остальные находились на кухне. И ты не должен подозревать одного майора потому только, что это кажется более вероятным. Так не пойдет.
- Но мы ведь никогда в жизни ничего не докажем! - убежденно сказал я. И в ту же секунду принял решение. Попробовать. Однажды в жизни поплыть против течения. - С чего начнем? - спросил я коротко, по-деловому.
- С денег, - сказал Палму. - Ведь их в каком-то банке выдали. Такую кругленькую сумму, да еще сразу. Даже в том отделении, где у Нордберга был счет, должны были удивиться и отметить на всякий случай номера купюр. Это наша соломинка. И нам крупно повезет, если мы что-то сумеем здесь узнать. Не говоря уж о том, что сегодня воскресенье. Ребятам дадим задание разыскать красноперого господина, чтобы не болтались без дела. А мы с тобой отправимся прямо в пасть к зверю - нанесем визит майору Ваденблику. Если, конечно, он в городе. И заодно его экономке.
Я перепугался.
- Не можем же мы сказать… - начал я.
- Можем. Что мы совершаем воскресный обход и, проходя мимо, решили зайти, чтобы выразить свои соболезнования… С некоторым опозданием. Да ладно, выкрутимся! Или в связи с очередной проверкой архивных дел, предназначенных к уничтожению, потребовались уточнения. Ну ты же юрист! Придумай что-нибудь.
- Но мы же ничего не уничтожаем! - возмутился я. - И уж тем более подобные дела.
- Майору позволительно не знать про это, - возразил Палму. - Даже напротив: для него это окажется приятной новостью, и он с удовольствием примет нас и охотно удовлетворит нашу любознательность.
Дверь бесшумно отворилась, и в щели показалась голова Кокки. Опять без стука! Что за отвратительная привычка! При этом он имеет наглость уверять, что делает так, чтобы не побеспокоить лишний раз. Сейчас, увидев нас с Палму вдвоем, он смело ввалился и закрыл за собой дверь.
- Слушай, Палму, - невинно сказал он, - куда ты заховал папку с госпожой Ваденблик? Наш хранитель нервничает. Я тут ходил к магистрату, чтобы время скоротать, глазел на объявления… развлечься хотел… - Он смущенно покраснел, опустил голову и начал ковырять ботинком пол. - Чудеса! Я имею в виду извещения о гражданском браке, - пояснил он. - Просто та самая моя знакомая, стюардесса, грозится, что выйдет замуж за штурмана, а он от церкви отошел… Ну, я и хотел посмотреть, действительно ли она собирается сделать эту глупость…
- При чем тут Ваденблики? - нетерпеливо перебил его Палму.
- А при том! При том, что майор Ваденблик и девица Мелконен извещают о вступлении в брак. Я-то что? А вот ты задевал куда-то папку с этим делом! А они уже завтра притопают к бургомистру… Знаешь, какие у него цепи на шее!
Но времени, чтобы слушать про украшения на шее бургомистра, у меня лично не было.
- Девица Мелконен?! - выкрикнул я. - Анникка Мелконен?
- Ну да, Анникка, - кивнул Кокки. - И майор Густав Эрик Ваденблик.
- Подумайте, какая спешка! - восхитился Палму, энергично обсасывая свою трубку. - Этот убийца принялся за дело.
Глава десятая
Кокки, склонив голову набок и продолжая ковырять пол, вполголоса предупредил:
- Если вы собираетесь искать те ботинки, то не стоит. Это была самая обычная пара - на резиновой подошве, практически новая, без единой характерной детали. Я спрашивал в обувном. Они говорят, что продают миллионы пар данного размера.
Это, разумеется, преувеличение. Наши обувщики действительно справляются со своими обязанностями весьма удовлетворительно, но миллионы пар башмаков одного размера они не продают!
- Да нет: ворсинки от одежды, кровь, земля - мало ли что там может быть на этих ботинках! - раздраженно возразил я. - Ты просто отстал от жизни, Кокки. В нашей лаборатории что угодно теперь могут найти: следы плевка на полу найдут через год после того, как ты плюнешь! У них фантастическая аппаратура!
Щеки Кокки задвигались, и я с ужасом понял, что он намеревается попробовать.
- Нет! - заорал я. - Не в моем кабинете! Палму и так тут достаточно свинячит! Посмотрите, что творится под креслом.
Палму вздрогнул и попытался сгрести весь пепел в кучу. Очевидно, он успел тут выкурить не одну трубку. Как у себя дома. Рассчитывал, что раньше полудня я не появлюсь.
- Кокки! - внушительно сказал я. - Ты молодец, ты все замечаешь, спасибо тебе большое. Извещение - это очень важно, и мы все, конечно, выясним в свое время… Но пока постарайся не болтать. Никому, ни слова. Мы с Палму вышли на новый след. Это гораздо серьезнее, чем я и Палму - вначале - думали.
- Кокки! - еще внушительнее произнес Палму. - Если у тебя есть в банках такие же милые знакомые, как в авиации и в обувных магазинах, будь добр, позвони им. Можешь отсюда, по прямой связи. Попытайся выяснить, каково положение майора Ваденблика - в отношении денег. И как обстоят дела со счетами Анникки Мелконен. Насчет тайны вкладов все понятно, но, может, вы по-приятельски выясните это между собой.
- Замечательно! - развеселился Кокки. - Да они сейчас так струсят - что я им в воскресенье звоню, решат, что мы какое-то колоссальное хищение расследуем! Зато потом сами все расскажут от радости, когда поймут, что дело не в кассирше, пытавшейся спустить в унитаз связки банкнотов.
- Потише, Кокки! - предупредил я.
- Мы сейчас отправляемся на утреннюю прогулку, - сказал Палму. - А ты побудь здесь, может, наш начальник решит загулять - погода вон какая отличная!
Во дворе Палму со вздохом посмотрел на черные машины, вкушающие воскресный отдых, но всегда готовые к бою, и мужественно прошел мимо. Светило солнце, блестело море, и удивленно кричали чайки при виде пустой Рыночной площади. Мы миновали президентский дворец, пересекли по мосту канал и вступили на мыс - в район Катаянокка.
Новое здание офиса целлюлозной фирмы "Энсо - Гутцайт" сверкало. Чертовски красивое сооружение! Но Палму не остановился полюбоваться его архитектурой. Забыв о своем ревматическом колене, он тащил меня вверх по улице к дому майора. Деревья в парке переливались на солнце всеми осенними красками.
Задрав головы, мы посмотрели на гладкое современное здание. Шестой этаж был головокружительно высоко. Инстинктивно мы оба глянули вниз, на тротуар, о который разбилась беспутная жизнь Майре Ваденблик. Но там не было никаких следов. Мне вдруг стало не по себе, как будто я заглянул в пропасть. Воображение! Вот от чего Палму не страдает!
- Н-да, кровавая лепешка, и никакого риска, - медленно проговорил Палму. - Когда так разобьешь голову, уже не пожалуешься.
Я вздохнул, и, оттянув разукрашенную бронзой парадную дверь, мы вступили в просторный вестибюль. Роскошный дом. По сто тысяч марок за квадратный метр, прикинул я. Ох, как мне не хотелось нарушать воскресную тишину этого дома! Я ведь простой полицейский. Тут разряды ставок значения не имели, равно как и мое звание вице-судьи.
Лифт двигался бесшумно. Табличка на двери: "Густав Ваденблик". Выписано крупно, красиво. Палму нажал на электрический звонок. Но никакой реакции. Мы смиренно подождали, и Палму нажал снова. Мы еще подождали.
- Никого нет дома, - с облегчением сказал я.
И в ту же секунду послышалось звяканье цепочки, и дверь широко распахнулась. В проеме стояла сердитая женщина с синеватыми волосами.