- Извините, - обратился он к гиду, - в принципе, я все понял. Может быть, вместо бара мы сразу побеседуем с вашими девушками?
Женщина кинула на него быстрый взгляд.
- Хорошо, - кивнула она после минуты раздумья, - Я сейчас попробую это организовать. Подождите меня в баре. Вон тот столик, не стесняйтесь. Заказано специально для вас и все оплачено.
Игорь присел за стол, где уже вовсю угощались двое его коллег, опрокинул рюмку коньяка. Раздраженность не проходила.
"Проституция, - повторил он мысленно, - И здесь проституция. Они - за мгновения всеобщего внимания, деньги, мы - за гонорары и коньяк с бутербродами".
- Ну, как тебе это действо? - спросил Стасов, сделавший перед этим глоточек коньяку и закусывавший его бутербродом с икоркой.
- Плавающий бордель, - буркнул Уфимцев, - Ты был наверху?
Стасов кивнул. Аккуратно прожевал бутерброд, смахнул пальцами крошки с бороды - эспаньолки и хитровато прищурился на Игоря:
- Се ля ви. Ты где-то видел иное?
- Но нельзя же так…
- Как?
- Открыто.
- А что так? - поднял брови Стасов, - Все очень пристойно. Только что я разговаривал с директором. Ну, с этим, у которого пресс-секретарь на пидора смахивает. Он мне заявил, что их главная задача - изменить отношение к женскому телу как к чему-то запретно-нечистому, которое нужно всячески скрывать. Поэтому они и станут организовывать конкурсы красоты во всех крупных городах Поволжья. Причем, с участием местных красавиц…
- А те, которые не смогут выйти в первую шеренгу конкурсанток, имеют шанс пополнить ряды стриптизерок, - насмешливо дополнил Уфимцев, - Что-то ты сейчас излишне благодушен, Сергей, "наполеончик" расслабил?
- А в тебе бушуют комплексы, Гоша, - прищурился Стасов, - Что, соска какая-нибудь не дала?
Уфмцев потемнел лицом. Стасов это заметил и примиряюще похлопал его по руке:
- Ладно-ладно, я пошутил…
- А вообще, Игорек… - продолжил он, - Наш народ слишком долго одевали в вериги. И теперь мы заново обретаем истины, открытые еще древними греками: женское тело прекрасно и достойно созерцания. А что касается мыслей, которые появляются при этом у тех или иных созерцателей, то это вопрос воспитания и половой удовлетворенности того или иного субъекта. Я не прав?
Уфимцев предпочел ограничиться глотком коньяка.
- Естественно, - продолжал Стасов, вдохновенно налегая на салат "Оливье", - В каждом деле случаются издержки. Сексуальные маньяки будут видеть во всем этом совершенно иное. Как, впрочем, и консерваторы. С другой стороны, не всем участницам этого великолепного шоу будет дано удержаться на плаву, не скатиться к дешевому стриптизу, панели, проституции, наркомании. Но согласись, в любом деле есть профессиональные болезни и профессиональные опасности. И весь вопрос в силе воли человека, в его стойкости. Опять же в воспитании… Так что не будь смешным, Игорь. Воспринимай это спокойно. Со временем этот бум на обнажение телес пройдет. Явление займет свое достойное место в человеческой культуре, культуре нашего народа и не будет выпячиваться перед другими прочими.
- Кстати… - Сергей показал глазами на девушку в вечернем строгом платье, разговаривающую у стойки бара с женой директора, - Узнаешь?
Уфимцев медленно повернул голову.
Помещение, где располагался бар теплохода, было задрапировано тканью темных, под цвет мореного дуба, тонов. За столиками посетителей под плафонами мерцали огоньки ламп, выполненных в виде свечей. Ненавязчиво звучала музыка, матово поблескивали батареи бутылок в баре.
Лощеный молодой человек в белой рубашке и бабочке ловко мешал коктейли и, вежливо улыбаясь, разговаривал с пожилой дамой. Дама была облачена в вечернее платье с декольте на спине. Впрочем, чуть дряблая, но все же прямая спина выдавала в ее обладательнице танцовщицу со стажем и ничуть не оскорбляла глаз. Да и все это вполне вписывалось в благопристойно-изысканную обстановку почти светского раута. По крайней мере, так показалось Уфимцеву, видевшему светские рауты только в буржуйских кинофильмах.
Рядом с дамой, небрежно облокотившись на стойку, беседовала с женой директора шоу высокая темноволосая девушка в черном длинном платье с обнаженными прямыми, красиво округленными плечами. "Гид" улыбнулась, заметив, что журналисты обратили на них внимание, и что-то сказала своей собеседнице. Девушка в вечернем платье кивнула головой и направилась к ним.
- Узнаешь? - повторил свой вопрос Стасов?
Уфимцев отрицательно покачал головой.
- Здравствуйте… - брюнетка подошла к журналистам, и Игорь с удивлением узнал в элегантной красавице артистку стриптиза, танцевавшую вокруг блестящего шеста и разбрасывавшую вокруг себя лоскуты ткани.
- Надежда Леонидовна сказала мне, что вы хотели побеседовать кем-нибудь из наших девушек… - она непринужденно села на свободный стул, расправив плечи, - Предвосхищу ваш первый вопрос - ведь вы наверняка хотели спросить, почему я пошла в стриптиз… Итак, я студентка, однако мои родители не имеют возможности помогать мне. Вместе с тем я обладаю соответствующей внешностью… Конечно, я могу пойти в секретарши, но постоянная работа лишит меня возможности учиться. С другой, я вовсе не горю желанием укладываться под своего босса по первому же его желанию…
Она улыбнулась:
- Извините за каламбур. Красиво и элегантно раздеться перед публикой и получить за это деньги - нечто иное, чем отдаваться потному начальнику на липком кожаном диване из страха, что он может завтра выгнать меня с работы или откажет в выплате премии. Итак, я предпочла первое.
- Но наверняка существует какой-то третий вариант… - произнес Уфимцев.
Девушка насмешливо посмотрела на него:
- Какой? Идти торговать в коммерческую палатку? Но ведь и там нет гарантии, что какой-нибудь кавказец не предложит тебе постель в обмен на спокойную жизнь. Нет, природа подарила мне внешность и я должна суметь не превратить этот дар в наказание.
- А конкурс красоты? - спросил Уфимцев, - Насколько я знаю, его участницы не занимаются стриптизом, а общественное положение и гонорар у них выше, чем у нас.
- На этот конкурс выбирают не только по внешности, - ответила артистка. Она помолчала, повернулась к Стасову, перед которым лежала раскрытая пачка "Кэмэла", произнесла:
- Разрешите?
И, не дожидаясь ответа, вытянула сигарету из пачки.
В кулаке предупредительного Стасова вспыхнула зажигалка. Девушка жадно затянулась.
- Не слишком крепкие? - поинтересовался Стасов.
- Не слишком, - скривила накрашенные губы стриптизерка и выпустила вверх сильную струю дыма. С полминуты она молча курила, стряхивая после каждой затяжки пепел длинным пальцем с овальным ногтем, покрытым розовым лаком. Затем резким движением затушила сигарету в пепельнице и протянула руку к бокалу, в который уже налил сухого мартини все тот же предупредительный Стасов.
Уфимцев же, внимательно наблюдая за всем этим, успел подумать: "Прямо по "Джеймсу Бонду", точно. Там так себя ведут красотки, перед тем, как решиться на нечто безумное. Например, на признание: "Хорошо, Бонд, я буду работать на вас!" Значит, и слова эти тоже откуда-то заимствованы…
Откуда? Да из наших же газет! Ну, и без репетиции перед зеркалом, конечно, дело не обошлось. И "мамашка" (так Игорь стал называть своего "гида" по трапам "парохода греха") специально подсовывает сей экземпляр сентиментальным журналюгам, которые пекутся об общественной нравственности. То есть таким дуракам, как я… Интересно, какие официально одобренные откровения сейчас из нее польются?"
Тем временем девушка, сделав еще одну паузу, произнесла:
- Вы будете огорчены, если надеетесь, что вам сейчас буду раскрывать тайны конкурсов красоты. Я не собираюсь себе портить карьеру, а ваши статьи с моими откровениями сгубят ее напрочь. Советую вам, господа, попросить разрешения у нашего распорядителя, - она показала глазами на жену директора шоу, - поговорить с восходящей звездой нашего конкурса Олей. Если вы будете достаточно внимательны, то сможете сделать соответствующие выводы. Всего доброго, господа…
"Ну, ни фига себе, - чуть ни присвистнул Игорь, - Как она нас четко обломала. Явно не по шпионскому сценарию. Может быть и раньше правду говорила?"
Вслух же он произнес, обращаясь к Стасову:
- Ну что ты по этому думаешь, "певец освобождения духа и тела"? Не все так просто, а? Надеюсь увидеть разоблачительную статью в твоей газете. Пойдешь со мной?
- А смысл? - лениво произнес Стасов, - Мы разругаем конкурс красоты, лишим граждан в будущем возможности наслаждаться зрелищем длинноногих красоток, отберем у городской казны кусок в виде налогов с этого шоу… И ради чего? Ради "открытия велосипеда" - демонстрации людям очевидной истины: там, где крутятся деньги и красивые женщины, не может быть чисто. Готов поспорить, что эта самая Оля - цветочек явно не луговой, а выращенный в хорошей оранжерее. Что за ней стоят серьезные люди, которые связывают с ее победой кое-какие планы. Причем, строящиеся на больших деньгах. Такие люди могут быть полезны и устроителям этого конкурса.
А кому нужна вот эта… - Стасов кивнул головой в сторону стойки бара, - девочка? Она красива, но и только… Мало у нас красавиц? Чем-чем, а этим похвастаться можем. Самый ходовой экспортный товар. Вот и экспортируем в зависимости от стоимости продукта. Одних - на подиум конкурса красоты и в ведущие фотоагентства за большие баксы, других - на подмостки стриптиза…
- Иди ты к черту, старый циник! - Уфимцев глотком добил свой коньяк и вылез из-за стола.
- Ты куда - с остальными девушками беседовать? - издевательски спросил его Стасов.
- Домой! - зло ответил Игорь и направился к выходу.
За его спиной бармен сменил кассету в магнитофоне и к потолку бара взлетел мятежный "Куин":
"Шоу продолжается! Шоу продолжается!!!" восклицал, молил, заклинал, утверждал певец, умерший полгода назад от СПИДа.
Глава третья
Служивые люди
На столе начальника райотдела милиции лежали три обреза, длинный охотничий нож с широким лезвием и черная от времени икона.
То, что на ней было изображено, невозможно понять: вместо святых - едва различимые контуры, лики - черные пятна. На фоне черной доски матово сверкал богатый серебряный оклад с искусной чеканкой и червлением. Оклад увесисто оттягивал руки, и не требовалось особых доказательств, что подобное обрамление нельзя было не вставить в икону соответствующей ценности.
"Все это очень похоже на нашу жизнь, - подумал Игорь, - Чернота и едва различимые контуры духовности в обрамлении показушной роскоши".
- Шестнадцатый век, - кивнул на икону начальник отдела, когда Игорь не без трепета положил ее обратно на стол - Я уже связывался с Ярославлем, вызывал эксперта из музея. Он как увидел икону, аж покраснел от волнения. Теперь уламывает бабку-хозяйку, чтобы отдала доску в музей. Мол, ценности немалой - как денежной, так и художественной. Все равно, говорит, старая, не сможешь ее сохранить - либо снова упрут, либо от неправильного хранения вконец испортится.
- А вы как думаете? - спросил Игорь усатого подполковника, начальника отдела внутренних дел, - Ведь это семейная реликвия, она из поколения в поколение передавалась, помогала людям. Сейчас она будет висеть будет в музее среди множества других икон, потеряется среди них. Или того хуже, из запасников стащат…
- А что я? - пожал плечами подполковник, - Это пускай музейщики с бабкой разбираются. Мое дело жуликов ловить.
Он помолчал.
- Если же по совести… Преемственность поколений - вещь хорошая, только нет ее здесь. Сыновья в войну погибли, дочь с мужем в Мурманске живет, внуки нос сюда не кажут. Где она - преемственность?…
Подполковник вышел из-за стола, подошел к окну.
- Посмотрите, - пригласил он Уфимцева, - Где она, преемственность?
В конце улицы, на которой стояло здание райотдела милиции, мрачно чернели пустыми окнами каменные дома постройки конца 19-го - начала 20-го века. Среди ржавых листов крыш и россыпи кирпича вырывались тонкие стволы деревьев и побеги кустарника. Перекошенные двери, забитые крест-накрест досками, висящие на одном штыре ставни…
- Еще несколько лет назад здесь жили люди, - произнес подполковник, - А сейчас у города нет средств, чтобы поддерживать эти дома в нормальном состоянии. Люди расселяются, разъезжаются… И появляются целые улицы - призраки. А говорите - преемственность…
…А эти вот, - милиционер кивнул на обрезы, - бандиты, разве к нам с луны свалились? Свои, доморощенные, местные. Полгода за ними охотились. За это время сволочи уже с десяток домов ограбили.
Уфимцев перевел взгляд на стол. Два обреза были винтовочными, сделанными из трехлинеек. Точно с такими же в фильмах "про революцию" из игорева детства бегали злобно-убогие бандиты и прочие контрики. Третий обрез был изготовлен из одноствольного охотничьего ружья. Рядом с ним лежал патронташ с десятком патронов.
Игорь покрутил его в руках, ковырнул пыж в одном из патронов…
- Жаканом заряжены, - предупредил его действия подполковник, - На людей, как на медведей собирались, гады. К винтовкам у них патронов не было - вместо пугачей были, поэтому "ижевку" опилили. "На всякий случай"…
Подполковник горько усмехнулся.
- Представился такой случай? - поинтересовался журналист.
- Месяц назад на бандитов старик с топором кинулся. Вот они его и продырявили. Неизвестно, правда - эти, или нет. "Ствол" еще на экспертизу не отправляли.
- Могли быть и другие?
- Сейчас много всякой сволочи из щелей повылезло, - ответил милиционер, забираясь обратно за свой рабочий стол.
Игорь покутил в руках винтовочный обрез, попытался открыть затвор - не получилось.
- Бросьте, - махнул рукой подполковник, - Мы уже пробовали - приржавело. Эти "пукалки" почитай с самой гражданской войны у какого-нибудь мужичка в подполе валялись.
Уфимцев дернул затвор еще раз и бросил обрез на стол.
- Ну, а как с моей просьбой? - спросил он.
Уфимцев приехал в Рыбинск два часа назад. Не мудрствуя лукаво, он направился сразу в райотдел милиции, надеясь получить более полную информацию об осквернении могилы и одновременно выполнить "обязательную нагрузку" Давицына - собрать материал по иконникам. Иными словами, по шайкам бандитов, грабивших беззащитных стариков и сбывавших их во вторую столицу России - Санкт-Петербург.
В разделенной на криминальные зоны стране Рыбинск был отнесен к "зоне влияния" Северной Пальмиры. Несмотря на усилия москвичей - время от времени в городе от выстрелов таинственных киллеров гибли члены бандитских группировок, взрывались машины - питерцы не собирались сдавать позиции.
Предметы старины, главным образом иконы - были одной из основных целей преступного промысла. Что еще можно было взять с нищей провинции и пребывавшего в упадке Рыбинска, бывшего закрытого "сосредоточения оборонной промышленности". Былая слава кончилась, и город напрягал последние силы, чтобы просто выжить, постепенно приходя в запустение. Народ помаленьку перебирался в Ярославль, уезжал в столицы…
Начальник райотдела милиции откровенно обрадовался просьбе Уфимцева рассказать о промысле иконников. Накануне приезда журналиста его сотрудники с чистой совестью могли рапортовать о взятии с поличным такой банды. И ничего плохого не было, если бы об этом еще и рассказали в областной прессе.
Банду взяли три дня назад в одной из глухих деревень на границе Рыбинского и Некоузского районов. Взяли после полугода поиска. Ограбленные пожилые люди, боясь угроз бандитов, не заявляли в милицию или давали весьма противоречивые показания. Но когда по району пополз слух, что иконники застрелили из обреза бывшего бригадира, а ныне пенсионера Полунина, ветерана войны и кавалера ордена Красного Знамени, в кабинете начальника появился старик.
Дед Иван, проработавший в бригаде Полунина без малого тридцать лет, долго кряхтел и пытливо рассматривал бравого усатого подполковника, пока, наконец, не изрек:
- Так вот что, значит, начальник… Я бы к тебе еще сто лет не пришел. Не люблю энкеведу вашу… Через нее в тридцать пятом я на Волголаге едва чахотку не заработал. Но пришел… Из-за Сашки Полунина в кабинет твой пришел. Воевали мы с ним вместе. Он - командиром взвода, а я, значит, помкомвзвода у него был. А рота-то штрафная была, на пару мы с ним вину кровью смывали. Уж не знаю, какая у него вина была, а у меня, кроме моего зажиточно-кулацкого происхождения, другой не было. И ранены мы с ним в одном бою были, и в госпитале одном лежали…
Дед Иван вытащил из кармана старомодного пиджака аккуратно сложенный платок, высморкался, покосился на пачку "Балканской звезды", лежавшей на столе подполковника:
- Угостил бы цивильными, начальник.
Задымил, откинулся на спинку стула, более благодушно посмотрел на милиционера:
- Вот такие дела, начальник…
Подполковник терпеливо ждал.
Он по своему опыту знал, что в таких делах спешить не надо. Люди, подобные деду Ивану, и без того делали над собой усилие, добровольно перешагивая через милицейский порог. Достаточно неосторожного слова, малейшего неуважения и - все. Уйдут. И что ты сделаешь с этим дедом, прошедшего через все, не боящимся ничего, кроме совести своей да Бога, если он, конечно, в него верил… Этот дед своей жизнью заслужил, что бы, подполковник милиции, сидел и внимательно слушал его, бывшего зэка, бывшего штрафника, бывшего плотника, а ныне колхозника - пенсионера, одиноко доживавшего свой век с кошкой, собакой и козой в одной из умирающих деревень России.
- А после ранения комиссованы мы были, - продолжил старик, - За тот бой Полунин не только амнистию, но "Знамя" получил. Случай по тем временам из ряда вон… Сам командующий фронтом представление подписал. Было за что: от роты нашей, почитай, живых десять человек осталось, а было сто двадцать, но деревню и сопку ту господствующую мы взяли. Полк не взял. А мы - взяли. Да.
В общем, Полунин "Знамя" получил, а я - просто прощение от Советской власти. А идти мне некуда. Я ж не тутошний, из-под Самары я… Мои все в Сибири сгинули, куда мне? Вот и взял Полунин к себе на Родину. Он сам с Мологи. А после затопления уезда под Рыбинск перебрался. Так мы и работали вместе… Слышь, начальник, разреши еще одну сигаретку…
На этот раз закурили на пару, с одной спички. Отец подполковника тоже вел свой род с Мологского уезда, превращенного в Рыбинское море в тридцатые годы по приказу главного каналостроителя Иосифа Виссарионовича.
…-Помоложе бы был, я сам этих нелюдей в расход пустил, - произнес дед Иван, пустив перед собой целую завесу табачного дыма, - Чего говорить, много мы на фронте кровушки пролили. А этих-то и вовсе не грех. Но года, года… Слушай, начальник: у моей жены покойной сестра младшая живет на границе самого Некоузского района. Деревня Столбцы, слышал, может? На днях в гости заезжала, сказывала, что поселились у них брошенном дому какие-то мужики. Часто куда-то на машине уезжают. "Нива" у них. А народ сказывает, что те-то, что Сашку Полунина убили, тоже на "Ниве" были… Думай, начальник, а я пошел.