- Вы знаете Нанси Карлбергер?
- Нанси? Чудный маленький городок в Лотарингии?
- Вы проснулись, фру Хуммельстранд?
- Peu a peu. Нанси Карлбергер? Девочка Нильса-Эмиля? Я встречалась с ней пару раз. Ничего особенного. А что случилось? Нильс-Эмиль тоже протянул ноги?
- Он убит сегодня ночью. Хочу отметить, что эта информация пока еще секретная и не подлежит разглашению.
- Mon dieu! Это уже похоже на "Десять негритят". А вы говорили с прислугой? С дворецким?
- Мы как раз пытаемся найти уборщицу.
- Это же, наверно, малышка Соня. Бедняжка. Она убирается в большинстве домов в той части Дьюрсхольма. Это она обнаружила его? Во всяком случае, она его точно не убивала, я гарантирую. Я никогда не видела такого застенчивого создания с тех пор, как спасла жизнь беленькой трясогузке в моем грустном давно ушедшем детстве. Ее звали Оке, трясогузка Оке. Такая невинная. С тех пор много воды утекло.
- Соня убирается и в вашем доме?
- Нет, к нам ходит другой человек, турок, он работает у нас много лет. Ираз. Ираз Эффенди. Нет, Соня негритянка. Из Сомали, я думаю. Думаю, что у нее не все в порядке с документами. Но не могу сказать точно.
- А убиралась ли она у Даггфельдта и Странд-Юлена?
- Нет, она обслуживала только Дьюрсхольм. Вы же знаете, как быстро распространяются слухи о хорошей, дешевой и честной прислуге. Не говорите мне, что не знаете.
- А вы не знаете полного имени Сони и того, где она живет?
- Нет, но это, конечно же, знает Нанси. Что вы мне все время звоните? Я надеюсь, Георг вне опасности… Кстати говоря, я вчера наболтала глупостей. Надеюсь, вы сотрете все, что не относилось к теме нашего разговора. Вы же понимаете, Георг…
- Вы имеете в виду вот этот пассаж: "А вам, фрекен Хольм, доводилось видеть, как шикарный загорелый галлийский член из совершенно вялого становится абсолютно твердым? Наблюдать эти чудесные мгновения постепенного экономического роста"?
- Какая же вы похотливая! - восторженно выкрикнула фру Хуммельстранд, а затем Йельм услышал продолжение: - Вы, наверное, сидели и мастурбировали, воображая себе гигантский орган Филиппа! Фу, как вам не стыдно!
Меняя кассету в диктофоне, Йельм не смог удержаться от того, чтобы не представить себе, как Черстин Хольм мастурбирует, слушая про член Филиппа.
Она одна в комнате. Ночь уже опустилась на полицейское управление. Она положила ноги по бокам ноутбука и приспустила свои широкие черные брюки. Ее рука в трусах, она медленно и ритмично двигается вверх и вниз. Взгляд темных глаз затуманен… но вот она раскрывает их и откидывается назад, издав приглушенный гортанный звук.
"Я как ребенок", - подумал Йельм, унимая легкую эрекцию, а в диктофоне тем временем зазвучал ясный и упрямый девичий голос:
- А как вы сами думаете? Мини, миди, макси. Макси-глубокая. Макси-похотливая. Конечно, меня дразнили, у меня была подружка-одноклассница по имени Ангел, Ангел Якобсон-Флод. Но никого, черт возьми, никого не называли в честь яхты! Это яхтам дают женские имена, но какого черта называть женщину в честь яхты?!
- Вы ненавидели своего отца за то, что он дал вам такое имя?
- В переходном возрасте да. А сейчас мне кажется, что это даже круто.
- А яхту вы ненавидели?
- Нет, я никогда не испытывала ненависти к яхте. Это было единственное, чему папа уделял время. Он заботился о ней, благоустраивал, чтобы нам там нравилось. Маму, конечно, вечно тошнило, там часто царил беспорядок, но Марре и я не обращали на это внимания, мы любили играть в нашу "угадайку".
- А ваш отец бил мать?
- Не знаю.
- Не знаете?
- Нет. Отец невероятно расстраивался, когда видел, что его усилия ради мамы бесполезны. Они начинали орать друг на друга, а мы прятались в уголок или выбегали на остров, к которому приставала яхта, накрывались одеялом и продолжали играть в "угадайку".
- Что вы почувствовали, когда узнали о смерти отца?
- Я плакала, много плакала…
Йельм резко выключил диктофон, а потом промотал запись вперед. Ему подумалось, что понять другого человека по сути невозможно. Что именно управляет его жизнью, что связывает его с другими людьми?
В ранней юности он был влюблен в одну девушку-хиппи, старше его по возрасту, ее звали Ильва Якобсон-Флод, и вдруг ему представилось, что Ангел могла бы быть ее дочерью.
Жизнь расходится, как круги по воде.
Он снова сменил кассету, опять наугад.
Йельм все слушал, слушал и слушал, удивляясь старательности Черстин Хольм. Секретари, члены семей, служащие, друзья проходили перед ним нескончаемой вереницей.
Вот разговор с мужчиной, он говорит с акцентом, похожим на гётеборгский:
- Вы из Гётеборга? Наверняка вы знаете Ландветтера?
- Пожалуй, - рассеянно согласилась Черстин Хольм. - Скажите, как получилось, что Вилли сменил фамилию, а вы нет?
- Ну, я не имел ничего против фамилии Карлбергер. Она довольно… звучная. Вильям пережил развод болезненнее, чем я, ему было двенадцать, а мне все-таки пятнадцать. Мы остались с мамой и зажили совсем иначе, чем прежде. Из князи в грязи, так сказать. Вдобавок я уже сформировался как личность. Вильям был более раним. К тому же он умудрился очень быстро превратить свои личные проблемы в конфликт идеологий. Проекция, так, кажется, называется этот способ выживания.
- Как вы отреагировали на известие о смерти отца?
- Не знаю. Онемел. Не у каждого был отец, которого отправила на тот свет русская мафия.
- А откуда вы взяли про русскую мафию?
- Так было написано в "Гётеборгс-тиднинген". Я читал газеты по пути в самолете. "Афтонбладет" говорила о РАФе. "Экспрессен" винит сицилийцев. Кому верить?
Йельм остановил запись и бросил взгляд на погруженного в работу Чавеса. За окном уже начало темнеть.
Йельм решил, что следующая кассета будет последней. Он вставил ее в диктофон и услышал голос Черстин Хольм:
- Беседа с Рикардом Франценом, третье апреля, 12 часов 16 минут.
- Я хочу, чтобы это было зафиксировано, - резко произнес бывший судья Рикард Францен. - Чтобы мое мнение было отражено во всей полноте. Как вы, красавица моя, вообще осмелились прийти сюда после того, что сотворили ночью с моим сыном?
- Мы очень сожалеем о случившемся, но вы могли бы просветить нас, что у вас есть сын, что у него есть ключи и что он может ворваться в дом посреди ночи с белыми следами кокаина на носу.
- Я никогда не думал…
- Первый вопрос. Одного из членов ордена Мимира, не входившего в орден Скидбладнира, зовут Георг Хуммельстранд. Вы его знаете?
- Георга? Конечно.
- Как он отнесся к отделению ордена Скидбладнира?
- Не совсем позитивно. Вы хотите сказать, что продолжаете расследовать линию ордена? Несмотря на Карлбергера?
- А откуда вы это знаете? Эта информация не обнародована.
- Черт возьми, у меня могут быть свои каналы! Это же приведет вас в тупик!
- Расскажите о Хуммельстранде.
- Он был очень возмущен. Для него устав ордена Мимира являлся непреложным законом, а нас он считал предателями. Он принадлежал к маленькой ненавидящей нас группе, именно из-за нее я поверил, что могу стать следующей жертвой.
- Назовите еще имена.
- Оскар Бьеллерфельдт, Нильс-Оке Свэрд, Бенгт Клинт, возможно, Якоб Рингман.
- В чем состояли ваши разногласия? Конкретно?
- В деталях ритуала. В высшей степени тайных. Особенно для женщин.
- Правда, что тогдашний инспектор отдела по борьбе с наркотиками Стокгольмской полиции Ян-Улов Хультин в 1978 году задержал Рикарда Францена-младшего за хранение и распространение наркотиков и, настойчиво преодолевая серьезное сопротивление, добился того, чтобы ваш сын был арестован и предстал перед судом, однако Верховный суд Швеции, в котором вы тогда были судьей, освободил его из заключения?
- Но ведь не я рассматривал дело своего сына!
- Этого никто и не утверждает. Правда ли также то, что Хультин после этого дела был переведен в полицию Худдинге?
На мгновение воцарилась тишина. Йельм вспомнил, как резко Хультин вздернул бровь. На заднем плане послышался слабый голос Францена:
- Не думал, что Хультин будет болтать… Ну что ж, это дело было совершенно ясным и прозрачным. Моего сына освободили. Доказательства его вины рассыпались в прах.
- Хультин мне ничего не сообщал. Я сама прочитала дело. В нем есть некоторые примечательные детали. С тех пор Рикарда-младшего десятки раз ловили с поличным и отпускали.
На пленке послышался грохот, и звук исказился. Судья Францен произнес громким, дрожащим и удивительно странным голосом:
- Я думаю, вам стоит поискать себе новую работу, юная дама. Могу вам кое-что предложить.
- Отдайте диктофон, господин судья, - спокойно произнесла Черстин Хольм.
Йельм осторожно постучал и вошел. Нюберга не было. Хольм все еще сидела на своем месте, слушала записи и печатала на ноутбуке. В комнате было совершенно темно. Она взглянула на него и сняла наушники.
- Да? - произнесла она тем же спокойным тоном, каким говорила "отдайте диктофон, господин судья" несколько часов назад. Время было уже очень позднее.
Йельм положил ей на стол стопку кассет и легонько кивнул.
- Безнадежно, - сказал он. - Но Францен - это настоящий сюрприз.
- Наверно, это было глупо…
- Ты пошла к нему, чтобы немножко напугать?
- Все эти годы он снабжал своего сына деньгами на наркотики и столько раз вытаскивал его из камеры, что стал притчей во языцех в тюремных коридорах. Больше он не сможет перейти "мост вздохов".
Йельм присел на край стола. "Мост вздохов" - так назывался подземный переход между Полицейским управлением и зданием Суда, по которому, опустив голову, уже без малого сто лет шагали узники.
- Ты чертовски хорошо работаешь, - сказал он.
- Удалось ли тебе избавиться от шаблонов? - спросила она.
- Я еще никогда не чувствовал себя настолько потерянным…
- Я понимаю, о чем ты. Появляется основная нить, ты, конечно, хватаешься за нее и начинаешь разматывать, а тут, словно побеги из ствола, лезут все новые и новые. И до самого ствола никак не добраться. Может, человек - всего лишь сплетение всего вторичного и случайного? Как знать?
Черстин Хольм выключила компьютер, потянулась и сказала в темноте:
- У тебя прыщ на щеке.
- Это не прыщ.
Глава 14
Они выбежали из подвала. Они выскочили из стандартного серого автофургона и беззвучно направились к лестнице. В натренированных руках они держали маленькие автоматы.
Они открыли дверь и стали гуськом подниматься по каменным ступеням. Они передвигались совершенно бесшумно.
То один, то другой из идущих первыми оставался стоять с оружием наготове возле двери каждого этажа, как и было помечено на плане. Звук работающего лифта слышался где-то за стеной.
Возле седьмой двери все вдруг остановились. Тот, кто был ближе к двери, распахнул ее, и они рассредоточились по этажу, останавливаясь у каждой квартиры.
Они позвонили в ту, где была табличка "Нильсон".
Никто не открыл. За дверью не было слышно ни звука.
Вперед выдвинули тяжелый бетонный цилиндр. В передней части к нему была прикреплена толстая металлическая пластина, а с обеих сторон находились две ручки. Два человека взялись за них и по условному сигналу прижали цилиндр к двери. Дверь разлетелась в щепки.
Они ворвались в квартиру, по-прежнему двигаясь беззвучно. Внутри царила темнота, шторы в обеих комнатах были задернуты.
В ближайшей к двери кровати лежали три маленьких негритенка, только что разбуженные хлопком. На полу, на матрасе, лежали еще четверо. Пятеро детей уже начали плакать.
Они прошли в другую комнату. На кроватях и матрасах лежали четверо взрослых, с ужасом смотревшие на них. Половина команды осталась в комнате с оружием наготове, другая половина направилась в кухню.
За кухонным столом сидел негр и белый священник, перед ними стояли чашки с кофе. Как завороженные они смотрели на нацеленные на них автоматы.
- Что за черт! - выругался священник. В остальном было совершенно тихо.
Два хорошо одетых господина в одинаковых кожаных куртках протиснулись в кухню, бросили быстрый взгляд на негра и священника и отправились в спальню.
- Соня Шермарке, - произнес один из них, тот, что был светловолосым.
Одна из женщин, сидящая на полу на матрасе, встала, глядя на них с испуганным видом.
- Поищите оружие, - сказал Гиллис Дёос своим людям.
- И наркотики, - добавил Макс Гран.
Глава 15
Йельм изучал свое лицо в неправильно повернутом зеркале заднего вида и заметил, что красное пятнышко на щеке немного увеличилось. Он подумал про рак кожи. Солнце как раз застелило заливы толстым покрывалом щедрого летнего тепла, когда служебный автомобиль Йельма двинулся на приступ крутого подъема у Лильехольмского моста. Побережье, усыпанное дачными домиками, впитывало в себя весеннее солнце, и у Йельма промелькнула мысль о том, открыта ли площадка для минигольфа. На другом берегу выступал в воду маленький Лильехольмский пирс.
"Берег как берег", - рассеянно думал Йельм, втапливая педаль газа в пол, чтобы миновать вершину моста и съехать к Сёдермальму. Возле перекрестка он увяз в небольшой пробке: отливающий металлическим блеском "сааб 9000" проехал слишком далеко на красный свет и остановился в середине перекрестка, так что встречные машины недовольно гудели, вынужденные объезжать его.
- Я же говорил, что не надо было сворачивать с Эссингеледен, - заботливо сообщил Гуннар Нюберг, пока Йельм жал на гудок.
Он подхватил Нюберга у церкви в Нака. "Попутчик", - подумал Йельм, когда его "мазда" огибала застрявший "сааб". Давненько он не слышал этого словечка.
- Этот путь поприятнее, - ответил он и тут же громко выругался в адрес пронесшегося мимо велосипедиста.
- Ты хочешь сказать, пробка поприятнее, - отозвался Нюберг. У них с Йельмом был немного разный взгляд на вещи.
Пробка тянулась почти до Лонгхольмсгатан, и только когда они миновали мост, повисший над маленьким заливом, движение стало посвободнее. Вскоре они проехали мимо того самого места, где недавним летом рухнул истребитель, принимавший участие в авиашоу, за которое теперь никто не хотел брать на себя ответственность. Йельм был на этом шоу вместе со всей семьей, и даже Данне оценил его. Они стояли в четвертом ряду, внизу на набережной Сёдера, почти напротив ратуши, и видели, как самолет дернулся влево и вверх, как из него выпрыгнул пилот, как самолет начал медленно падать на землю… а потом взметнулся столб дыма, и мертвая тишина сменилась криками перепуганных, но все же с облегчением переведших дух людей. Так в очередной раз было подорвано доверие к миру, подумал он позже, но в тот момент он ни о чем не думал и ничего не чувствовал. И все же Данне через какое-то время стряхнул с себя руку отца, которая, повинуясь древнему, но бесполезному сейчас инстинкту, опустилась на его плечо.
- Это ужасно, - сказал Данне.
- Это прекрасно, - сказал Гуннар Нюберг. Его взгляд перебегал от Риддар-фьорда слева к Мариеберг-фьорду справа.
"Фьорд как фьорд", - легкомысленно думал Йельм, ведя машину вдоль него. Как выразился бы Эрик Бруун, "зрелище для богов". Стокгольмские воды слабо поблескивали под полуденным солнцем. На небе ни облачка, фасады домов словно расчерчены тенями от почти горизонтальных лучей солнца, несколько прогулочных яхт ослепительно белеют на воде под блистающим солнцем. Две лодки с парусами цвета радуги, раздутыми утренним ветром. Стокгольмская ратуша, как всегда, гордо выставила напоказ три свои сияющие короны. Зелень, едва начавшая пробиваться у опор моста на Кунгсхольме и в парках Роламсхов, Мариеберг и Смесуддс. Набережная у Северного Меларстранда потихоньку полнится гуляющими.
Они без обиды восприняли то, что застряли на мосту в пробке.
"Город пробуждается к жизни. И смерти", - патетично подумал Йельм.
- Я собираюсь сегодня пошерстить мелкую шатию, - сказал Нюберг. - Ты со мной?
Йельм переключил скорость, "мазда" совершила рискованное перестроение вправо.
- Стукачей? - спросил он.
- В том числе. В полицейских округах просмотрели списки своих доносителей и других праздно шатающихся и нашли несколько кандидатов.
- Знакомых с мафией?
- Знакомых с убийцами вообще и русскими в частности. Кандидаты из "длинного списка", так сказать. По правде говоря, вряд ли там попадется что-то путное.
Пробка внезапно рассосалась. Мост резко свернул, и "мазда" вместе с ним. Они миновали парк Роламсхов. На не слишком еще зеленой траве виднелись группки всякого рода "временно неработающих".
- Я, кажется, постепенно кое-что накопал, - сказал Йельм. - Возможно, мне удастся что-нибудь из этого вытянуть. И, возможно, мне потребуется поискать Жезл, который обретается где-то в недрах бурного преступного мира.
- Ого! - отозвался Нюберг. - И когда же ты его там потерял?
- Жезла зовут Юхан, - пояснил Йельм. - И он вовсе не мой.
Они кое-как пробились сквозь площадь Фридхем с ее многочисленными перекрестками, обогнули парк Кроноберг, проскочили по Хантверкаргатан и повернули на Польхемсгатан. Немного впереди возвышалось здание Полицейского управления. Йельм остановил машину за квартал до него и вместе со своим великаном-спутником пешком дошел до стокгольмской версии Тадж Махала, ярко блестевшей в лучах солнца.
Хультин в своих очках выглядел сова совой.
- Новость из высших инстанций, - сказал он. - Уборщица, которая сообщила в полицию о смерти Карлбергера, найдена. Ее зовут Соня Шермарке, она беженка из Сомали. Вместе с семьей она скрывалась у родственников в Тенсте, под прикрытием священника. Зарабатывала себе на жизнь, выполняя самую черную работу на виллах Дьюрсхольма. Сегодня рано утром сотрудники из соседнего отдела арестовали ее и всех находившихся в квартире людей - семерых детей и шестерых взрослых, а также священника из прихода Шпонга. Вот уже более трех часов они находятся в камерах, их активно допрашивают наши коллеги.
- А позволено спросить, о каком соседнем отделе идет речь? - поинтересовался Сёдерстедт.
- Не позволено, - спокойно ответил Хультин. - Итак, продолжаю. Совсем недавно я получил возможность побеседовать с Соней Шермарке. Она прилично говорит по-шведски, и мы обошлись без переводчика. Как обычно, она пришла на виллу в половине девятого утра, заглянула в гостиную, чтобы понять, где ей предстоит убирать, обнаружила Карлбергера в луже крови, позвонила в полицию, назвавшись просто "уборщицей". Затем ее охватила паника, и она убежала домой. Коллеги пробуют выпытать у ее родственников, где находится тайник с русским оружием.
Хультин взял небольшую паузу, а затем заговорил снова: