- Послушайте, сержант, я бы не стал придавать этому такое значение. Сон это всего лишь сон. Скорее всего, с девочкой все в порядке.
- Надеюсь. Но меня настораживает, что ее не видели последние две недели.
- Мы опросили пока только уличных проституток. Может быть, она завязала с такой работой. Может быть, поняла, что нет ничего хорошего в том, чтобы зависеть от наркотиков и продавать себя.
Я засмеялся:
- Ты сам-то веришь в то, что говоришь?
- Если честно, не очень…
- Поэтому я и говорю: девчонка мертва.
- Возможно. Но она также могла взять и просто сменить место. Это, кстати, более вероятно, чем то, что ее тело сейчас разлагается в какой-нибудь канаве.
Последние слова Малик произнес излишне громко, и несколько пассажиров посмотрели на нас с удивлением.
- Ты прав, - сказал я, но остался при своем мнении.
На Джанкшн-роуд автобус окончательно застрял, пришлось дальше ехать на метро, которое, слава богу, работало нормально. Мы вышли на станции "Камден" в десять двадцать. К этому времени выглянуло солнышко, и мы решили прогуляться пешком.
Коулман-Хауз располагался в большом викторианском здании из красного кирпича, стоявшем на маленькой улочке в том месте, где она соединялась с большой дорогой. Одно окно на третьем этаже было заколочено, но в остальном дом выглядел очень прилично. Перед входом на кирпичном заборе сидели мальчик и девочка. Они курили и даже не пытались скрыть свое занятие от посторонних глаз. На девочке была экстремально короткая юбка и пара больших черных кроссовок на толстой подошве, которые в сочетании с ее худыми ногами делали ее похожей на мутанта. Дети одновременно повернулись к нам, когда мы подошли, и мальчишка презрительно спросил:
- Вы что, копы?
- Точно, - ответил я. - Мы расследуем убийство.
- Да ну! И кто умер? - спросил он с явным интересом. Маленький извращенец.
- Давай сначала познакомимся. Как тебя зовут?
- А причем тут я, я ничего не делал!
- Он имеет право не говорить вам, как его зовут, - со знанием дела заявила девочка, глядя мне прямо в глаза. Я бы дал ей на вид лет тринадцать и даже назвал бы красавицей, если бы ее лицо не портили россыпь прыщей на подбородке и дешевый макияж. Для тринадцатилетней девочки она неплохо разбиралась в существующих законах. У меня было предчувствие, что другие дети приюта мало чем отличаются от нее.
- Правильно, но мне хотелось бы побеседовать с ним, а не зная имени, говорить с человеком как-то неудобно.
- Вы можете говорить с ним, только если рядом будет кто-то из работников приюта.
- Милая дама, когда же вы успели получить диплом юриста?
У нее на языке уже был остроумный ответ, но нашу беседу неожиданно прервали:
- Могу я вам чем-нибудь помочь, господа? - спросила нас привлекательная женщина, на вид чуть моложе тридцати пяти лет. Высокая - примерно метр семьдесят пять - судя по тону, она занимала здесь какую-то руководящую должность.
Я повернулся к ней и улыбнулся, пуская в ход все свое обаяние.
- Надеюсь, что да. Меня зовут детектив Милн, а это мой коллега, констебль Малик. Мы собираем информацию для расследования одного дела.
Она устало улыбнулась:
- Что на этот раз?
- Произошло убийство.
- Вот как, - казалось, женщина была удивлена. - А о чем вы беседовали с детьми?
- Я просто решил представиться.
- Неправда, - вмешалась девочка. - Он хотел узнать, как нас зовут.
- Энн, дальше я пообщаюсь с детективом сама. Вы с Джоном разве не должны быть сейчас на занятиях?
- У нас перекур, - ответила девочка, даже не глядя на женщину.
- Господа, думаю, нам лучше пройти в мой кабинет и поговорить там.
Я кивнул:
- Конечно. А как вас зовут?
- Карла Грэхем. Я директор приюта.
- Ну тогда ведите нас, - сказал я, и мы вошли за ней в дом через двойные двери.
Внутри здание напоминало больницу: высокие потолки, полы, покрытые линолеумом, на стенах плакаты, рассказывающие о том, что будет, если пользоваться одной иглой, как предотвратить нежелательную беременность и тому подобных вещах, мешающих жить счастливой жизнью. В воздухе негостеприимно и резко пахло дезинфекцией. Это был далеко не дом "отца всех детей" филантропа доктора Барнардо.
Просторный кабинет Карлы Грэхем располагался в дальнем конце коридора. Она впустила нас внутрь, и мы уселись на стулья, стоящие возле большого стола. Здесь на стенах тоже висели плакаты. На одном была фотография пятилетнего малыша, покрытого синяками. Надпись сверху гласила: "Боритесь с жестокими родителями". Под фотографией было написано: "А не с детьми".
- Так что же случилось? - спросила Карла. - Надеюсь, никто из наших клиентов не имеет к этому отношения?
- А кого вы называете клиентами? Детей? - с удивлением спросил Малик.
- Правильно.
- Точно еще не известно, и именно поэтому мы здесь.
Я рассказал Карле о найденном вчера теле.
- Ничего не слышала об этом, - призналась она. - Как звали бедняжку?
- Мириам Фокс. - По лицу Карлы было видно, что это имя ей ни о чем не говорит. - Когда-то она убежала из дома и с тех пор занималась проституцией. Ей было восемнадцать.
Директор приюта покачала головой и вздохнула:
- Какая потеря. Я не удивлена, потому что с такими детьми это часто случается, но мне все равно очень жаль.
Малик наклонился вперед на стуле, и я понял, что ему не очень нравится эта женщина.
- Я так понимаю, вы не были знакомы с убитой? - спросил он.
- Нет, я слышу о ней впервые.
Я вынул из кармана фотографию Мириам, ту, где она позировала перед камерой, и передал ее Карле.
- Вот она. Мы думаем, что снимок был сделан недавно.
Карла посмотрела на нее долгим взглядом и вернула мне карточку. Я заметил, что у нее изящные руки и ухоженные, но не накрашенные ногти.
- Ее лицо кажется мне знакомым. Может быть, я видела ее с кем-нибудь из клиентов, но не могу сказать точно.
- Мы опросили девушек, работающих в том же районе, что и Мириам. Они рассказали нам, что она дружила с Молли Хаггер из Коулман-Хауза.
- Да, Молли жила здесь. Она была нашим клиентом несколько месяцев, но недели три назад ушла, и с тех пор мы ее не видели.
- Похоже, вы не очень этим расстроены, миссис Грэхем, - заметил Малик, не скрывая своего негативного отношения к той легкости, с которой она относилась к потере "клиентов".
- Констебль Малик, - сказала она, повернувшись к нему, - в Коулман-Хаузе живет двадцать один ребенок, младшему из которых двенадцать лет, а старшему шестнадцать. Все они попали к нам из неблагополучных семей, и у всех у них в большей или меньшей степени есть проблемы с поведением. К нам этих детей направляет муниципальный комитет, и мы пытаемся сделать для них все возможное, но закон, к сожалению, не на нашей стороне. Если ребенок хочет ночью пойти на улицу, он идет на улицу. Если кто-нибудь из работников приюта попытается силой остановить его, клиент может предъявить нам обвинение в насилии, и никто из нас не сомневается в том, что так оно и будет, стоит нам хоть раз вмешаться в их жизнь. Проще говоря, эти дети делают все, что им хочется, потому что они знают, что могут это делать. Половина из них не может написать собственное имя, но все они наизусть знают свои права. И часто дети просто решают, что им здесь надоело, и уходят. Иногда они возвращаются, а иногда нет.
- Разве в ваши обязанности не входит присматривать за ними? - не успокаивался Малик.
Она взглянула на него, как учитель смотрит на тупого ученика.
- У нас не хватает людей. Тяжело уследить даже за теми, кто находится здесь, а вы говорите о беглецах. Где нам искать ее? Она может быть где угодно.
- Вы сообщили в полицию, что девочка пропала? - спросил я.
- Я сообщила в социальную службу Камдена, а они должны были сообщить в полицию, но сама я туда не звонила. Не вижу в этом смысла.
- Сколько лет Молли Хаггер?
- Тринадцать.
Я покачал головой:
- Она слишком мала, чтобы жить на улице.
Карла Грэхем повернулась ко мне:
- Детектив…
- Милн.
- Детектив Милн, я понимаю, вы считаете, что я должна серьезнее относиться к исчезновению Молли Хаггер. Мне понятна ваша точка зрения, но постарайтесь понять и мою. Я работаю в приюте уже много лет, за это время я пыталась помочь многим детям сделать их жизнь счастливее. Но с годами мне становилось все сложнее поверить в то, что это возможно. Многие из этих ребят не желают, чтобы им помогали. Они хотят жить по-своему: пить, курить, принимать наркотики. Они независимые, но в самом неправильном смысле этого слова: они не приемлют никаких авторитетов, хотя зачастую сами не могут позаботиться о себе. Конечно, бывают и другие. Такие, которые хотят слушать и учиться, к таким детям я очень привязываюсь. Но если я пытаюсь кому-то помочь, а мою помощь неоднократно отвергают, в конце концов я просто прекращаю все попытки.
- Молли Хаггер была как раз такой? Отвергала любую помощь?
- У Молли очень тяжелая судьба. С четырех лет она подвергалась сексуальному насилию со стороны матери и отчима. В приют попала, когда ей исполнилось восемь.
Я вспомнил личико с фотографии, и мне стало нехорошо.
- Боже мой…
- Таких историй намного больше, чем думают люди. Вы-то это знаете, детектив.
- Да, но к ним нельзя привыкнуть.
- Вы правы, нельзя. Отвечая на ваш вопрос, хочу сказать, что Молли была не самой трудной девочкой. К персоналу приюта она относилась терпимее, чем многие другие дети, но у нее был свой особый взгляд на жизнь - результат того, что ей пришлось пережить.
- Что вы хотите сказать?
- У нее было простое и очень взрослое отношение к сексу. Она с самого раннего детства вступала в сексуальные отношения как с мужчинами, так и с женщинами, а с десяти лет стала зарабатывать этим на жизнь.
- Она раньше убегала из приюта?
- Несколько раз уходила, но потом всегда возвращалась. Последний раз это случилось год назад - тогда Молли встречалась с каким-то мужчиной. Она переехала к нему жить, но через несколько месяцев девочка ему надоела и он выбросил ее на улицу. Она вернулась к нам.
- Думаете, сейчас случилось нечто подобное?
- Зная Молли, я бы не стала исключать такое развитие событий.
Я кивнул. Во мне зародилась надежда, что подружка Мириам еще жива.
- Мы бы хотели побеседовать с остальными… клиентами и сотрудниками приюта, чтобы узнать, не был ли кто-нибудь из них знаком с Мириам Фокс и не сможет ли он помочь чем-нибудь следствию.
- Большинство детей сейчас не здесь. Многие ходят в ближайшую школу или по крайней мере должны ходить. Остальные занимаются по индивидуальной программе. Скорее всего, беседа с ними не принесет никаких результатов.
Так и вышло. Из семерых детей, с которыми мы поговорили в кабинете Карлы Грэхем в ее присутствии, двое отвечали односложно, только "да" и "нет", и лишь одна девочка - Энн Тэйлор, молодой юрисконсульт, с которой мы познакомились чуть раньше, - заявила, что слышала о Мириам Фокс. Она сказала, что была немного знакома с Молли, которая дружила с Мириам, несмотря на то что та была старше. Энн видела Молли с Мириам несколько раз где-то на улице (при этом Энн утверждала, что не знает, что девушки занимались проституцией), но, по ее словам, не была близко знакома с Мириам.
- Она слишком задавалась, - сказала Энн. - Считала себя лучше других.
И все. Карла попыталась, используя свой авторитет, разговорить Энн, но ничего не вышло. Эти дети ни за что не стали бы помогать полиции.
После этого мы опросили четверых работников приюта. Двое узнали Мириам по фотографии и сказали, что она дружила с Молли, но никто не признался в том, что общался с ней лично, а потому не хотел или не мог добавить что-нибудь еще.
- Вряд ли нам удалось чем-то помочь вам, - сказала Карла, когда мы закончили.
- Сейчас рано подводить итоги, - ответил я. - Так всегда бывает с расследованиями убийств. Мы опрашиваем большое количество людей, опросы отнимают много времени и, как правило, не приносят никаких результатов. Но иногда совершенно случайно в том, что говорят люди, можно найти зацепку.
- Что ж, удачи вам. Страшно жить, зная, что по улицам разгуливает маньяк.
- Не беспокойтесь, преступник будет пойман. - Мы с Маликом встали. - В любом случае, спасибо за содействие. Мы вам очень признательны.
У выхода я и Карла пожали друг другу руки, Малик ограничился кивком и вышел.
- Нам нужно будет поговорить с остальными клиентами в другой день, - сказал я.
- Пожалуйста. Я помогу вам, если вы предупредите меня заранее. Хотелось бы быть здесь, когда вы придете.
У Карлы были красивые глаза: карие с лучиками морщинок вокруг. Ей нечего было волноваться - я сам собирался встретиться с ней еще раз.
- Я обязательно позвоню. И думаю, это будет скоро. Очень важно проработать все возможные варианты.
Из какой-то комнаты послышались истерические вопли. Похоже, что какой-то клиент женского пола выражал свое недовольство оказанными ему услугами. Вопли сменились тихим, терпеливым голосом одного из сотрудников. Ответом ему была лишь новая серия оскорблений.
Карла Грэхем смиренно вздохнула.
- Мне лучше пойти и посмотреть, в чем дело.
- У вас непростая работа, - посочувствовал я.
- У нас у всех непростая работа, - грустно улыбнувшись, заметила она и вернулась в дом.
- Похоже, она вам понравилась, - чуть позже сказал Малик.
- Карла - привлекательная женщина, - ответил я, не скрывая улыбки.
- А по-моему, старовата.
- Для тебя - да, для меня - нет.
- Сержант, она же социальный работник. У вас ничего не получится, вы же их терпеть не можете!
- Это точно.
Но в душе я хотел, чтобы у нас все получилось. В моей жизни не хватало любви.
Время шло к часу, и мы зашли пообедать в ближайший "Макдоналдс". Малик взял "Чикен макнагетс", а я традиционный "Биг Мак", картошку и горячий яблочный пирог с колой. Печальное начало для диеты.
- Мне она не понравилась, - сказал Малик, медленно пережевывая куриное мясо.
- Я догадался.
- На мой взгляд, ее заявления были слишком циничны. Как будто ее ничего не волнует.
- Про нас можно сказать то же самое. Каждый по-своему отгораживается от происходящего, чтобы не принимать все близко к сердцу. Это необходимо. Ведь она права, эти маленькие бестии просто неуправляемы.
- Нужна дисциплина, в этом все дело. - Малик наколол кусочек курицы на вилку. - Как думаете, кто-нибудь из них знает что-то важное?
- Что может помочь делу? Сомневаюсь. Мне кажется, было бы заметно, если бы кто-нибудь из них врал. Они плохие актеры.
- Жалко, что впустую потратили столько времени.
- Может, впустую, а может, и нет, - улыбнулся я.
Малик оставил эти слова без внимания и сменил тему:
- Я очень удивился сегодня, услышав предварительные выводы по делу.
- Ты о том, что не было следов насилия?
Малик кивнул.
- Сразу напрашивается вопрос: для чего же ее тогда убили?
Малик положил в рот последний кусочек курицы.
- Надо поговорить с ее сутенером.
К сожалению, у наших коллег дела обстояли не лучше. Вернувшись в участок, мы узнали, что Марка Уэллса не было дома, когда детектив Каппер и еще трое наших ребят заглянули к нему несколько часов назад. Детективам удалось узнать, что у него была девушка в Хайбери и он обычно проводил с ней много времени, но и там его не было. И ее, кстати, тоже. Теперь оба дома находились под постоянным наблюдением, всем патрульным машинам дали указание задержать Марка Уэллса, но пока его никто не видел.
В тот день я ушел с работы в четыре двадцать, сославшись на то, что мне якобы нужно к врачу (Малик выглядел обеспокоено и спросил, не случилось ли что-то серьезное; это заставило меня почувствовать себя виноватым). Расследованию было почти тридцать шесть часов, а у полиции была всего пара серьезных версий и подозреваемый, на вину которого не указывало никаких серьезных улик и у которого не было явных мотивов для убийства.
Говоря языком спортивных репортажей, большую часть пути нам, конечно же, еще только предстояло пройти. Но, как ни крути, старт у нас был не особенно вдохновляющий.
Глава 9
Я забрал чемоданчик на "Кингз-Кросс", принес его домой, пересчитал деньги (все было точно) и, отсчитав долю Данни, переложил ее в полиэтиленовый пакет и обмотал скотчем. Остальные деньги я спрятал в спальне. Потом нужно будет перенести их на хранение в сейф гостиницы в районе Бейсвотер, где лежало все, что я заработал нечестным путем. Когда-нибудь у меня наберется кругленькая сумма. Процентов на нее не набегает, но кучка постоянно увеличивается.
Я знаком с Данни уже почти восемь лет. Он брат девушки, с которой я когда-то встречался. Джин Ашкрофт - так ее звали - единственная из всех моих подружек не работала в полиции. Мы были вместе уже год, и казалось, что у нас все серьезно. Джин и я даже стали подыскивать квартиру, чтобы съехаться и жить вместе - раньше я ни с кем настолько не сближался. Я действительно очень любил ее. Но потом Данни все испортил. Не специально, конечно, но все же испортил. В те годы он промышлял чем-то вроде мошенничества. Неглупый парень из уважаемой семьи, он не работал и даже не мечтал о месте в какой-нибудь фирме. Гораздо больше его привлекало распространение наркотиков. Этот бизнес был проще и доходнее. Каким-то образом ему удавалось держать втайне от родных и даже от сестры свои противозаконные делишки, поэтому, когда одна из его мелких сделок сорвалась и его избили, для них это было потрясением.
Его восприятие мира представляло собой прекрасный образчик наивности среднего класса. При нем было полфунта амфитамина, который он должен был продать одному парню, а тот решил, что лучше украсть товар, чем покупать его, и подставил Данни. Когда мой друг шел к нему на квартиру, на лестничной площадке его встретили трое мужчин. Данни еще не заплатил за товар и поэтому не хотел просто так расставаться со своим добром. Последовала короткая драка, после которой Данни остался лежать в подъезде со сломанной челюстью, сотрясением мозга и дюжиной перебитых ребер. Пакет с амфитамином грабители вырвали из его искалеченных пальцев.
Данни выписали из больницы только через три недели. Если принять во внимание, что все лечение оплачивало государство, становится ясно, насколько серьезными были его повреждения. Эта ситуация только подлила масла в огонь. Отец Данни, по всей видимости, решил, что если драка произошла на моем участке, я должен был знать о занятиях его сына и положить им конец или по крайней мере рассказать обо всем мистеру и миссис Ашкрофт, поэтому он ополчился против меня. Мать Данни заняла ту же позицию, так как относилась к тому разряду людей, у которых нет собственного мнения. Я бы все это пережил без проблем, поскольку мне никогда не нравились родители Джин, но на этом история с Данни не закончилась.