- Простите, вы еще не в курсе. Со мной здесь две девушки, обе из Интерпола. Одну зовут Мэгги, другую - Белинда. Белинда сейчас в отеле "Туринг". - Я дал ему номер телефона. - Сделайте милость, позвоните ей от моего имени. Велите ей запереть дверь и никуда не выходить, пока я сам не свяжусь с ней. Скажите, чтобы она никак не реагировала на телефонные звонки и на записки, если в них не будет слова "Бирмингем". Пожалуйста, позвоните ей сами, хорошо?
- Непременно.
Я кивнул на его машину.
- А с Хайлером вы можете связаться по радиотелефону?
Он отрицательно покачал головой.
Тогда, пожалуйста, с полицейским управлением.
Пока де Грааф говорил со своим шофером, появился угрюмый и мрачный Ван Гельдер. В руках он держал женскую сумочку.
- Астрид Лемэй? - спросил я. - Пожалуйста, отдайте сумочку мне.
Он решительно покачал головой.
- Не могу. Поскольку совершено убийство…
- Отдайте! - распорядился де Грааф.
- Спасибо! - поблагодарил я, а потом начал давать описание: - Пять футов четыре дюйма, длинные черные волосы, голубые глаза, очень красивая, темно-синий костюм, белая блузка и белая сумочка. Она будет в районе…
- Один момент… - Де Грааф повернулся к шоферу, потом сказал мне: - В управлении говорят, что Хайлер не отвечает, словно там все вымерли. Смерть, кажется, в самом деле ходит за вами по пятам, майор Шерман!
- В таком случае я позвоню вам позже, - сказал я и направился к своей машине.
- Я поеду с вами, - сказал Ван Гельдер.
- У вас и здесь полно дел. А там, куда я еду, полиция не нужна.
Ван Гельдер понимающе кивнул.
- Иными словами, вы собрались преступить границы закона.
- Я уже давно их преступил! Астрид Лемэй погибла. Джимми Дюкло погиб. Мэгги, может быть, тоже… Пришло время поговорить с теми людьми, которые несут гибель!
- Мне кажется, вы должны отдать нам свой пистолет, - рассудительно заметил Ван Гельдер.
- А как же я тогда буду с ними разговаривать, черт возьми? С библией в руках, что ли? Буду молиться за спасение душ? Нет, Ван Гельдер, для того чтобы забрать у меня пистолет, надо сначала убить меня.
- У вас есть кое-какие сведения, которые вы от нас скрываете? - осведомился де Грааф.
- Есть.
- В таком случае вы поступаете неосмотрительно, противозаконно, и к тому же невежливо.
Я сел в машину.
- Что касается осмотрительности - поживем - увидим. А вежливость и законность- для меня сейчас категории излишние.
Я завел мотор. Вам Гельдер шагнул было к машине, но я услышал, как де Грааф сказал:
Оставьте его, инспектор! Оставьте! Пусть поступает так, как считает нужным.
Глава 11
Моя манера вести машину при возвращении на Хайлер вряд ли расположила ко мне местных жителей, но мне было наплевать. Если бы я с такой скоростью мчался на обычной машине, я бы стал виновником многочисленных дорожных происшествий, но полицейская мигалка и сирена оказывали почти магическое действие, открывая мне зеленую улицу. Все машины на расстоянии полумили либо сбавляли скорость, либо совсем останавливались, прижимаясь к обочине. На какое-то время за мной увязалась полицейская машина - как будто я вел обычное такси! - но у шофера не было моих побудительных мотивов, и он благоразумно решил, что зарплата не стоит того, чтобы рисковать жизнью. Я знал, что они тут же свяжутся с полицейским управлением, но не боялся, что меня остановят: как только там станет известен номер машины, меня оставят в покое.
Я бы предпочел завершить поездку в обычной машине или на автобусе, так как моя желто-красная слишком бросалась в глаза, но в данный момент важно было выиграть время вопреки' благоразумию. Я шел на компромисс, проделав остаток пути на умеренной скорости, вид желто-красного такси, приближающегося к деревне со скоростью ста миль в час, вызвал бы удивление даже у известных своей невозмутимостью голландцев. Я оставил машину на стоянке, где началось заметное оживление, снял куртку с кобурой и галстук, подвернул рукава рубашки и вышел из машины, небрежно перебросив куртку через левую руку. Под ней покоился пистолет с глушителем.
Погода, славящаяся в Голландии переменчивостью, снова менялась, на сей раз - к лучшему. Когда я выезжал из Амстердама, стало проясняться, и теперь в почти безоблачном небе плыли только клочки ватных облачков, и под жарким солнцем от домов и полей поднимался легкий пар.
Я медленно (но не слишком) подошел к дому, который, по моей просьбе, Мэгги должна была держать под наблюдением.
Теперь дверь оказалась широко раскрытой, и я увидел, что внутри движутся люди, почти все - женщины в национальных нарядах. Время от времени кто-нибудь из них выходил и направлялся в деревню. Или какой-нибудь мужчина выносил коробку, ставил на тачку и уходил туда же. Видимо, здесь располагался центр какого-то кустарного надомного товарищества -'но какого именно, невозможно было определить. Что это совершенно невинный промысел, доказывал тот факт, что любого туриста, которому случалось забрести сюда, радушно приглашали войти и посмотреть. Все, кто заходил, вскоре выходили, так что в доме не должно было быть ничего зловещего. К северу от дома простирались луга, и в отдалении я увидел группу матрон в национальных костюмах, ворошивших сено для просушки. Мужчины Хайлера, видимо, уже выполнили свою часть работы, ибо ни одного из них не было видно.
Мэгги как сквозь землю провалилась. Я вернулся в деревню, купил дымчатые очки - массивные темные очки, скорее привлекавшие внимание, чем служившие маскировкой - поэтому, наверное, их и носят многие, а также бесформенную соломенную шляпу, в которой я постеснялся бы быть найденным мертвым за пределами Хайлера.
Конечно, тем самым я вряд ли приобрел идеальную маскировку, так как даже грим не мог скрыть белые шрамы на моем лице, но все-таки она до некоторой степени изменила мою внешность, и я не думаю, что сильно выделялся среди бродивших по деревне туристов.
Хайлер - небольшая деревенька, но доведись вам разыскивать человека, не имея его координат, и если он, к тому же, разгуливает по улицам, то даже самая крохотная деревушка покажется вам удручающе большой. С быстротой, на которую я только мог отважиться, чтобы не привлечь внимания, я прочесал все улицы и закоулки, но нигде не нашел Мэгги.
Я уже впадал в отчаяние, пытаясь подавить внутренний голос, с холодной настойчивостью твердивший мне, что я опоздал. К тому же, мое настроение усугублялось тем, что приходилось притворяться праздношатающимся туристом.
Потом я стал обходить все лавки и кафе, хотя я не очень-то надеялся найти там Мэгги, если принимать во внимание ту задачу, которую она должна была выполнять. Однако я не мог позволить себе упустить ни малейшей возможности.
Обход ничего не дал. Потом я стал передвигаться концентрическими кругами, если вообще этот термин применим к лабиринту запутанных улочек Хайлера, и на окраине, наконец, нашел Мэгги - живую, здоровую и невредимую. Чувство облегчения сразу же смешалось у меня с сознанием собственной глупости - и я даже не мог сказать, что сильнее.
Ведь я нашел ее именно там, где и следовало искать в первую очередь, если бы я пошевелил мозгами: я же сам велел ей наблюдать за домом, но не отрываться от группы туристов. Она так и поступила. Она стояла в большой, полной народа, лавке сувениров, рассматривая товар в лавке, но почти не видя его, взгляд ее то и дело устремлялся на дом, стоящий от лавки в тридцати ярдах. Меня она не заметила. Я уже собирался войти в лавку и заговорить с ней, как вдруг мое внимание привлекло нечто, заставившее остановиться.
По улице шли Труди и Герта. Труди, в розовом платье без рукавов и в длинных белых перчатках, припрыгивала, как ребенок, ее белокурые волосы развевались, на лице играла улыбка. Герта в своем экзотическом наряде важно шествовала за ней, неся в руке большую кожаную сумку.
Я не мог, не имел права обнаружить себя. Я быстро вошел в лавку, но не подошел к Мэгги что бы ни случилось, нельзя было, чтобы они увидели нас вместе. Поэтому я встал за высоким выдающимся стендом и стал глазеть на видовые открытки, пережидая, пока Труди с Гертой не пройдут мимо.
Но они не прошли. Возле входной двери Труди вдруг остановилась, взглянула на стекло витрины и схватила Герту за руку. Через несколько секунд она уговорила Герту войти в лавку, и пока та оглядывалась вокруг, закипая, как вулкан перед извержением, Труди уже подскочила к Мэгги и схватила ее за руку.
- А я вас знаю, - выкрикнула Труди с восторгом. - Я вас знаю!
Мэгги повернулась в ее сторону и улыбнулась.
- И я вас знаю. Хелло, Труди!
- А это - Герта! - Труди повернулась к Герте, которой все это явно не нравилось. - Герта, вот моя подружка, Мэгги!
Герта угрюмо осклабилась. Труди сказала:
- Майор Шерман - мой друг.
- Знаю, - ответила Мэгги, улыбаясь. - Вы ведь тоже мне друг?
- Конечно, Труди!
Та была в восторге.
- У меня здесь много друзей. Хотите с ними познакомиться? - Она уже почти тащила Мэгги к двери, указывая куда-то пальцем на север, и я понял, что она имеет в виду женщин на лугу.
- Посмотри, вот там!
- Я уверена, что все они очень славные, - вежливо заметила Мэгги.
Какой-то любитель открыток стал теснить меня, давая понять, что я должен посторониться и уступить ему место. Не знаю, что именно он прочел в моих глазах, как бы то ни было, он поспешно ретировался.
- Они - славные друзья, - продолжала Труди. Потом кивнула в сторону Герты. - Когда мы с Гертой приезжаем сюда, мы всегда привозим им кофе или что-нибудь вкусненькое. - И добавила: - Пойдем, Мэгги, я познакомлю тебя с ними. - Видя, что та колеблется, с тревогой спросила: - Ведь ты и вправду мне друг, да, Мэгги?
- Конечно, но…
- Они такие славные люди, - сказала Труди умоляющим тоном. - И такие счастливые. Они любят музыку. Если мы будем себя хорошо вести, они даже станцуют нам хей…
- Хей?
- Да, Мэгги. Это старинный деревенский танец. Его танцуют в пору сенокоса. Ну, Мэгги, пожалуйста! Вы все - мои друзья. Пожалуйста, пойдемте! Ради меня, Мэгги!
- Ну хорошо, - согласилась Мэгги, улыбаясь против своей воли. - Только ради тебя, Труди. И только ненадолго.
- Ты прелесть, Мэгги! - Труди сжала ей руку. - Ты мне очень нравишься.
Все трое вышли. Переждав немного, я тоже осторожно вышел из лавки. Они отошли уже ярдов на 50, миновав дом, за которым следила Мэгги, и вышли на луг. Уборщицы сена находились по меньшей мере на расстоянии 600 ярдов, воздвигая свой первый стог поблизости от строения, которое даже издали можно было принять за старое и очень ветхое гумно. Я еще слышал их голоса, среди которых отчетливо выделялся голос Труди, а сама она шла по лугу своей обычной походкой, подпрыгивая, как ягненок в весенний день. Труди никогда не шла спокойно она всегда передвигалась вприпрыжку.
Я последовал за ними, но не вприпрыжку. По краю луга тянулась живая изгородь, и я благоразумно держался под ее прикрытием, отставая от них ярдов на 30–40. Не сомневаюсь, что сейчас моя походка выглядела не менее своеобразно, чем походка Труди, так как изгородь не достигала в высоту и пяти футов, и я шел на полусогнутых, как семидесятилетний старик, страдающий радикулитом.
Между тем они дошли, до старого гумна и сели у западной стены, прячась в тени от все сильнее припекавшего солнца. Пользуясь тем, что гумно заслоняло меня от них и работающих на лугу женщин, я быстро преодолел разделявшее нас пространство и проник на гумно.
Я не ошибся - строение насчитывало не менее ста лет и находилось в весьма плачевном состоянии: пол осел и прогнулся, стены покосились и сквозь щели между досками можно было кое-где просунуть не только руку, но даже и голову.
Наверху располагался сеновал, пол которого, казалось, вот-вот рухнет - до такой степени он прогнил. Даже английскому маклеру по продаже недвижимости едва ли удалось бы сбыть этот сарай - ни как реликвию, ни как памятник старины. Судя по внешнему виду, сеновал бы не выдержал не только моего веса, но и веса мыши средней упитанности, однако нижняя часть гумна была малопригодна для ведения наблюдений и, кроме того, мне совсем не хотелось, чтобы меня кто-нибудь увидел в момент выглядывания из щели. Поэтому, скрепя сердце, я забрался по шаткой лестнице на сеновал.
Сеновал, у восточной стены которого еще лежало прошлогоднее сено, действительно мог обрушиться, но я осторожно выбирал места, куда ступить, и вскоре оказался у западной стены.
Тут был еще больший выбор щелей между досками, и, в конце концов, я остановился на идеальной, не менее шести дюймов в высоту. Прямо внизу я видел головы Мэгги, Труди и Герты, видел я также и матрон - человек двенадцать - они быстро и умело складывали сено в стог, ловко работая вилами. Мне был виден даже край деревни, включая большую часть автостоянки. Но тем не менее меня не покидало тревожное чувство, и я не мог понять его причину. Женщины, убирающие сено, представляли собой самую идиллическую картину. Кажется, тревожное чувство возникало из самого неожиданного источника - от вида самих уборщиц сена, ибо даже здесь, в естественной обстановке, причудливые полосатые одеяния и белоснежные головные уборы выглядели весьма ненатурально. Было что-то театральное во всем этом, некий налет нереальности. Появилось даже чувство, будто я присутствую на спектакле, разыгрываемом специально для меня.
Прошло около получаса, в течение которого женщины продолжали работать, а трое, сидевшие подо мной внизу, перекидывались отдельными фразами.
Я задумался, не рискнуть ли закурить, и в конце концов пришел к выводу, что могу себе это позволить. Я нащупал в кармане спички и пачку сигарет, положил куртку на пол, а на куртку - пистолет с глушителем и закурил, заботясь о том, чтобы дым не выходил через щели наружу.
Вскоре Герта посмотрела на свои наручные часы величиной с кухонный будильник и что-то сказала Труди, которая тут же протянула Мэгги руку и заставила ее тоже встать на ноги. Вдвоем они направились к женщинам, вероятно, для того чтобы пригласить их к утренней трапезе, ибо Герта в этот момент расстилала на траве клетчатую скатерть, вынимала еду и расставляла чашки. Внезапно за моей спиной раздался голос:
- Не шевелиться и не делать попыток взять пистолет! Одно движение - и вы уже никогда до него не дотронетесь!
Я поверил, что он не шутит, и повиновался.
Повернитесь, только очень медленно! Я повернулся, очень медленно. Таков уж был этот голос - умел приказывать.
- Отодвиньтесь на три шага от пистолета! Влево! Пока что я никого не видел, но прекрасно слышал.
Я отступил на три шага. Влево.
Сено у противоположной стены зашевелилось, и появились две фигуры: преподобный отец Таддеус Гудбоди и Марсель, тот змееподобный тип, которого я стукнул и засунул в сейф в клубе "Балинова". Преподобный был безоружен, да и зачем ему оружие? Огромный старинный мушкетон в руках Марселя стоил двух нормальных пистолетов и, судя по блеску плоских черных немигающих глаз Марселя, он только и ждал малейшего повода, чтобы пустить оружие" ход. Тот факт, что мушкетон был с глушителем, не поднял моего настроения. Это значило, что они смогут стрелять к меня, сколько им заблагорассудится - все равно никто ничего не услышит.
- Здесь чертовски жарко, - пожаловался Гудбоди. - И тело чешется от сена… - Он улыбнулся той улыбкой, которая побуждала маленьких детишек тянуться к нему ручками. - Ваша профессия, дорогой Шерман, приводит вас в самые, я бы сказал, неожиданные места!
- Моя профессия?
- Последний раз, когда мы с вами встретились, вы, насколько я помню, выдавали себя за таксиста.
- Ах, тогда… Но, держу пари, тогда вы не донесли на меня в полицию, не правда ли?
- Я решил не делать этого, - великодушно отмахнулся Гудбоди. Он подошел к тому месту, где лежала моя куртка, взял пистолет, осмотрел его с гримасой отвращения забросил в сено. - Какое грубое и неприятное оружие!
- Да, конечно, - согласился я. - Теперь вы предпочитаете более утонченные способы убийства.
- Что я вам вскоре и продемонстрирую! - Гудбоди даже не старался говорить тихо: матроны Хайлера сидели за кофе и ухитрялись громко болтать даже с набитыми ртами.
Гудбоди подошел к вороху сена, извлек мешок и вынул из него веревку.
- Смотрите в оба, мой дорогой Марсель! Если мистер Шерман сделает хоть одно движение, даже самое невинное с виду, стреляйте! Только не насмерть. В бедро, скажем.
Марсель облизал пересохшие губы, а я лишь понадеялся, что он не сочтет подозрительным движением колебания моей рубашки на груди, вызванные ускоренным сердцебиением.
Гудбоди осторожно приблизился ко мне сзади, плотно обвязал веревкой запястье моей правой руки, перекинув веревку через балку над головой и затем, с излишней, на мой взгляд, медлительностью закрепил свободный конец вокруг запястья левой. Мои руки теперь оказались на уровне ушей. Гудбоди достал вторую веревку.
- От моего друга Марселя, - сказал он топом, каким обычно ведут светскую беседу, я узнал, что вы очень ловко владеете руками. Возможно, вы так же ловко владеете и ногами. - Он наклонился и стянул мои лодыжки, что не предвещало ничего хорошего для кровообращения в ногах. - Возможно также, что вы захотите прокомментировать то, что сейчас увидите. А мы бы предпочли обойтись без комментариев. - С этими словами он заткнул мне рот далеко не свежим платком, повязав сверху другой платок. - Ну как, Марсель, вас это устраивает?
Глаза Марселя загорелись.
- Мне нужно передать мистеру Шерману пару слов от мистера Даррелла!
- Ну, ну, дружище! Не так скоро! Попозже! Сейчас нам нужно, чтобы наш друг сохранил все свои способности - ясное зрение, острый слух, живой ум, чтобы он смог оценить все нюансы представления, которое мы приготовили специально для него.
- Конечно, конечно, мистер Гудбоди! - послушно сказал Марсель, снова повторяя свою отвратительную манеру облизывать губы: - Но потом…
- Потом, - великодушно кивнул Гудбоди, - можете передать от мистера Даррелла столько слов, сколько сочтете нужным. Но помните одно: он должен быть жив, когда сегодня ночью загорится гумно. Какая жалость, что мы не сможем наблюдать за этим зрелищем с близкого расстояния! - При этой мысли он искренне опечалился. - Вы и эта очаровательная молодая леди там, на лугу… когда найдут среди пепла ваши обгорелые останки, думаю, они сделают выводы относительно любовных утех молодости. Курить на сеновале, как вы только что позволили себе сделать, весьма неразумно. Прощайте, мистер Шерман! Я не говорю "до свидания". Думаю, мне стоит посмотреть па старинный танец вблизи. Такой очаровательный древний обычай. Надеюсь, вы со мной согласитесь.
Он удалился, предоставив Марселю и дальше облизывать губы. Меня совершенно не прельщала перспектива оставаться наедине с Марселем, но сейчас мои мысли занимало другое, я стал смотреть сквозь щель в стене.
Матроны закончили трапезу и стали подниматься. Мэгги и Труди оказались как раз подо мной.
- Вкусное было печенье, правда, Мэгги? - спросила Труди. - И кофе тоже?