За исключением огромной, чуть ли не до самого неба чудовищной неоновой рекламы, рекомендующей покупать сигареты определенных марок, сияние разноцветных огней, струившееся над темнеющими улицами и крышами Амстердама, казалось, принадлежало какому-то сказочному миру. Правда, мне платили не за то, чтобы любоваться крышами большого города на фоне светящегося ночного неба - каким бы прекрасным это зрелище ни казалось. Мир, в котором я жил, был так же далек от сказочного, как самая отдаленная галактика от границ обозреваемой вселенной. Я сосредоточился на более насущных делах.
Я посмотрел вниз, где зарождался непрерывный и неумолчный шум уличного движения, наполняющий звуками все вокруг. Прямо подо мной, футах в семидесяти, проходило широкое шоссе или проспект, заполненный путаницей трамваев, гудящих автомобилей, а также сотен мотоциклов и велосипедистов, владельцы которых, казалось, стремились к одной цели - немедленному самоубийству. Казалось просто невероятным, что кто-нибудь из этих двухколесных гладиаторов надеется отыскать такую страховую компанию, которая поручилась бы за его жизнь более, чем на пять минут, но они смотрели на свою близкую кончину с невозмутимой бравадой, которая неизменно поражает всякого, кто впервые попадает в Амстердам. А еще я подумал, что если кому-нибудь будет суждено упасть или быть сброшенным с балкона, то, надо надеяться, в этой роли окажусь не я.
Я взглянул наверх. Как я и предполагал, мой этаж оказался последним. Над кирпичной стенкой, отделявшей мой балкон от соседнего, восседал высеченный из камня и стилизованный под барокко грифон, которого поддерживал каменный контрфорс. Над грифоном, футах в трех проходил бетонный карниз крыши. Я вернулся в номер.
Открыв чемодан, я вынул из него все вещи, которые никоим образом не должны были попасть в чужие руки. Под мышку я приладил пистолет в фетровой кобуре - он совершенно незаметен, если вы, вроде меня, пользуетесь услугами соответствующего портного - и сунул в задний карман брюк запасную обойму. Мне, правда, никогда не приходилось стрелять из этого пистолета дважды подряд, и тем более, пользоваться запасной обоймой, но разве можно все знать наперед - к тому же, дело становилось все хуже и сложнее. Потом я развернул длинный холщовый мешок с комплектом инструментов, какими орудуют взломщики. Если обернуть его вокруг себя в виде пояса, он становится просто невидимкой, особенно при помощи того же портного. Из пояса я извлек скромную, но очень нужную мне отвертку. Пользуясь ею, я снял заднюю стенку портативного холодильника, стоящего в кухне - просто диву даешься, как много пустого пространства даже в таком маленьком холодильнике - и вложил туда все, что считал целесообразным спрятать. Затем я распахнул дверь в коридор.
Дежурный по этажу все еще сидел на своем месте.
- Где мой кофе? - спросил я. Говорил я без раздражения, но голос все же повысил.
На этот раз я тотчас же добился необходимого эффекта: он мгновенно вскочил на ноги.
- Поднимать на кухонном лифте. Сейчас, сэр!
- Давайте, да поживее!
Я закрыл дверь. Некоторым людям никогда не постичь той простой истины, что добродетель - в простоте, а любое преувеличение - опасно. Его попытка показать, что он плохо владеет английским, была бесполезна и глупа.
Я вынул из кармана связку ключей весьма причудливой формы и попробовал один из них на входной двери. Уже третий ключ подошел - я бы весьма удивился, если бы ни один не пришелся впору.
Я сунул связку обратно в карман, прошел в ванную и повернул до отказа душевой кран. Именно в эту минуту на входной двери звякнул колокольчик, и одновременно дверь распахнулась. Я закрыл кран, крикнул дежурному, чтобы он поставил кофе на стол, и вновь пустил воду. Я надеялся на комбинацию кофе и душа, которая внушит кому следует, будто в моем лице они имеют вполне респектабельного гостя, нетерпеливо предвкушающего приятный и праздный вечер. Однако я не поставил бы ни пенни на то, что они клюнут на эту удочку. Да ладно, попытка - не пытка.
Я слышал, как закрылась дверь номера, но душа не выключил - на тот случай, если дежурный приложит ухо к двери: уж очень он походил на человека, который проводит массу времени, прикладывая ухо к дверям или подглядывая в замочную скважину.
Я вышел из ванной, подошел к двери и нагнулся. Он не подглядывал. Я приоткрыл дверь и отдернул руку, но никто не ввалился в переднюю в образовавшуюся щель. Это означало, что либо я ни у кого не вызываю подозрений, либо у кого-то их так много, что он не хочет подвергаться риску и выдавать себя. Что ж, неплохо - и в том и в другом случае.
Я опять закрыл дверь, запер на ключ, положил его в кармам, вылил кофе в раковину, закрыл кран и вышел на балкон. Балконную дверь пришлось оставить широко открытой, для чего я подпер ее тяжелым стулом. По вполне понятным причинам, балконные двери в отелях редко имеют ручки с наружной стороны.
Бросив взгляд вниз, на улицу, я посмотрел на окна здания напротив, потом, перегнувшись через перила, огляделся по сторонам для того, чтобы удостовериться, что меня не видят жители соседних домов. Потом я выбрался на бетонную балюстраду, добрался до орнаментального грифона, вырезанного из камня с такой тщательностью в деталях, что спокойно можно было ухватиться за любую часть, поднялся до края стены и перемахнул… на крышу. Не могу сказать, будто подобная гимнастика мне по душе, но что оставалось делать? Другого пути я не находил.
На плоской крыше, насколько я мог видеть, никого не было. Поднявшись, я перешел на противоположную сторону, обходя антенны, выходы вентиляции и застекленные люки для света, которые в Амстердаме используют как миниатюрные оранжереи. Дойдя до края, я осторожно глянул вниз. Там лежал очень узкий и темный переулок - совершенно пустынный, по крайней мере, в этот момент. Слева от себя в нескольких ярдах я обнаружил пожарную лестницу и спустился на второй этаж. Пожарный выход, по обыкновению, был заперт на двойной замок, но даже самый секретный замок не устоял бы против моих железяк, развешанных вокруг пояса.
В коридоре не было ни души. Я сошел на первый этаж по парадной лестнице, поскольку из лифта трудно… выйти незаметно, особенно если он рядом со стойкой портье. Правда., все складывалось даже лучше, чем я мог ожидать - а холле не оказалось ни помощника управляющего, ни посыльного. Кроме того, зал кишел приезжими, только что прибывшими из аэропорта и осаждавшими стол регистрации.
Я слился с толпой, вежливо тронул чье-то плечо, просунул руку к столу и, аккуратно положив ключ своего номера, неторопливо пересек бар и вышел из отеля.
Днем прошел дождь, и на улице все еще было сыро, но, тем не менее, пальто, которое я захватил с собой, не понадобилось. Перекинув его через руку, с непокрытой головой я шел, поглядывая по сторонам, останавливаясь и вновь, шагая вперед, в зависимости от моего желания.
Это произошло, когда я проходил по Херенграхт, любуясь, как положено, фасадами домов, принадлежавших знатным купцам XVII века. Внезапно я ощутил хорошо знакомое чувство, которое меня никогда не подводило - нечто вроде зуда в затылке. Такое чувство не развить никакой тренировкой, никакими упражнениями. Возможно, оно возникает инстинктивно, возможно, нет. Но вы или родились с этим чувством, или у вас его вообще никогда не будет. Я с ним родился! За мной вели слежку!
Амстердам, столь известный своим гостеприимством, странным образом пренебрег одной мелочью: не поставил на берегах своих каналов ни одной скамейки для усталых гостей города - да если уж на то пошло, то и для своих граждан. Если вечером или ночью у вас возникнет желание задумчиво полюбоваться темным мерцанием воды в канале, вам придется привалиться к дереву. Так я и поступил - прислонился к дереву, которое показалось мне наиболее удобным, и закурил сигарету.
Таким образом я постоял несколько минут, делая вид, и, надеюсь, успешно, будто я всецело погружен в свои мысли. Время от времени я подносил ко рту сигарету, но это было единственное движение, которое я позволял себе.
Никто не выстрелил из пистолета с глушителем, никто не приблизился с гирькой в руках, чтобы долбануть меня по голове, а затем почтительно спустить мое обмякшее тело в канал. Я дал им полную возможность сделать это, но никто предоставленной возможностью не воспользовался. Тот человек в черном пальто в аэропорту Скипхол тоже следил за мной, но не спустил курка. Никто не собирался меня убирать! Точнее пока не собирался! Что ж, придется хоть в этом поискать утешения.
Я выпрямился, потянулся и зевнул. Потом небрежно оглянулся - как человек, очнувшийся от романтической мечтательности. Он стоял рядом, но не прислонившись к дереву, как я, а опершись на ствол плечом. Опирался он о дерево потоньше, и я видел очертания его фигуры.
Я продолжил свою прогулку, свернул на Лейдсестраат и пошел, праздно поглядывая на витрины. Потом, словно нехотя, зашел в лавку художника и поглядел на выставленные картины, представляющие такую художественную ценность, что будь то в Англии, владелец лавки давно бы уже сидел за решеткой. Но меня не столько интересовали произведения живописи, сколько стекло витрины - почти настоящее зеркало. Теперь он находился ярдах в двадцати, с серьезным видом рассматривая закрытую ставнями витрину, похоже, витрину овощной лавки. На нем был серый костюм и серый свитер - и это все, что о нем можно сказать - серое, неприметное безликое существо.
Дойдя до следующего угла, я повернул направо и оказался у цветочного рынка на набережной канала. У одного из прилавков я остановился, посмотрел на цветы и купил гвоздику. За тридцать ярдов от меня человек в сером тоже любовался цветами. Но либо он был скуп, либо не располагал таким банковским счетом, как я- он ничего не покупал, просто стоял и смотрел.
Как я уже говорил, нас разделяло тридцать ярдов, и, снова свернув направо, на Визельстраат, я резко прибавил шагу, пока не оказался у входа в индонезийский ресторан. Я быстро нырнул внутрь и закрыл за собой дверь. Швейцар, видимо, из пенсионеров, вежливо поприветствовал меня, однако даже не сделал попытки подняться со стула.
Сквозь дверное стекло я увидел моего человека в сером. Он оказался более пожилым, чем я думал - пожалуй, за шестьдесят. Надо сказать, для своего возраста он развил замечательную скорость. Зато вид у него был самый что ни на есть несчастный.
Я надел пальто и пробормотал какие-то слова извинения. Швейцар улыбнулся и произнес "до свидания" так же вежливо, как перед этим сказал мне "здравствуйте". Да, наверное, у них и мест-то свободных не было.
Я остановился в дверях, вынул из кармана сложенную шляпу "трильби", из другого - очки и надел то и другое. Теперь Шерман, как мне казалось, преобразился.
Человек в сером уже отошел ярдов на тридцать, двигаясь какой-то смешной и прерывистой походкой, то и дело останавливаясь и заглядывая в подворотни. Я, как говорится, взял ноги в руки и очутился на противоположной стороне улицы.
Теперь меня никто не преследовал и не интересовался мною. Держась чуть поодаль, я пошел за человеком в сером по другой стороне улицы. Так мы прошествовали еще сотню ярдов, а потом он вдруг резко остановился. Поколебавшись еще какое-то мгновение, он резко повернул назад. Он почти бежал, но теперь заглядывал в каждую открытую дверь. Зашел и в ресторан, в котором я только что побывал, и секунд через десять снова оказался на тротуаре. Потом нырнул в боковую дверь отеля "Карлтон" и вынырнул опять из парадного входа. Этот маневр едва ли расположил швейцара в его пользу, ибо в отеле "Карлтон" не очень-то любят, когда пожилые, невзрачно одетые люди пользуются их холлом, чтобы сократить себе путь. Зашел он еще в один индонезийский ресторан и появился оттуда с тем добродетельным выражением невинности, которое появляется у человека, когда его просят выйти.
Напоследок он нырнул в телефонную будку, а когда вышел из нее, выражение невинности стало еще заметнее.
После этого он остановился на трамвайной остановке. Я тоже встал в очередь.
Первый трамвай, который подошел, состоял из трех вагонов, и на дощечке маршрута было написано: Центральный вокзал. Человек в сером вошел в первый вагон,
я - во второй, где занял место у передней двери, чтобы иметь возможность наблюдать за ним и в то же время не привлекать его внимания, если ему вздумается интересоваться пассажирами. Но я мог не беспокоиться, на пассажиров он не обращал никакого внимания. По тому, как менялось выражение его лица, становясь все более удрученным, по тому, как он то сжимал, то разжимал кулаки, стало ясно, что мысли этого человека были заняты другими, более важными вещами, среди которых далеко не последнее место занимал вопрос о том, какую степень сочувственного понимания ему можно ожидать со стороны своих хозяев.
На площади Дам человек в сером вышел. Дам, главная площадь Амстердама, полна исторических памятников - здесь и королевский дворец, и Новая церковь, такая древняя, что приходится все время подпирать ее, чтобы она не рухнула окончательно, но человек в сером не удостоил их в тот вечор даже взгляда. Он потрусил по боковой улочке, мимо гостиницы, свернул налево по направлению к докам, прошел вдоль канала, потом свернул направо и нырнул в лабиринт переулков, уводивших его все глубже и глубже в район городских складов, в один из немногих районов Амстердама, не значившихся на туристских картах. Никогда еще я не встречал человека, за которым так легко было вести слежку. Он не смотрел по сторонам и не оглядывался. Можно было двигаться за ним в пяти шагах верхом на слоне, - даже в этом случае он не заметил бы меня.
На очередном углу я остановился и проводил его взглядом. Теперь он удалялся по узкой, тускло освещенной и на редкость некрасивой улице. С обеих сторон над тротуарами нависали фронтоны угрюмых пятиэтажных складских строений. Обстановка вызывала невольную боязнь замкнутого пространства, рождала мрачные предчувствия и тревожную напряженность. А я, признаться, не любитель подобных ощущений.
Поскольку человек в сером почти уже бежал, я пришел к выводу, что эта чрезвычайная демонстрация усердия может означать лишь одно: его путешествие подходит к концу. И я оказался прав. Взбежав на крыльцо с перилами, он вытащил ключ и, открыв дверь, скрылся внутри здания. Я продолжил свой путь - неторопливо, но и не слишком медленно - и, подойдя к крыльцу, без особого любопытства взглянул на вывеску над входом: "МОРГЕНСТЕРН и МОГГЕНТАЛЕР" - гласила надпись.
Я никогда не слышал об этой фирме, но теперь едва ли забуду ее название. Не меняя шага, я прошел мимо.
Номер, в который я вошел, выглядел довольно убого, но и сама гостиница была не из лучших. Снаружи она имела вид мрачный и неприветливый - дешевыми и невзрачными были ее интерьеры. Скудная обстановка номера, включая односпальную кровать и софу, тоже предназначенную для сна, несла на себе печать разрушительного действия долгих лет, прошедших с тех пор, как ее расставили здесь, новенькую и чистенькую, хотя с трудом верилось, что она вообще когда-нибудь была новенькой и чистенькой. Ковер стерся до основы, но занавески и покрывало на кровати выглядели еще хуже. В крошечной ванной, примыкавшей к комнате, было тесно, как в телефонной будке, и только две особы, находившиеся в номере, смягчали тягостное впечатление от его безнадежного и безобразного вида - в их присутствии даже мрачная тюремная камера показалась бы раем.
Мэгги и Белинда примостились на краю кровати и смотрели на меня безо всякого энтузиазма. Я устало опустился на потрепанную софу.
- Ну как, двойняшки? - спросил я. - Одни в нечестивом Амстердаме?.. Всё в порядке?
- Нет! - в голосе Белинды прозвучали решительные нотки.
- Нет? - переспросил я с деланным удивлением. Она жестом обвела номер.
- Я имею в виду все это… Вы только взгляните! Я внимательно осмотрелся.
- Ну и что?
- Вы бы сами захотели так пожить?
- Откровенно говори, нет. Но отели "люкс" предназначены для таких солидных людей, как, скажем, я. А для двух трудяг-машинисток - это самое подходящее место. К тому же, двум молодым девушкам такая обстановка обеспечивает необходимый камуфляж. - Я помолчал. - По крайней мере, надеюсь на это. Полагаю, что с вами самими все в порядке? В самолете никого из знакомых не заметили?
- Нет. - Они произнесли это в унисон и одинаково покачали головами.
- А в аэропорту? Тоже.
- Вами никто не интересовался?
- Нет.
- Как тут насчет "клопов"?
- Нет.
- Выходили из отеля?
- Да.
- Никто за вами не следил?
- Нет.
- В ваше отсутствие комнату не обыскивали?
- Нет.
- Вас, кажется, это забавляет, а, Белинда? - Она не то чтобы смеялась, но с трудом сдерживалась, чтобы не прыснуть. - Если да, то так и скажите. Возможно, это повысит мой тонус.
- Да нет, я ничего… - Она внезапно нахмурилась - возможно, вспомнила, что почти меня не знает. - Простите…
- Простить? За что, Белинда? - Мой отеческий тон странным образом смутил ее, и она беспокойно заерзала на кровати.
- Ну, я думала, что все эти предосторожности ради каких-то двух девчонок… Просто не вижу необходимости…
- Замолчи, Белинда! - Это была моя Мэгги, стремительная, как ртуть, и всегда поддерживающая своего шефа, хотя один Господь Бог знает - почему. У меня были профессиональные успехи, составляющие - сами по себе - внушительный список, но если сравнивать их с числом неудач, они теряли свою значительность и не стоили упоминания. А Мэгги между тем продолжала: - Майор Шерман всегда знает, что делает.
- Майор Шерман, - сказал я откровенно, - с удовольствием пожертвовал бы зубами мудрости, лишь бы поверить в это. - Я задумчиво посмотрел на них. - Не хотелось бы менять тему разговора, но… как насчет того, чтобы выразить соболезнование раненому шефу?
- Мы знаем свое место, - сдержанно сказала Мэгги. Она поднялась, осмотрела мой лоб и снова села. - Учтите, этот пластырь слишком мал для такой раны. Из нее, наверняка, вылилось ведро крови?
- Руководящие кадры легко теряют кровь - как я понимаю - у них слишком нежная кожа… Вы слышали, что произошло?
Мегги кивнула.
- Ужасное убийство! Мы слышали, что вы пытались…
- Вмешаться? Пытался, как вы справедливо заметили. - Я взглянул на Белинду. - Наверное, со стороны для вас это было колоссальное зрелище - первое задание с новым шефом, и едва он вступает на чужую землю, как получает по башке!
Белинда невольно взглянула на Мэгги, вспыхнула до корней волос - настоящие платиновые блондинки легко краснеют - и сказала, словно оправдываясь:
- Просто он оказался слишком проворным для вас.
- Конечно! - согласился я. - И для Джимми Дюкло тоже…
- Джимми Дюкло? - У них был просто талант вторить в унисон.
- Ну да, Джимми Дюкло! Тот, кого убили! Один из наших лучших агентов и мой давнишний друг. У него были срочные и, я думаю, очень важные сведения, которые он хотел сообщить в аэропорту мне лично. В Англии только я знал, что он приедет в Скипхол. Но здесь об этом знал еще кто-то. Моя встреча с Дюкло готовилась по двум, совершенно не зависимым друг от друга каналам, но кто-то знал не только о моем приезде, но и о том, КОГДА И КАКИМ РЕЙСОМ я прибуду. Так что он успел расправиться с Дюкло до того, как мы смогли встретиться… Вы согласны, Белинда, что я не переменил тему? Вы согласны, что раз они так хорошо осведомлены обо мне и об одном из наших сотрудников, они могут быть так же хорошо осведомлены и о других?