Нет, Лекёр вовсе не собирался покидать свой пост. Он хотел оставаться здесь, со своими лампочками и коммутатором. Быть может, он больше думал сейчас о мальчике, чем о брате?
Оливье вошел в сопровождении двух детективов, но зато без наручников. Выглядел, он отвратительно, словно плохая выцветшая от времени фотография. Он сразу же обратился к Андрэ:
- Где Франсуа?
- Мы не знаем. Ищем…
- Где?
Андрэ Лекёр указал на карту Парижа и коммутатор на тысячу номеров:
- Везде.
- Присядьте, - пригласил инспектор. - Как я понимаю, вам уже сообщили о смерти мадам Файе?
Оливье очков не носил, но выражение его глаз было таким же бледным и ускользающим, как и у его брата, когда тот снимал очки. От взглянул на инспектора, который, казалось, ни в малейшей степени не внушал ему страха, затем снова повернулся к Андрэ.
- Он оставил записку, - сказал Оливье, сунув руку в карман поношенного плаща. - Вот. Посмотри, может хоть ты что-нибудь поймешь.
Он протянув брату клочок бумаги, оторванный от листа школьной тетрадки.
"Дядя Гедеон приезжает сегодня утром на Аустерлицкий вокзал. Приходи как можно быстрей, и там ты нас встретишь. Целую. Биб". Не сказав ни слова, Андрэ Лекёр передал записку инспектору, который начал вертеть ее так и сяк в своих толстых пальцах.
- А почему - Биб?
- Это его прозвище. Детское имя. Я никогда не называю его так при чужих. От слова "biberon"… Когда я давал ему соску…
Оливье говорил монотонно.
- А кто это дядя Гедеон?
- Такого человека не существует.
Понимал ли он, что разговаривает с главой отдела особо тяжких преступлений, который занят расследованием убийства?
На помощь ему пришел брат:
- По правде сказать, дядя Гедеон у нас был, но он умер несколько лет назад. Один из братьев матери, эмигрировавший в Америку еще в молодости.
Оливье посмотрел на брата, словно хотел спросить его, стоит ли вдаваться во все эти частности.
- У нас в семье выработалась привычка вспоминать, в шутку конечно, о нашем богатом американском дядюшке и о той куче денег, которую он нам оставит в один прекрасный день.
- Он умер?
- Когда Франсуа было четыре года.
- Ей-богу, Андрэ… Стоит ли…
- Погоди. Инспектор хочет знать все… Брат продолжил эту семейную традицию, рассказывал сыну о нашем дяде Гедеоне, который в конце концов вырос в прямо-таки легендарную фигуру. Он служил превосходной темой для сказок на сон грядущий, и бог знает каких только приключений с ним не происходило. Само собой, он был сказочно богат, и когда однажды он вернется во Францию…
- Понятно… Он умер там, в Америке?
- В одной из больниц Кливленда. Тогда-то мы и узнали, что он служил гардеробщиком в ресторане. Было бы слишком жестоко рассказать мальчику об этом, так что легенда продолжала жить.
- Он верил?
На этот раз ответил Оливье:
- Мой брат полагал, что нет, что малыш раскусил правду, но просто не хотел портить игру. Я же всегда считал, что сын верил, и сейчас так считаю. Его товарищи по школе, например, давным-давно уже перестали верить в Деда Мороза, а для него старик с бородой все еще был живым.
Этот разговор о сыне оживил Оливье, превратил его совсем в другого человека.
- Но вот что касается записки, которую он оставил, я ничего не могу взять в толк. Я спросил консьержку, не приходила ли телеграмма. Я подумал сначала, что Андрэ решил пошутить, разыграть нас, но потом решил, что нет, здесь что-то другое. Какая же это шутка - заставить ребенка по морозу ни свет ни заря мчаться на вокзал. Само собой, я полетел на Аустерлицкий вокзал. Там я сначала обежал все закоулки, потом стал просто прохаживаться - все ждал, когда же он появится… Андрэ, ты уверен, что с ним…
Он взглянул на план улиц и на коммутатор. Он отлично знал, что сюда сообщают о каждом происшествии.
- Его еще не перехватили, - сказал Андрэ. - Около восьми часов он был в районе площади Звезды, но с тех пор мы полностью потеряли его след.
- У площади Звезды? Откуда ты знаешь?
- Долго рассказывать, но в двух словах дело вот в чем. Мы получили целую серию вызовов по тревоге - кто-то выбивал стекла на телефонных колонках. Эти колонки лежали на дуге, идущей от твоего дома к Триумфальной арке. У подножья самой последней колонки среди осколков стекла полиция нашла носовой платок в голубую клетку.
- У него есть такие…
- Начиная с восьми он не подал о себе никакой вести.
- Тогда я лучше вернусь на вокзал. Он обязательно придет туда, раз написал мне, чтобы я его там встретил…
Его удивило внезапное молчание, которым были встречены его последние слова. Он переводил взгляд с одного на другого в изумлении и тревоге:
- В чем дело?
Его брат смотрел в пол. Инспектор Сэлар прочистил горло, поколебался немного, затем спросил:
- Вы заходили этой ночью к своей теще?
Смысл вопроса дошел до него не сразу. Пустыми глазами он смотрел на инспектора. Внезапно он резко повернулся к брату, румянец выступил на его щеках, глаза горели.
- Андрэ! Ты мог предположить, что я…
Без всякого перехода его раздражение внезапно улеглось. Он подался вперед на своем стуле, обхватил голову ладонями и разразился рыданиями.
Чувствуя себя неловко, инспектор Сэлар глядел на Андрэ Лекёра, удивляясь его спокойствию и, быть может, даже недоумевая перед лицом этого бессердечия. Возможно, у самого Сэлара никогда не было брата. Андрэ знал характер Оливье с детства. И уже не в первый раз видел он этот срыв. В этот раз он даже испытывал нечто вроде облегчения, так как все могло быть значительно хуже. Он боялся как раз стадии крайнего раздражения и был рад, что она так быстро прошла. Если бы Оливье завелся, он здесь всех бы восстановил против себя.
Не так ли он терял и одну работу за другой? Неделями, целыми месяцами он бывал тише воды, ниже травы, мягкое, застенчивое существо, безропотно сносящее все унижения, пока однажды он не мог уже больше сдерживаться, и какой-нибудь пустяк, случайно оброненное слово, вздорное противоречие неожиданно воспламеняли его, обычно робкий, незаметный, он начинал вызывать всеобщее раздражение.
"Как же нам теперь быть?" - спрашивали глаза инспектора. В ответном взгляде Андрэ Лекёра он прочел: "Ждать".
Ждать пришлось недолго. Оливье кинул угрюмый взгляд на инспектора, затем снова спрятал лицо в ладонях.
В конце концов с видом горькой покорности судьбе он выпрямился и сказал с ноткой гордости:
- Давайте ваши вопросы. Я на все отвечу.
- В котором часу ночи вы пришли к мадам Файе?.. Впрочем, минуточку. Прежде всего: во сколько вы ушли из дому?
- В восемь вечера, как обычно, когда Франсуа улегся спать. Мы вместе поужинали. Потом он помог мне вымыть посуду.
- Вы говорили с ним о рождестве?
- Да. Я намекнул ему, что его ждет сюрприз.
- Настольный радиоприемник. Он давно его хотел?
- Очень давно. Понимаете, он ведь не играет на улице с другими мальчиками. Все свободное время он практически проводит дома.
- Вам никогда не приходило в голову, что мальчик мог узнать о том, что вы больше не работаете в "Ла Пресс"? Он вам когда-нибудь звонил туда?
- Никогда. В те часы, когда я был на работе, он спал.
- Ему никто не мог сказать о вашем увольнении!
- Никто не знал. Соседи, во всяком случае.
- Он наблюдателен?
- Очень. Он все замечает.
- Итак, вы увидели, что он уже лег, и затем ушли… Вы что-нибудь захватили с собой, я имею в виду - из еды?
Инспектор подумал об этом как-то вдруг, заметив, что Годэн вытащил бутерброд с ветчиной. Оливье беспомощно взглянул на свои руки:
- Взял свою жестянку.
- В которой вы брали на работу бутерброды?
- Да. Когда выходил, она у меня была. Я уверен. Я мог оставить ее… впрочем, может быть, я оставил ее у…
- У мадам Файе?
- Да.
- Минуточку… Лекёр, соедините меня, пожалуйста, с набережной Жавель… Это вы, Жанвье?.. Не попадалась ли вам там жестянка с бутербродами?.. Не попадалась. Вы уверены?.. Все равно, я хочу, чтобы вы просмотрели все еще раз… Позвоните тогда мне… Это важно… - Повернувшись к Оливье, он спросил: - Когда вы уходили, Франсуа и в самом деле спал?
- Нет. Но он уже улегся и скоро должен был заснуть… Когда я вышел на улицу, я еще подумал: уснул он или еще нет? Я пошел по направлению к Сене и постоял на набережной, подождал.
- Подождали? Чего именно?
- Пока Франсуа не заснет как следует. Из его комнаты видны окна мадам Файе.
- Значит, вы решили зайти к ней?
- Это был единственный выход. У меня не осталось ни гроша.
- А брат не мог вам помочь?
Оливье и Андрэ посмотрели друг на друга.
- Он мне уже столько давал… Я чувствовал, что не могу просить у него еще раз.
- Вы, как я понимаю, позвонили внизу, в парадном… В котором часу?
- Чуть позже девяти. Консьержка меня видела. Я и не думал делать это тайком - только вот разве от Франсуа.
- Ваша теща уже лежала?
- Нет. Встретила она меня словами: "А, это ты, негодяй!"
- И после такого начала вы все еще надеялись, что она даст вам денег?
- В этом я был уверен.
- Почему?
- Для нее это был бизнес. Она даст, подумал я, хотя бы из удовольствия наступить мне на горло, если я не смогу вернуть долг. Она дала мне десять тысяч франков, но долговое обязательство заставила подписать на целых двадцать тысяч.
- И когда вы обещали вернуть ей деньги?
- В течение десяти дней.
- Каким образом вы надеялись их раздобыть?
- Не знаю. Как-нибудь. Главное для меня было - чтобы у мальчика на рождество был праздник.
Андрэ Лекёра так и подмывало вмешаться и сказать изумленному инспектору: "Вот, пожалуйста! Он всегда так!"
- Она легко дала вам в долг?
- Да нет. Мы толковали об этом довольно долго.
- Сколько именно?
- С полчаса, должно быть, и все это время она меня честила, говорила, что я никому не нужен и разбил жизнь ее дочери, а потом еще вогнал ее в могилу! Я с ней не спорил. Мне слишком нужны были деньги.
- Вы ей не угрожали?
Оливье покраснел.
- Не то чтобы угрожал… Я сказал, что, если она мне не даст денег, я на себя руки наложу.
- И вы бы сделали это?
- Не думаю. По крайней мере… Нет, не знаю. Мне было тошно, и я очень устал.
- А когда она дала вам деньги?
- Я пошел пешком до ближайшего метро - Лурмель - и поехал к Пале-Рояль. Там я зашел в луврский универмаг. Народу было очень много, у прилавков стояли очереди.
- Во сколько это было?
- Я оттуда ушел уже после одиннадцати. Я не спешил… Поглазел по сторонам. Долго простоял, к примеру, возле игрушечной электрической железной дороги.
Андрэ не мог не улыбнуться инспектору.
- Вы не хватились своих бутербродов?
- Нет. Я все думал о Франсуа и о подарке.
- В кармане у вас были деньги, и вы забыли все свои заботы!
Инспектор не знал Оливье Лекёра с детства, как Андрэ, но сразу же раскусил его характер. Он попал в самую точку? Когда дела обстояли неважно, Оливье ходил, опустив плечи, словно побитый бродячий пес, но стоило тысячефранковой бумажке захрустеть в его кармане, как он начинал чувствовать себя властелином мира.
- Возвращаясь к мадам Файе… вы сказали, что дали ей расписку… Что она с ней сделала?
- Уложила ее в старый бумажник, с которым она не расставалась, пряча его в кармане где-то под юбками.
- Значит, вы знали об этом бумажнике и раньше?
- Знал. О нем все знали.
Инспектор повернулся к Андрэ:
- Его не нашли? - И снова обратился к Оливье: - Вы сделали несколько покупок - все в Лувре?
- Нет. Радиоприемник я купил на Монмартре.
- В каком магазине?
- Я не знаю, как он называется. По соседству с обувным.
- А остальное?
- Чуть подальше.
- В котором часу вы купили все, что хотели?
- Около полуночи. Народ как раз валил из театров и кино и ломился в рестораны. Многие уже были навеселе.
- Что вы делали в остальное время?
- На углу бульвара Итальянцев есть кино, которое открыто всю ночь…
- Вам уже приходилось там бывать и раньше?
Избегая взгляда Андрэ, Оливье застенчиво признался:
- Два или три раза. В конце концов это стоит не дороже, чем выпить чашечку кофе в кафе, а сидеть там можно сколько хочешь. Тепло и все такое… Некоторые постоянно ходят туда спать.
- Когда именно вы решили пойти в этот кинотеатр?
- Как только вышел от мадам Файе.
… Андрэ Лекёра так и подмывало снова вмешаться, чтобы сказать инспектору: "Вот видите, люди, с которыми жизнь обходится сурово, не так уж жалки. Иначе им не выжить. У них свой собственный мир, в темных углах которого они могут укрыться от невзгод и даже найти развлечение".
Это было так похоже на Оливье! С несколькими банкнотами в кармане - одно небо знало, как он собирался выплатить долг, - с несколькими банкнотами в кармане он позабыл все свои горести. Одна мысль сверлила ему голову: у мальчика должно быть настоящее рождество. И когда он этого добился, он разрешил и себе совсем немного радости.
- А когда вы ушли из кинотеатра?
- Часов около шести.
- Какой фильм они там показывали?
- "Пылающие сердца". И хроникальный - про эскимосов.
- Сколько же раз вам пришлось просмотреть эту программу?
- Два раза подряд, кроме журнала, который как раз начинался, когда я оттуда ушел
Андрэ Лекёр знал, что все это будет проверено, хотя бы просто потому, что так полагается. Необходимости, однако, в этом не было. Порывшись в карманах, Оливье вытащил оторванную половинку билета в кино, а затем еще один билет розового цвета.
- Вот, посмотрите. Это билет метро, я купил его, когда возвращался домой.
На билете стояло название станции - "Опера", дата и час поездки.
Оливье говорил правду. Между пятью и половиной седьмого утра он не мог находиться в квартире мадам Файе.
В его глазах зажглось и промелькнуло выражение триумфа с оттенком презрения. Казалось, он говорил им всем, включая и брата Андрэ: "Меня заподозрили в убийстве только потому, что я беден и мне не везет в жизни. Я знаю: это в порядке вещей. И я вас не виню". Но странная вещь: в комнате внезапно стало словно бы холодней. Возможно, потому, что теперь, когда с Оливье Лекёра было снято подозрение, мысли каждого вернулись к мальчику. Словно повинуясь одному импульсу, глаза всех обратились к огромной карте Парижа на стене.
Сегодня, в рождество, улицы были почти безлюдны, еще безлюдней, чем они бывают в августе, когда добрая половина Парижа разъезжается на отдых.
Одиннадцать тридцать. О Франсуа не было никаких вестей уже в течение трех с половиной часов.
- Алло! Да, инспектор Сэлар… Это Жанвье?.. Нигде, говорите, не можете найти эту жестянку? Ладно, послушайте… Это вы обыскивали ее одежду? Ага. Гон ее это сделал… Там в юбках где-то должен быть старый бумажник… Вы уверены, что ничего такого не было? А что консьержка? Она видела, как кто-то поднимался по лестнице после девяти вечера… Я знаю. Жильцы входили и выходили почти всю ночь? Я хочу, чтобы вы снова зашли в дом на улице Васко да Гамы.
Инспектор повернулся к отцу Франсуа, который теперь смиренно сидел на стуле, напоминая запуганного пациента в приемной у врача.
- Вам понятно, почему я интересуюсь этим, не так ли? Бывает, что Франсуа просыпается по ночам?
- Ему случалось вставать во сне.
- А когда вы возвращаетесь по утрам, он спит?
- Не всегда. Но если он уже и проснулся, он притворяется, будто спит, чтобы я, как всегда, мог разбудить его, обняв.
- Жильцы в вашем доме сегодня ночью, возможно, шумели больше, чем обычно. Они могли разбудить мальчика. Если он встал с постели, то вполне мог выглянуть из окна и заметить вас в комнате у мадам Файе. Он ведь не знал, что она его бабушка, верно?
- Да. Она ему не нравилась.
- Он удивился бы, увидев вас с ней?
- Конечно.
- Он знал, что она дает деньги под залог?
- Это все знали.
- А рождество - рабочий день в "Ла Пресс"?
- Там всегда кто-нибудь есть.
Инспектор попросил Андрэ позвонить туда.
- Узнайте, может быть, кто-нибудь приходил туда справляться о вашем брате.
Видно было, что Оливье это не по душе, но когда Андрэ потянулся за телефонной книгой, он сам назвал ему номер. Пока Андрэ дозванивался, они оба - и Оливье и инспектор - молча глядели на него.
- Это очень важно, барышня. Речь может даже идти о жизни человека… Что?.. Три недели назад… Мальчик…
Оливье побледнел. Он опустил глаза и в течение всего разговора сидел, упорно разглядывая свои руки.
- Он не звонил, нет?.. Просто пришел… Когда?.. В четверг, говорите… И что он хотел?.. Спросил, работает ли здесь Оливье Лекёр… Что? Что ему ответили?..
Подняв на секунду глаза, Оливье увидел, как по лицу брата разлилась краска.
- Франсуа приходил к ним в четверг после обеда. Должно быть, он что-то заподозрил… Они ему сказали, что ты уже некоторое время не работаешь у них.
Не стоило повторять то, что он сейчас услышал. Мальчику было сказано так: "Уже несколько недель прошло, как мы вышибли отсюда этого старого дурака".
Может быть, и не от жестокости. Просто могло не прийти в голову, что они разговаривают с сыном того самого человека.
- Ты начинаешь понимать, Оливье?
Осознал ли он, что сложилось положение, как раз обратное тому, которого он добивался? К ночи Оливье уходил из дому со своей жестянкой с бутербродами, все под одним и тем же предлогом. Мальчик выследил его. И разве не логично предположить, что он насквозь видел и эту сказку про дядю Гедеона?
Он не сказал отцу ни слова. Он просто включился в игру.
Все молчали, боясь сказать что-нибудь не то, чтобы не разбудить в этом человеке горестной мысли.
Отец и сын, лгавшие друг другу во имя любви…
Взгляните на всю эту историю глазами ребенка, со всей трагической честностью детства. Отец целует его перед сном и уходит на работу, которой у него нет, говоря на прощанье: "Спи спокойно… Утром тебя ждет сюрприз!"
Радиоприемник. Это может быть только радиоприемник. Но разве он не знал, что в карманах у отца пусто? Пытался ли он уснуть? Или, стоило отцу уйти, мальчик сразу поднялся, чтобы, отдавшись одной-единственной мысли, сесть у окна, несчастными глазами уставившись в ночь?
У отца нет денег - и все равно он хочет купить радиоприемник! - вот о чем он думал…
Инспектор вздохнул и выколотил трубку о каблук.
- Похоже, что он видел вас у мадам Файе.
Оливье кивнул:
- Некоторое время я сидел на подоконнике.