Бирюков и Кротов стали рассматривать обрез. Это была старая винтовка со стволом, расточенным для стрельбы дробью и отпиленным, примерно, на три четвертых своей длины. Судя по ржавчине на месте отпила, сделан он был давным-давно. Повернув рукоятку, Антон осторожно потянул затвор. Из патронника показалась стреляная ружейная гильза тридцать второго калибра.
Антон посмотрел на Тропынина:
- Расскажи, Сергей Павлович, как нашел.
- Просто, товарищ капитан. Радиатор у моего самосвала немножко подтекает. Первым рейсом зерно сдал - возвращаюсь из райцентра. Думаю, надо водички подлить. Остановился у Крутихи, где всегда воду беру. Спускаюсь под мостик, а там кто-то передо мной черпал, муть поднял. Прошел метра два к камышу. Присматриваю, где бы поглубже место найти. Вижу - □ прогалине между камышами приклад ружья под водой. Сразу - в кабину и к вам…
Завязался оживленный разговор. Минут через пятнадцать зазвонил телефон. Бригадир, ответив, сразу передал трубку Бирюкову.
- Антон, вот какое дело… - встревоженно заговорил на другом конце провода Слава Голубев. - Барабанов не появлялся у Ляпина.
- А уговор между ними был насчет денег?
- Был, но Барабанов за деньгами не пришел, - Голубев будто вздохнул. - И из райпотребсоюза никто в Серебровку не звонил. Очередь Барабанова на машину подойдет только через месяц.
- Ты, Слава, ничего не напутал? - нахмурясь, спросил Бирюков.
- Путать нечего. От Ляпина я сразу заехал к председателю райпотребсоюза. Он всех опросил, кто с машинами связан. Никто о Барабанове ни сном ни духом не знает. Мигом позвонили на базу в Клещиху. И там Барабанов не был.
- Подожди, Слава, - Бирюков повернулся к бригадиру. - Витольд Михайлович, с кем из райпотребсоюза говорил Барабанов насчет машины?
Гвоздарев встревожился:
- Я сам разговаривал. Позвонила оттуда женщина, назвалась секретаршей. Потом передала трубку будто бы председателю. Тот мне все рассказал, а я передал Андрею Барабанову, что слышал. Барабанов сразу недостающие деньги занимать стал.
- Сколько денег он с собою повез?
- Деньги у него в райцентре на сберкнижке лежали. Но, видно, недостаточно. Тысячи полторы он в Серебровке занял. Я тысячу дал, да еще, по-моему, у кузнеца Андрей рублей пятьсот перехватил.
- У кузнеца он четыре сотни взял, а еще сотню дед Лукьян Хлудневский ему дал, - уточнил Тропынин.
Бирюков, морщась, потер висок и сказал в трубку:
- Слава, с другого телефона позвони сейчас в сберкассу: взял ли Барабанов со своего счета деньги? Результат сразу мне. Я жду.
Вскоре снова послышался голос Голубева:
- Барабанов в сберкассе не был.
- Вот что, Слава… - Бирюков опять потер висок. - Немедленно бери Онищенко с Барсом, эксперта-криминалиста… Словом, полностью оперативную группу. И, начиная от речушки Крутихи до серебровской пасеки, прочешите весь березник глубиной метров на тридцать вправо от дороги. Каждый кустик проверьте. Понял?
- А слова не надо? - спросил Голубев.
- Слева - жнивье, там искать нечего.
- А в кустах что?..
- Что найдете, все наше будет.
- Понятно.
Бирюков положил трубку и встретился взглядом с насторожившимся Тропыниным:
- Тебе, Сергей Павлович, срочно надо ехать к Крутихе. Дождешься там милицейскую машину и покажи оперативникам, где и как нашел обрез. Понял?
- Конечно!
Тропынин, запнувшись за порог, гулко простучал в коридоре сапогами. Кротов, посмотрев на Антона, тревожно спросил:
- Полагаете, организованное преступление?
- Кажется, Михаил Федорович, очень ловко организованное, - уточнил Антон.
- Какие планы?
- Все планы будут зависеть от того, что обнаружит оперативная группа между Крутихой и серебровской пасекой.
- Будем ждать их результата?
- Нет, - Антон посмотрел на бригадира Гвоздарева. - Витольд Михайлович, в Серебровке есть депутат поселкового Совета?
- Я депутат, - ответил Гвоздарев.
- Прекрасно. Возьмем сейчас понятых и в вашем присутствии поищем у Екашева самогонный аппарат.
Глава 11
Тропынин подъехал к Крутихе почти одновременно с оперативной группой. Все рассказал и стал наблюдать за оперативниками. Те что-то измеряли, записывали, фотографировали. Через мост прошли на другой берег и опять начали измерять, записывать, фотографировать. Тропынин поскучнел.
- Эй, начальство! Мне некогда с вами прохлаждаться. Зерно возить надо…
Щупленький старший лейтенант махнул рукой - поезжай. Самосвал развернулся и запылил от Крутихи в сторону Серебровки.
Зеркальная гладь воды у мостика желтела редкими пятнами опавших листьев. На одном из них растерянно елозила божья коровка с черными крапинками на глянцевито-красной спине. Метрах в шести, раскачивая спелыми метелками шелестел густо затянувший речушку белесый камыш, за которым скрывалась прогалина, где Тропынин наткнулся на обрез. Несколько тоненьких камышинок перед ней надломленно склонили макушки. Приглядываясь к ним, эксперт-криминалист Семенов сделал по мосту шаг в сторону и сказал:
- Можно предположить, что вот отсюда бросили обрез в речку.
Слава Голубев, не отрывая взгляда от камыша, подошел к Семенову. Прищурясь, подтвердил:
- Точно, макушки надломлены, похоже, прямо по траектории падения.
Следователь Лимакин сделал пометку в блокноте. Судмедэксперт Медников, заглядывая в пустую сигаретную пачку, недовольно проговорил:
- Меня-то зачем сюда привезли? Траекторию высчитывать?
- Сейчас, Боря, лес начнем прочесывать, - ответил Голубев.
Осмотр березника начали от самой речки, рассредоточившись друг от друга метров на шесть. Слава Голубев шел крайним к придорожному кювету. Справа от него понуро брел Борис Медников, затем - криминалист, следователь, а в глубине леса замыкал шеренгу Онищенко с Барсом. По шоссе, рядом с кюветом, медленно двигался милицейский "газик", мимо которого то и дело проносились машины.
Освещенные сентябрьским солнцем березки, роняя желтый лист, тревожно лопотали на ветру. В глубине колков было сумрачно и тихо. Впереди, будто накликая беду, надсадно каркала одинокая ворона.
Выйдя с опушки очередного колка к шоссе, Слава Голубев огляделся. От Крутихи было пройдено уже больше километра. Примерно столько же осталось до серебровской пасеки. В полутора километрах за жнивьем, параллельно шоссе, по высокой насыпи тупоносый зеленый электровоз шустро тянул за собой длинный хвост грузового состава. В той же стороне среди тополей виднелись покрытые красной черепицей крыши пристанционных домишек разъезда Таежное. Через жнивье к разъезду черной полосой тянулась накатанная проселочная дорога.
Из колка вышел задумчивый Медников. Подойдя к Голубеву, показал на ладони старую обгоревшую спичку:
- Вот нашел. Посмотри, по-моему, шведская…
Голубев серьезно ответил ему:
- Знаешь, Боря, о чем сейчас думаю?
- О чем, мыслитель?
- Вот с этого места убийца Репьева мог отправить лошадь к разъезду Таежное порожняком, а сам - на попутную машину и - в райцентр".
- А тебя не заинтересовал серебровский шофер? Мне, например, показалось, что обнаружить в камышах обрез можно было только при очень пристальном внимании.
Оба задумались. Ворона, ненадолго умолкнув, надсадно закаркала снова. Теперь уже близко, сразу за колком. Там же длинными очередями застрекотала сорока. Голубев повернулся к березнику. Из глубины колка послышался тревожный отрывистый лай Барса. Придерживая кобуру с пистолетом, Голубев со всех ног бросился в колок. Медников побежал следом. С березок густо посыпались желтые листья, под ногами захрустел старый валежник. Приостановившийся на шоссе милицейский "газик", словно по тревоге, свернул в придорожный кювет, выбрался из него и, оставляя в траве жирную колею, быстро помчался в объезд колка.
Метрах в пятидесяти от шоссе, почти у самой опушки Семенов и Лимакин смотрели на невысокую кучку хвороста. Рядом, держа за поводок лежащего Барса, стоял хмурый Онищенко. Из-под хвороста торчали ноги в черных лакированных полуботинках, а в примятой траве бурели остатки раздавленных на корню груздей, на которых отпечатались вмятины шипов, похоже, от подошвы кирзового сапога.
- Понятых надо? - спросил Голубев.
- Конечно, - мрачно ответил следователь. - Выбеги на шоссе, останови кого-нибудь.
Слава понятливо кивнул и заторопился. Минут через пятнадцать следом за ним в колок пришли два пожилых шофера. Объяснив понятым суть дела, следователь стал разбирать кучку хвороста.
Труп молодого светловолосого парня лежал на боку. Серый новенький пиджак на нем был расстегнут. Под левой лопаткой торчала наборная рукоятка ножа, и от нее до самого поясе тянулась полоса засохшей крови, пропитавшей пиджачную ткань.
Подошедший шофер милицейского "газика" молча протянул экспертам их чемоданчики. Семенов сфотографировал труп с разных точек. После этого Лимакин склонился было над трупом, но тут же выпрямился и просяще посмотрел на Медникова.
- Боря, при осмотре обыщи, пожалуйста, карманы.
- Нашел ищейку, - надевая резиновые перчатки, буркнул Медников.
- Не могу, запах…
В карманах, кроме чистого носового платка и тощего бумажника, где лежали паспорт и сберкнижка на имя Барабанова Андрея Александровича, ничего не было.
Глава 12
Просторный двор Екашевых был так густо изрыт свиньями, что походил на свежевспаханное поле. Пройдя заполненные старой рухлядью сумрачные сени, Антон Бирюков вместе с Кротовым, бригадиром и понятыми оказался в такой же сумрачной кухне с потрескавшейся русской печью и широким обеденным столом. У стола на низеньком сапожном табурете, обхватив руками живот, сидел небритый сморщенный мужичок и раскачивался из стороны в сторону. Антон с большим трудом узнал в мужике Степана Екашева, настолько сильно тот изменился за последние годы. На приветствие Екашев не проронил ни слова.
- Ну, в чем дело, Степан? Оглох, что ли? - спросил бригадир.
Екашев уставился на него и заплакал:
- Загибаюсь я, Гвоздарев.
- Почему не едешь в больницу?
- Чего в той больнице делать? Час мой подошел, к вечеру грыжа доконает. Папаша родимый, помню, таким же манером загнулся. Болезни-то, сказывают, по наследству передаются.
Бригадир, поправив фуражку, огорченно вздохнул:
- Жадность, наверное, Степан Осипович, у тебя наследственная.
- Побойся бога, Гвоздарев, за такие слова. Чего мне жалеть, когда все хозяйство порушилось?
Несмотря на открытое окно, в доме пахло перебродившей бардой. Участковый, вглядевшись в лицо Екашева, удивленно проговорил:
- По-моему, ты в нетрезвом состоянии, Степан, а?..
- Впервые полный стакашек за раз принял, Кротов. Думал, облегчение боли выйдет, а грыжа еще больнее запилила.
- На каком основании самогон варишь?
- Кто тебе наговорил, что я самогон варю? Не греши на меня, Кротов, последний день доживаю на белом свете.
Антон Бирюков, не вступая в разговор, исподволь огляделся. В доме все было мрачно-темным. На полу у печи громоздились вместительные черные чугуны, полные вареной картошки, видимо, приготовленной для свиней. Тут же, на лавке, стояла немытая посуда. Грязный некрашеный пол, потолок и стены облупившиеся, а стекла окон густо засидели мухи. Из всего, что окружало Степана Екашева, Бирюков отметил единственное светлое пятнышко: на низком верстаке около печи, среди обрезков и выкроенных лоскутов кожи, белела чисто выскобленная деревянная рукоятка сапожного ножа с широким косым лезвием.
У порога переминались с ноги на ногу понятые: дед Лукьян Хлудневский и кузнец Федор Степанович Половников. Бригадир, посмотрев на них, спросил Екашева:
- В доме у тебя стулья или табуретки есть?
- Нету, Гвоздарев. Старые поизносились, а новых не завел.
- Хозяйка-то где?
- По грибы подалась.
- Так вот, Степан, - вмешался участковый, - пришли мы, чтобы прикрыть твой подпольный винзавод. Сам покажешь аппарат или нам искать?
Екашев начал трезветь:
- Какой у меня аппарат, Кротов? Помру ведь сегодня к вечеру, тогда хоть весь дом переверните.
- Сегодня утром я опросил приезжих шоферов. Говорят, систематически торгуешь сивухой.
- Ну, ищи, Кротов, ищи! - с неожиданной злостью сказал Екашев. - Не найдешь - я на тебя в суд подам.
- А найду?..
- Тогда можешь меня в тюрьму отправить.
Пунктуальный до щепетильности участковый принялся подробно объяснять понятым и депутату Гвоздареву права и обязанности при обыске. Затем обратился к Антону:
- Полагаю, надо осмотреть надворные постройки?
Антон утвердительно наклонил голову. Понятые облегченно вздохнули - видимо, их смущала необычность своего положения - и торопливо вышли во двор. Кротов пригласил выйти и Екашева. Тот, застонав, поднялся, еле-еле передвигая ноги, зашоркал позади всех.
Из открытой двери амбара потянуло застойным запахом плесени. Бирюков вошел в амбар вместе с Кротовым и понятыми. Кругом стояли рассохшиеся бочонки, громоздились друг на друга какие-то пустые ящики. Слева от порога стоял замкнутый на такой же замок, как амбарная дверь, старинный сундук. В дальнем углу темнело дощатое сооружение наподобие ларя. Над ним пристроились широкие полати, заваленные старой обувью. Все это так густо было покрыто пылью, что рыться не имело смысла. Слой пыли покрывал и прогнивший пол амбара, по которому тянулась натоптанная дорожка к замкнутому сундуку.
- Надо посмотреть, что там, - показывая на сундук, сказал участковому Антон.
Прижавшись к дверному косяку, в амбар тревожно заглянул Екашев. Участковый спросил его:
- Ключ подашь, Степан, или взламывать будем?
- Ломай, Кротов.
- Попробуйте амбарным ключом, замки с виду одинаковые, - подсказал Бирюков.
Замок действительно открылся. Кротов поднял крышку. Сундук наполовину был заполнен старыми сапожными заготовками, покрытыми зеленоватой плесенью. В одном из углов заготовки поднимались бугром и, судя по стертой плесени, их недавно ворошили. Участковый быстро разгреб заготовки и неожиданно, сам удивившись, достал из сундука почти новенькие кирзовые сапjги с торчащими из голенищ портянками из домотканого холста. Увидев их, дед Лукьян Хлудневский чуть не уперся бородой в лицо рядом стоявшего кузнеца:
- Федя, кажись, Гриньки-пасечника обувь!
- По размеру будто его, - растерянно сказал кузнец.
- Портянки Гринькины! - заволновался дед Лукьян. - Это моя Агата по весне ему кусок холстины отдала за то, что воску ей на лампадные свечки принес.
Поставив рядом с Екашевым сапоги, голенища которых доходили тому чуть не до бедер, Кротов спросил:
- Полагаю, размер тебе великоват, Степан, а?..
Екашев будто воды в рот набрал.
- Почему молчишь? - опять спросил Кротов.
- Пасечник оставил…
- Позабыл обуться, когда в гостях у тебя был?
- Не бесплатно, ясно дело, оставил.
- А как?
- Пятерку взаймы выпросил.
- У тебя зимой снегу не выпросишь, - быстренько сказал дед Лукьян.
- Иуда-предатель, - морщась, огрызнулся Екашев.
- Прекратите взаимные оскорбления, - строго предупредил Кротов и, не сводя с Екашева глаз, сказал: - Получается, что за пятm рублей Репьев и портянки тебе пожертвовал, и босиком ушел?
Лицо Екашева болезненно покривилось:
- Пошто босиком… Говорю, пятерку на поллитру канючил.
Гвоздарев махнул рукой - что, мол, разговаривать с человеком, который несет невесть какую чепуху. Кротов заглянул за сундук. Вытащив оттуда кусок ветхой мешковины, развернул его и стал рассматривать густые полосы ржавчины и масляные пятна. Поддерживая мешковину на вытянутых перед собой ладонях, словно полотенце, приготовленное под хлеб-соль, Кротов показал ее понятым:
- Прошу определить, что здесь пропечаталось?
- Ружейный приклад, - быстро сказал дед Лукьян.
Кротов лосмотрел на кузнеца, затем на бригадира:
- Вы, товарищи, как полагаете?
- Чего тут полагать, Михаил Федорович, - хмуро сказал бригадир. - Обрез был завернут.
- Что ты, Степан, по этому поводу скажешь? - обратился к Екашеву Кротов.
Внимательно наблюдая за Екашевым, Антон Бирюков заметил, что того словно оглушили. Обхватив руками живот и втянув голову в плечи, Екашев какое-то время отчужденно молчал, потом быстро заводил тревожными глазами, словно хотел определить, кто же из присутствующих так внезапно, его ударил.
- Чего привязались? - хныкал он. - Пасечник тряпку оставил. Ружье с обрезанным дулом приносил, завернутое в ней…
- Зачем Репьев принес к вам это ружье? - спросил Антон.
- Собака Лукьянова повадилась куриные яйца таскать. Гринька прикончил ее, чтоб не пакостила.
- Куда дели убитую собаку?
Екашев показал на роющихся в навозе кур.
- Там пасечник закопал.
- Ружье куда дел? - спросил Кротов.
- С собой Гринька унес.
- А золотой крест Репьев не предлагал вам купить?
Ноги Екашева обмякли. С трудом удержавшись за дверной косяк, он уставился на Антона непонимающим взглядом.
- Какой крест?
- Золотой, говорю.
- Нет, не предлагал… - Екашев растерянно забегал глазами по хмурым лицам понятых. Наткнувшись на взгляд кузнеца, обрадовался: - Федор, не дай соврать, православный… Это ж тебе пасечник хотел продать крест, ей-богу, тебе.
- Откуда знаешь? - удивился кузнец.
- Гринька мне сказывал.
Глядя на бледное растерянное лицо Екашева, Антон интуитивно понял, что золотой крест у него. Заметив вопросительный взгляд участкового, сказал:
- Давайте, Михаил Федорович, поищем застреленную собаку, потом - крест.
- Может, сам покажешь, Степан? - спросил Екашева участковый.
- Нету у меня креста, Кротов. Истинный бог, нету! А самогонный аппарат в бане спрятан, под полом.
- Аппарат не волк - в лес не уйдет.
- Ты ж за аппаратом ко мне пришел.
- Ситуация, как говорится, изменилась.
- Не убивал я пасечника! - сорвавшимся голосом вдруг взвизгнул Екашев.
- А мы тебя, Степан, в этом пока и не обвиняем, - спокойно сказал участковый. - Может, х: ам отдашь золотой крест?
- Нету у меня его, Кротов.
- Предупреждаю официально: если найдем, это будет не в твою пользу.
Екашев промолчал…
Найти останки застреленного Букета удалось. Приглядевшись к навозной куче возле загона, дед Лукьян вилами отрыл пробитую дробью голову с белой меткой на лбу и снятую с собаки шкуру. Куда трудней было провести тщательный обыск в доме. Хозяева накопили здесь столько всякого старья, что, казалось, сам черт мог сломать в нем ногу. Неизвестно, сколько пришлось бы провозиться с обыском, если бы не сам Екашев. Он внезапно спросил:
- Кротов, если покажу крест, что будет?