Зная, что если "Серого" разговорить, то информации, причем весьма ценной, будет немало, Михалыч вздохнул и, позвав его, направился в райотдел.
В кабинете, Михалыч достал из нижнего отделения сейфа специально для таких случаев хранимую бутылку "бормотухи" и, не говоря ни слова, налив полстакана пододвинул его "Серому".
С трудом преодолев тремор, "Серый" выпил и на какое-то время замер, как бы прислушиваясь к себе. Через несколько минут, его лицо начало багроветь, а в до этого тусклых глазах, появилась живинка. Вскоре перед Михалычем сидел тот "Серый", которого он знал в обычной жизни и, с вожделением поглядывая на бутылку "Солнцедара", рассказывал, как зашел к своей бывшей сожительнице - Лильке, а у нее новый хахаль. Зовут Мишка, на "химии" в Сосновке, но живет у Лильки. Стопудово - крадун. Далее "Серый" кратко обосновал свои выводы. Доводы были существенны, а уж чутье старого жулика "Серого" еще никогда не подводило.
Обсудив с сыщиками полученную информацию, Михалыч принял решение о проверке адреса и проживающих в нем лиц. Для исполнения назначил в группу опера и участкового, а во главе поставил самого расторопного, умевшего "поколоть" любого, старшего опера Ухова.
К исходу следующего дня Ухов доложил, что в указанной квартире проживает Королева Лилия с сожителем Марковым Михаилом. Королева постоянного места работы не имеет, Марков - действительно "химик", на учете в 54-й спецкомендатуре, ранее трижды судим за квартирные кражи, находится в оперативном розыске, т. к. пропустил несколько отметок и не выходит на работу. В квартире обстановка очень скудная, только самое необходимое. Предметов и вещей из розыскных ориентировок не обнаружено, да, собственно, и ничем похожим на краденное, не пахнет. Попытка "расколоть" Маркова и Королеву успеха не имела. Королева, конечно, дергается, но, кроме того, что сожитель богат и сорит деньгами, ничего не поясняет. Похоже, действительно ничего не знает. Марков ведет себя спокойно, уверенно, причастность к преступлениям отрицает.
- Приведи его ко мне, - приказал Михалыч.
Через несколько минут, испросив разрешения войти, Ухов ввел в кабинет средних лет, среднего телосложения, малоприметную, глазу не за что зацепиться - личность. Посмотрев на мужичонку, Михалыч понял, почему никто из свидетелей не мог описать увиденного вора.
Марков сел на указанный ему стул, закурил предложенную папиросу и поднял глаза на Михалыча. Они сидели напротив друг друга, смотрели прямо - глаза в глаза и молча курили.
Марков понял, что его привели к этому молодому, но уже занявшему столь высокий пост заместителя начальника милиции, парню, не для того, чтобы попугать или взять "на понт". Перед ним сидел матерый опер, который мог, а главное знал, как раскрутить его, квартирного вора.
Михалыч же, еще не услышав ни одного слова, увидел перед собой профессионала. Как бы советская криминология не лукавила, но в стране развитого социализма имели место быть профессиональные преступники. Марков был из тех, кто воровал не по пьяному куражу, не с голодухи, а потому, что это была его работа.
Потушив папиросу и прерывая затянувшуюся паузу, Михалыч спросил:
- Ну, что, Михаил, поговорим?
- За жизнь, запросто, - отреагировал Марков.
- Да нет, не за жизнь, а за твои кражи.
Вздохнув и еще раз заглянув в глаза Михалыча, словно надеясь прочесть в них - мол, как я тебя разыграл? - Марков ответил:
- Начальник, твой оперок уже пытался меня "брать на бас" ("брать на бас" - пытаться инкриминировать преступление без достаточных улик - А.К.), докажи хоть одну мою кражу - сам расскажу обо всех. Иначе "держу стойку" ("держать стойку" - не признаваться в преступлении - А.К.).
Маркова, в качестве разыскиваемого "химика", "закрыли" в приемник-распределитель, а подчиненные Михалыча, за глаза поругивая его настырность, впряглись в рутинную проверочную работу.
На исходе третьего дня, выслушав доклад Ухова - Маркова никто не опознал, прямых очевидцев нет, ничего из похищенного не найдено…, Михалыч уж хотел распорядиться о прекращении проверки, но не хватало самой малости - справки от эксперта об отсутствии отпечатков пальцев Маркова в следотеке отпечатков изъятых с мест происшествия. Впрочем, шанс был - меньше чем ноль целых ноль десятых, плюс минус трамвайная остановка, но был. Шанс носил русское имя: "АВОСЬ" - уж больно матерый ворюга, наверняка работал в перчатках, но авось…
Как говорится, "легок на помине", в дверь постучал и спросил разрешения зайти райотделовский эксперт-криминалист. В руке он держал лист бумаги, сверху которого было крупно написано: "СПРАВКА ЭКСПЕРТА".
- Разрешите доложить? - начал было он.
- Ну что у тебя за манера, кота за хвост тянуть, скажи сразу - следов нет, и свободен, - вместо ответа раздраженно произнес Михалыч.
- Почему нет, - в той же неторопливой манере, эксперт доложил, что отпечаток большого пальца правой руки Маркова обнаружен на осколке стекла, изъятом при осмотре места кражи по ул. Высокой…
СЛУЧИЛОСЬ!!! "АВОСЬ" - это по-нашему, по-русски - "в грязь лицом не промахнём". Михалыч помнил эту кражу, сам выезжал на место происшествия. Кража как кража, частный дом, проникновение путем выбивания оконного стекла, в доме все перевернуто, похищены деньги, золото и кое какие вещи. На месте работала оперативная группа во главе с опытнейшим следователем Константином Ивановичем Воронцовым, который и нашел этот осколок, лежавший несколько в стороне от остальных.
На следующий день, Михалыч положил перед Марковым справку эксперта и повторил вопрос:
- Ну, что, Михаил, поговорим? Я слово сдержал, вот доказательство по краже.
Внимательно прочитав справку, Марков вздохнул:
- Я так и знал, искал же его. Когда "выставил шнифт" (выставить шнифт - выбить стекло - А.К.), осколок этот мешал мне в окно залезть, а попытки вытащить его не удавались - пальцы соскальзывали. Вот я перчатку то и снял. Осколок выдернул и чисто на автомате его через плечо. Тут же понял - на нем отпечаток, да вот…. не нашел. Ваша взяла.
Марков тоже сдержал свое слово и задал хлопот опергруппе - краж за ним числился не один десяток. Началась рутинная работа по закреплению доказательств совершения краж. Допросы, выезда на места совершения преступлений, изъятие похищенного у скупщиков краденного и т. д. Часть похищенного пришлось выкапывать. Марков показал несколько мест, где он зарыл краденное. В общем, шел обычный процесс.
Бывали и накладки. Несколько раз выезд на показ оказывался пустым - вор не смог найти обворованную квартиру. По краже на ул. Бресткой возникли разногласия по похищенному. Марков уверял, что украл только золото, а потерпевшие в список украденного включили и вещи. В другой квартире он долго приглядывался, выходил в подъезд, ходил по этажам, а затем заявил, что в квартире изменилась обстановка. Присутствующая хозяйка с удивлением подтвердила, что после кражи была заменена мебель.
Однажды вечером, Михалычу позвонил приятель из краевого управления уголовного розыска. После обычного трепа последовал обычный же в среде сыщиков вопрос: - была ли кража из квартиры в таком-то месте? В этот раз краевой розыск интересовала та самая кража из квартиры по ул. Бресткой.
Михалыч бодро доложил, что кража была, раскрыта и виновный парится "на кичи". Однако приятель своим лаконичным сообщением вверг Михалыча в пучину сомнений. Он поведал: - воры в количестве трех, задержаны, дали признательные показания, похищенное полностью изъято.
Засранцы, неужели Маркову "горбатого слепили" (перевод - приписали не совершенное им преступление. - А.К.), - подумал он о своих сыщиках.
Приятель согласился оттянуть доклад начальству до утра и Михалыч резво взялся за "разбор полетов". Разбираться нужно было быстро и четко, т. к. в противном случае начальство по-шустрому соорудило бы "братскую могилу". Еще не успели затихнуть страсти по так называемому "делу Лимоненко". Этой воровке вменили несколько десятков краж в городах края, а в суде, когда стали выводить хронологию краж, то выяснилось, что она якобы с разрывом в час совершила кражи в Комсомольске и Хабаровске. В результате разборок выяснилось - "слепили горбатого" и не одного. Несколько человек уволили, многих наказали, а самых ретивых даже под суд отдали.
Вот и здесь - могло повториться то дело. Положа руку на сердце, Михалыч был почти уверен в своих сыскарях. Еще перед началом раскрутки Маркова, он предупредил их - "горбатого не лепить". Парни, а с большинством из сыщиков Михалыч был почти ровесник, своего начальника никогда не подводили. Так что, уверенность была, но сволочной червячок сомнения все равно ползал где-то в глубинах оперского сознания - а вдруг кто-нибудь, ради результата, да повелся?
Опергруппа была собрана "по тревоге". Из-за отсутствия времени, Михалыч изменил своей манере общения с подчиненными и они с удивлением уставились на раскричавшегося начальника.
- Пижоны, фраера, кулёмы…. ни украсть, ни покараулить… - чихвостил зам по оперработе своих подчиненных, - без прокола даже "горбатого слепить" не можете…. в охрану - пустые прилавки магазинов охранять выгоню…
В результате затянувшегося допоздна оперативного совещания стало ясно… что ни чего не ясно и выяснено… что ничего не выяснено, зато решено:
- Если это "горбатый" - виновный ответит за "подставу" перед сыщиками по "полной схеме". (Все знали, что лучше за прокол отвечать прокурору или начальству, чем своим сыщикам - они спрашивали не по Закону, но по Совести).
- Провести на месте кражи эксперимент с участием потерпевших, Маркова, той группы воров, и выяснить - кто из них врет.
К всеобщему удивлению все срослось. Воры показали, откуда и что украли, это совпало с ранее данными показаниями потерпевших, и нашло их подтверждение в ходе этого эксперимента. Тут же выяснилось, что Марков был первым воришкой, взломавшим дверь и укравшим золото. На выходе из подъезда он разминулся с тройкой молодых, которые обнаружили вскрытую дверь и не преминули утащить из квартиры вещички…
Долго еще в коридорах уголовного розыска, вроде как случайно, по другому поводу, раздавалось:
- А теперь Горбатый, я сказал - Горбатый…. на выход…. кулёма…. прилавки караулить… - и вслед незлобивый, неизменно по-детски жизнерадостный, смех сыщиков.
Битиё определяет сознание
Интересная штука философия. Было время, когда Михалыч понятия не имел что за звери такие онтология и гносеология. Казалось бы чепуховина какая-то, пустобрехство. Ан, нет, сама жизнь преподала несколько уроков и наглядно разъяснила ему суть базисных законов философии.
Принял наш Михалыч один из самых запущенных участков в районе. На нем довольно долго не держались участковые и, как в любом деле без руля и без ветрил, на этой территории властвовала не сила власти, но желания отдельных индивидуумов и власть грубой физической силы. И надо сказать, поначалу доставалось Михалычу пахоты - немеряно. Особенно досаждали "кухонные боксеры" - семейные скандалисты.
Урок первый.
Каждый вечер участковый стабильно получал по различным каналам как минимум, в лучшем случае, пару-тройку вызовов на семейные скандалы. В дни получения на заводах и предприятиях аванса и получки (уважаемый читатель, хочу напомнить, что было такое время, когда эти самые аванс и получка выдавались как по расписанию) число семейных скандалов возрастало кратно.
Надо заметить, в свое время жизнь в коммуналках приучила пролетарские семьи не скрывать от соседей семейные неурядицы, ну а если муж с женой расходились во мнении на любой вопрос, то тут было просто необходимо оповестить об этом соседей, устроив грандиозную ссору. Переезд в отдельные квартиры не смог сразу исправить людскую психологию и еще долго соседи с удовольствием, как в театре, наблюдали перипетии чужой семейной жизни.
Со временем Михалыч вывел закономерность: если на семейный скандал никто не вышел, то через пару дней он получал письменное заявление от разгневанной супруги - как так, её чуть не убили, милиция не отреагировала, не защитила от пьяненькой половины, а если бы…, ну и т. п. Надо сказать, что такие заявления разнообразием слов и ситуаций не отличались и были писаны как под копирку. Но легче от этого не становилось, наоборот, заявление - это всегда хуже вызова на скандал. По каждой заяве нужно реагировать, т. е. опрашивать массу людей, собирать объяснения, готовить заключение, писать ответ заявительнице, короче беготни и писанины…, проще сразу пойти и на месте разобраться, как говорится - принять меры, или если еще проще - провести профилактическую беседу.
Однажды дежурный по райотделу майор Веселов, известный прикольщик, оправдывающий свою фамилию, со скорбным выражением лица оповестил Михалыча, что его вызывает судья Дзюбанов, надо приготовиться, т. к. если вызывают судьи, то не миновать крепкой трепки и, может быть, даже представления начальнику на дисциплинарку, вплоть до ареста на гауптвахту.
Михалыч сотрудник молодой всех этих тонкостей не знал, но однажды самолично, исполняя приказание, отконвоировал коллегу-милиционера на гарнизонную гауптвахту под арест, поэтому в словах дежурного подвоха не заметил. Направляясь к судье, Михалыч мысленно перебирал свои прегрешения перед Законом и Судом. Хоть и было их не мало, но ни одно не тянуло даже на строгий выговор. Так в неведении Михалыч, немного робея, но бодрым голосом испросил разрешения войти и, получив таковое, вошел в кабинет судьи.
Не имея опыта общения с судом, Михалыч, на всякий случай, по-уставному доложился:
- Товарищ судья, участковый инспектор младший сержант Имярек, по Вашему приказанию прибыл.
Судья Дзюбанов, крепыш среднего роста лет тридцати пяти, с серьезным выражением лица, что-то писал и при словах Михалыча молча указал на стул напротив себя.
Судья закончил писать и неожиданно предложил:
- Давайте познакомимся, меня зовут Виктор Петрович.
В ответ Михалыч пробормотал нечто невразумительное, на что, впрочем, судья особого внимания не обратил. Похоже, он о Михалыче знал больше, чем тот сам о себе.
- Ну-с, перейдем к делу. - Продолжил Дзюбанов. - Я, как Вам известно, проживаю по такой-то улице, т. е. на территории Вашего обслуживания.
Михалыч понятия не имел, где проживает судья, но, помалкивая, на всякий случай, согласно покачивал головой.
- Понимаешь, - судья перешел на доверительный тон, - заколебали меня соседи. Нет, конечно, у меня отдельная квартира, но на одной лестничной площадке со мной живет семья Соколовых. Такие, я вам доложу, фрукты, один другого стоят. День через день пьянки да скандалы. И все это на весь подъезд с шумом и гамом до полуночи. Участковые, что были до тебя, урезонить их не смогли. Очень прошу, наведи порядок.
Михалыч, поняв, что ему ничего не грозит, а очень даже наоборот, быстренько мысленно прокрутил ситуацию. Поскольку она была осмысленна давным-давно, выводы и решение напрашивались сами собой. Соколовых он знал. Действительно, несколько раз в месяц ходил успокаивать "воюющих" супругов, составлял протоколы, но, увы.
Дело в том, что районный суд очень неохотно применял к работающим правонарушителям высшую меру административного наказания - арест до пятнадцати суток, предпочитая давать незначительные штрафы. Страдал от этого и Михалыч. Отдельные правонарушители, получив малый штраф, откровенно и нагло смеялись в лицо участковому. Соколов был из них.
- Виктор Петрович, без Вашей помощи принять должные меры и пресечь антиобщественное поведение таких семей как Соколовы очень сложно. Я готов оформлять соответствующие материалы, но нужно, чтобы правонарушители получали реальное, ощутимое для них, наказание. Было бы хорошо, если бы НАРОДНЫЕ судьи нашего районного НАРОДНОГО суда (Михалыч умышленно нажал на народность суда), иногда прислушивались к мнению народа о мере ответственности пьяниц и хулиганов. Тогда и порядок можно навести быстро.
Судья взглянул на Михалыча, хмыкнул, но сообщил, что берется урегулировать вопрос о двусторонней связи суда и народа. Стороны оговорили некоторые специфические детали совместной деятельности по наведению правопорядка и расстались очень довольные собой.
На второй день, в самый разгар выяснения Соколовыми "кто в доме хозяин?", Михалыч позвонил в их двери. За его плечами маячили две женщины с повязками дружинников. Участковый предложил прекратить дебош и пояснить причину скандала. Соколова, не дожидаясь пока муженек найдет нормальные слова, скороговоркой протараторила, мол, хорошо, что пришел представитель власти, который урезонит ее буйную половину, сломавшую ей всю жизнь. При этом, её речь на треть состояла из, мягко говоря, не совсем литературных выражений.
Участковый сделал суровое лицо, предупредил о недопустимости употребления нецензурной брани и предоставил слово Соколову. Здесь дело было еще сложнее. Тоже на треть, но только в обратную сторону, речь Соколова могла быть признана печатной.
Михалыч прервал тираду и пригласил обоих пройти для разбора в пикет милиции. По дороге разгоряченные скандалом супруги еще несколько раз пытались выяснить отношения. В пикете участковый усадил Соколовых и дружинников за написание объяснительных, сам же вызвал из райотдела машину и составил на каждого из супругов протокол о совершении мелкого хулиганства.
Назавтра, по просьбе трудящихся, ранее судимый Соколов получил от народного судьи 10 суток ареста, а его супружница 2 месяца исправительных работ. Через месяц история повторилась, с той разницей, что посидеть пришлось Соколовой и после этого в семье, во всяком случае, для соседей, воцарилась благодать и спокойствие.
В дальнейшем двусторонняя связь народ - народный суд, при посредничестве Михалыча, успешно фунциклировала и население на его участке все реже получало возможность посмотреть "домашний спектакль в чужой семье". Правда, досужие языки злословили, мол, женщины стали воспитывать своих разлюбезных ночью, под одеялом, и то вполголоса, не дай Бог кто услышит. Но на то они и языки, чтобы говорить чорт знает что.