- А мы и есть… только не менты. Я из МУРа, милая, а вон тот дядька - работник Прокуратуры России. Ему все равно, кого допрашивать - разведку, контрразведку или бывшую путану вроде тебя. Вчера перед ним полковник военной разведки объяснялся, сегодня тебе посчастливилось… Так что не ломайся. В нешуточное дело влипла!
- Ты что, уже забыла, что на волосок от смерти была? - заботливо спросил я.
Ткачева, ошарашенная нашим потоком слов, переводила взгляд с одного на другого, потом выдавила:
- Какая смерть? Что вы?
- Восемнадцатого ноября ты и твоя подруга ехали в компании с американцем и русским в автомобиле "вольво". На Минском шоссе двое неизвестных обстреляли вас из автомата. Американца ранили, а тебе повезло. Всем остальным тоже. После перестрелки наш парень высадил вас чуть не в чистом поле и уехал. Ну? Теперь можешь расслабиться и спокойно отвечать на вопросы. Или сама рассказывай, как тебе больше нравится. Если будешь упрямиться, передам в контрразведку. Там засветишься - никакие загрантуры тебе больше не светят, сама понимаешь!
- Зачем контрразведка? Не надо! - всполошилась Ткачева.
- Тогда рассказывай все нам. Мы шпионов не ловим…
- А при чем шпионы? - спросила она. - Вы что думаете…
- Во время допроса мы не размышляем, а собираем информацию. Размышлять после будем, каждый о своем. Если вы убеждены, гражданка Ткачева, в том, что смерть Мещеряковой никак не зависит и никак не связана с путешествием в автомобиле "вольво", постарайтесь убедить и нас. Это все, что от вас требуется на сегодня.
Дина посмотрела на меня, кивнула.
- Хорошо. В сущности, я не храню ничьих секретов, как вы обо мне подумали. То, что я знаю, никому навредить не сможет, а вам, может, и поможет…
Я невольно улыбнулся:
- Кроме внешности в вас еще и политический дар дремлет?
Она восприняла мои слова как намек на примирение между свидетелем и следователем, улыбнулась в ответ:
- И не только политический. Мне бы родиться в прошлом веке в княжеской семье… Ладно. К телу, как говорил Вова Петрушин. С милым и умным дядей, который называл себя Джон, я познакомилась два года назад.
- Вы уже работали в "Эдельвейсе"?
- Я уже прошла собеседование с Петрушиным.
- Собеседование?
- Да, несколько малозначащих вопросов и медленное раздевание глазами.
- Понятно.
- С Джоном я встретилась совершенно случайно. К нему в метро на "Маяковской" какой-то хмырь пьяный прицепился, за нашего фирмача принял. Уцепился за рукав и чего-то долдонит про кровопийц, прям тебе девятьсот пятый год! А Джон, вместо того чтобы послать его, пусть даже на английском - по интонациям и экспрессии брань интернациональна, - вместо этого он уговаривает пьяницу, объясняет, что к реформам в России не имеет никакого отношения. Тут подошла я, руку тому пьяному слегка заломила, на ногу каблучком наступила и сказала, что, если он не хочет попробовать милицейской палки, пусть канает к жене и ей высказывает свои политические и экономические взгляды. Конечно, я объясняла это более простыми и доходчивыми словами. Он отвалил, Джон начал меня благодарить, предложил угостить коктейлем в приличном месте. С этого и началось. Обычно он бывал наездами, приезжал раз в три месяца недели на две и сразу же зафрахтовывал меня, он так говорил, у Петрушина. Понимаете, у нас были другие отношения, поэтому я не разрешала Вовчику брать с Джона деньги за меня, а Джону не позволяла платить. Я сказала Петрушину, что заплачу ему сама, если он так уж хочет. Но Петрушин великодушно отказался. Ему было лестно, что не какой-нибудь там дилер, а правительственный чиновник Соединенных Штатов знается с девушкой из его фирмы. Возможно, в своих сутенерских кругах он даже хвастался этим.
- Этот парень, значит, был такая важная птица? - с наигранной наивностью удивился Слава.
- Ну, во-первых, он не парень, ему лет сорок с лишним, но я вам скажу, тот еще мужик!
- Мы вам верим. Не знаете, с кем он встречался, когда приезжал?
- Не знаю точно, но пару раз, в том числе и в последний, с молодым человеком по имени Юрий.
- А фамилию не помните?
- Он нас не знакомил, а фамилию краем уха слышала - Андреевский, по-моему…
- Или Андриевский, - подсказал я.
- Да, похоже.
- Он не представлялся? А кто он по профессии, не знаете?
- Наверное, из Министерства иностранных дел, хотя точно не скажу. Ну а кто еще может сотрудничать с американским конгрессменом?
- Логично. Вы говорите, что раньше американец не посвящал вас в свои дела, вы были нужны ему только для свободного времяпровождения, так?
- Так.
- Для каких же целей он взял вас с собой в последний раз?
- Для тех же самых.
- И только?
- Не совсем. Кроме языков, английского с французским, я еще на компьютере могу работать.
- Мещерякова тоже могла?
- Нет, ее я взяла для отвода глаз.
- Не понял, простите.
- Джон не хотел, чтоб этот Юрий знал, что он по вечерам занимается не только любовью, но еще и записывает кое-что на дискету. Поэтому он сказал Юрию, что берет с собой в поездку по Кавказу девушку под видом секретаря и, если Юрий не прочь, Дина, я значит, подыщет и ему. Юрий согласился, вот я и пригласила Катьку. Мне это было удобно, она считала себя моим должником.
- За что же?
- Как - за что? Работенку ей подыскала денежную, хату сдала. Немало по нынешним временам!
- Согласен.
- Ну, в общем, двумя парами мы и ездили по этой Чечне. Днем они занимались делами, а мы с Катькой состояли при них секретутками. Та просто стояла себе, глазки абрекам строила. А мы с Джоном старались вовсю. Он для пользы своего дела прикидывался, что по-русски не понимает, а я переводила туда-сюда всю их болтологию.
- А с кем и о чем они разговаривали?
- С кем? По фамилиям не знаю, но какие-то начальники. Там же, если я правильно поняла, не то двоевластие, не то троевластие. Вот Джон их уговаривал не доводить дело до конфликта, сесть за стол переговоров… короче, как у нас в институте это называлось, - общественно-политическая лексика!
- Когда вы занимались с компьютером? Во время этих встреч?
- Ну что вы?! Юрий не должен был об этом знать. У Джона был портативный персональный компьютер, знаете, с какими западные журналисты на пресс-конференциях сидят, его в обычный кейс можно спрятать. И дисковода большого не надо, все встроено. А работала я урывками, по вечерам. Обычно там, куда приезжали, прием устраивали, Джон с Юрием накачивались, а я под каким-нибудь предлогом уходила в номер или в отведенную комнату и писала.
- Вы знаете английский. Что за тексты записывали?
- Не тексты - ряды цифр.
Мы со Славой снова переглянулись.
- Вам не приходило в голову, что американец не тот, за кого себя выдает?
- Приходило. Однажды после особо крупной вечеринки в Грозном он сказал, может в шутку, что сам не помнит своего настоящего имени.
- А вам он когда-нибудь говорил, зачем приехал туда? Я имею в виду подлинную цель.
- Нет. А зачем? Я не интересовалась. В том числе и поэтому он мне доверял. А по-вашему, я должна была бежать в контрразведку?
- По-нашему, если контрразведка так долго не могла понять, кто он на самом деле, то и ваша бдительность не помогла бы! Вы знаете, что он умер?
- Да.
- Откуда вы это знаете? Он умер ночью в больнице, а вы, если вам верить, наутро уже уезжали.
- Я обзванивала больницы всю ночь и нашла ту, которую надо…
- Вы жалеете, что он умер?
- Да…
- Прошу прощения, Дина Викторовна, возможно, некоторые вопросы покажутся вам некорректными…
- Ничего, - улыбнулась она одними губами. - Я понимаю, что у вас не праздное любопытство.
- Как вы думаете, нападение на машину восемнадцатого ноября было случайным, скажем с целью грабежа, или это следствие поездки вашего друга в Чеченскую республику?
- У меня нет стопроцентной уверенности, но это могла быть месть кавказцев.
- Вот как! Почему вы так думаете?
- Понимаете, какие-то вещи, какие-то встречи и разговоры мужчины вели без нас, без нашей, точнее, помощи. И последнюю тоже. Она проходила в каком-то доме, совсем не похожем на правительственное или партийное учреждение. Юра с Джоном нас оставили в машине, а сами ушли. Мы сидели долго, возле машины начали собираться небритые чеченские или какие-то там еще парни, некоторые вооруженные. Они смеялись, делали нам разные намеки, но из машины вытащить не пытались, вели себя дисциплинированно. Потом вдруг выскочили из дома Джон с Юрием, запрыгнули в машину - и по газам. Ехали на бешеной скорости километров десять, и Юра все оглядывался. Когда наконец убедился, что погони нет, говорит Джону: мол, дорогой френд, не расслабляйтесь, у них проклятье, что у нас военная присяга, мобилизует и ведет в бой. Я пыталась узнать у Джона, что случилось, но он отмалчивался. И вообще, они всю дорогу были на редкость молчаливы и неулыбчивы, догадывались, наверное…
- У вас не создалось впечатление, что Юрий наблюдает за вашим американским другом?
- Знаете, я пыталась понять, кто они по отношению друг к другу…
Она помедлила секунду.
Более нетерпеливый, чем я, Слава негрубо подстегнул:
- И что?
- И не могу сказать ничего определенного. То они вели себя как компаньоны, то как начальник и подчиненный, а бывало, как люди, которых заставили силой быть вместе.
- А вот это - как начальник и подчиненный, - кто кем командовал?
- А по-разному.
- Ладно. С этим более-менее разобрались. Как вы думаете, за что могли убить Мещерякову?
- Понятия не имею!
- Может, ревность?
- Вряд ли. Она провинциалка, молоденькая была, рассказала бы подружкам по ремеслу. Женишка отхватить хотела, это да, а на родине никакого Отелло не оставила, нет…
- А чеченцы могли?
- За что?
- Свидетель.
Ткачева подумала, согласилась:
- Могли.
- Значит, так, Дина Викторовна, побудьте наедине с собой, подумайте, может, еще что-нибудь вспомните. И такая просьба: никому не говорите о своем новом месте жительства. Кстати, Мещерякова не знала, куда вы переехали?
- Нет, а что?
- Очень хорошо! Убийца или убийцы могли выпытать у нее ваш адрес…
- Боже!.. - простонала Ткачева, и, кажется, совсем без притворства.
- Особенно не пугайтесь, того, кто стрелял по машине, мы уже обезвредили. Гуляет пока второй, кавказец, но, по нашим данным, скрывается на родине. И все-таки чем черт не шутит!
Ткачева дала нам свой адрес, телефон, мы оставили ей свои координаты и дружно смотрели, как она, профессионально покачивая бедрами, выходит из казенного кабинета.
Потом, не сговариваясь, подошли к окну, которое выходило на улицу. Вот она вышла из парадного, прошла мимо группы враз умолкнувших милиционеров, села в маленький, аккуратный автомобиль "рено" и укатила…
- А! - ткнул я локтем в бок Славу. - Старый женоненавистник и тот забил копытом при виде этакой цыпочки!
- Побью и перестану, - мрачно молвил Грязнов и добавил: - Когда чертям чернейший нужен грех, они сперва нам шлют небесный образ!
- Ого! Муза посетила?
- Не сегодня и не меня. То Шекспир.
Я присвистнул:
- Это у тебя такая память?
- При чем тут память? Я теперь свободными вечерами водку пью и Шекспира читаю. Круто забирает!
- Класс! А я все больше про Чебурашку штудирую…
Слава улыбнулся:
- Тебе положено. - И, уже возвращаясь к будням, спросил: - Как думаешь, правды много наговорила?
- Если даже половину - и то хорошо. Слава, ты смекаешь, что интимный фотограф становится актуальной фигурой?
- Смекаю, - послушно кивнул Грязнов.
- А ты смекаешь, что если это комплексующий Федулкин, то найти его будет несложно?
- Ты куда клонишь? - улыбается в рыжеватые усы Слава.
- Туда клоню, откель мы, может, выйдем на финишную прямую. Жаль, что Дина не хочет показать фотографии, так мы быстрее бы убедились, что Скворцова и Дину снимала одна и та же рука. Но, судя по творческому поиску и сюжетам, это может быть один и тот же человек. Согласен?
- Не тяни! Это я без тебя допер!
- Подумай, как нам его тихо взять, не спугнуть. Нам одинаково важен и он сам, и то, что он нащелкал, понимаешь? Я связь хочу зацепить, почему он снимает акт у Дины и акт в другом конце города, у Ковалевской. Ему что, Венера сообщает, кто, когда, где и с кем? Систему можно проследить и по негативам, если художник затвора и объектива уйдет в несознанку.
Итак, оценив показания Дины, мы сошлись на полуправде. Мы не знали, что правды была всего одна ниточка, до неузнаваемости оплетенная ложью…
ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ
1
Вячеслав Грязнов уже знал, что Федулкин Сергей Иванович, шестьдесят девятого года рождения, москвич, проживает с родителями. Он профессиональный фотограф, но в силу некоторых особенностей характера дальше фотоателье системы бытового обслуживания населения не пошел, да и там работал сравнительно недолго. Деньги были не ахти какие большие, а Сергей, компенсируя блеклую внешность, предпочитал одеваться по последней моде.
Слава позвонил его родителям и, представившись хорошим знакомым Сергея и потенциальным заказчиком, который давно не был в Москве, спросил, где можно найти Серегу. Отец, тяжело придыхая в трубку, поведал, что Сергей работает на договоре в модном магазине "Ле Монти".
Насколько знал Грязнов, в магазинах этой фирмы торговали одеждой. И трудно было понять, что там может делать фотограф.
Оказалось, Сергей снимал "Кодаком" счастливых обладателей дорогих обновок, и те на радостях покупали заодно и фотокарточки, где они уже красовались в новых шубах или пальто. К счастью, самого работника на месте не оказалось, только небольшое красочное объявление о предоставлении таких услуг торчало в витрине.
Неохотно сопровождаемый крепкими ребятами из охраны, Слава прошел в небольшой глухой чуланчик. Здесь Сережа Федулкин мог снять пальто, погреться перед работой, проделать какие-то небольшие наладочные работы. Здесь были только стол и пустая тумбочка. Зато на стене висел большой фотопортрет юной Дины Ткачевой.
Слава молча, но искренне посочувствовал Сергею, объяснил хмурым ребятам, что проверяются все фотографы, так как с одного склада похитили партию фотоаппаратов.
Итак, никаких зацепок, кроме портрета любимой девушки американца Джона. Слава решил пойти от начала. Он поехал в Кунцево, зашел во двор, где жила Валентина Ковалевская. Нервотрепка с умирающим Скворцовым и последующие допросы доконали швею, она перебралась временно на житье к брату. Славе, впрочем, она была не особенно нужна, он прекрасно помнил, куда выходят окна ее квартиры. Сопоставить, из каких окон напротив можно было при помощи длиннофокусного объектива снять не только что делают люди, но и какой марки сигареты лежат у них на ночном столике, - сравнить и узнать было минутным делом.
Слава позвонил в квартиру, которая имела номер двадцать три. Через некоторое время дверь отворилась без предварительных вопросов и поглядываний в глазок, последнее даже при желании было невозможно, так как глазка дверь не имела.
На пороге стоял небритый мужик в штанах трико с пузырями на коленях и замызганной майке.
- Что надо?
- Мне Сергея.
- Какого Сергея?
- Фотографа.
Хозяин молча посторонился, прошел в глубь узкой, как коридор купейного вагона, прихожей и ткнул пальцем в закрытую дверь комнаты.
- Если есть, то там.
- Спасибо, - сказал Слава, рискуя разозлить хозяина своей вызывающей в данном случае вежливостью.
2
Дверь в комнату была не заперта, но внутри никого не было. Только мебель - кровать, стол, стул да еще большое, в две трети стены, окно.
Слава подошел к нему, выглянул, отыскал взглядом дом, в котором жила Ковалевская, окна ее квартиры. Жаль, бинокль не захватил, но и так понятно, что снимок, который давала жена Скворцова, вполне можно было сделать отсюда. Грязнов быстро и тщательно осмотрел комнату, не нашел ничего, кроме маленького кусочка черной бумаги, из которой делают конверты для фотобумаги, а также заворачивают пленку.
Он вышел в кухню.
Хозяин сидел за грязным столом и классически похмелялся. Перед ним стояла трехлитровая банка, наполовину заполненная уже выдохшимся пивом. Рядом с банкой железная эмалированная кружка. Хозяин наполнял ее пивом, смачно, со стоном и придыханиями выпивал, затем снова цепенел. И так в течение трех - пяти минут два раза.
Слава подсел к столу, стараясь не опираться и не облокачиваться на столешницу, представился:
- Слава.
- Коля, - ответил хозяин. - Пива хочешь?
- Спасибо, на работе не пью.
Коля удивленно обвел глазами кухню и спросил:
- Ты здесь работаешь?
Слава вздохнул:
- Ладно, Коля, где Серега?
- А там нет?
Коля мотнул головой в сторону пустой комнаты так старательно, что едва сохранил равновесие на скользком табурете.
Понимая, что с этим человеком сейчас надо разговаривать предельно просто, Слава сказал односложно:
- Нет.
- Ну, значит, нет…
- А когда будет?
- Не знаю…
- Он у тебя на квартире?
- Не…
- Чего пустил тогда?
- У него жена стерва, - заговорщическим шепотом просипел Коля. - Иногда домой не пускает. Тогда Серый тут ночует, у меня. Честный парень, за каждый ночлег пузырь катит. Уважаю!..
- Когда последний раз ночевал?
В затуманенном мозгу Николая появились некие смутные подозрения.
- А ты кто? - спросил он строго, но не очень уверенно.
- Конь в пальто!
Коля долго смотрел в наглые Славины глаза, и его здравый смысл победил.
- Недели три тому… или месяц…
Славе пришла в голову безобидная, в общем, идея. Безобидная потому, что сюда Сергей Федулкин, скорее всего, больше не придет.
- Вот что, Коля, если объявится, передай ему, что он, сука, дофотографировался. Хотел он или не хотел, но щелкнул моего человека, а мне это на фиг не надо! Если он мне негатив в зубах не принесет, я всю его оптику у него на башке разобью. Ясно?!
- Ясно, - тряхнул нечесаной головой Коля. - А от кого привет-то передать?
- Скажи: Боцман приходил!
А. Б. ТУРЕЦКИЙ
1
- …Где они все были два-три года назад?!.. Возможно, Ельцин был прав, когда говорил, чтобы брали столько суверенитета, сколько смогут унести, да! Но сейчас эти слова звучат оторванным от жизни афоризмом!..
Костя Меркулов расхаживал по своему просторному кабинету, чего раньше за ним не замечалось, активно жестикулировал, что тоже не было ему свойственно, и самое необычное - ораторствовал. Правда, толпу митингующих составлял только я один.