Чернокожий полицейский, только что закончивший училище, попытался было начать расследование. Шу-Шу кое-что ему намекнул, но быстро умолк. Начальники полицейского раскритиковали его правописание в рапортах и этим все кончилось. В конце концов, от этого преступления общество только выиграло.
Но теперь Крамер потребовал, чтобы Шу-Шу прервал свое молчание. Ему не доставляла удовольствия перспектива допрашивать полумертвого человека, но, с другой стороны, он не собирался с ним церемониться. Знал, что совпадение тут вполне может быть случайным. Но ещё он знал, что Шу-Шу должен был видеть нападавших и что с тех пор его очень интересует все, что касается велосипедных спиц.
Крамер свернул на Аркойд Авеню и притормозил. Когда фары осветили бронзовую табличку, выключил мотор и свернул на газон. Выходя, заметил перед домом по другую сторону улицы с полдюжины машин, чьи хозяева, несомненно, собрались на празднование какого-нибудь юбилея, как было принято в подобных кварталах.
В несколько шагов пересек газон и позвонил.
Доктор Мэтьюз стоял в прихожей, балансируя на одной ноге. Выдвинув другую, как противовес, он сумел удержать телефон, в то время как свободной рукой поворачивал ручку двери.
- Полиция, - бросил Крамер, закрывая за собой массивные двери.
Он тут же заметил две вещи; полную тишину и запах эфира. Еще один, чьи занятия требовали звукоизоляции - и ещё один повод перестать дышать носом. Он решил убедиться, не открыто ли хоть одно окно, скрытое тяжелыми шторами. Ни одно. Никто тут ничего не касался лет пятьдесят, судя по виду комнаты. Викторианская мебель с кожаной обивкой, медицинские инструменты в чем-то вроде музейных витрин… На противоположной стороне улицы на заднем сиденье одной из машин что-то двигалось - видно и на юное поколение действовал горячий ветер.
Крамер обернулся, взглянув на диван, стоявший в одном углу и полуприкрытый ширмой. Так это здесь мисс Ле Руке считала возможным и уместным раздеться и лечь. Ужасно. Вся комната выглядела просто отталкивающе. Явно не то место, где можно спокойно воспринять новость, что вам осталось только три месяца жизни. Для этого следовало очутиться в одном из безвкусных небоскребов с прелестными девицами за стойками, которые непрестанно улыбаются вам, когда вы входите и идете к лифту. В лучшем случае в такой комнате можно было обсуждать проблемы седалищной части тела. Но если это действительно был уровень доктора Мэтьюза, многого ожидать не стоило.
А вот и врач появился в комнате; шагал он очень легко для такого тучного человека, легкие туфли ступали бесшумно. Сходство с фотографией его матери, стоявшей на столе, было поразительным - кроме его закрученных кверху усиков.
- Что привело вас сюда, лейтенант? Не говорите мне ничего - я опростоволосился, и доктор Стридом тоже, так что каждый заслужил свое. - Врач помолчал и наморщил лоб. - Но он был со мною довольно груб. Я сказал ему о болезни девушки, о том, что у неё был врожденный порок сердца. Но на него это совсем не подействовало. И он был очень груб, когда я сообщил, что у меня нет её предыдущей истории болезни, но ведь врач должен верить пациентам, не так ли?
- И врачам тоже, - заметил Крамер.
- Разумеется! - воскликнул доктор Мэтьюз. - Я, конечно, обратился в гильдию врачей, и только что говорил с юрисконсультом, звонил ему прямо домой. Он сказал мне, правда неофициально, что, по его мнению, меня не в чем упрекнуть. Нельзя же требовать официального вскрытия каждый раз, когда кто-то испустит дух.
- Но ведь ей было всего двадцать два…
- Господи, но у неё в девять лет нашли порок сердца…
- Это только слова, - отрезал Крамер.
Доктор обиженно отвернулся и заходил взад и вперед, демонстративно что-то мурлыкая. Но наконец остановился у письменного стола, начал копаться по карманам и доставать из них стетоскоп, аурископ, офтальмоскоп, шпатели из нержавейки… Как будто он летел на воздушном шаре и сбрасывал балласт, чтобы набрать высоту. Потом упал в свое вращающееся кресло и халат его лег красивыми плавными складками.
Крамер взял офтальмоскоп, включил его и поводил узким лучиком по комнате, остановив его наконец на розовой физиономии врача.
- Вы подробно её обследовали? - размеренно спросил он.
- Разумеется.
- И с этим тоже?
Луч света угодил в правый глаз доктора Мэтьюза, и это было весьма неприятно. Побагровев от злости, он закрыл лицо рукой.
- А вы перестаньте совать свой нос в дела, в которых ничего не понимаете, - закричал он. - Кто вы такой, чтобы себе это позволять?
- Лейтенант Крамер из отдела по расследованию убийств, и у меня есть основания подозревать, что вы лжете, доктор Мэтьюз. Вот это - офтальмоскоп, прибор для исследования глаз, но вы почему-то указали в своих бумагах неверно цвет глаз мисс Ле Руке.
- Что, черт возьми, вы имеете ввиду?
- Там записано, что они голубые.
- Вот именно. Она была блондинкой.
- В самом деле? Я видел её сегодня в морге. Глаза у неё карие.
- Карие?
- Вот именно, - передразнил Крамер.
В комнате надолго повисла тишина.
- Я полагаю, - наконец негромко сказал Крамер, - что вы никогда обстоятельно не осматривали мисс Ле Руке. Судя по вашим бумагам, похоже, все ваше внимание вы сосредоточили на определенной части тела, которая с сердечными проблемами - или, скажем, с цветом глаз, - никак не связана.
Доктор Мэтьюз покосился на него.
- Но почему вы это делали, доктор? Ваш коллега доктор Стридом убежден, что она никогда не страдала хворями такого рода.
- С сердцем я ей ничем особенно помочь не мог, - сердито рявкнул доктор Мэтьюз. - Только давать ей пилюли и легкое снотворное, чтобы как следует отдыхала.
- Да? И что дальше?
- Вы что, не видите из истории болезни, что она была помешана на этой мысли? - не выдержал доктор Мэтьюз. - Вы только посчитайте, сколько раз мы делали пробу Вассермана. Одно время она потребовала, чтобы я их делал каждую неделю. Как будто сама себе внушила, что у неё сифилис.
Итак, одной иллюзией стало меньше. Крамер отметил свое разочарование минутой молчания. Прежде в его представлении мисс Ле Руке была созданием, пышущим не только физическим, но и психическим здоровьем. Он почти возненавидел доктора Мэтьюза и перешел в атаку.
- Говорите, она была не в себе?
- Да.
- И вы каждый раз делали все анализы?
- Ну да.
- Понимаю. Сколько вы берете за пробу Вассермана - десять, пятнадцать рандов? Неплохой доходец.
- Поосторожнее с такими намеками, лейтенант. Имей вы представление о врачебной практике, знали бы, что удовлетворить желание клиента иногда не менее важно, чем вылечить его. Вы бы её видели, когда я сообщил об отрицательном результате: она словно получала новое сердце.
Крамер не мог удержаться от реплики:
- Так вы себя чувствовали Кристианом Барнардом, да? - усмехнулся он. - Жаль, что пересадки вам не слишком удаются.
- Без этого, замечания вы могли бы обойтись.
- Простите, - на этот раз серьезно сказал Крамер. - Вернемся к сифилису. Она когда-нибудь говорила вам о причинах своих…
- Опасений? Нет. Она была из тех, кто, уплатив, считают, что могут использовать вас… - ну как простого ремонтника, что ли…
- И вы не полюбопытствовали?
- Не больше, чем нужно. Хронические больные часто откапывают в своем организме что-то такое, что отвлекает их от основной болезни. Кроме того, она была довольно замкнута. Старательно уклонялась от расспросов. Я не хотел быть навязчивым, с такими случаями мне уже приходилось встречаться.
- В самом деле?
- Вы удивитесь, лейтенант, как это часто бывает, особенно у замужних женщин. Любая ерунда у них вызывает подозрение, что дорогой муженек пустился во все тяжкие и она из-за него залетела. Но, если на то пошло, порядочные девушки не спят с чужими женихами.
- Что ни о чем не говорит.
- Но тем не менее бывает. И мисс Ле Руке казалась только менее разговорчивой, чем другие.
Неожиданно Крамер почувствовал к доктору Мэтьюзу нечто вроде симпатии. Угостил его "лаки страйк" и даже дал прикурить. У них и вправду оказалось много общего. У обоих хватало забот с непростыми разновидностями "гомо сапиенс" и обоим приходилось стараться изо всех сил, чтобы сделать верные выводы из противоречивых данных.
- Полагаете, она могла планировать замужество?
- Ну, она не была похожа на синего чулка…
- Да, я знаю, но как с её сердцем? Долго она могла протянуть?
- Это никогда не известно. Все могло произойти когда угодно - потому я и решил, что это случилось, понимаете? Но могла дожить и до седых волос.
- Значит, вы её не предупреждали - я имею ввиду, на случай, если это могло повлиять на её планы замужества?
- Это было ни к чему, она сама все знала.
- Поэтому и вступила в "Погребальную общину Святой Троицы"?
- Полагаю, да.
Первые кусочки мозаики начинали становиться на место.
- Нужно бы найти того парня, её интимного приятеля, - негромко произнес Крамер.
- Есть за что уцепиться?
- Пожалуй, нет. На похоронах не было никого, и никаких цветов.
Доктор Мэтьюз поднялся, натянуто улыбаясь.
- Все это выбило меня из равновесия, лейтенант…
- Не беспокойтесь, доктор - я уверен, что когда все выяснится, никто не станет требовать ваш скальп.
- Я в этом не уверен. Знаете, цвет глаз я записал по памяти, когда узнал, что произошло. Странно, мог бы поклясться…
- Это только формальность. Но могу я взять все бумаги с собой?
- Разумеется. Позвольте, я вас провожу.
Стоя на крыльце, Крамер предупредил доктора Мэтьюза, что утром к нему заедут оформить официальные показания. Пока они там стояли, все машины, стоявшие по другую сторону улицы почти одновременно уехали.
- Каждая вечеринка когда-нибудь да кончается, - заметил Крамер.
- Какая вечеринка? - ошарашенно спросил доктор Мэтьюз.
Но пора уже было Бобу Перкинсу заняться магнитофонной лентой, так что Крамер просто вышел на улицу и уехал.
Миссис Перкинс провела Крамера в мастерскую, извинившись за Боба, плескавшегося в ванне. Он всегда купался после работы из-за въедавшейся в кожу типографской краски.
Крамер знал, что миссис Перкинс - жена Боба, но привыкнуть к этому так и не мог. Она обожала мужа, как слабая, но гордая мать обожает дитя, рожденное при таинственных обстоятельствах. К тому же они были очень похожи. Не будь им обоим около тридцати, он легко мог бы представить, как она долгие годы его растила, одевала в чистые матросочки и снабжала свежими носовыми платками.
- Устраивайтесь поудобнее, - предложила она, даже не сознавая того, что её присутствие не слишком уместно. - Я как раз собиралась налить ему какао - вам тоже?
- А можно попросить кофе?
- Полагаете, это разумно? Мы как раз говорили с Бобом, сколько в нем всяких вредных веществ! Понимаете, он так много знает о том, как функционирует мозг…
- Черный, пожалуйста, если не трудно.
- Разумеется, нет, сию минуту сделаю.
Миссис Перкинс удалилась; отделка её прелестного пеньюара прекрасно сочеталась с кудряшками цвета плюшевого медвежонка.
Крамер подошел к полкам с книгами. Боб Паркинс и вправду знал кое-что о мозге, если проштудировал этакую кипу книг: "Гипноз работает на вас", "Гипноз для любителей", "Гипноз и лечебная терапия", "Гипноз в истории" и просто "Гипноз". Далее след терялся, эти книги смешивались с другими, которые советовали "Как заработать миллион" и "Как познать самого себя за семь дней". Две полки были забиты журналами по радио и электронике. Это его несколько успокоило.
Вошел Боб, неся поднос с парящими чашками; ему едва удалось увернуться от жены, которая пыталась освободить на столе хоть немного места, столько там валялось проводов и всякой дребедени.
- Ну, лейтенант, - улыбнулся Боб, - как я рад вас видеть, дружище!
- Бобби, ты должен рассказать ему о кофе, - вполне серьезно заявила его жена. - Меня он не послушает.
- Полагаю, у него сегодня совсем другие заботы.
- Вот это правда, - согласился Крамер.
- Ладно, я пошла, можете заниматься, ребята, - сказала миссис Перкинс. - К сожалению, Боб, больше ничем помочь не могу.
Крамер закусил губу. Он продолжал помешивать кофе, не замечая, что не положил сахар.
- Прежде чем приступим, лейтенант, хочу, чтобы вы кое-что послушали. Исключительная вещь, вашей ленты я не коснусь, пока не прослушаем её.
И пришлось Крамеру ждать, пока Боб манипулировал кнопками на большом микшерском пульте, стоявшем у стены. Наконец он услышал голос Боба, вопрошавший: - "Какого вы мнения о современной эстрадной музыке, мистер Синатра?" Ответ прозвучал, несомненно, голосом самого знаменитого певца. Потом ещё один вопрос и снова ответ. Запись длилась восемь минут, и это явно не было подделкой.
Боб довольно усмехнулся.
- Ну что, здорово? - и объяснил ему, что записал одну радиопрограмму, стер вопросы репортера и потом с помощью второго магнитофона наговорил все как бы от себя.
- Неплохо, правда? - не отставал Боб. - Жена говорит, у неё просто мороз по коже.
Крамер допускал, что у него это могло быть тоже, не будь кофе таким горячим, но любил он именно такой, только пожалуйста, не надо молока.
- Ладно, так что вы мне принесли?
- Вот эту ленту - откройте, увидите, в чем дело.
Крамеру понравилось, как Боб обращался с коробкой, - вначале её положил, и только потом снял крышку. Он был неглуп, невзирая на маленькие слабости.
- Гм, тут кто-то постарался.
- Похоже.
- И ему многое удалось, кое-где прожег почти до середины, словно у пирога ломоть вырезал. К сожалению, на внешних слоях мало что уцелело.
- Неважно, любая информация, которую удастся добыть, пойдет в дело.
- Сделаю, что могу. Завтра у меня выходной, так что постараюсь поскорее.
- Я буду ждать звонка. Когда прийти?
- Скажем, около девяти.
- Ладно.
Крамер встал и хотел исчезнуть раньше, чем посыпятся вопросы, но, видно, сделал это недостаточно быстро.
- Где вы это раздобыли?
- В мусорном ведре.
- Это я заметил. Придется все отмыть, прежде чем начну. И неизвестно, чье это?
- Это личная собственность, уникальная в своем роде, по крайней мере, я так думаю.
- И больше вы ничего сказать не хотите, не так ли?
- Нет. Для этого есть свои причины.
- Спорю, я знаю, откуда вы его взяли.
- Куда там, за сто лет не догадаетесь.
Крамер уже был у двери, когда следующая фраза саданула его словно картечью.
- Это у вас из квартиры мисс Ле Руке.
- Откуда вы знаете?
- Она на первых страницах, начиная с раннего выпуска, - захихикал Боб, довольный до невозможности. Из кармана пиджака, висевшего на кресле, достал свернутый экземпляр "Газетт".
Крамер схватил его. Ну, за это кто-то получит, получит как следует, так что кровью захаркает! Глаза его пробежали по заголовкам:
"ЗАГАДОЧНАЯ СМЕРТЬ ЗАГАДОЧНОЙ ДЕВУШКИ
Треккербургская полиция сегодня сообщила, что местная учительница музыки была найдена мертвой у себя дома - и что нельзя исключить возможность преступления.
Речь идет о мисс Терезе Ле Руке, 24-х лет, проживавшей по адресу Барнато Стрит дом 223В.
Полковник Джепи Дю Плесси, шеф отделения по расследованию убийства, сообщил вчера вечером нашему корреспонденту:
"Обстоятельства, сопряженные со смертью мисс Ле Руке, дают повод для серьезных подозрений. Но мы не определим, что предпринять, пока не получим заключения медицинской экспертизы. Пока что один из офицеров полиции начал предварительное расследование, пытаясь найти кого-либо из знавших жертву. Насколько нам известно, близких родственников у неё нет.
Я хотел бы воспользоваться возможностью и обратиться к общественности с просьбой о помощи, пригодится даже любая мелочь - предоставьте нам судить, относится ли она к делу".
Полковник Дю Плесси добавил, что он убежден в объективном ходе следствия и напомнил о прежних успехах возглавляемого им отдела."
Это было и все, но его хватило, чтобы Крамер разразился потоком проклятий и угроз, угрожая страшными карами всем и каждому.
- Как, черт возьми, об этом узнали газеты? - спросил он наконец, схватив Боба за плечо.
- Ну, я же не редактор, - защищался тот. - Но припоминаю что-то в колонке светской хроники, что вам может помочь. Загляните на четвертую-пятую страницы.
Крамер начал листать газету. Господи, как же он не заметил: наверху четвертой страницы был помещен громадный снимок, сделанный на приеме у бригадного генерала, и из-за спины того старого буйвола, стоявшего с поднятой пивной кружкой, выглядывала сияющая физиономия полковника Дю Плесси. Тот явно хотел воспользоваться удобным моментом: когда щелкнул затвор, подзывал к себе журналистов.
- Боже, дружище, ты совершенно прав, - вот в чем дело! А я-то надеялся, что здорово опередил тех мерзавцев! Но теперь материал с ленты мне нужен до шести часов.
- До шести утра?
- Ведь в это время начинают разносить "Газетт"?
- Разносить - да, но не забывайте, что первый выпуск выходит из типографии уже в десять вечера.
- Да? Это выпуск для рассылки за город?
- И немного продают тем, кто выходит с ночных сеансов, и на вокзалах. Некоторые не могут удержаться, чтобы не купить утренние газеты уже вечером.
- Господи Боже!
И это все, на что он способен. В десять он ещё копался в доме. Собственно, вышел он оттуда уже после одиннадцати - как раз взглянул на часы, увидев, как мисс Генри скрылась из виду. Но тут мороз пробежал у него по коже - при таком освещении он не мог различить, была фигура внутри или снаружи. И ещё одно - те шесть машин перед домом доктора Мэтьюза на Аркейд Авеню. Если учесть, что в обычное время по ночам эта улица бывала пустынна, - все жильцы убирали машины на ночь в гаражи, - то кому-то вполне могло прийти в голову позвать знакомых и устроить вечеринку. Зонди мог оказаться в опасности. Нужно пошевеливаться.
Боб проводил его до дверей и обещал, что сделает, что будет в его силах, но, всячески извиняясь, подчеркнул - раньше девяти результатов ждать не стоит.
- Ладно, - сдался Крамер. - Теперь, когда все вышло наружу, это уже не так важно. Большое вам спасибо.
Угол Де Вит Стрит и Пэрейд был пуст. А ведь Зонди должен был там ждать его не меньше часа - оба визита заняли гораздо больше времени, чем Крамер предполагал.
Остановив машину, остался в ней. Нужно было как следует подумать, прежде чем предпринять следующие шаги. Было слишком рискованно белому, даже вооруженному, пытаться идти по следам Зонди. С другой стороны, он отвергал мысль, что нужно запросить помощь. Мозг его отреагировал на эту дилемму просто - взял и выключился.
Он тупо взирал на статую королевы Виктории, которая что-то была уж слишком толста, когда нечто шевельнулось на коленях Большой Белой Матери. Худая коричневая рука потянулась за мятой шляпой, висевшей на скипетре. Через мгновенье Зонди скользнул вниз с таким видом, словно случайно шел мимо.
- Шу-Шу и след простыл, - сказал он. - Его коляска брошена за мэрией, но никто не знает, где он.
- Ты говорил с его знакомыми?