Шлюха. Высокая, вызывающе сильно надушенная, одетая по-европейски, с распрямленными волосами и яркими кольцами в ушах, она выставляла напоказ все атрибуты своего ремесла вплоть до дешевой сумочки, которая покачивалась у нее на левой руке. Девушка молчала. Арле поглядел на ее грудь, натягивавшую свитер. Ее большие, как у газели, глаза блестели во тьме.
Машинально он последовал за ней. Его промокшие насквозь башмаки громко хлюпали.
Девушка зажгла лампу - "летучую мышь" - и поставила ее на колченогий столик. Скудную обстановку комнаты составляли тюфяк, лежавший прямо на глинобитном полу, и дрянное плетеное кресло. На столике рядом с лампой - миска и кувшин.
Девушка быстро разделась, легла на тюфяк и замерла в ожидании. Бледноватый свет от лампы падал на тяжелые груди и выпуклый широкий живот. Ее тело, тело сильного животного, распространяло особый, не поддающийся описанию запах - так пахнут негры с северо-запада Африки, едоки маниока.
Арле не двигался. Было стыдно и тошно глядеть на эту нищенскую обстановку. Что ему здесь надо? Потревоженные светом тараканы бегали по стене. Из соседней хижины доносился похожий на кашель хриплый женский смех. Закричал ребенок. Мужской голос проорал ругательство. Вдалеке неотвязно звучала прерывистая дробь тамтама.
Вдруг ему пришло в голову: ведь девушка вполне может знать Салику. Слуга жил один, обе его жены вернулись в деревню. В субботний вечер, в свой выходной, он мог ходить к местным шлюхам. Почему бы и не к этой? Он подошел к девушке.
- Я ищу одного парня. Салику Фофана, из племени гере, знаешь такого?
Ему показалось, что он попал в точку.
- Салику… - сказала девушка.
И умолкла, вращая глазами, словно от сознания какой-то смутной опасности.
- Зачем он тебе? - недоверчиво спросила девушка. - Что он тебе сделал?
Она говорила медленно, певучим гортанным голосом.
Арле вынул из бумажника банкноту и протянул девушке:
- Возьми. - И, бросив ей на живот одежду, добавил: - Отведи меня к нему.
Она схватила деньги, но с места не сдвинулась.
- Ну что же ты? Пошевеливайся!
Девушка покачала головой.
- Я такого не знаю.
Ничего теперь из нее не вытянуть. Заупрямилась. Круговая порука негров перед европейцем. Все же он видел, что девушка чуть было не проговорилась. Он наклонился и, схватив ее за жесткие волосы, заставил сесть.
- Одевайся!
Девушка пронзительно завизжала и бросилась к двери, но Арле успел ее перехватить.
- Заткнись, слышишь?
Не обращая на него внимания, она продолжала вопить что было сил - нечленораздельный крик распарывал ночь. Скоро сюда нагрянут все соседи! Арле вытащил пистолет и приставил к ее груди.
- Замолчи, или я выстрелю!
Девушка в испуге умолкла. Он махнул стволом в сторону одежды. Не сводя глаз с блестящей игрушки в руках Арле, она натянула на себя белье.
Арле с тревогой вслушивался в тишину. Никого вроде не слышно. В конце концов, это всего лишь проститутка, и, заплатив, клиент имеет полное право обращаться с ней грубо.
Она наконец оделась. Арле кивнул на дверь:
- Иди вперед. И не вздумай меня надуть.
Смирившись, девушка послушно пошла впереди. Арле последовал за ней по лабиринту ухабистых улочек. Не было слышно ни звука. Тамтам смолк. Девушка шла быстро, чувствуя себя в ночном мраке как рыба в воде. Она не стала надевать туфли на каблуке. Под босыми ногами чавкала грязь. Наконец она остановилась. Указав на калитку слева, она бросилась наутек и исчезла за утлом.
Арле очутился в тесном дворике. Во мраке он различил две хижины, вход в которые прикрывали, по местному обычаю, немудреные шторы из бутылочных пробок. Из одной хижины доносился громкий храп. Арле направился к другой. Где-то рядом возились куры. У самого входа он прислушался. Полная тишина. Неужели девушка обвела его вокруг пальца? Он решительно отодвинул занавеску. Зашуршали пробки.
- Салику, ты здесь?
Ответа не последовало, однако Арле чувствовал, что в комнате кто-то есть: из левого угла доносилось учащенное дыхание. Арле сделал шаг вперед и, на что-то наткнувшись, выругался.
- Салику, не валяй дурака. Это я, твой хозяин. Зажги свет!
В ответ - лишь прерывистое дыхание. Наконец чиркнула спичка, и толстогубая физиономия Салику выплыла из темноты.
Он сидел в глубине комнаты, скрючившись, прижавшись к стене. Его лицо было влажным от пота. Наверняка он бежал без остановки от самого Кокоди. Арле осмотрел жалкое убранство комнаты. На куче тряпья, заменявшей постель, - свернутая желтая рубашка. Так он и думал. А вот новенький радиоприемник в углу, на ящике, его удивил.
- Это твой?
- Да, хозяин.
- А откуда ты взял деньги?
- Я откладывал.
Арле недоверчиво пожал плечами. Откладывал! Четверть жалованья Салику отдавал за свою хибару. Остальное он быстро спускал: на проститутку в субботний вечер, на матч по боксу в трешвильском "Централе" или на билет в кино - иногда он проводил время на засаленных скамьях кинотеатров "Рио" или "Эль Мансур". Салику постоянно не хватало денег, и он вечно клянчил аванс. В прошлом месяце…
- Украл?
Салику отчаянно замахал руками. На его запястье сверкнули часы. Позолоченные. Еще новость! Когда Арле уезжал, часов у Салику не было.
Арле двинулся на слугу. Тот отступал шаг за шагом, прижимаясь к стене.
- Где ты взял деньги?
Салику остановился. Поменяв тактику, он пустился в путаные объяснения: один "брат", некогда занявший у него двадцать пять тысяч франков, решил наконец рассчитаться.
- Врешь! Ты украл!
Арле, однако, был удивлен. Негры из племени гере слыли твердолобыми, но относительно честными.
- А как же твоя поездка в деревню? Ты же всем сказал, что едешь в Ман?
Салику беззвучно шевелил толстыми губами. В его глазах читался страх, первобытный ужас затравленного животного.
- Зачем ты приходил ночью на виллу? Ты знал, что я вернулся?
Салику покачал головой. Нет, он не знал. Казалось, страх овладевает им все больше. Арле перехватил его быстрый взгляд на дверь.
- Бесполезно, старина! От меня не убежишь! Ну-ка выворачивай свою сумку!
Выпучив глаза, Салику по-прежнему машинально покачивал головой, не отрывая рук от стены, словно они у него были прибиты гвоздями. Кровь бросилась в голову Арле: он вздрогнул от внезапной мысли. А если Роберту убил Салику? Арле сделал над собой усилие. "Я брежу, эта ночь, грязь, нищета, весь этот кошмар…" Однако не приходилось сомневаться, что от Салику он ничего не добьется. Во всяком случае сегодня и таким способом. Что же делать? Остается одно - обсудить все с Эдуаром и Максом. Голос Арле посуровел:
- Послушай, Салику. Я не собираюсь умолять тебя до утра. Ты, я вижу, сегодня не в себе. Но завтра утром ты выйдешь на работу, как обычно, в шесть часов. Тогда и поговорим, идет?
Негр не ответил. Он стоял, опустив голову и всхлипывая, как ребенок.
- Кончай ломать комедию! Меня этим не проймешь!
Уже в дверях Арле обернулся.
- Разумеется, если завтра утром ты не придешь, я буду вынужден обратиться в полицию. Объясняйся там как знаешь!
Подбежав к нему, Салику заканючил:
- Нет, хозяин, только не в полицию! Прости меня, хозяин, Бога ради!
- Завтра утром в шесть, - промолвил Арле.
Он оттолкнул Салику и вышел, даже не повернув головы. С трудом нашел свою машину у кладбищенских ворот и с бешеной скоростью понесся по опустевшей улице.
6
Арле поднял брата с постели. С насупленным видом тот открыл дверь своего гостиничного номера: глаза у него слипались.
- Что случилось? - недовольно спросил Эдуар, и его рот растянулся в неудержимой зевоте.
- Прости, - сказал Арле, - но дело неотложное. Я только что видел Салику.
- Салику вернулся? Ну-ка присядь, Аль.
Арле рассказал все по порядку. Эдуар слушал, нахмурившись.
- Тебе надо было заставить его поехать с тобой, ты вполне мог это сделать. В общем, ничего определенного ты из него не выжал?
- Нет, но завтра он заговорит, ты уж мне поверь! Я пригрозил ему: не явится - сообщу в полицию.
- Еще одна промашка! - процедил Эдуар. - Если Салику не виноват, вряд ли он захочет доказывать это в полицейском участке, рискуя быть избитым до полусмерти. А если совесть у него нечиста, он уж и подавно смоется.
- Позволь, я позвоню от тебя Вотье.
Белый телефонный аппарат стоял у изголовья.
Трубку сняла Франсуаза. Она сказала, что Макс еще не вернулся из "Калао". Уже почти два часа ночи, и она не находит себе места. Успокоив ее, Арле тут же позвонил в "Калао". Макс был там.
- Еду! - не колеблясь, сказал он.
Арле положил трубку.
- Надо же, "Калао"! - удивился Эдуар. - Твой приятель шатается по притонам…
- Ах да, не успел тебе рассказать…
Арле как раз договорил до конца, когда вошел Макс. Он сел, выслушал Арле и тщательно протер платком очки.
- Ну и что ты на это скажешь?
Вотье размышлял и не спешил с ответом. Арле нервно ходил по комнате, а Эдуар, расположившись на смятой постели, глядел на влажные следы, которые тот оставлял на зеленом ковре.
- По-моему, - начал Вотье, - твой Салику, воспользовавшись отсутствием вас обоих, просто-напросто стырил деньги или что-нибудь из вещей.
Арле остановился.
- Но ничего не тронуто.
- Ты мог не заметить, даже наверняка не заметил. Потом он придумывает поездку домой для прикрытия бегства, потому что знает: с тобой ему встречаться не резон, ведь кража рано или поздно вскроется.
- А что же он так трясся от страха? - спросил Арле.
- Естественная реакция человека, захваченного на месте преступления. Тем более что ты упомянул о полиции.
- Вот и я говорю, - вмешался Эдуар. - Они так боятся полицейских дубинок.
Арле, однако, не соглашался.
- Нет, тут другое. Вы его не видели, не видели, какой ужас стоял у него в глазах. А как он бежал за мной, как умолял…
Арле снова заходил по комнате. Его промокшие ботинки похлюпывали.
- Салику не любил Роберту, - сказал он.
Макс поднял на него глаза.
- А я и не знал. Но почему ты так думаешь?
- Они сразу не сошлись характерами. Роберта не умела с ним ладить. Если он и остался у нас служить, то только из-за меня….
Два года Салику терпел грубое обращение хозяйки. И вдруг остался с ней наедине. Наедине!
- Может, когда Роберта уезжала, они поссорились. И он ее убил, а потом отделался от трупа…
Арле припомнил страшный случай. В прошлом году в самом центре Абиджана слуга изнасиловал хозяйку, пока ее муж был в отлучке. Потом задушил и убежал в лес. Местная газетенка по приказу сверху быстро умолкла, но страсти среди белого населения еще долго не утихали. "Почему, собственно, не Салику?" - снова подумал Арле. Кто знает, что может прийти в голову полудикарю, который долгое время таит в себе злобу и постыдные желания? Салику убил Роберту, в ожесточении искромсал тело и отделался от него, выбросив в море…
- Это совершенно неправдоподобно, - возразил Макс. - Кстати, твой слуга умеет водить машину?
- Нет.
- Как же тогда он перевез тело? Или приволок на себе? До моря больше десяти километров! И все равно непонятно: если у тебя ничего не украли, откуда у Салику деньги?
- Когда Роберта уезжала, деньги у нее были…
- Допустим. Но кольцо? Пренебречь таким дорогим украшением!
- Его трудно сбыть…
- Да брось, в этой-то стране? - воскликнул Эдуар. - Любой негр в считанные часы сведет тебя с перекупщиком драгоценностей.
- И кроме того, - добавил Макс, - ты забываешь главное: официально установлено наличие морской воды в легких утопленницы.
- Лекарь мог ошибиться.
- Я знаком с Ленуаром, судебно-медицинским экспертом: он человек очень добросовестный.
В комнате воцарилось молчание.
- Есть объяснение, - подал голос Макс. - Салику не украл, а получил от кого-то деньги, много денег…
- За что? - спросил Эдуар.
- Чтобы молчал и исчез с глаз долой, потому что он видел вещи, скажем, компрометирующие…
- Что, если попытаться расспросить его еще раз? - предложил Арле.
- Нет. Если все обстоит именно так, Салику скорее даст разорвать себя на куски, чем раскроет рот Не говоря уже о том, что его сначала надо найти! Этой ночью Салику сделал глупость, но впредь он будет умнее. Поверь, сейчас он уже далеко. - Макс поднялся. - Извините, но я еще не закончил свое дело.
- Ах да, - сказал Арле, - со всей этой историей я даже не успел поинтересоваться, видел ли ты девушку.
- Her, она уже несколько дней как уволилась из "Калао".
Арле вздрогнут.
- Так где же она?
- Вот это я и пытаюсь выяснить. Я подцепил там одного, он, кажется, кое-что знает - симпатичный старый пьяница, некий Жо Барнель. Он как раз изливал душу; когда ты позвонил. Думаю, он все еще там, поэтому убегаю: скоро он так налакается, что не сможет языком пошевелить.
Эдуар пожал обоим руки, с трудом подавляя новый зевок.
- Держите меня в курсе, а я пока на боковую. Умираю, спать хочу.
Уже в дверях Арле передумал и вернулся.
- Эдуар, мне хотелось бы кое о чем тебя спросить. Наедине.
Удивленно взглянув на него, Эдуар прикрыл дверь.
- Насчет Салику?
- Насчет Роберты. Ты ведь сказал, что приехал на виллу семнадцатого утром?
- Да.
- И в доме действительно никого не было?
- Разумеется! - с некоторым раздражением ответил Эдуар. - Салику объявился не раньше семи.
Он осекся, внезапно почувствовав странные интонации в голосе брата.
- Никого? Что ты хочешь сказать?
Арле колебался.
- Карточку вынули из ящика не раньше чем пятнадцатого вечером, а то и шестнадцатого…
- И что с того?
Губа Эдуара некрасиво подергивалась.
- Ты уверен, Эдуар, что Роберты уже не было на вилле, когда ты туда явился?
- Карты на стол, старина, - поморщился Эдуар. - В чем, собственно, ты меня обвиняешь?
- Я не обвиняю. Пойми…
- Пытаюсь, - сухо произнес Эдуар. - Так на что ты намекаешь?
- Я подумал, что ты, возможно, скрываешь от меня что-то важное. Может быть, семнадцатого Роберта была на вилле. У вас состоялся разговор, и только потом она уехала. А мне ты не захотел рассказывать, чтобы не причинить боль… Она, наверно, говорила про этого типа…
- Какого типа?
- Который снимал. Она, похоже, ехала к нему…
Эдуар усмехнулся.
- У тебя больное воображение! А колымага у гаража, какую роль она играет в твоей истории?
А Салику? Он явился в семь и уже не застал Роберту. О Господи! - воскликнул он, сдерживая ярость. - Ты забываешь, что семнадцатого в восемь утра я был у комиссара Фонтена! Можешь проверить. А результаты вскрытия! Тело по меньшей мере два дня пробыло в воде. Считай сам!
- Я идиот, - оказал Арле. - Прости.
Да, он смешон. Как же он забыл про вскрытие? И про то, что сказал Александр, сторож? Трупы утонувших поднимаются на поверхность через три дня или не поднимаются вовсе. Роберту обнаружили рано утром восемнадцатого. Три дня, все точно.
Эдуар вдруг успокоился.
- Я не сержусь на тебя, Аль. Я бы и сам на твоем месте… Впрочем, тут есть и моя вина…
- В чем?
Эдуар покачал головой.
- Не я ли заварил кашу, когда показал тебе вчера утром ту фотографию Роберты!
Вот уже больше часа как Вотье возвратился в "Калао". Стенные часы над стойкой показывали без пяти три. Жо, уткнувшись в стакан анисовой, с потерянным видом разговаривал сам с собой. По щекам у него текли крупные слезы. Его вдруг развезло. Он остановил тихую музыку и потребовал, чтобы Магда поставила рождественские псалмы. Та сначала отказывалась; завтра в полночь - другое дело, их заведут для ублажения всех, кто соберется, так у них заведено.
Жо побагровел, стукнул кулаком по столу. Чтобы он унялся, Магда поставила на проигрыватель пластинку с немецкими рождественскими песнями.
Жо начал тихо подпевать. "О Tannenbaum". Судя по всему, в свое время у него был красивый низкий голос, но с тех пор Жо сильно сдал - из-за пьянства, разумеется. Когда скрипки на фоне баварских колокольчиков заиграли "Stille Nacht", Жо заплакал и снова заговорил о жене. Вот уже три года как она вернулась к себе в Голландию! Жо знал, что больше не увидит ее. Он не забыл и по-прежнему любит ее, любит по-своему. Он, Жо, такой чувствительный.
Вотье опрокинул в рот последние капли теплого пива. Больше из Барнеля ничего не выжать. Рухнув на скамейку, тот предался воспоминаниям.
Однако он успел много чего порассказать. Много интересного. Даже если кое-что и приврал. В мозгу Вотье забрезжил свет. Роберта, перепуганный Салику, Малу. Три отправные точки. Вотье чувствовал, что он на правильном пути. Остается найти ниточку, что соединяла бы этих троих.