Подозреваемые - Вильям Каунитц


Вильям Дж. Каунитц - автор нашумевших романов "Полицейское управление" и "Подозреваемые" обращается к теме трудной и опасной работы полицейских в Нью-Йорке. Главные герои - лейтенанты полицейского управления ведут расследования сложных, запутанных дел и во имя торжества справедливости рискуют жизнью.

Покормив голубей в бруклинском парке, пожилой господин с мощным помповым ружьем пристрелил тихую хозяйку кондитерской и ее клиента. Кому нужна смерть хотя бы одного из них, пытается выяснить лейтенант Энтони Скэнлон, ведь убили коллегу, офицера полиции. Но до завершения его расследования в романе "Подозреваемые" произойдет еще много убийств, и правда будет слишком горька…

Особую остроту и подлинность роману придает то, что его написал детектив нью-йоркского управления полиции лейтенант Вильям Каунитц.

Содержание:

  • Глава 1 1

  • Глава 2 2

  • Глава 3 4

  • Глава 4 11

  • Глава 5 13

  • Глава 6 17

  • Глава 7 19

  • Глава 8 26

  • Глава 9 30

  • Глава 10 31

  • Глава 11 34

  • Глава 12 37

  • Глава 13 38

  • Глава 14 41

  • Глава 15 44

  • Глава 16 46

  • Глава 17 48

  • Глава 18 50

  • Глава 19 56

  • Глава 20 58

  • Глава 21 61

  • Глава 22 63

  • Глава 23 67

  • Глава 24 68

  • Примечания 70

Вильям Каунитц
Подозреваемые
Роман

Но прошлое я нахожу в тебе
И все готов простить своей судьбе.

Шекспир, сонет 30, строфа 13

Уильям Э. Фарелл, журналист "Нью-Йорк таймс"

Джозеф Гросман, сержант. Управление полиции Нью-Йорка

Глава 1

Никто не заметил, как старик вошел в парк. Лицо его было испещрено морщинами, седые лохмы ниспадали на уши. Поношенная одежда, согбенная спина; в правой руке старика - объемистая хозяйственная сумка, набитая тряпьем и газетами.

Был четверг, обычный сонный летний день. Лето было еще отнюдь не в разгаре, предстояло пережить июльскую и августовскую жару, гнетущую и изматывающую. На площадках играла детвора под присмотром мамаш, а подростки околачивались возле включенных на полную мощность музыкальных автоматов, изрыгавших громоподобный жесткий рок. Любители бега трусили вокруг парка, занимавшего целый квартал; был там и одинокий фанат буги-вуги в наушниках с покачивающейся спутниковой антенной. На скамейках сидели люди со славянскими чертами лица, болтавшие по-польски.

В дальнем конце аллеи высился монумент, воздвигнутый в честь героев, павших на Великой войне. Подойдя к нему, старик остановился и поднял глаза на статую - человеческую фигуру, увенчанную головой, похожей на птичью. Потом он повернулся к ней спиной, подошел к ближайшей скамейке, сел и настороженно посмотрел по сторонам.

Сидевшая рядом с ним женщина, играя, подхватила на руки ребенка. Она покосилась на старика и улыбнулась. Он кисло осклабился в ответ, и женщина быстро отвернулась.

Присев, старик поставил сумку на колени и запустил внутрь руку. Земляные орехи лежали в самом низу, под холодным стволом дробовика. Старик вытащил мешочек с орехами, поставил сумку на землю и зажал ее коленями. Подавшись вперед, он принялся бросать орехи быстро слетевшимся голубям, чтобы как-то скоротать минуты ожидания.

Парк Макголдрик, широкий участок, поросший деревьями и изобилующий забытыми памятниками, располагался между Дриггз-авеню и Нассау-авеню, в бруклинском районе Грин-пойнт. Когда-то он назывался Уинтроп, но потом его переименовали в честь священника, который возвел храм Святой Сесилии на углу Герберт-стрит и Генри-стрит.

Против парка, на Рассел-стрит, между двумя малость подновленными домами, ютилась лютеранская церковь. Перед некоторыми зданиями квартала были разбиты ухоженные лужайки, перед другими стояли бело-голубые фигурки Мадонны.

Орешки кончились, и большинство птиц степенно удалились. Несколько голубей осталось. Кормивший их старик взглянул на часы, подхватил свою сумку и поднялся.

Прямо перед ним стояли два одноэтажных дома, соединенные колоннадой в греческом стиле. Он внимательно посмотрел на облупившийся и растрескавшийся фасад самого большого общественного туалета в Бруклине. Строение опоясывала высокая проволочная изгородь, увенчанная зловещими витками колючей проволоки. На карнизах красовались вывески: "Осторожно. Ремонт".

Пройдя мимо женского туалета, старик неспешно побрел к бронзовой статуе Антонио де Фелиппе, запечатленного в момент, когда он крутил ворот, наматывая на него канат. Огибая памятник, старик посмотрел в сторону универсама "Эй-Пи" на Дриггз-авеню и не увидел своего приятеля. Старик почувствовал спазм в желудке. Неужели что-то сорвалось? Подняв глаза на массивную бронзовую фигуру, он заметил намалеванное на ее правой ягодице сердце, пронзенное стрелой, и надпись "КБ + КС = Любовь".

Поднявшись, старик опять взглянул на здание универсама. Только теперь он увидел своего приятеля, на физиономии которого застыла улыбка. Волосы на шее старика стали дыбом. Его руки внезапно вспотели, им овладело чувство одиночества. Он медленно побрел к Дриггз-авеню, крепко сжимая в руках сумку.

На расстоянии квартала от парка Макголдрик Джо Галлахер задком загонял свой побитый "форд-фэйрлайн" семьдесят первого года выпуска на стоянку на площади Папы Иоанна-Павла II прямо напротив храма Святого Станислава Костки.

Подавшись вперед, Галлахер разглядывал дорожные знаки. Стоянка запрещена с 8 утра до 7 вечера. Достав из-за солнцезащитного козырька идентификационную карточку, он бросил ее на приборный щиток. "Служебная машина нью-йоркского полицейского управления".

Он вылез из машины, сунул руку в окошко и достал с переднего сиденья коробку с тортом. Поддерживая ее под дно, он пересек Дриггз-авеню, направляясь к открытой телефонной будке на углу. На нем были светло-коричневые брюки и кричаще-яркая гавайская рубаха навыпуск, прикрывающая толстый живот и засунутую за пояс кобуру с револьвером. Он поставил коробку на полочку, прижал животом и снял трубку. Набирая номер, заметил женщину с чихуахуа на поводке. Он смотрел, как женщина нагнулась и подсунула лист бумаги под зад присевшей по большой нужде собаки.

Кондитерская лавка Йетты Циммерман располагалась на Дриггз-авеню, в одном квартале к западу от парка Макголдрик, прямо напротив церкви Святого Станислава Костки. Между нею и телефонной будкой, из которой звонил Джо Галлахер, было еще шесть магазинчиков. Лавочка была узкой и длинной, но расширялась, образуя просторное складское помещение, где Йетта хранила ящики с содовой водой и стояли два компьютерных игровых автомата. С жестяного потолка свисали голые лампочки на грязных ржавых цепочках.

Справа от входа - старомодный аппарат для продажи газированной воды, а рядом - вращающаяся стойка с книгами в бумажных обложках. За нею стояла большая деревянная витрина со скользящими стеклянными дверцами, набитая дешевыми играми и детскими игрушками.

Йетта была грузной неповоротливой женщиной с печальными серыми глазами и тяжелым подбородком, густо поросшим щетиной. "Кошачья челюсть" - так дразнили ее соседские мальчишки. Йетта была местной достопримечательностью. Она держала свою лавочку уже больше четверти века. Тут собирались по утрам жившие по соседству матроны, чтобы за чашкой кофе посплетничать о мужском населении округи. А местные мужчины заглядывали сюда, чтобы одолжить пятерку до получки.

Эту часть района Гринпойнт населяли в основном поляки. Им нравилось каждый день заглядывать к Йетте, где они могли до хрипоты спорить по-польски, обсуждая то, что творится у них на родине. Сегодня на Йетте был выцветший халат, застегнутый на все пуговицы, белые носки и кроссовки. На чумазом безымянном пальце правой руки блестело истертое простенькое золотое колечко.

Сдав посетителю сдачу, она вспомнила, что сода в сатураторе уже на исходе. Выйдя из-за стойки, отправилась в кладовую. Сняв с полки верхнюю коробку, Йетта поднатужилась и понесла ее мимо игральных автоматов. Бросив взгляд на троих ребятишек, увлеченных игрой, она подумала, что им бы следовало откладывать деньги, а не тратиться на какую-то блажь. Она почти наполнила сатуратор, когда увидела появившегося в дверях Джо Галлахера.

- А вот и твой праздничный торт! - Он просиял.

Йетта радостно приветствовала его, заключив в медвежьи объятия, и он был вынужден прижать коробку с тортом к боку, чтобы та не помялась.

- Ты славный парень, Джо. Старая Йетта высоко ценит то, что ты для нее делаешь.

Вдруг от двери донесся хриплый голос:

- Эй, ты!

Обернувшись, они отстранились друг от друга. Трое ребят оторвались от игрового автомата, чтобы тоже взглянуть, кто это кричит.

Засунув правую руку в недра хозяйственной сумки, на пороге стоял старик, кормивший голубей в парке.

Медленно смерив незнакомца взглядом, Галлахер тотчас почуял неладное. Голос звучал как-то не так. И глаза смотрели странно. Радужная оболочка - белая в серую крапинку, а зрачки - темно-синие.

Нет! Не может быть. Он уже где-то видел эти глаза. Джо сделал несколько шагов к двери и вгляделся повнимательнее, чтобы удостовериться.

Сумка скользнула на пол. Из нее посыпались бутылки, газеты и какое-то тряпье. Банка из-под кока-колы загрохотала по полу и покатилась к сатуратору, ее жуткий, тревожный лязг вспорол тишину.

Увидев нацеленное на него ружье, Галлахер побелел от страха. Лихорадочно сунув правую руку под рубашку, он схватился за револьвер. Но было поздно. Дробь угодила ему в левую руку, и он завертелся волчком. Второй выстрел превратил его лицо в ужасную кровавую маску, в уцелевшем глазу застыли страх и неверие. Джо отбросило назад.

- Нет! Только не это! Только не после всего, что я пережила! - истошно заверещала Йетта Циммерман. Она попыталась крикнуть, но не смогла. Она издала только какое-то гортанное сдавленное бульканье.

Ей хотелось убежать, забиться в безопасное место, но ноги словно приросли к полу. А потом она увидела нацеленное на нее ружье. Йетта зажмурилась и закрыла лицо руками.

Глава 2

Тони Скэнлон сидел в конце длинной стойки в баре "Монт" и дулся в "Веришь - не веришь" с Дэви Голдстайном и Фрэнки Фэтсом. Было начало третьего. Дневной поток посетителей схлынул, и официанты начали готовиться к вечернему наплыву. Лишь несколько завсегдатаев сидели тут и там за столиками.

Скэнлон потягивал кофе. Он держал в руках четыре семерки. Это был мужчина с продолговатым узким лицом, темно-карими глазами и черными волосами, уже начинавшими седеть на висках. Красивый, среднего роста, хорошо сложенный, в свои сорок три года он выглядел довольно моложаво. Он то и дело озорно улыбался, и на подбородке обозначалась ямочка в форме неправильного треугольника. Если бы Эль Греко задумал написать портрет полицейского, то он не нашел бы лучшего натурщика.

Дэви Голдстайн, пятидесятилетний мужчина с совиной физиономией, был большим любителем гаванских сигар. Он курил их, вставляя в дешевый пластиковый мундштук, подделку под янтарь. Сосредоточенно кивая, Голдстайн объявил четыре тройки.

Остальные игроки внимательно изучали свои карты.

В другом конце стойки посетитель заказал "мартель".

Фрэнки Фэтс соскользнул со стула и вразвалочку двинулся вдоль стойки. На нем была белоснежная сорочка с расстегнутым воротником и обмотанный вокруг шеи, но не завязанный галстук, широкий конец которого волочился по стойке.

Бар находился на Уизер-стрит, крохотной улочке в одном квартале от эстакады на шоссе Бруклин - Куинс. Улочка служила границей между польским и итальянским кварталами Гринпойнт. Дома итальянского квартала были большей частью одно- и двухэтажными, построенными из дерева и дранки; улицы в обоих кварталах всегда сняли чистотой, а на зданиях, не в пример остальному городу, не было любительских рисунков и надписей. По понедельникам, средам и пятницам на тротуарах в Гринпойнт выстраивались аккуратные ряды мусорных баков, за которыми приезжал мусоровоз.

Фрэнки Фэтс вернулся и взгромоздился на стул. Заглянув в свои карты, он объявил шесть четверок.

Скэнлон объявил семь семерок.

Дэви Голдстайн не поверил.

Они показали друг другу свои взятки. Семерки Скэнлона выиграли. Он сгреб взятки остальных игроков. Они продолжали играть, когда зазвонил телефон, спрятанный под стойкой. Подняв трубку, Фрэнки Фэтс просиял. Увидев его маленькие, поросячьи глазки, устремленные на него, Скэнлон понял, что все намеченные на сегодня дела так и останутся не сделанными.

Четверг начался для Тони Скэнлона, когда он открыл глаза и протянул руку, чтобы заставить замолчать будильник. Он снова улегся на бок и принялся тихонько подбираться по широкой кровати к своей ночной подружке. Тони прижался к ней и заерзал. Она зашевелилась в такт, тихонько мурлыча, а потом перевернулась на живот, подсунула под себя подушку и раскинула ноги.

Он был уже на ней.

Салли де Несто всегда знала, когда мужчина кончит. Приподняв голову, она прошептала в сонном экстазе:

- Ну, Тони, давай вместе.

Она застонала за несколько секунд до его оргазма.

Скэнлон лежал на ней, переводя дух. Он позволил себе удовольствие дождаться, когда член сам выскользнет из ее лона. Попка была приятной и теплой. Скэнлон потерся о мокрую промежность подружки.

Подняв руку и взъерошив его взмокшие волосы, Салли де Несто прошептала:

- Тони, ты один из лучших мужчин.

- Разумеется, - ни с того ни с сего рассердившись, ответил он, скатился с нее на постель, переместился на край кровати и сел, протянув руку к протезу, который лежал рядом на стуле. Тони взял его и положил на колени, потом снял с культи левой ноги "носок", свернул его и положил рядом на кровать. Обеими руками растер культю. Сегодня она не очень чесалась. Вытащил из полости протеза другой "носок", натянул его на обрубок ноги, откинулся назад, приподнял культю и вставил ее в протез. Тони встал, уперся в пол обеими ногами и проверил, плотно ли прилегает сухожилие к специальной подставке внутри протеза.

Войдя в ванную, он сел на край ванны, снял с культи протез и "носок", сунул его внутрь, прислонил протез к стене и осторожно скользнул в ванну.

Спустя несколько минут Салли де Несто сидела в постели, прикрыв простыней грудь, и наблюдала за тем, как он одевается. Она и сама не могла объяснить, почему ей ужасно нравился этот одноногий мужчина. Откуда в ней столько жалости к нему? Ведь он не был таким, как все. Но справлялся со своим недостатком великолепно. Он совсем не хромал при ходьбе, у него была хорошая работа, глубокая ямочка на подбородке и какая-то едва уловимая животная аура, которая заставляла всех женщин обращать на него внимание. Пока он надевал брюки, сидя на кровати, она все спрашивала и спрашивала себя, отчего ей хочется знать о нем как можно больше. Наверное, тому было несколько причин: его совершенно не волновало, что она о нем думает. И еще эта сводящая с ума ямочка на подбородке и прекрасные глаза, всегда полные грусти.

Она часто думала о женщине, ставшей причиной этой грусти. Проститутки знают толк в грусти.

В этот четверг, в 10 часов утра, лейтенант следственного отдела Тони Скэнлон поставил свою машину на Фримэн-стрит, перед зданием 93-то участка. В кондитерской на углу купил три коробки сигар "Де Нобили". Выйдя из лавочки, прошагал полквартала по Фримэн-стрит, пока не дошел до самого ее конца на западном краю Бруклина.

Он взглянул на дальний берег Ист-Ривер, где высились сверкающие башни Манхэттена. На юге, где стояли "Башни-Близнецы", располагался Первый участок, севернее, возле здания торгового и делового центра - 17-й. Эмпайр-Стейт-Билдинг стоял на территории южного мидтаунского. Вот так, по участкам, полицейский изучает городские достопримечательности. Его грустный взгляд устремился к линии горизонта. Манхэттен. Место службы то же, но сама служба совсем другая. Тендерлайн. Когда-то он работал и там. Но это было в незапамятные времена.

Через шесть минут Скэнлон уже был в 93-м участке. Спросил дежурного офицера, чем он занимается. Седовласый очкастый лейтенант читал "Уолл-стрит джорнел". Исподлобья взглянув на Скэнлона, он проговорил:

- А чем здесь можно заниматься, Энтони?

Скэнлон обошел стол и приблизился к высокому зеленому шкафу, из которого достал журнал записей сообщений, пришедших по телетайпу. Он открыл журнал и прочел последние рапорты о происшествиях, потом просмотрел папку регистрации задержанных. За последние трое суток никаких арестов на их участке не было. Перелистывая папку, содержащую сведения о самых серьезных происшествиях, он наткнулся на сообщение восьмидневной давности. На шоссе Бруклин - Куинс взорвалась легковая машина, погибли четверо пассажиров и водитель.

Персональные задания он оставил напоследок. Они помогут ему понять, чем живет Служба, расскажут, кто и куда переведен. Инспектор из "Большого дома", как полицейские называли штаб-квартиру, переведенный в участок южного Манхэттена, пошел на повышение в северный бруклинский участок. Этому инспектору предписывалось представить все необходимые документы.

Просмотрев последние задания, он тяжело вздохнул, когда увидел, что инспектор Шон О'Брайен назначен заместителем начальника и переведен из отдела обеспечения с одиннадцатого этажа главного здания на тринадцатый этаж, в отдел управления. Поднявшись со стула, он вышел из-за стола, пересек комнату и направился к винтовой лестнице.

Считается, что работать в 93-м участке лучше всего. В округе была самая низкая преступность, хватало доступных женщин и уютных ресторанчиков, где патрульного полицейского принимали весьма радушно.

Когда Скэнлон вернулся из отпуска по ранению - спустя год после того, как он потерял ногу в гостинице "Адлер", бывший помощник начальника Кимминс напутствовал его следующими словами: "Не переживай, Тони. Могу дать дельный совет. Попросись в Девяносто третий, насладись хорошей жизнью. Ты уже отдал все долги сполна". Это было четыре года назад, и теперь Скэнлон превратился в человека, которому все надоело до чертиков.

Дальше