- Да, человек с художественным вкусом такого не купит. Вы не сами его покупали. Скорей всего, подарок. - По реакции братьев понял, что попал в точку. - Недавно вы были в этом галстуке в гостях или в ресторане. Дома вряд ли сидите за столом в галстуке, а на нем свежее жирное пятнышко. - Знаменский посерьезнел, посмотрел Игнату в глаза, сказал по наитию: - Я хотел бы еще добавить, что у вас, по-видимому, есть близкий знакомый… вероятно, гораздо старше. Я слышу отзвуки чужих мыслей, чужой озлобленности. Вы поддаетесь опасному влиянию.
Оставшись один, Знаменский позвонил в больницу. Там уже знали голос следователя, можно было не представляться. "Без особых изменений". То есть плохо.
* * *
В несколько дней запылилась, потускнела городская весна.
У Афони начались экзамены. Готовиться не хотелось, но тройки были бы непереносимы для самолюбия. Пока выручали способности и память, но впереди грозно маячила физика. Что будет после экзаменов, Афоня не думал.
Игнат яростно работал над дипломом и тоже отгораживался от будущего, наводившего тоскливый озноб.
Нагретая солнцем комната приятно пахла красками и противно засаленным паркетом и прочей нечистотой их сиротски-холостяцкого быта.
Сергей Филиппович нагрянул к вечеру, зная, как Игнат дорожит светлыми часами дня. Был он нагружен свертками, из кармана торчало длинное импортное горлышко в серебряной фольге.
Начали освобождать стол от рисунков и учебников. Игнат бормотал, что ему уже неловко, Сергей Филиппович отмахивался - "совершенные глупости". Афоня побежал на кухню мыть грязные тарелки. Нарезали батон, развернули принесенную снедь. Заскрипели стульями.
- Что, меньшой, текут слюнки-то? - подмигнул Сергей Филиппович.
- Еще как! Игнату должны были сегодня заказ оплатить, и вдруг какой-то там визы в бухгалтерии нет. Ну не скоты? Теперь только через две недели. Собирались уже к теткам.
У теток они ужинали в самой крайности, едва выдерживая родственное сочувствие и нотации.
- Эх, Афоня! - Сергей Филиппович откупорил чмокнувшую бутылку. - Человек одному себе друг, товарищ и брат. Приготовились? Прошу минуту молчания.
Жестом фокусника он достал бумажник, из него десять радужных десятирублевок. С шиком разложил их на столе.
- Таланту от поклонников.
- Неужели гравюры проданы?!
- Да, есть еще меценаты, Игнаша. Нашел ценителя. С дальним прицелом, верит в твою судьбу.
Афоня впервые видел столько денег.
- Ура! - заорал он и, плеща вином, стал раз за разом чокаться с братом и Сергеем Филипповичем.
- Начало положено. Теперь легче пойдет. С распределением твоим покончено! Проживешь. Давайте за это, пока не выдохлось.
У Игната гудело в голове. Вот он рубеж, рубикон. Довериться старику? Может, тут будущее? Он считал себя самым одаренным выпускником училища. Но что от того меняется! В Москве останутся бездари, у которых связи. Они зацепятся, получат что-то хлебное, а то и перспективное. Ему же уготовано место учителя рисования. Шумная жестокая орда детей и грошовая помесячная плата.
- Все-таки немножко страшно: спрыгнуть, а все поедут дальше, - пробормотал он.
- Пусть себе едут! Какая радость лезть в общую кучу? Ведь войдешь, как водится, с задней площадки и всю жизнь будешь проталкиваться. Впереди, как говорится, совсем свободно. А как пролезешь - что?
- Пора сходить, - догадался Афоня.
- То-то и оно! Пожалуйте бриться, приехали. Нет, ребята, давайте за то, чтобы у нашего Игната была судьба не как у всех. Чтобы в нем осуществились и мои загубленные когда-то мечты!
- Сергей Филиппович, а кто он - покупатель?
- Желаешь напрямую связаться? Лишить меня комиссионных?
Игнат улыбнулся, не веря в комиссионные, но разочарованный скрытностью старика: хотелось услышать, что именно сказал меценат, какая гравюра ему особенно понравилась. Хотелось хоть туманно поиграть в будущую жизнь. Чего-то старик недоговаривал, ссылаясь на боязнь сглазить, спугнуть удачу. Однажды сказал внушительно: все будет зависеть от тебя. Но в каком смысле будет зависеть, не объяснил, сменил тему.
Вот и сейчас, отвлекая Игната, повел рукой, словно лаская воздух над деньгами.
- До чего новенькие, - умилился Афоня, запивая чаем бутерброд.
- Затертых не терплю, - Сергей Филиппович взял купюру и засмотрелся. - Красивы, чертовки! Как подумаешь, так ведь это мистика. Берется бумага, на ней делается специальный рисунок. И вдруг начинается колдовство. Это уже не бумага. Это любая вещь. Любое желание. Свобода. Покоренное пространство… Только рисунок должен быть очень точным. Не хватит одной крошечной завитушки - вроде какая разница. А уже все. Уже колдовство разрушается. И бумага - только бумага. Но если все на месте - посмотрите, какие переливы, какие тонкие волшебные узоры, какие строгие линии!..
Оказывается, его лицо может быть вдохновенным, почти красивым.
- Поэма, - сказал Игнат и свел на шутку: - Для гознаковской многотиражки.
- Сергей Филиппович, а вы опасный человек! - Афоня переглянулся с братом, оба засмеялись, вспомнив следователя.
- Хозяин, где твой сейф? Прибрать, пока не залили вином. - Старик потянулся положить деньги на полку, заметил там повестку, повертел, читая и разглядывая. - Повестка… Вот - другой рисунок и совсем другие чувства. Зачем вызывали?
- Да помните, у нас в подъезде…
- А-а… на похороны не ходили?
- Пока жив.
- Нож совсем рядом с сердцем прошел.
- Не повезло… - медленно произнес Сергей Филиппович.
- И еще он, когда упал, головой приложился. Да так, что, говорят, кость треснула и осколок в мозг вошел, - с удовольствием излагал подробности Афоня.
- Да? И все без сознания? А вас-то что таскают?
- Трясут подряд без разбора.
- Работнички!
Неожиданно для старика Афоня возразил:
- Нет, они кое-что могут. Рассказывали про такие экспертизы - обалдеть!
- Да ну? Развлеки.
Афоня развлек бродягой-шпионом. Сергей Филиппович нашел историю недостоверной: смахивает на брехню. Афоня заспорил, отстаивая правдивость Кибрит, Игнат поддержал брата. Сергей Филиппович засмеялся хитро:
- Молоденькая?
- Да не важно, просто не такая, чтоб сочинять! - горячился захмелевший Афоня. - Вы послушайте, по слюне можно узнать группу крови. Сплюнешь дуриком, а там про тебя уже кое-что знают!
- Теперь и не плюнь? - подначил Сергей Филиппович.
- Ага. Потом мы все гадали, почему он нож в спине оставил. Оказывается, умный. Чтоб из раны не окатило.
- Конечно, умный. Еще что-нибудь рассказывали… об этом деле?
- О деле - нет, вообще. При какой-то болезни, например, кровь какая-то делается особенная. Прямо, говорят, как удостоверение личности! А еще здорово - по отпечаткам пальцев вычисляют, сколько человеку лет!
Сергей Филиппович налил себе одному и выпил без тоста.
- Что за болезнь, не знаешь?
- Не помню. Мы же здоровые, нам до лампочки!
- Как лечить, так их нет, а ловить - академики! - он вильнул глазами, пряча их внезапное полыхание.
* * *
Наступил "прокрут" на месте.
Ни во что не развившись, как усохшие почки, опадали зародыши версий.
Из колонии ждать ответа было еще рано. Запросы в медицинские учреждения породили тонкую струйку пустых пока бумажек: несколько очень старых людей, один ребенок, один актер, давно и надолго уехавший с гастролями.
Серов застыл на зыбкой грани между жизнью и смертью.
Знаменский допрашивал и передопрашивал его родственников и знакомых, мог назубок рассказать биографию Серова с детских лет. И не находил в ней того единственного, что объяснило бы, кому понадобилась его гибель.
Томин пропадал, по собственному выражению, в "надлежащих кругах", слабо надеясь выудить какой-нибудь толчковый фактик. Набегавшись, приходил к Знаменскому покурить и сыпал по инерции блатными словечками. Или садился листать сводки по городу.
Вот тут-то и напал на сообщение, которое дочитывал уже стоя, торопливо натягивая пиджак. Два дня назад кто-то выдавил ночью окно платной поликлиники, расположился в регистратуре, устроил там пьянку и свинство.
Через полчаса Томин примчался в отделение милиции, где удивил дежурного интересом МУРа к мелкому бессмысленному хулиганству. А интерес стал буквально жгучим, когда оказалось, что ночные гуляки перевернули помещение вверх дном, но не оставили ни единого отпечатка пальцев. Ни единого окурка. Никаких своих следов на подоконнике или на полу.
- Что-то украли! Или уничтожили! - воскликнул он.
- Д-да… странный случай: говорят, некоторые документы пропали.
Пропала куча историй болезни на буквы "Л" и "М" и журнал для регистрации пациентов, которых врачи назначают на консультацию к специалистам. Включая, естественно, и гематолога.
Водочные бутылки, огрызки колбасы и хлеба, размазанный по стене помидор, опрокинутые стулья, выпотрошенные ящики картотеки - вся картина буйного кутежа была маскировкой и премило сработала на медперсонал и милицию: еще не такое, мол, спьяну вытворяют.
Взвинченный, переполошенный, возвратился Томин под вечер на Петровку и с порога обрушил на Знаменского свои новости.
Холодная змейка скользнула у того по спине.
- Боюсь, это он.
- Наверняка он! Но ты скажи, Паша, откуда узнал, что ищем через поликлиники?! С-сукин сын! Убыток определен в три рубля ноль две копейки. Наверно, уже завели новый журнал для консультантов. А нам могли ответить: "По имеющимся документам не значится". Запросто.
- Угу, расчет верный, - рассеянно отозвался Знаменский, уставясь в угол кабинета.
- Может, он сам работает в этой поликлинике? Или в другой? Или в райздраве? Или ему кто-то сболтнул про такой запрос?
Знаменский оторвался от молчаливого созерцания пустого угла и набрал четыре цифры. Долго не отвечали, но вот длинные гудки прервались и послышался знакомый низкий голос.
- Зина!
- Это ты? - ответила Кибрит. - Я вернулась уже из коридора.
- Хорошо сделала. Ты здесь нужна. Жду.
Без обычного "пожалуйста", в приказном порядке - мельком изумился Томин. Зинаида дала гениальную зацепку, а мы поленились, не сумели использовать! - горевал он и прикидывал, как бы надо организовать поиск, чтобы ни в коем случае не спугнуть преступника. Воображались способы один другого хитроумнее, а в голове стучало: прозевали, упустили, прошляпили, бить нас некому, портачи, дерьмовые сыщики!.. Чем теперь-то Зинаида поможет?
Он спросил Знаменского, тот шевельнул спиной и буркнул что-то невнятное. Ладно, пусть сами разбираются. Надо уточнить у нее название болезни и взять в оборот врачей поликлиники, а потом их консультанта по крови. Вдруг вспомнят фамилию больного или хоть приметы - если, конечно, повезет. Никто ничего не помнит, вселенский склероз. Напала тоскливая собачья зевота. Или в самом деле спать хочется?..
- Тебя. - Знаменский протягивал трубку внутреннего телефона.
Томин прижал ее к уху и через секунду встряхнулся.
- Пусть междугородка переведет разговор сюда, - сказал он, хлопнул трубку на рычаг, обернулся: - Паша, Джермук. Двести пятьдесят километров от Еревана. Водичка, укрепляющая пищеварение, хрустальный воздух, сказочный вид.
- И что?
- Вести от гражданина Тираспольского, который на кофейном "Москвиче". А мы с тобой без сигарет. Сейчас пошурую.
Он отправился по этажу, а вскоре пришла Зина.
- Явилась по высочайшему распоряжению, - доложила она, давая понять, что задета начальственным тоном, которым ее призвали.
Обидчивостью Зина не страдала, но отличалась независимым нравом, знала себе цену - и другие знали ей цену и обращения к ней как к эксперту всегда облекали в форму просьбы, даже если по должности имели право распорядиться.
Но ее Пал Палыч, мягкий, деликатный Пал Палыч и не думал приносить извинения.
- В одной из поликлиник, - хмуро произнес он, - уничтожены документы, позволяющие установить, кто направлялся на консультацию к гематологу. Притом поликлиника платная, так что без привязки к адресу.
- Крутой поворот! - закусила она губу.
- Зина, мне жаль, но… какие примеры экспертиз ты приводила Никишиным? По-моему, как раз и…
- О, господи! Да. Но тогда значит… что?
- Они рассказали. Либо самому убийце. Либо кому-то еще - кто ему передал.
Кибрит бросила сумочку с плеча прямо на пол и села.
- Нет, ну какая дура, какая дура! - добела стиснула она пальцы.
Томин, принесший полпачки сигарет, не сразу уразумел, что еще стряслось. Зинаида чуть не ревет и причитает:
- Я во всем виновата, мы почти держали его в руках!
Услыхав, кому она помянула про экспертизу крови, Томин присвистнул.
- Да зачем же? Какого черта? - и в нетерпении присел на корточки, засматривая ей снизу в лицо.
- Хотела выбить из них иронию… наладить контакт. А может, кокетство… не знаю!
Кокетство? Перед ними? Ну уж нет. Перед Пашей ты, милочка, гарцевала! Какой-то у вас недороман. Застряли в начальной стадии, ни взад, ни вперед. А и Паша тоже хорош - не мог в одиночку справиться с сопляками!
Томин выпрямился, намереваясь сказать другу пару ласковых, но тот уже сам казнился - достаточно глянуть на кривую физиономию. Сейчас начнут выяснять, кто больше виноват и благородничать. А разве в этом суть? Суть же не в том. Суть в том, что…
Томин хлопнул в ладоши и несолидно крутанулся на каблуках.
- Братцы, все прекрасно! Спрашиваем Никишиных: "Кому рассказали?" - "Такому-то". Хлоп - и искомый гражданин у нас в кармане!
Идея была проста до очевидности, но не сулила стопроцентного успеха. Пал Палыч еще до прихода Зины перебрал варианты. Ребята разболтались с соседями. На кухне или во дворе. С партнерами Серова по домино. Все они известны и опрошены в первые же дни, а позже наведены справки об их здоровье. Так что никого нового следствие не получит и двинется по расширяющейся спирали: прочие приятели и знакомые Никишиных, приятели и знакомые соседей, доминошников. Приятели их приятелей. Слухи распространяются порой молниеносно и самыми причудливыми путями.
Все это Саша отлично понимает, ему важно отвлечь Зиночку от сетований. Но и то правда, что Никишиных не минуешь.
Завязался практический разговор, чем обставить завтра, как провести допрос, чтобы добиться от них правды.
Затренькал телефон - междугородка. Томин коварно спросил:
- А что, если Тираспольский признается в покушении на убийство? Кто без него залез в поликлинику? Сообщники? Акционерное общество по устранению слесаря Серова?.. - и снял трубку. - Старший инспектор угрозыска Томин… Так… Пореза нет?.. Доложите, что он объясняет.
Слушал, вставлял отрывистые междометия, что-то записал.
Вот ведь не угадаешь - через всю страну прокатил "Москвич" беспрепятственно, а на горном курорте нашелся на него ловец.
- Ясно, нет вопросов. Пусть путешествует дальше. Спасибо за помощь. Спасибо, говорю! Спа-си-бо!.. Передаю по буквам: Сергей, Петр…
Откричавшись, сообщил:
- Значит, так. Тираспольский встретил Серова в воротах, попросил помочь с машиной перед отъездом. Какой-то мелкий ремонт, я не стал уточнять. Серов ответил по смыслу следующее: ничего с твоей машиной не случится, а мне некогда, надо потолковать с ребятами из десятой квартиры. Тираспольский спросил, какая, мол, срочность. Серов ответил: есть срочность - предупредить парней насчет одного гада.
- Он считал, что Никишиным угрожает опасность?
- Похоже на то, Зинуля.
- Тогда, возможно, тот самый гад и…
- Подстерег Серова с ножом, - договорил за нее Томин.
Стало быть, знал о его намерении предупредить? Откуда? Тираспольский до отъезда ни с кем больше не беседовал. Но обрывок фразы поймал на лету рьяный общественник с замотанным горлом. Не мог ли подслушать и тот гад? И еще вот футбольный матч. Серов там был, и Никишины были. Не связано ли это?
Пока Томин с Зиной обсуждали, что с чем связано, Пал Палыч мотался по кабинету, стараясь унять дурное предчувствие. Хотя утром он звонил в Склифосовского ("Не лучше, не хуже"), но грызет тревога…
- Сестра? Да, снова я… Так.
Зина осеклась на полуслове: голос Пал Палыча упал, болезненно скрипнул.
- Да нет, не надо. Всего доброго.
Умер.
Молчали. Грустно было. Обидно за Серова, да и за себя тоже. Дело о тяжком членовредительстве превратилось в дело об убийстве. Надлежало передать его в прокуратуру. Закон.