Заканчивать следствие будет кто-то другой. Откроет папку - постановление о возбуждении уголовного дела "по факту ранения гр-на Серова А. В.", протоколы допросов, сухие формулировки, черно-белые фотографии. Тот, другой, не склонится над телом, ловя неровное, убывающее дыхание. Не увидит, какой алой была кровь, которая не растеклась пятном (потому что пол был сально-грязен), а держалась выпуклой густой лужицей. У Пал Палыча и сейчас это перед глазами, как в первый миг. Даже надпись на стене в подъезде: "Ленька трепло и стукач".
Другой закончит дело. Вероятно, вполне грамотно. Возможно, лучше Знаменского. Нет, несправедливо! И никто не запретит сейчас вот, немедленно…
- Саша, поехали!
Зина поняла, вскочила:
- Я с вами!
- Не выдумывай! - воспротивился Томин.
- Нет, я виновата, я и буду разговаривать. А вы лучше вообще посидите в машине!
По дороге Зина взяла-таки верх. Согласились отпустить ее одну - авось Никишины будут откровеннее. Томину удалось выпросить машину у дежурного по городу.
И вот стук в дверь и голос Игната: "Вход свободный".
- Вы? - ахнул Афоня. - Вот так сюрприз!
- Боюсь, не слишком приятный.
- Ну что вы! Проходите, пожалуйста. Счастливы видеть. Тем более без сопровождающих лиц.
- Не мельтеши, - оборвал Игнат, ощутив в повадке гостьи некую боевую готовность.
Она машинально оглядела стену, машинально отметила светлое пятно на месте "Бала у Воланда".
- Ваш визит вызван интересом к живописи? - осведомился он.
- К сожалению, нет. У меня серьезный разговор.
- Вот беда - не в чем, а то вам бы я с удовольствием признался, - широко ухмыльнулся Афоня.
Она подняла странные свои желтые глаза, смуглое лицо с бархатными родинками нервно дрогнуло подобием ответной улыбки.
- Сейчас такая возможность появится, было бы желание… Давайте все-таки сядем… Выражаясь громко, я нарушила свой профессиональный долг. И вы тому причиной.
- То есть? - спросил Игнат.
Ее напряженность постепенно заражала и ребят.
- Вы использовали во зло мою откровенность. Надеюсь, невольно.
Нет, Никишины не догадывались, к чему она клонит. Это свидетельствовало в их пользу.
- Ребята, кому вы пересказали наш разговор на Петровке?
- Кажется, никому, - осторожно ответил Игнат.
- Постарайтесь вспомнить! Речь зашла о криминалистике, я перечислила несколько экспертиз. Кому вы их потом назвали?
- Только если Серге… - Афоня вопросительно обернулся к брату.
- Погоди! - перебил Игнат. - Больше ты ни с кем не трепался?
Кибрит почувствовала, что легче дышится: намечалось нечто определенное, одна ниточка вместо бесформенного клубка, который возник бы из ответа типа: говорил в классе.
- Так кому вы рассказали? Какому Сергею?
Игнат попытался защититься от ее напора:
- Нас ведь не предупреждали, что сведения секретные!
- К вам нет претензий. Мне только необходимо знать, кто он. Необходимо!
- Зачем? Это имеет отношение к следствию?
- Да.
Неужели не ясно, что имеет? Иначе она не прибежала бы. Парень тянет время, ищет отговорки.
Игнат закурил, затянулся так, что запали щеки.
- Это порядочный, интеллигентный человек. Он не представляет для вас интереса.
- Чепуха какая-то! - вторил Афоня брату.
- Я должна его увидеть!
Кибрит не допускала возражений, от нее исходила властность и ребята невольно сдавали позиции.
- Очень странно, - пожал плечами Игнат. - Ну, хорошо, я попробую с ним завтра связаться.
- Нет, Игнат, надо ехать сию минуту! Внизу ждет машина.
Тот вскочил.
- Да вы смеетесь!.. Поймите, он наш друг. Он много делает для нас с Афоней. Никто нам столько не помогал! И ни с того ни с сего мы ворвемся к старому человеку с милицией! У него даже телефона нет, нельзя предупредить!
Нет телефона! Она едва сдержала радостное восклицание.
- Правда, неудобно, - жалобно морщился Афоня. - Я прямо не представляю…
- А главное, зачем? Невозможно же понять, вы ничего не объясняете!
Кибрит тоже поднялась. Впервые она так опростоволосилась, подвела друзей. Сейчас нужно вести себя предельно точно, ни единого опрометчивого слова. Осторожней с правдой, правда может их спугнуть. Она открыла рот и сказала правду:
- Наш тогдашний разговор стал известен преступнику.
- Немыслимо. То, что вы говорите, немыслимо! - Игнат топнул ногой, а Афоня шумно вдохнул и выдохнул, и хохолок на его макушке уперся в зенит.
- Отчего же, Игнат? Пусть он прекрасный человек, но он мог кому-то обмолвиться случайно. Поймите, преступник узнал, с какой стороны мы приближаемся!
Она подождала и бросила на весы последнее:
- Серов умер час назад. А убийца на свободе, он кинулся заметать следы!
Стало слышно, как шелестела во дворе липа, в комнату пахнул пыльный ветер, предвестник дождя. Игнат закрыл окно, зло дернул вверх шпингалет, постоял.
- Ладно, поедемте.
Квартира Сергея Филипповича ничем не выдавала характера жильца, потому что все в ней принадлежало не ему. Хозяева уехали на далекую стройку и сдали пожилому солидному человеку две смежные комнатки с кухней.
Никишины забегали сюда лишь однажды, когда старик лежал простуженный и просил купить ему кефиру.
Он и сейчас встретил их с бутылкой кефира и обрадовался - на долю секунды, пока не разглядел позади незнакомых людей, один из которых был в милицейской форме.
- Сергей Филиппович, ради бога, извините, что так получилось… товарищам было необходимо вас видеть… - заспешил Игнат, болезненно переживая неловкость положения.
- Что-то я не пойму: вы ко мне привели или вас сюда под конвоем? - он медленно, тяжело ворочал языком.
- Дело в том, что…
Пал Палыч отстранил Игната, выступил вперед.
- Позвольте, лучше я. Старший следователь Знаменский, - и протянул руку.
Сергей Филиппович перехватил бутылку, нехотя подал свою. Но пожатие не состоялось: следователь быстро повернул его ладонь к свету и увидел на ней след пореза.
- Зина!
Та, кошкой скользнув в тесноте передней, была уже рядом и жадно всматривалась в розовый еще, недавний шрам. Время пореза, расположение, форма - все совпадало. Вот он - "искомый гражданин". Нашли!
От торжествующего ее взгляда "искомый" прянул в комнату, но там уже неким образом очутился Томин и предупредил:
- Тихо, без глупостей!
(Пока они ехали сюда - против ветра, сорвавшегося с цепи, в струях летевшего горизонтально дождя, ехали бок о бок с ребятами в машине, - ничего практически не было сказано. Зина подчеркнуто нейтрально сообщила, к кому они направляются - пожилой человек, друг Никишиных, - Игнат назвал адрес. Но по дороге шел переброс информацией, почти безмолвный - "м-м", "угу" И скупые жесты - и в результате было решено, что пожилой друг на подозрении и надо действовать соответственно).
- Ваши документы, - распорядился Пал Палыч.
- В кармане, гости дорогие, - Сергей Филиппович указал на пиджак, висевший на стуле.
- Какой карман? - спросил Томин.
- Правый внутренний.
Томин извлек паспорт, передал Пал Палычу, а тот Зине. Она достала лупу.
Все произошло столь стремительно, что Никишины, задохнувшиеся от изумления, лишь теперь обрели голос. Младший рванулся вперед.
- Сергей Филиппович, это недоразумение! Сейчас все разъяснится! - и возмущенно обернулся к Кибрит: - Уж от вас никак не ожидал!
- С удовольствием посмотрю, как вы будете извиняться! - едко добавил старший.
- Не торопитесь, Игнат. А получше у вас нет, гражданин Митяев?
- Чем этот не устраивает?
- Тщательная, но подделка.
Игнат сдавленно ахнул.
- Игнаша, в тебе пискнул обыватель. Документ есть документ, клочок бумаги, а человек есть человек. И человека ты знаешь. Согласен?
- Помолчите, Митяев, - вмешался Томин и, приподняв ему руки, обхлопал по бокам от подмышек до низа брюк. (В соответствии с инструкцией - "на предмет обнаружения оружия").
- Почему с ним обращаются, как с преступником?! - взвился Афоня.
"Нам повезло. На сей раз чудо как повезло! - думала Кибрит. - А ребятам, конечно, не сладко".
Она ответила с сожалением:
- Для этого есть основания.
- Неправда! Вы даже не пытаетесь разобраться! Мы же ехали только спросить!
- Пожалуйста, спрашивайте, - предложил Пал Палыч, уже писавший постановление на обыск.
- Сергей Филиппович, понимаете, надо найти человека, которому стало известно про экспертизы. Мы на днях говорили - помните? - вы заинтересова…
В отчаянной надежде Афоня прижимал кулаки к костлявой мальчишеской груди. Сергей Филиппович открестился, не дослушав:
- Бог с тобой, Афоня, разве я упомню, кому мог рассказать!
- Но это очень важно!
- Теперь уже нет, - Знаменский кончил писать. - Вынужден произвести у вас обыск.
- Не имеете права без санкции прокурора!
- В случае экстренной необходимости имею. Распишитесь.
- Нет.
- Как угодно. Никишины побудут здесь, не возражаете?
- Категорически возражаю! Судя по всему, на меня повалятся идиотские обвинения. Не хочу, чтобы ребята их слушали. Они меня любят, будут зря переживать. Требую, чтобы их отпустили!
- Саша.
Томин понял, отправился добывать понятых.
Протестует. Еще бы. При них ему труднее врать. А соврет, так по ребятам удастся засечь. Пускай побудут для пользы следствия. И пускай все узнают из первых рук - для собственной пользы.
- Никишиных мы не держим. Но они вроде сами хотят разобраться, что к чему.
- Но я не хочу!
Афоня вцепился в угол стола.
- Никуда мы не пойдем, пока все не уладится. Верно, Игнат?
Старший с трудом разомкнул зубы:
- Мы останемся с вами, Сергей Филиппович.
Тот молчал, что-то обдумывая и решая. После первых секунд растерянности в передней он сделался обманчиво спокоен. Только рот непрестанно кривился, искажая звучание слов.
- Что ж… попробуйте остаться со мной, - проговорил он наконец, разумея нечто большее, чем простое их присутствие. - Но тогда давайте без слюней! Ясно? Без слюней!
Афоня закивал с готовностью. Кибрит покосилась на старшего: как он? Этот понял, что худшее впереди, совсем потемнел. Сейчас оба ненавидят ее, Пал Палыча, Шурика. Да, мы их немножко обманули, а что поделаешь?
- Сядьте, - сказала она. - Разговор будет долгий.
Братья сели на диван, Пал Палыч заполнял "шапку" протокола допроса.
- Назовите себя.
- Михеев. Все остальное так же.
Пал Палыч выписал паспортные данные. Вот он - "не травоядный". Идеал интересного человека для Афони. Крутой мужик. Владеет собой. Похоже, с уголовным прошлым. Очень незаурядное лицо, волевое и… вертится словечко… ага, сардоническое. Несколько старомодно, но соответствует.
- С какой целью подделан паспорт?
- Простите, ваше имя-отчество?
Переводим беседу на доверительные рельсы? Пожалуйста.
- Павел Павлович.
- Так вот, Павел Павлович, все по-житейски просто. Был я, грешным делом, судим. Отсидел, вышел, решил начать новую жизнь. Не хотелось, знаете, чтобы кто-то косился, поминал прежнее. Зачем мне хвосты на старости лет?
- На какие средства существуете?
- Наследство получил, и довольно порядочное. От сестры. Пока хватает.
- Чья сестра - Михеева или Митяева?
- Моя, Михеева.
- Стало быть, паспорт подделан после получения наследства. Или есть еще один?
- Другого нет.
Вернулся Томин с понятыми, провел их в запроходную комнату, сделал Михееву приглашающий жест. Тот отрицательно качнул головой. Отказывается участвовать. Внесем в протокол.
- Приступайте, - сказал Пал Палыч, радуясь, что Зина с ними: на обыске она клад. Тем более когда неведомо, что искать, и хозяйские вещи перемешаны с вещами жильца. То, что квартиру он снимает, стало известно на лестнице от Никишиных.
- За что судились?
Очень нехотя Михеев выдавил:
- Теперешняя восемьдесят седьмая.
Восемьдесят седьмая?! Вон что! Быстро-быстро начали сцепляться звенышки, замыкаться контакты. Пал Палыч встретился взглядом с Томиным, вошедшим взять михеевский пиджак. Томин слышал и тоже оценил. И оба, как по команде, посмотрели на Игната. Тот не был удивлен - пожалуй, знал про судимость. Но что за восемьдесят седьмая и как она может касаться лично его - этого нет, не знал.
- По делу проходили один?
- Один.
- И давно освободились?
- Полгода.
- Та-ак. Значит, по восемьдесят седьмой статье… Какой был срок?
- Пятнадцать и три ссылки.
Афоня приподнялся на диване, вероятно, огорошенный сроком, Игнат рывком посадил его обратно.
- Фотоувеличитель вносить в протокол? - громко спросил Томин.
Само собой, в протокол он внесет. Просто подкидывал Знаменскому фактик - в связи со статьей.
- Фотоувеличитель хозяйский, - быстро сказал Михеев.
- Недавно им пользовались, - возразила соседняя комната голосом Зины.
- Вот видите, Михеев. Вы упустили хороший случай помолчать. С Серовым отбывали срок вместе?
Михеев не поддался на мелкую "покупку":
- А кто он такой? Понятия не имею.
- Запишу, хотя не верю. Никишиных давно знаете?
- С детства. Ихнего, естественно. Еще родителей знал. Освободился, чувствую - одиноко как-то. Разыскал, подружились.
- Подружились? - усомнился Пал Палыч.
- Почему нет?
- Что же вас могло связывать? А, Игнат?
Игнат сощурился.
- К вашему сведению, Сергей Филиппович большой знаток живописи. Он мне давал немало советов.
- Какого рода?
- В профессиональных тонкостях вы вряд ли разбираетесь. - Намек на прежнюю иронию пробился в тоне. Ах ты, дурень, какой дурень!
- Зато в советах Михеева я разбираюсь гораздо лучше вашего. Чем вам предстоит заниматься после училища?
- Я… еще не знаю точно.
- Разве распределения не было?
- Я взял свободный диплом.
- Тоже по совету Михеева?
Тот вмешался, опередив Игната:
- Игнат совершеннолетний. И, вообще, какое это имеет значение!
Интересно, на что он надеется? А он, подлец, надеется, даже в глаза рискует смотреть.
Томин принес стопочку бумажек, одна вызвала у Пал Палыча приятнейшее удовлетворение и внешне небрежную реплику:
- Рецепт из той самой поликлиники. Вам не кажется, что это просчет - хранить?
Михеев предпочел "не уловить смысла". Кражу из регистратуры трудно будет доказать, коли сам не покается. Но шут с ней пока. Приближается главное.
- Расскажите, как вы провели вечер, когда в подъезде Никишиных был ранен человек.
- Если вы назовете число…
- Пятница, десятое.
- Пятница… Насколько понимаю, вопрос касается алиби, - подчеркнул он для ребят ("элиби" - произнесли кривившиеся губы). - Пятница… дай бог памяти… пятница…
Афоня бросился на выручку.
- Мы были на матче!
- Правильно, Афоня! Играли "Крылышки" с "Локомотивом". А после матча втроем пошли ужинать в "Эльбрус". Салатик с крабами, филе под соусом, пили сухое.
- Сколько вы там пробыли?
- Часа три, не больше. Афоне же в школу вставать.
Вот на что ставка! Пал Палыч обернулся к братьям, Михеев тоже, и взгляд его умолял, заклинал, требовал. Игнат первым сообразил, чего он хочет: подтверждения фальшивого алиби. Потом сообразил и младший и заерзал на диване, словно стало припекать снизу. Оба в открытую маялись. Афоня пролепетал:
- Действительно… мне вставать…
- Хорошо так посидели, - подхватил Михеев. - С футбола всегда аппетит зверский, как будто сам мяч гонял.
Гнев поднял Пал Палыча из-за стола, бросил между ребятами и Михеевым с его горячечным, нестерпимым взором.
- Игнат! Афанасий! Были вы в пятницу в ресторане?
Афоня вытер мокрый лоб.
- Салат вот помню… и филе… - балансировал он на краю обрыва в ложь и ждал поддержки старшего, ждал от него знака - что дальше?
- Я не спрашиваю, что вы ели, я спрашиваю когда? В пятницу, десятого - да или нет, Игнат?
Глядя на него, Пал Палыч вдруг отчетливо понял, что если тот сейчас соврет, то на этом и упрется, хоть режь. С его характером не так стыдно, что соврешь, - стыдно признаться, что соврал!
- Однозначно, Игнат. Да или нет? Но прежде подумайте! Это не просто ответ - это поступок. Это будет решение!
Игнат сдался то ли Знаменскому, то ли сгущавшемуся вокруг ощущению непоправимой беды.
- Я не уверен… кажется, это было в субботу…
- Не успел трижды пропеть петух! - воскликнул Михеев. - Эх, Игнаша!
Тот съежился.
- Оставим Священное Писание. С вас вполне хватит Уголовного кодекса! - сказал Пал Палыч через плечо, празднуя победу. - Знаете, ребята, за что Серов получил нож в спину? Слушайте. Он увидел вас на стадионе в компании вашего друга. Он, вероятно, хорошо представлял себе, что это за человек. Серов махал вам, но вы не догадались подойти. Тогда он пошел вас предостеречь. Последние его слова были: "Надо предупредить парней насчет одного гада".
- Сергей Филиппович… - одними губами прошептал Игнат.
Михеев яростно ощерился:
- Неужели вы не видите: начальнику нужно раскрыть дело, а кишка тонка! Вдруг удача - подвернулся человек с судимостью! Вали на него, все равно замаранный! Где этот ваш Серов, Чернов, знать его не знаю, давайте очную ставку!
Пал Пальм пережил пронзительный миг печали и радости, сплавленных воедино. Серов умер - убийца пойман. Переждал, пока сердце нашло привычный ритм, и сказал с холодной душой:
- Вашего главного обвинителя нет в живых, и все-таки мы здесь. Безнадежно, Михеев. Вы уничтожили свою историю болезни, но кровь-то у вас прежняя. Удар ножом был слишком силен, вы порезались, кровь - ваша кровь - затекла под рукоятку и была исследована экспертом. Стоит теперь сделать сравнительный…
- Не верю! - заорал Афоня. - Ну, узнали бы мы, что Сергей Филиппович сидел, ну и подумаешь! Разве за это убивают?!
- Правильно, Афоня, спасибо! - просветлел Михеев.
Пал Палыч сел записать течение допроса. На бумагу ложилась схема диалога, лишенная жестов, интонаций, пауз. Вопрос - ответ, вопрос - ответ. Вот это сердечное "спасибо, Афоня" сюда, конечно, не попадет, как несущественное. Хотя ухо Пал Палыча его зафиксировало и запомнило.
И где-то парень был прав со своим выкриком "За это не убивают!". То есть убивают и не за то, совсем ни за что. Но в данном случае… Знаменский сознавал - мотивы сложнее, чем он обрисовал их ребятам. Пока далеко не все с Михеевым ясно.
В смежной комнате своим чередом двигался обыск. Кибрит подсвечивала ручным фонарем в пыльное пространство между стеной и немного отодвинутым буфетом. Томин исследовал его содержимое. Заглянул в чайник, в сахарницу. Начал тонкой струйкой переливать в тарелку сгущенное молоко.