Впрочем, в одном довольно большом и роскошном зале нас встретила засада: забаррикадировавшись столами и скамьями, охрана взялась палить из автоматов и пистолетов во все стороны, но перед нами бежал заслон из ровно таких же балбесов, и жертвами неожиданного нападения пало семь безвинных ватниконосцев. Люлю мгновенно сориентировался и зашвырал баррикаду гранатами и ножами, в результате чего в зале обвалился потолок (купно с какими-то типами, бывшими в это время над залом, на втором этаже; они были явно потрясены).
Баррикада вместе с защитниками оказалась погребенной под каменьями, а убранство залы потеряло всякую привлекательность.
– Так будет со всяким! – констатировал Люлю.
Перескочив через нагромождения, мы ворвались в следующий коридор, ведущий в весьма странное помещение с бойницами в стенах, откуда немедленно началась отчаянная пальба.
Захлопнув дверь, я открыл совет.
– Судя по всему, это и есть личные покои герцога Уппа. И раз уж мы пришли сюда, то не останавливаться же на полпути!
– Н-да! – согласился господин Кэ-и, закуривая. – Действительно.
В это время сверху спрыгнуло четверо голых по пояс мускулистых ребят с холодным оружием в руках. Они немедленно бросились в атаку, размахивая направо и налево своими чудовищными орудиями и высекая из стен искры. Пришлось выпустить против них господина Кэ-и, который, вложив свой меч в ножны, в одну минуту управился с нападающими с помощью каких-то высоких прыжков и проникающих ударов ногами в грудную клетку.
– Ух ты! – заметил Люлю. – А тут все-таки весело! Я то думал, тут дыра, и больше ничего, а тут – любят подраться!
И, распахнув дверь, он принялся швырять в помещение с бойницами мускулистых ребят вместе с их палашами. Поднялась жуткая стрельба, Люлю захлопнул дверь и достал свой тюбик.
– Как бы нам на свет окошко здесь проделать, – молвил он, намазывая пластитом боковую стену. – Па-а-аберегись!
Грохнуло.
Зайдя сбоку, мы с господином Кэ-и порубили контуженных стрелков. Надо отметить, это была довольно иезуитская выдумка: комната, вокруг которой идет тайный коридор, и в коридоре, через каждый метр – по амбразуре и автоматчику. Идеальное место для государственных переворотов и устранения конкурентов!
За ласковой приемной с амбразурами нас поджидала группа знатных господ в шляпах и с мечами. Господа были увешаны цепями, что за версту выдавало их принадлежность к дворянскому сословию. Наше появление застало потомственных дворян врасплох, что не помешало им разразиться отборной руганью, знаменующей решимость встать стеной на пути нарушителей спокойствия в замке герцога Уппа.
Последний рубеж обороны.
Люлю в сердцах сбросил наземь рюкзак.
– Вы, ослиные задницы! – обратился я к собравшимся. – Вам, как видно, вовсе не хочется больше жить на этом свете! Терпение наше и без того переполнено свинячьим поведением герцога Уппа, а тут еще целая толпа ублюдков!
После этого, конечно, пришлось пофехтовать. Правда, все время мешали забегающие в комнату солдаты в касках. Их приходилось отстреливать, и это отвлекало.
Вдруг защищаемая потомственным дворянством дверь распахнулась, и оттуда выскочил с видом заправского террориста Юлиус Тальберг с "Хеклером" в руках.
Террорист Тальберг заорал единственно возможное в данной ситуации "А-а-а!!", дал очередь поверх голов потомственных дворян, и пули защелкали по камню.
– Юлли! – растроганно завопил Люлю. – А вам, господа, лучше лечь на пол, иначе он вас поубивает. Да, – посоветовал он собравшимся.
19
Обострение политической борьбы, принявшей в последнее время крайне кулачный и к тому же интернациональный характер, действительно отразилось на впечатлительном Юлиусе Тальберге, и он приобрел новые, весьма оригинальные привычки. Нет, он не стал более, чем обычно, многословен и все так же обходился во всех жизненных ситуациях возгласом "А-а-а!!", но диапазон голосовых модуляций при произнесении этого звука расширился – с явной тенденцией в сторону устрашения. Кроме того, главнейшая, приобретенная Юлиусом в ходе общения с рахиминистами привычка оказлась такой: теперь, когда Юлли входил в помещение, где были какие-либо незнакомые ему лица, или же когда к нему обращался некто неизвестный с вопросом (или по другой надобности), Юлиус, не вступая в разговоры или в какие-либо другие отношения, сперва бил некте (или группе нект) ногой в пах, а уж после этого выяснял, в чем дело. Люлю Шоколадка, описавший мне эту благоприобретенную привычку Тальберга, назвал ее условным рефлексом и характеризовал с гораздо большей прямотой и красочностью. ("Он их лупит сначала по яйцам", – откровенно сказал Шоколадка.) В остальном же Тальберг остался верен себе, брюкам в клеточку, фраку и кепке с длинным козырьком.
Вот и сейчас, поводя стволом автомата, Тальберг принудил всех присутствующих потомственных дворян улечься на пол. Один, правда, не подчинился, и остался стоять с чрезвычайно гордым видом – судя по количеству цепей на шее, он был очередным герцогом. Юлиуса это не смутило, и сделав быстрый шаг к стоящему, он молниеносно отдал должное своей привычке. Важный господин, тараща глаза и хватая ртом воздух, рухнул на пол и стал там корчиться, держась за ударенное место.
– Привет, Юлли! – весело похлопал его по плечу Люлю. – А мы думали, что эти мерзавцы тебя обижают!
Юлиус от возмущения дал еще одну очередь поверх голов лежащих, и они судорожно затаились в полу. "Ы-ы-ы…" – простонал ударенный герцог.
– Может, прикажете дуэль? – весело обратился к лежащим господин Кэ-и.
Люлю тем временем достал из своего рюкзака длинную веревку, со вздохом порезал ее на много маленьких и стал вязать потомственных дворян. Те молча и безропотно подставляли руки.
– Ну ладно, – сказал я, когда с этим было покончено. – Пойдем, Юлли, покажи, что ты там нашел.
И мы прошли в захваченное Юлиусом Тальбергом помещение. Там, в длинном зале, тянулся роскошно накрытый стол, на стенах висели изящные, увешанные оружием ковры, а у дальней стенки возвышалось тронообразное кресло. Рядом с креслом валялись некие связанные попарно люди, а в кресле сидел низкорослый субъект в хорошем костюме-тройке, и изо рта у него торчала индюшачья нога. Верхние конечности субъекта были привязаны к нижним, нижние – к подлокотникам, а шею опоясывала тонкая веревочка, притягивающая голову к спинке. Такая позиция связанного явно не устраивала – глаза его пучились.
– Юлли, а ну-ка, подай мне этого типа, – сказал я, узнавая связанного. – Это ведь сам герцог Упп.
На лице Юлиуса выразилось полное непонимание важности персоны герцога, но тем не менее он отвязал Уппа, принес и положил передо мной на пол. Утеряв кресло, герцог беспомощно повалился на бок. Лишь глаза его по-прежнему горели неукротимым огнем ярости.
Я разрезал веревки и поднял надменного господина за шиворот. Герцог Упп, видно, не привык, чтобы его связывали, и поэтому временно разучился ходить, да и стоять самостоятельно тоже еще не мог. Господин Кэ-и подставил стул, я отпустил на него Уппа и тот немедленно принялся растирать шею непослушными руками.
– Вот мы с вами снова увиделись, – сказал я, извлекая из его рта ногу индюшки. – Приятно, не правда ли? При нашей последней встрече, помнится, вы называли нас с потомственным дворянином Кэисом подлыми стагнационистами и говорили, что мы хотим реставрировать падший режим?
Герцог подавленно молчал и смотрел в пол.
– Кроме этого, вы начисто снесли наш дом, а ведь это частная собственность! Ваши люди ограбили нас, забрали все деньги, и только здравомыслие господина Зуха помогло нам снова занять подобающее место в мире.
Герцог заерзал, восстанавливая кровообращение.
– Чего вы хотите? – подал он голос. – Имейте в виду, что вы напали на охрану короля, а служба охраны достаточно сильна, чтобы уничтожить вас с вашими вассалами и слугами!..
– Он угрожает? – заинтересованно спросил меня Люлю.
Я перевел взгляд на Уппа.
– Тут вот родилось мнение, что вы нам угрожаете. Это правда?
Герцог замолчал и потупился.
– Чего вы хотите? – повторил он.
– Немедленного удовлетворения, чего же еще! – отвечал я. – Мой любезный Кэис, снимите со стены одну из сабелек и вложите ее герцогу Уппу в правую руку: я стану с ним биться на смертельной дуэли, ибо этого требует моя фамильная честь.
Господин Кэ-и отодрал от стены какую-то ржавую абордажную саблю и вложил ее герцогу в руку, но тот живо разжал пальцы, и сабля со звоном вывалилась на пол. Кэ-и поднял ее и вложил снова, но герцог упорно не желал сражаться.
– Так-так, – заметил из-за моего плеча Люлю. – Этот старый хрен – порядочный трус. А еще пугает благородных людей какой-то там охраной!
Герцог совсем приуныл и, казалось, даже перестал дышать.
– Ну и черт с ним! – воскликнул я. – Люлю, у тебя осталась веревка?
Мы подвесили герцога вверх ногами за люстру, а сами сели у другого конца стола и славно угостились стоявшими на столе продуктами: это все были отменного качества и запаха блюда. Имелось тут и пиво в бочонках, да не местная моча, а "Loewen Weisse", и мы его тоже выпили.
После трапезы Люлю в лучших страдициях славного города Сарти помочился на связанных у трона, и всей компанией мы покинули гостеприимный замок герцога Уппа, не встречая на пути никакого сопротивления. Замок, казалось, вымер и обезлюдел. Впрочем, это было уже неважно.
Найдя во дворе гараж, Юлиус выкатил оттуда новенький "ягуар" ослепительно красного цвета, и все уселись в машину. Немножко пришлось повозиться у ворот: окончательно взорвать их да еще перебить цепи, дабы мост занял положенное ему природой место, после чего машина выехала на волю по направлению к городу. Искать же место, где нас допрашивали Упп с Зухом я не стал. Слишком много непонятного. Кроме того мне определенно казалось, что реши мы найти это замечательное место и даже обшарь весь замок сверху и донизу, вряд ли бы удалось что-либо найти. Знаю я Вайпера, успел немного изучить: прятаться он умеет на совесть.
В городе наше доблестное воинство немного побуянило, разъезжая по улицам, распугивая гудком и руганью обомлевающих от вида "ягуара" и кучи потомственных дворян в нем прохожих, пока, наконец, я не углядел приличный трехэтажный особняк – каменный, когда-то зеленого цвета. Он стоял на улице имени Великого Мандухая – по крайней мере, так было написано на фасаде дома, криво, но со старанием, а номер дому оказался восемнадцатый.
Уже многократно испробованным кулачно-прикладным методом я повел торг с хозяином и не сломал еще трех столов и не разбил (хотя уже и собирался) невесть как уцелевшего зеркального шкафа, как дело было улажено ко всеобщему удовольствию и дом перешел в нашу собственность.
Люлю щедро расплатился с бывшим хозяином награбленным в замке Зуха серебром, а я послал господина Кэ-и с Юлиусом Тальбергом за Лиззи, Маэда и нашим автобусом.
Новый дом оказался не таким загаженным, как тот, первый, но все равно был в весьма ветхом состоянии: пришлось изрядно потрудиться, прежде чем в части дома стало возможно жить приличным людям. По своему обыкновению, я велел Маэда установить систему наружного наблюдения и развернуть над домом экранирующее поле, чему немало способствовали подарки г. шерифа. "Ягуар" был нахально, с вызовом поставлен перед домом, а автобус загнан во двор, благо таковой имелся.
Там, в автобусе, я, попросив отключить на время поле, провел сеанс связи с Тумпстауном и подробно рассказал господину шерифу на варварском языке, сдобренном условными свистами и разными омонотопами, о событиях последнего времени, о Зухе и мельком виденном Вайпере. И закончил доклад выводом о том, что Сарти имеет более чем непосредственное отношение к "И Пэну". Что Вайпер тут буквально гнездится – до того нагло, что практически не скрывается, и даже предлагает разойтись миром, по-хорошему.
– Я так и думал, я так и думал, – отвечал г. Дройт (приблизительный перевод). – Что ж, побудь там еще дня два-три и возвращайся. Ты нужен здесь. Тумпстаун превыше всего. Мы провели большую облаву в Чайна-тауне и насобирали там множество любопытных типов. Я их уже начал допрашивать. Так что предстоит большая и интересная работа. Жаль, что вы не нашли Шатла… Что ж до Арторикса (это название мы условились передавать особым тройным чиханием), то там уже вовсю хозяйничает Леклер. Самое печальное – нет уверенности, что мы изничтожили всех роботов. Ну да ладно. Оставь вместо себя в Сарти Люлю и Юлли, предварительно введя их в гущу местной жизни. Пусть они там понаблюдают. Сам же с Кэ-и, Маэда и Лиззи через денек возвращайся… Ты, кстати, еще не женился?
20
Наша компания удивительно быстро освоилась в новом доме, чему немало способствовала широта души компанейского Люлю Шоколадки, сразу навтыкавшего всюду в стены разного холодного оружия и после этого почувствовавшего себя дома, а также и таланты Лиззи, сумевшей вроде бы незаметными мелочами придать вполне сносный вид расчищенным от запустения комнатам. В перспективе следовало, конечно, привести в порядок весь дом, но пока это было не по силам, да и времени не хватало – за оставшиеся три дня я должен был ввести Люлю и Юлиуса в местное общество, причем сделать это так, чтобы они после моего отъезда вспоминали обо мне только добрым словом.
Впрочем, насколько я знаю их обоих, на свете нет такого места, где Люлю с Юлиусом не обжились бы в рекордно короткие сроки. Однажды мы были по делам в Африке, так Люлю уже на второй день бегал вместе с местными жителями в одной набедренной повязке и со знанием дела ругался по-амхарски. Юлиус, напротив, остался верен привычной одежде, но сумел поставить себя таким образом, что негры (ах, простите – лица африканского происхождения) почтительно вскакивали, стоило ему только появиться в отдалении. "Масса Большой Молчун", – почтительно прозвали его эфиопы.
Поэтому, не особенно беспокоясь за Люлю и Юлли, я решил, что нет лучшего способа, нежели устроить дюжий кутеж с участием местных потомственных дворян и, в первую очередь, конечно, орла нашего Коитуса. С шустрым сопливым мальчишкой я послал ему записку, в которой приглашал пожаловать на весьма званый вечер и просил пригласить – по его выбору – всяких достойных потомственных дворян, с которыми нам было бы приятно выпить за короля Мандухая.
Люлю, узнав имя монарха, долго смеялся и даже для удобства выражения чувств упал на землю, а отсмеявшись встал и заявил, что если короля зовут Мандухай, то он, Люлю, без сомнения, стагнационист. Я пожал ему руку и попросил не делиться этим открытием ни с кем из местных жителей, а тем паче – с потомственными дворянами. Люлю согласился с разумностью моих доводов и ушел зашивать дырку на локте ватника.
Я между тем указал Лиззи на сугубо развратный характер местных развлечений и попросил ее в связи с этим в разгуле не участвовать, а идти к себе в комнату и скромно там уединиться.
– Сиди там, как мышь, и не кажи носа, – напутствовал я Лиззи, подталкивая к ее лестнице.
– Развратник, – укоризненно покачала она головой. Потом обернулась:
– А кто такая Дора Митчелл?
– А кто это? – в удивлении спросил я.
– Не знаю, не знаю, но только она несколько раз вызванивала тебя по телефону, пока ты валялся в камере среди крыс и ломал замок Уппа. Чем ты оправдаешься?
– Да я знать не знаю никакой Митчелл! – мысленно проклиная Дору, замахал я руками. – Мало ли психов в нашем городе!
– Она называла тебя по имени. Она про тебя сказала "Сэм", – продолжала настаивать Лиззи.
Я развел руками.
– Все равно, иди в свою комнату. Хоть десять Митчелл, но я тебе запрещаю принимать участие в сегодняшнем бардаке.
Лиззи тряхнула челкой и удалилась.
Все, таким образом, было улажено.
В нижней зале в соответствии с местными нравами и приличиями мы накрыли стол и позволили себе поставить на него несколько бутылок виски. После этого в комнату был занесен колоссальный магнитофон фирмы "Sharp", в его пасть была вставлена кассета с записями Брюса Спрингстона, после чего мой палец нажал кнопку "play". Магнитофон зафункционировал, и Брюс захрипел про то, как неплохо родиться в Соединенных Штатах Америки.
– Патриот, – заметил Люлю, вслушавшись в текст.
Вскоре прибыли гости.
Рыжий Коитус по-братски схватил меня в объятия и, обдавая застоявшимися запахами, стал выражать восторг по поводу моего героического поведения и схватки с герцогом Уппом, о которой только и говорит весь город.
Воспользовавшись первой же паузой в его изьявлениях дружбы, я представил Коитусу и его спутникам (а их явилось трое) непосредственных участников всех этих событий, тоже героев и крайних молодцов – потомственного дворянина Шаттуса и его личного телохранителя Юлли, которого я едва уговорил сменить фрак на ватник (но в привязанности к велосипедистской кепке и клетчатым штанам Юлиус остался непоколебим).
Увидев, в какое достойное общество они попали, Коитус с приятелями стали проделывать положенные в таких случаях приседания и жестикуляции шляпами, а ногами по полу шаркали столь интенсивно, что поцарапали дерево и подняли пыль.
В свою очередь Коитус рекомендовал своих спутников как потомственного дворянина Аннуса, потомственного дворянина виконта Гасту и потомственного дворянина де Макаки.
Дворянин Аннус был весьма упитанный дядечка с розовой мордой и засохшим вареньем на нижней губе, он широко улыбался и пах сивухой. Виконт Гаста был, напротив, тощий, высокий тип с костлявыми руками и ногами и потрясающей величины носом; у него были скорбные собачьи глаза и незастегнутые штаны. Наконец, потомственный дворянин де Макаки был среднего роста; черный и вертлявый, с плутоватой рожей, все время (помимо своего желания) подмигивающий, он беспрестанно повторял: "А чего-о?", заливался жидким смехом и размахивал руками, будто совсем не умел с ними обращаться. Словом, общество собралось хоть куда.
Кроме того достойные наши гости приволокли с собой массу слуг, которые остались за дверью (и Маэда выкатил им бочку пива), а также десять девочек легкого поведения, дабы нам не надо было утруждать себя последующим походом в публичный дом.
"Боже мой! – подумал я, когда через полчаса за здоровье Мандухая было выпито почти все, что стояло на столе, и дворянин Аннус свалился на пол, где теперь делал вид, что ищет потерянный огурец. – Боже мой! Когда же я вырвусь из этого борделя, и будет ли всему этому конец?!"