Я оперся на руку, потому что не в силах был самостоятельно держать голову. Под столом раздалось урчание – Аннус, в поисках огурца, набрел на ноги одной из девиц, уволок ее под стол и, задрав ей юбки, стал ее там, в темноте и пыли, использовать по назначению. При этом трясся весь стол, так как Аннус имел неосторожность упереть свою женщину в одну из его ножек. Никто, впрочем, не обращал на это внимания: господин Кэ-и, попивая виски прямо из горлышка, разговаривал с Коитусом о преимуществах палаша перед саблей и искусно делал вид, что эта тема его до крайности занимает. Коитус выказывал какие-то диковинные познания и все норовил показать пару приемов палашного боя. Одновременно он умудрялся на каждом колене держать по девице и поглаживать их, не прерывая беседы. Еще одна переминалась с ноги на ногу рядом, и Коитус предлагал ей сесть на колени к господину Кэ-и, но тот все время переводил разговор на другую тему.
Люлю пользовался не меньшей популярностью и беседовал с дворянином де Макаки, причем де Макаки поминутно ржал и сбивал своими длинными, не поддающимися контролю руками со стола посуду. По лицу Люлю было видно, как он хочет дать собеседнику по морде, и что его удерживает от этого лишь чувство долга да личная дружба с г. шерифом. С обеих сторон от Люлю сидели две выдающиеся грудями девы с крайне глупыми, но смазливыми и затейливо изукрашенными лицами: у одной в губе было аж три колечка, а другая поминутно высовывала язык, чтобы я мог увидеть, какой у нее в язык вколот шарик. Видимо, этот шарик обещал бешеные любовные перспективы и бурю экстаза, но лично меня шарик привлекал мало, а потому я смотрел на красавицу и ее ухищрения совершенно равнодушно. Каждый раз она притворно обижалась, чтобы через секунду возобновить свои страстные позывы. Люлю, надо отдать ему должное, прижимал обеих самок к себе и тем до определенной степени нейтрализовывал.
Третья сидевшая рядом дева, которая уже приподняла свой изрядный зад, чтобы сесть ко мне поближе, вдруг с визгом и грохотом скрылась под столом – туда ее за ногу уволок потомственный дворянин Аннус. "Ну, покажи, что там у тебя", – раздалось его озабоченное бормотание. Я чуть не сказал Аннусу спасибо.
Виконт Гаста, пришедшийся на мою долю, оказался очень неразговорчивым типом (и слава богу!), но зато весьма невоздержанным по части женского пола. Он безо всякого стеснения сгруппировал трех дам на полу близ стола и моей табуретки, обнажил необходимые места, мгновенно совокупился с ними и удовлетворенно упал на спину – отдыхать. Потом он выпил со мной виски – за Мандухая, конечно же, и за то, как он, Мандухай, умеет обеспечить пристойную жизнь потомственным дворянам, – и задействовал и тех дам, что приходились на мою долю, за что ему тоже спасибо. Гаста посмотрел на меня своими собачьими глазами, и я – разрешил. Я не мог ему отказать.
И вот в гордом одиночестве сижу я у бутылки "Grant's", подперев рукой немеющую голову…
21
Званая ночь прошла на редкость замечательно, и я наилучшим образом выполнил свою задачу, то есть ввел в местный свет Люлю и Юлли. Воспользовавшись тем, что наши гости уже лыка на вязали, я тихонько покинул собрание и пошел было к любимой, как вдруг раздался грохот, замолкла игравшая внизу музыка, и в ночи раздались гневные выкрики и жалобное мычание. Пришлось вернуться.
В зале, на столе, посреди яств и напитков, стоял Люлю Шоколадка и в негодовании макал в томатный соус потомственного дворянина де Макаки, каковой в свободные от соуса минуты жалко повизгивал и сучил ногами, пытаясь освободиться. Присутствовавшие при этом Коитус и Аннус уговаривали Люлю опустить Макаки. Он, спору нет, виноват сильно, но можно уже его простить, тем более, что такое обращение с потомственным дворянином все же грубо. Близко, впрочем, ни Коитус, ни Аннус не подходили.
Увидев меня, Люлю еще пару раз макнул де Макаки в соус и выбросил под стол.
– Ты представляешь, – горячо сказал Люлю, – этот Макаки задел нашу дворянскую честь!
Оказалось, что де Макаки, напившись, потерял последнее представление об обращении со своими конечностями и до того ими размахался, что медный кувшин с пивом загадочным образом выскользнул из его руки и угодил в самую середину "Sharp'а". Магнитофон сломался, и оскорбленный Люлю стал поступать с Макаки по своему разумению.
– Ну и гости у тебя! – сказал мне Люлю на ухо. – Один – Макаки, другой – Коитус. Третий вообще – Аннус. А этот, как его, глист с носом, он вместо Аннуса залез под стол и утащил с собой всех девок. Они уже там плачут от него!
Из-под стола действительно торчали ноги и доносились приглушенные стоны.
– Люлю, я больше не могу. Я их сейчас всех перестреляю, – сказал я в свою очередь на ухо Люлю. – Ты уж будь любезен, выпроводи их всех отсюда сам.
– Что ты! – всполошился Люлю. – Не стреляй! Такие занятные ублюдки! Где еще таких отыщешь? Один Аннус чего стоит…
Покачиваясь, я удалился прочь.
Внизу еще с полчаса попели и поликовали, а затем сделалось тихо и спокойно. Потом по лестнице протопал Люлю: он отнес напившегося до бесчувствия господина Кэ-и на его ложе и вернулся вниз, к Юлиусу. Наконец наступила тишина, и, изрядно помучившись, я к исходу пятого часа утра с трудом провалился в сон.
Утро настало в одиннадцать часов, и Лиззи разбудила меня поцелуем. Открыв глаза, я с трудом сел на кровати.
– Знаешь, милый, – сказала Лиззи, накручивая челку на палец и глядя куда-то в окно, – я, пожалуй, выйду-таки за тебя замуж. Ты мне нравишься. Ты надежный.
Я закрыл глаза и рухнул обратно на подушку.
– Мы купим коттеджик на берегу моря, уйдем из полиции и будем жить частной жизнью… – ворковала Лиззи, обвиваясь вокруг меня, – …мы будем сидеть на крыльце нашего коттеджика, смотреть на море и пить твое любимое пиво… непременно из горлышка… Кому нужны стаканы! Вот победим всех злых и…
Идиллия, что и говорить. Только когда мы победим всех злых и победим ли?.. Злые имеют обыкновение множиться.
Все же я открыл было глаза и собрался уже ответить безоговорочным согласием уйти из полиции и зажить счастливой частной жизнью в коттеджике с пивом – тем более, что и коттеджик я уже присмотрел, – как вдруг в дверь стукнули, и Люлю бодро произнес из-за двери:
– Сэм, к нам приехал какой-то важный господин от этого остолопа Мандухая и говорит, что ему надобно тебя видеть. Выкинуть его вон?
Мы с Лиззи синхронно вздохнули и опустили очи долу. Потом я неуверенно дотронулся пальцем до кончика ее носа и сказал:
– Одевайся, дорогая. Нас ждет посланец Мандухая.
Успешно спустившись вниз во всей красе потомственного дворянина, я обнаружил в уже прибранной зале старого знакомого – графа Пастуса, который сидел у стола и с важным видом пил из предложенной кружки пиво. Голова графа была обмотана белого цвета тряпкой, а на лице красовались многочисленные ссадины, неаккуратно смазанные зеленкой.
– Ба! – заорал я, стоя на последней ступени лестницы. – Какой сюрприз! Это вы, граф, прах вас раздери! А я-то думал, что вас угробило тогда при штурме.
Граф подавился пивом, недоброжелательно на меня поглядел и встал.
– Ну-те, – продолжал я, приближаясь к нему. – Тогда мы не успели договорить наши интересные разговоры. Теперь, я надеюсь, нам ничто не помешает! – И я взялся за меч.
– Я к вам официально! – объявил граф, проигнорировав мое желание вступить в смертельную дуэль. – Я к вам от их величества достославнейшего нашего монарха короля Мандухая! – добавил он, на всякий случай отступая на шаг.
– Ну и что? – парировал я. – Вам все равно не уйти от дуэли. Но раз уж обстоятельства так сложились… – И тут я от всей души заехал графу ботинком "колорадо" между ног – в полном соответствии с технологией Юлиуса Тальберга, который выразил одобрение возгласом "Ага!" (оказывается, когда Пастус только приехал, Юлиус выбежал ему навстречу и, по своему обыкновению, хотел было произвести удар, но его остановил Люлю, заметивший небывалую важность на лице графа).
– Фофо, будь любезен, полей графа водичкой, – попросил я бывшего здесь же Маэда. Маэда, с укором до этого на меня глядевший (он не одобрял пьянства даже по долгу службы), взял стакан и плеснул из него на голову корчащемуся Пастусу.
– Ну-с, – обратился я к ударенному, когда тот несколько пришел в себя, но вставать еще не пробовал. – Теперь, когда чувство благородного гнева на некоторое время нашло удовлетворение, я слушаю вас. Зачем их величество так ошибся, что послал ко мне недостойного всяких поручений человека? Надо было все же вас вздернуть на городских воротах.
Пастус, корчась и гримасничая, извлек из-за пазухи желтого цвета конверт и протянул Маэда, а тот передал мне.
В конверте содержалась гербовая бумага, гласившая, что король Сарти Мандухай Первый милостиво позволяет мне, потомственному дворянину Баку ди Барямбе, прибыть сегодня к часу дня, ко двору на аудиенцию вместе с вассалами. Подпись: Мандухай.
– Передайте секретарю их величества, ибо я уверен, что до священной особы вас, безусловно, не допускают, что я рассыпаюсь в благодарностях за оказанную честь и милость и в указанное время буду униженно ждать у ворот дворца их величества купно с вассалами. И точите ваш меч, – помолчав, добавил я стоящему на карачках Пастусу, после чего велел выкинуть его за дверь. Когда с этим было покончено, я оповестил собравшихся:
– Господа, как это ни странно, но в час пополудни нас ждет к себе сам Мандухай. Не идти нельзя, однако, неясно, что нам там приготовили. Ясно только, что ничего хорошего.
– Какого черта ему надо? – спросил меня Люлю.
В ответ я пожал плечами и пошел будить господина Кэ-и.
22
Через короткое время, понадобившееся для наведения светского лоска и чистки оружия, мы выехали на "ягуаре", оставив в особняке Юлиуса с Лиззи со строжайшим распоряжением не выключать экранирующее поле и стрелять во всякого, кто попытается проникнуть в дом, прежде чем этот человек (люди) скажет что-то о цели своего визита. Юлиус мрачно кивнул и вытащил из заднего кармана чудовищного калибра "магнум". Люлю от себя добавил пару десятков гранат, и мы отбыли.
Замок, где держали резиденцию многие поколения рода Стагнациев, а ныне расположился король Мандухай, источал приятный аромат древности и не был когда-то лишен красоты и изящества, хотя, конечно, с загородным замком князя Тамура его сравнивать было просто смешно. Если бы Мандухай проявлял больше заботы о своем жилище, замок от этого только выиграл бы.
Перед главным входом висел, как и положено, флаг с пауком, и стояла толпою стража в рогатых горшках.
Когда мы подъехали, взыграла ужасная духовая музыка – оркестр был тут же, у стены – и солдаты, толкаясь, сделали безуспешную попытку построиться в почетный караул.
– Смотри, как встречают! – шепнул Люлю. – Значит, убивать будут еще не сейчас.
– Н-да, – заметил не очнувшийся до конца от вчерашнего виски господин Кэ-и. – Дайте мне закурить, черт возьми!
Люлю сунул ему "Кэмэл".
Посреди проезжей части между тем появился какой-то тип в ватнике с кружевами, толстый и важный, с резной палкой в руке.
– Их величество ждет вас! – провозгласил он неожиданно трубным голосом. – Следуйте! – После чего повернулся и полными достоинства медленными шагами стал удаляться в ворота.
Мы переглянулись, вылезли из машины и пошли следом, куря и плюя себе под ноги.
– Я понял, – шепнул Люлю. – Этот придурок – церемониймейстер!
Так – неторопливо и до оторопи торжественно – мы протащились через довольно обширный двор, равномерно засаженный чахлыми пальмами. Вдоль дорожки неровной шеренгой выстроились солдаты и изо всех сил отдавали честь.
Ватник с кружевами подвел нас к дверям резного дуба, распахнул их и проследовал дальше, оглядываясь, не потерялись ли мы или не случилось ли с нами столбняка от внезапно обрушившегося со всех сторон величия старинных картин и ослепительных зеркал, – по коврам, мимо лакеев в шелковых синих ватниках, в обширную светлую залу с высоким лепным потолком, в центре которого красовалось мозаичное изображение все того же паука с кривыми ножиками: паук в порыве воинственного вдохновения поражал и повергал разных причудливого вида зверюг, которые имели неосторожность вступить с ним в неравную битву.
Мы шагнули (впервые за все время пребывания в Сарти!) на начищенный паркет и увидели перед собой роскошный трон на крытом толстым фиолетовым бархатом возвышении.
На троне восседал длинный и сухощавый господин с вытянутым бледным лицом, украшенным бородкой-клинышком и острыми усиками. У господина были черные кудри с сединой и пронзительный взгляд – и при этом у него дергалось (не иначе как, от постоянных государственных забот) правое веко. Голову господина венчала драгоценная корона, и облачен он был в какие-то непонятные ниспадающие одежды с невероятным обилием разного рода пришитых, приколотых, висящих на цепочках драгоценностей.
Господин сидел, откинувшись на спинку трона и поджав под себя левую ногу, и с видимым интересом рассматривал нас. Вокруг возвышения толпились разные важные люди с цепями на шеях, всего числом около двух десятков, а ближе всех к венценосной персоне скромно стоял потомственный дворянин Зух.
Сообразив, что перед нами сам король Мандухай, я припомнил уроки потомственного дворянина и крайнего остолопа Коитуса и стал шаркать пятками по паркету (со злорадством отмечая царапины), кланяться и делать пируэты шляпой. Мои спутники последовали моему примеру с особым усердием.
– Добрый день, господа, – сказал нам Мандухай тонким от злости голосом. Он также заметил царапины. – Я много в последнее время слышу о вас.
– Это плохо или хорошо, ваше величество? – спросил я, дергая увлекшегося поклонами Люлю за полу ватника.
– Не знаю, не знаю, – сказал Мандухай, поглядел на свою свиту и усмехнулся. – Для кого-то, по всей видимости, плохо.
Вторя королю, свита поганенько захихикала. Лишь Зух стоял молча. Мандухай взглянул на смеющихся с жалостью, и мне на мгновение показалось, что передо мной умный человек. Но только на мгновение.
– Например, для герцога Уппа. Или для герцога Папенштока, – начал перечислять с улыбкой Мандухай. – И еще для целого ряда лиц. – Он снова засмеялся и все вокруг тоже принялись ржать.
– Извините, ваше величество, но эти потомственные дворяне посягнули на самое дорогое, что есть у меня после любви к вашему величеству – на мою честь, она вскипела, и я не мог совладать… – Я стал делать фигуры шляпой.
– Да что там… – отмахнулся небрежно Мандухай. – Все это дело прошлое, и я вас не виню, ибо вы были вправе… Но помилуйте! Зачем же танки ломать?
– Но что бы стали делать вы, ваше величество, если бы вас – упаси Боже! – стали давить танком? – спросил я.
Мандухай согласно закивал, имея в виду, что тоже, наверное, поломал бы танк, и в свите раздался одобрительный гул. Один Зух стоял бесстрастно.
– Но я вызвал вас к себе не для того, чтобы ругать… – произнес Мандухай. – Представьте мне ваших спутников, господин ди Барямба.
Я взглянул в глаза Зуху и полуобернулся к Люлю и господину Кэ-и:
– Это, ваше величество, весьма достойные люди и верные слуги двора: потомственный дворянин Шаттус и потомственный дворянин Кэис.
Оба поклонились, и Мандухай кивнул тоже.
– Оба этих честнейших господина признали меня сюзереном и добровольно стали моими вассалами еще в ту пору, когда мы пребывали на моих землях в северных окраинах. Ныне же мы, привлеченные просвещенным правлением, утвердившимся, наконец, в столице, прибыли для службы вашему величеству… а нас обвинили в стагнационизме!
Мандухай вздрогнул и посмотрел на Зуха. Тот еле заметно отрицательно покачал головой. Мандухай успокоился и снова улыбнулся нам.
– Это сделал герцог Упп – презренный человечишко, забывший про честь и верность долгу! – милостиво изрек король. – Чаша его злоупотреблений переполнилась, и мы отстранили его от службы на благо державы. – При слове "держава" во взгляде Мандухая что-то блеснуло. – Более герцог Упп никого не обеспокоит своими происками и инсинуациями… – Мандухай грозно посмотрел на свиту, каковая примолкла и потупилась. – Между тем, как я слышал, вы, господин ди Барямба, отменно владеете мечом, да и вассалы ваши тоже… – Король сделал многозначительное движение пальцами и замолк, выжидательно на меня уставившись.
– Что вы, ваше величество! Вас кто-то ввел в заблуждение! Мои способности явно преувеличивают! Вот потомственный дворянин Кэис – он действительно мастер на такие штуки. – Господин Кэ-и с достоинством поклонился. – А я больше стреляю из пистолетов, ружей, гранатометов и ракетных установок класса "земля-воздух"… – Я вытолкнул вперед Кэ-и, который пал на одно колено и склонил голову.
Мандухай заинтересованно на него посмотрел.
– В моей свите тоже есть один молодец. Он, правда, не дворянского звания, но превосходно рубится на мечах, да и на кулаках тоже мастер. Не устроить ли нам небольшой турнир? – В глазах у Мандухая загорелся живой интерес, и я понял, что турнира не избежать.
Тем временем по знаку короля из толпы придворных выступил вперед мощного сложения восточный человек в шелковом долгополом ватнике, расшитом драконами. Он сбросил ватник на пол и остался в кожаных облегающих штанах. В руке он держал меч.
Я посмотрел на господина Кэ-и, и тот быстро разделся до пояса, также оставшись в штанах и с мечом.
По знаку Мандухая все отступили к стенам, освобождая место для предстоящего сражения.
– Ну, господа, начинайте. Только не пораньте друг друга, – разрешил король. Монголоид хлопнул ладонью по рукояти меча и отбросил ножны в сторону.
– Смотрите, у него на груди татуировка в виде Будды, сидящего на лотосе, – шепнул мне на ухо Маэда, а схватка между тем началась.
Противники проявляли чудеса ловкости. Мечи свистели, разрезая воздух. Кэ-и и его противник становились в диковинные стойки и пускались в невиданные прыжки. Вдруг человек Мандухая отскочил в сторону, опустил меч и сказал:
– Я убил его три раза.
Господин Кэ-и понурился, опустил в смущении голову и отошел в сторону. Мандухай глядел с торжеством.
– Это серьезный человек, – прошептал неотрывно наблюдавший за поединком Маэда и выступил вперед. – Если ваше величество позволит… – сказал он, не поднимая головы, – я бы хотел попробовать свои ничтожные силы.
Мандухай милостиво кивнул.
– Не устали ли вы? – спросил тогда Маэда у противника. Тот презрительно на него посмотрел. Маэда поклонился ему, выхватил меч и стал подходить.
Это было гораздо более захватывающее зрелище. Прыжков стало гораздо меньше. Противники двигались экономно, свободно переходя от одного стиля к другому. Внезапно человек Мандухая сделал какой-то странный пасс руками, но Маэда хитро прыгнул и в результате какого-то головоломного переворота в воздухе ударил противника ногой в лицо. Тот отлетел к стене, и с силой об нее ударился. Свита ропотом выразила одобрение, и когда Мандухай вяло похлопал ладонью об ладонь (хотя особого удовольствия на его лице я не заметил), зала наполнилась грохотом аплодисментов.
Маэда поднял свой ватник и вернулся к нам.
– Я узнал этого человека. Его называют Чугунный Будда, – сказал он мне тихо. – Он в совершенстве владеет всеми стилями боевого искусства, и мне страшно повезло, потому что он хотел применить неизвестный мне прием. Но не применил.
– Не успел? – уточнил я.