9.00. МУР
- Да ты успокойся, Сашок, у тебя такой вид, как будто ты привидение увидел, - говорила Романова, наливая Турецкому сто граммов коньяка "Белый аист" из своего НЗ.
- Знаешь, я бы предпочел увидеть привидение, - заметил Турецкий, отпивая из стакана. - Эти руки со снятой кожей… - Турецкий поежился. - Как он…
- Ну это, Сашок, ты брось, заливаешь, - сказала Романова, выслушав чудовищную по своему неправдоподобию историю, которую рассказал Турецкий. - Любочка, - позвала она секретаршу, - сделай, пожалуйста, два кофе, нет, пожалуй, три, тебе, Сашок, сейчас двойная доза понадобится.
- Я бы сам не поверил, - буркнул Турецкий, - если бы это случилось не со мной.
- Если бы не с тобой, ни за что бы не поверила, - кивнула Романова. - Может, ребята наручники слишком слабо надели, так и то… снять их невозможно…
- Иначе как с собственной кожей, - заметил Турецкий.
- Да хоть с кожей, хоть без кожи.
Вошла Любочка с подносом, на котором дымились три чашки кофе. К счастью, она успела поставить поднос на стол и только потом взглянула на Турецкого.
- Александр Борисович! - всплеснула руками Любочка. - Да кто же вас так!
Действительно, под глазом Турецкого всеми цветами радуги расцветал огромный фуфел.
- А что, очень заметно? - спросил Саша, дотрагиваясь до глаза, и только теперь заметил, что ему вообще-то очень больно.
- Я сейчас зеркальце принесу.
Любочка на секунду исчезла и вернулась с круглым карманным зеркальцем, которое всегда носила в сумочке.
Турецкий со вздохом взял зеркальце - оттуда на него смотрел незнакомый лилово-фиолетовый глаз. Остальные части лица оказались более знакомыми - Турецкий узнал его. Только теперь оно было необычно бледным - настолько, что этого не могли скрыть полосы грязи и кровоподтеки.
- Хорош, нечего сказать, - заметил Турецкий. - Шура, а ты что же молчишь? Я-то себя не вижу!
- Я же и говорю - на привидение похож.
- Да какое привидение! Как я в прокуратуре покажусь? Вот идет важняк Турецкий, видать, по пьянке подрался с кем-то. У тебя хоть пудра-то есть? - спросил он у Романовой.
- Да уж я лет двадцать как не мажусь, - ответила Александра Ивановна. - Сейчас спрошу у Любы.
- Александр Борисович, у меня есть крем-пудра и маск-карандаш, - радостно щебетала секретарша Романовой Любочка, которой вообще нравились симпатичные мужчины. - Вы сейчас умойтесь, я вам так все замажу, никто не заметит. Ну разве что самую малость.
Дверь кабинета открылась, и на пороге возник Константин Дмитриевич Меркулов, который, заметив на столе три чашки кофе, в изумлении уставился на Романову.
- Слушай, Шура, ты у нас прямо экстрасенс! Или тебе в прокуратуре сообщили, что я еду?
- Никто мне не сообщал, - с достоинством ответила Романова. - Просто я сказала Любочке, чтобы она принесла три чашки. Спроси у Любы, она не даст соврать. Да тут гадалкой быть не надо, - добавила она уже куда более мрачно. - Знала, что ты примчишься, когда такие дела закрутились.
Меркулов уже был в курсе того, что посланный в Кандалакшу Золотарев в Питере отстал от поезда, что в Твери на Турецкого напали, но детали были ему еще неизвестны. А это-то и было самое сверхъестественное.
- Короче, Константин Дмитриевич, - сказал Турецкий, - вот то, что удалось спасти. - И он вывалил на стол груду промокших, заляпанных грязью и кровью бумажек. Документы из Кандалакши. Тот самый компромат. Хотя, вы знаете, - добавил он, усмехнувшись, - по-моему, здесь практически все.
- Что у тебя с лицом, Саша? - внезапно спросил Меркулов. - А с руками?
- А, это… - Турецкий поспешил спрятать свежие синяки на запястье. - Да тут так вышло…
- Ты что, кого-то к себе наручниками приковывал? - удивился Меркулов. - Ну-ка выкладывай, что у вас там произошло.
Когда Турецкий закончил, Романова, которая слышала эту историю уже во второй раз, не смогла удержаться:
- Нет, ты подумай, Костя, что происходит! Я скоро до ручки дойду, честное слово!
- Да… - задумчиво отозвался Меркулов, отхлебывая кофе. - Все это выглядит не вдохновляюще. Значит, засекли они в Кандалакше Золотарева. Но, возможно, слишком поздно. И не успели взять прямо там, на месте.
- Действительно, - кивнула Романова, - организовали бы хулиганское нападение - это же азы.
- Да, азы… - мрачно усмехнулся Меркулов. - Они там люди, видно, более продвинутые. Сумели организовать так, чтобы Золотарев отстал от поезда. Рассчитали, что в Бологое мы не успеваем, разве что в Тверь. Времени предостаточно. В Питере в купе Золотарева садится Снегирев. Вот только почему он не вышел в Бологом? Этого я не понимаю.
- А ночное ограбление? - вставила Романова.
- С этим тоже не вполне ясно. Конкуренты? Но на черта им компромат из Кандалакши? Как-то тут все закрутилось…
Все замолчали. Тот факт, что во всей этой истории замешан был вражий сын Снегирев, представлял эпопею с приватизацией в Кандалакше в совершенно ином свете.
И как знать, не переступил ли явно полусумасшедший Снегирев последнюю грань порядочности и здравого смысла, за которой…
- А вдруг он случайно там оказался, - сказал Турецкий, сам не очень веря в свои слова.
- Случайно, говоришь? - Шура вынула пачку "Явы" и вытащила сигарету, но закуривать не стала. - Случайно сел в тот же поезд, в тот же вагон, в то же купе. И Золотарев отстал случайно? Просто совпадение. Просто он решил в Москву смотаться, мавзолей посмотреть.
- Ну, Шура, это в данном случае не так важно, - пробормотал Меркулов, который продолжал думать о трагических событиях, развернувшихся вокруг небольшого рыбоконсервного завода за Полярным кругом. - Если он к этому делу не причастен, так сказать…
- Конечно, если он к этому делу не причастен, вам в прокуратуре, может быть, и все равно, а мы тут в МУРе не соскучимся! - воскликнула Романова, которая слишком хорошо помнила события, происходившие в Москве, когда Снегирев посещал первопрестольную в прошлый раз, - чего стоит одна сброшенная в реку машина с четырьмя трупами внутри. А уж питерские коллеги могли бы повествовать о подвигах неуловимого киллера не один час. Однако их догадки в любом случае так и оставались догадками - Алексей Снегирев не имел обыкновения оставлять за собой улик.
- Ну об этом, сколько бы мы ни думали, пока ничего не придумаем, - заметил Меркулов. - Скорее всего, нас ждет еще одно заказное убийство.
- Или их ряд, - мрачно предрекла Романова.
- Или их ряд, - согласился с Романовой Меркулов. - Но вернемся к Кандалакше. Саша, ты успел просмотреть документы? Судя по тому, сколько усилий было потрачено на то, чтобы их у нас изъять, они должны представлять немалый, очень немалый интерес.
В этот момент в кабинет снова заглянула секретарша Романовой Любочка:
- Александра Иванна, извините, там Турецкого жена спрашивает. Что ей сказать?
- Сашок, ты что, домой так и не позвонил? - спросила Шура. - Ирина же волнуется. Давай успокой ее, только по-быстрому.
Турецкий выскочил в приемную и схватил дожидавшуюся его трубку.
- Ириша! - выпалил он. - Я жив, со мной все в порядке, но тут такие дела… это не по телефону.
- А я уж не знаю, что и думать, - сокрушенно сказала Ира.
- Не беспокойся, вечером я буду.
- Саша, а к нам тут… - начала было Ирина, но вдруг замолчала, как будто спохватившись. Турецкий же бросил трубку, даже не задумавшись о том, что именно происходит дома. Он вернулся в кабинет муровской начальницы, где Романова и Меркулов уже рассматривали какой-то документ.
- Так, смотри, Сашок, какая картина интересная, - оглянулся на Турецкого Константин Дмитриевич. - Контрольным пакетом акций завода владеют директор В. Л. Новиков, главбух Д. В. Мазуркевич, а также некий гражданин Голуб Лев Борисович, прописанный в Москве.
- Это не противоречит закону, - возразил Турецкий. - Узнал человек о приватизации этого заводика, приехал в Кандалакшу с ваучерами своих родственников и знакомых, накупил акций, и вот результат. Объявления о приватизации предприятий печатались в "Труде", так что это было известно по всей стране.
- Да, - кивнул Меркулов, - только вот местные жители почему-то об этом почти не знали, даже те, кто на заводе работает. В "Труде", разумеется, было объявление - в длинном ряду названий других предприятий. А вот в местные газеты оно почему-то не попало, и, как свидетельствуют местные жители, все говорили - вот-вот будет, а потом вдруг - раз - вы опоздали. А главное, в Кандалакше широко развернул кампанию местный ЧИФ "Заполярье". Этот был и в местных газетах, и по радио, и даже по кабельному телевидению, его рекламы прерывали боевики в самых ответственных местах и призывали всех нести деньги в "Заполярье".
- И они понесли? - покачала головой Романова. - Вот этого я не могу понять. Ведь ясно, что если кто-то предлагает сто процентов за квартал, то это либо мошенники, либо преступники. Что у нас может давать такую прибыль?
- А ты будто, Шура, сама не знаешь? - пожал плечами Меркулов. - Наркобизнес, может быть, проституция. Ну уж не наш же АЗЛК и даже не "Кристалл".
- Я о том же, Костя.
Турецкий вспомнил недавний разговор с собственной матерью и промолчал.
- Интересно другое, - продолжал Меркулов, - среди членов правления этого ЧИФа мы находим знакомого уже нам Голуба Л. Б. Совпадение? Вряд ли. ЧИФ этот, кстати, не просуществовал и года и внезапно исчез. Буквально испарился. Несчастные вкладчики даже его следов не нашли. Короче, вот такая картина. А Степан Прокофьев решил играть роль то ли Шерлока Холмса, то ли Перри Мейсона и разведать все самостоятельно. Кстати, ходил к директору завода и к главбуху. Голуба найти ему не удалось. Чем все кончилось, мы знаем.
Романова молча курила, смотря в окно. Говорить было нечего. Раньше в таких случаях в милиции сказали бы: вместо того чтобы обратиться в правоохранительные органы, дать сигнал, потерпевший самостоятельно решил заняться следствием, не имея ни опыта, ни средств самообороны, и вот к чему это привело. Теперь же она не имела права на такие высказывания. Потому что хорошо знала - никакое обращение в правоохранительные органы не поможет. Мошенники действуют в соответствии с законом. Они совершенно открыто, используя телевидение и радио, одурачивают народ, а государство спокойно наблюдает за тем, как идет этот неприкрытый грабеж среди бела дня… Шура с силой вдавила сигарету в видавшую виды стеклянную пепельницу.
- А Снегирева надо найти, - продолжал Меркулов. - Надо выяснить, с кем он связан, кто ему заказал это дело. Да и в Москву, боюсь, он прибыл не случайно. Хорошо бы за ним установить наблюдение, но, боюсь, это не очень просто…
- Наблюдение? За Скунсом? - Турецкий махнул рукой. - Не хотел бы я быть этим горе-наблюдателем. - Он потер запястье, которое еще саднило. Странное дело, он хотя и испытывал сейчас досаду на Снегирева, но вовсе не такую, как если бы на его месте был другой человек, который так бы сумел поставить на место и самого Турецкого, и обе группы захвата. - Хотя я бы много дал, чтобы узнать, что там у него на уме.
- Не понимаю, Саша, как ты можешь восхищаться наемным убийцей? - покачал головой Меркулов.
9.30
Квартира Турецких имела одно неоспоримое преимущество - обширную "гэванну", как на Руси именуют совмещенный санузел. Там поместилось даже то, что Ира про себя считала главным предметом роскоши в своем доме, - импортная стиральная машина. Белоснежный красавец "Индезит" интеллектуально нагревал и даже кипятил воду, по тридцати программам стирал, полоскал, отжимал. Его под Новый год приволок на квартиру Сашин приятель Дроздов со своим другом, представившимся Антоном. Денег машина стоила сумасшедших. Оставалось только прикидывать возможные размеры Сашиных заначек. Или предполагать иные источники финансирования…
Ира вытащила из барабана отмытые от крови и практически сухие снегиревские джинсы, задумалась, стоило ли их гладить. Она хотела спросить об этом Алексея, но, войдя в комнату, увидела, что гость лежит на диване носом к стене, свернувшись калачиком под пестрым клетчатым пледом. Пахло дегтем: в доме отыскалась баночка мази Вишневского, изготовленной тысячу лет назад, еще до всякого "Проктер энд Гэмбл", чуть ли не на подлинном перуанском бальзаме.
Осторожно, стараясь не шуметь, Ирина хотела прикрыть дверь, но неожиданный звук, раздавшийся за спиной, заставил молодую женщину обернуться. Алексей скрипел зубами, перевернувшись на спину, руки дергались на груди.
Ира подошла к нему и тронула за плечо:
- Алеша, что с вами?..
Он мгновенно открыл глаза. Глаза были затравленные, сумасшедшие. Потом он узнал ее и прошептал:
- Извините… Я что, закричал?..
- Нет, - сказала Ира. - Все в порядке. Вы отдыхайте. Алексей послушно отвернулся обратно к стене и снова затих.
Вообще-то страшные сны мучили его нечасто, но все же бывало. Как правило, ужасы выплывали из прошлого. И потому каждый раз, проснувшись, он начинал перебирать любимые воспоминания. Они помогали отогнать подальше кошмар и, бывало, оставались с ним, даже когда он вновь засыпал.
Вот и теперь черная мерзкая рожа доктора Раймонда Лепето и его забрызганный кровью белый халат постепенно куда-то уплыли, сменившись свирепой, с нависшими бровями физиономией дяди Романа, сторожа в детском доме. Эта физиономия была одним из немногих светлых пятен, возникавших в памяти Алексея Снегирева, когда он вспоминал о своем детстве.
* * *
Когда Ире Турецкой приходилось с кем-то знакомиться и на дежурный вопрос о профессии отвечать "Пианистка", ее собеседники обычно впадали в состояние легкого шока. Потом начинались охи и ахи. При этом все почему-то дружно воображали, будто если в доме имеется пианистка, так она сутками восседает за белоснежным "Стейнвеем", творя великие интерпретации. А все остальные члены семейства ходят на цыпочках. В мягких тапочках. По одной половице. Вначале Ира пробовала разубеждать. Потом махнула рукой.
Она чистила картошку, начиная готовить обед. Вчера вечером Сашу выдернул из-за стола какой-то чумовой звонок. К тому, что мужу звонили в любое время суток, Ира успела привыкнуть. Потом Саша сам вцепился в телефон и наконец отбыл куда-то, прикрыв курткой кобуру с пистолетом. Вот к этому она привыкнуть никак не могла. Всегда страшно переживала.
Ей удалось дозвониться до него только утром. Сказал, что жив-здоров и все в порядке, вот только голос был расстроенный и усталый. Он не сказал, когда придет, но Ира по опыту знала: задержится.
Она вздохнула. Свою семейную жизнь она никак не могла назвать рутинной или скучной.
И еще этот неожиданный гость…
Когда Ира размачивала слипшиеся бинты, он попросил ее: "Супруг ваш если выйдет на связь, вы уж сделайте милость, не говорите ему, что я здесь. Хорошо? У нас с ним сейчас разногласия, зачем беспокоить занятого человека… А к тому времени, когда он появится, я уже уйду".
Жизнь с Турецким давно отучила ее чему-либо удивляться. В том числе и более чем странным взаимоотношениям мужа с людьми даже менее понятными, чем этот Алексей Снегирев. Ира только поинтересовалась: "Потом-то хоть можно будет ему про вас рассказать?" Алексей улыбнулся: "Потом - сколько угодно…"
Чтобы он мог вымыться под душем, она дала ему резиновые перчатки.
…Ира ощутила спиной его присутствие, обернулась и увидела своего гостя. Он стоял босиком, в майке и спортивных штанах, и смотрел на нее, прислонившись плечом к косяку. Он держал руки перед грудью: наверное, кровь болезненно приливала, если опустить. Похоже, он стоял так уже некоторое время. Ира не слышала, как он подошел, хотя пол в коридорчике обычно немилосердно скрипел.
Она почему-то смутилась, почувствовала себя забеганной, неприбранной и лохматой и принялась счищать с пальцев налипшие картофельные очистки:
- Я, конечно, по первому разряду вас принимаю. В бриллиантах и выходном платье. Вы садитесь, Алеша. Что вам приготовить?
Его одежда, выглаженная и чистая, аккуратной стопочкой лежала на подоконнике. Он устроился на ставшей родной табуретке у холодильника и сказал:
- Вы не поверите, Ирина Генриховна, я гастрономический извращенец. Я очень люблю вареную картошку. Безо всякого мяса, соли, сметаны и так далее. Просто картошку в водичке.
- Скромничаете! - с укоризной ответила Ира, но ковшик на плиту все же поставила.
Наемный убийца молча смотрел, как она режет картошку ("Вам половинками или помельче?"), как достает баночку и сыплет в воду сушеные пряности ("Ой! Вы же сказали, вам без… Ничего, да?"), и думал про себя, что зрелище женщины, спокойно хлопочущей по хозяйству, есть самое прекрасное, что только дано на этом свете лицезреть мужчине.
У него ничего этого никогда не было. И вряд ли когда-нибудь будет. Купи он себе хоть три дома, там все равно не будет уютной маленькой кухни, по которой в халате и домашних тапочках сновала бы милая домашняя женщина. Его женщина. Киллер знал, что думать об этом бесполезно, толку не будет, только захочется завыть на луну.