Алена вылетела в Ригу, то ли уговорить его пыталась, то ли материалы отвезла ему, как он требовал. Я не очень внимательно следил за перипетиями всего этого дела, но знаю, что после Риги Она срочно полетела в Ульяновск. Туда ведь свезли старые архивы КГБ, это я от Алены узнал. И этот рижанин, насколько я понял, соглашался пустить интервью на экран, если Алена найдет в архивах какую-то Козочку. - Уловив удивление на лице Турецкого, Кирилл объяснил: - Это кличка, которой подписал на него донос осведомитель, или осведомительница. Тот роковой донос, который испортил ему всю жизнь. Вот он и озлобился. Мстит теперь всему свету.
- Она нашла Козочку? - спросил Турецкий.
- Насколько мне известно, нет, - ответил Кирилл. - Но разговор шел по телефону, и она старалась ни о чем не говорить прямо. Так, намеки. Да и говорили как-то впопыхах, между прочим…
Мальчевский замолчал.
- Вот так и жизнь проходит, - тихо сказал он, смотря в землю прямо перед собой. - Все некогда, все заняты чем то, все никак не найти время, чтобы увидеться, и вот поздно… нет человека. Опоздал. Опять опоздал.
Он снова замолчал. Молчал и Турецкий. Только теперь он понял, что для сидевшего рядом с ним на скамейке человека гибель Алены Ветлугиной была действительно личной трагедией. Для Кирилла Мальчевского она была не любимой ведущей, не образом с телеэкрана, а любимым человеком.
- Так вот почему я об этом вспомнил, - глухо продолжал Кирилл. - Судя по тому, что мне говорила Алена, а она, знаете, умела двумя-тремя яркими штрихами очень точно обрисовать человека, этот латышский деятель стал настоящим фанатиком, причем в таком самом мрачном смысле. Фанатиков я никогда не понимал, ни мусульманских фундаменталистов, ни ирландских боевиков, ни кого другого. Мы же не знаем, что там у них в головах. Объявили ее врагом латышского народа, например.
- Это действительно так? - нахмурился Турецкий.
- Нет, это я просто выдвигаю гипотезу. Вы же сами просили, - заметил Мальчевский и, помолчав, добавил: - Впрочем, нет. Бред какой-то, не берите в голову… Но почему-то он потребовал все материалы уничтожить. Аленину позицию он и раньше знал - зачем вообще соглашался на интервью? Не понимаю… А когда все было снято, уперся рогом, и ни в какую. Пришлось ей материал снять и вести "Забрало" в прямом эфире с этим рекламщиком. Тоже скользкий тип, - Кирилл поморщился.
- Что-нибудь еще приходит в голову? - спросил Александр Борисович.
- Да вроде все. - Мальчевский пожал плечами.
- Ну тогда больше не буду вас задерживать, - сказал Александр Борисович, но, прежде чем расстаться с Кириллом, не удержался и сказал: - И еще одно, Кирилл Георгиевич. Это, правда, к делу совершенно не относится. Постарайтесь ни о чем серьезном не говорить на кухне.
18.00
Овощные ларьки, в которых Вика Обычно отоваривалась помидорами, апельсинами и картошкой, дружно закрылись на приемку товара, и возле единственного торговца, волчком вертевшегося среди разложенных ящиков, собралась очередь. Вот уже добрых двадцать минут Вика стояла в ней за каким-то здоровенным белобрысым прибалтом и втихомолку проектировала памятник человеку, первым изрекшему. "Нет в жизни счастья!"
Счастья в жизни действительно не было.
Последние десять лет… Десять не десять, но за пять Вика поручилась бы, - в общем, последние несколько лет мама постоянно вздыхала по поводу отсутствия у дочери женихов. А значит, и перспективы для себя понянчиться с внуками. Папа, несомненно, разделял мамины чувства, но вслух бодрился и говорил, что у каждого своя судьба. Викина, надо полагать, состояла в том, чтобы редактировать для издательства "Северо-Запад" скучнейшие семейные романы, переведенные с английского.
Так вот, касаемо внуков.
Как часто бывает с родителями единственной дочери, да еще засидевшейся, мама с папой разумом искренне желали Вике замужества и семейного счастья, но сердцем боялись этого панически. А потому просто обязаны были найти у дочкиного избранника тьму-тьмущую недостатков.
Вика была девушка неглупая и понимала: окажись на месте Вадима кто угодно другой - Петя, Миша, Сережа, - реакция была бы аналогичная. Другое дело, что недостатки у Вадима были специфические.
"Вневедомственная охрана!.. - ужасалась мама. - Это же бывшие уголовники!.."
И Вика вспоминала, что Вадим о своей службе, стоившей ему здоровья, в самом деле рассказывал несколько обтекаемо.
Иногда мама пробовала зайти с другой стороны.
"Зачем тебе инвалид? - вопрошала она. И добавляла, щадя прекрасные Викины чувства: - Я еще понимаю, вы с ним уже были бы знакомы… женаты… и тут несчастье. Конечно, нельзя бросать человека в беде. Но уж и так, как ты, подбирать…"
Далее следовала история жизни каких-нибудь дальних знакомых, у которых дочка вышла замуж за человека физически неполноценного, а тот либо вообще слег ("Двадцать лет за ним горшок выносила, а он еще капризничал…"), либо пить взялся, тоже не легче.
…Прибалт наконец вступил в диалог с продавцом, и Вика, собиравшаяся купить гроздь бананов, расправила капроновую авоську и вытащила из поясной сумочки кошелек. Эта сумочка тоже какое-то время являлась дома предметом гонений ("Неженственно!..").
Прибалт покупал два килограмма сладких перцев. Он внимательно следил за показаниями весов, а когда продавец назвал цену, аккуратно пересчитал все на калькуляторе. Разница оказалась почти в полторы тысячи. После этого новоявленный "лесной брат" с сильным эстонским акцентом очень вежливо отчитал продавца, который только пыхтел и свирепо косился на него.
Наконец он удалился в сторону Бирюсинки, время от времени критически заглядывая в пакет. С такого станется вернуться и с прежней убийственной вежливостью, от которой прокисало в коробках пастеризованное молоко, попросить поменять перчик, поскольку на нем обнаружилось темное пятнышко.
- Мне связку бананов, - сказала Вика. - Нет, не эту, а во-он ту…
Продавец, продолжая пыхтеть, с точностью до грамма взвесил бананы и принялся совать Вике под нос калькулятор, предлагая убедиться в правильности подсчета. Очередь раздраженно роптала.
Сегодня у Вадима был день рождения.
Он удосужился сообщить ей об этом только вчера, многозначительно добавив: "Ожидается мужская попойка в узком кругу". "Понятно", - сказала Вика, успев философски подумать, что все ОНИ на самом деле бабники, похабники и выпивохи. "Приходи часиков в семь", - попросил Вадим.
По дороге домой она напряженно размышляла, что бы такое ему подарить. Вмешалась судьба, подсунувшая подвальчик, недавно переоборудованный в магазин "Усатый-Полосатый". Вика сразу вспомнила о дроздовской Фенечке и спустилась вниз по ступенькам. Первым, что бросилось ей в глаза, была "чесалка угловая" для прикрепления к мебели или стене. На бумажке, сопровождавшей устройство, красовался рыжий котяра с таким блаженным выражением мордочки, что хоть покупай и чешись сам.
Вика, естественно, тут же схватила незаменимую кошачью принадлежность. Потом, раззадорившись, добавила к ней баночку "Китекэта" и пятикилограммовый пакет "Кэт-сана".
Надо ли говорить, что заготовленные Викой подарки мама решительно забраковала, сочтя их непристойными, и даже пришла к выводу, что нежелательное знакомство успело тлетворно повлиять на дочь. А уж когда Вика начала собираться на "мужскую попойку", ее провожали красноречивым молчанием, заранее скорбя об утраченной добродетели.
- В стране траур, а они пьянствуют… - проворчал ей в спину отец.
19.00
Поднимаясь на шестой этаж, Вика волновалась неизвестно почему. Наверное, все дело было в том, что она очень редко ссорилась с родителями. В мелочах она обычно уступала, а по крупным поводам до столкновений дело покамест не доходило.
Малоприятный разговор дома наслоился на не очень понятную перспективу "мужской попойки" и придал ей какую-то сомнительную окраску. "Ладно, - сказала себе Вика, - если что, я сразу уйду…"
Выходя из лифта, Вика услышала, как открылась дверь и навстречу ей легким спортивным шагом сбежал… высоченный белобрысый прибалт. Тот самый.
- Здравствуйте еще раз! - вежливо сказал он, забирая у нее сумку. - Вы ведь Вика? Проходите, пожалуйста. - Теперь он говорил по-русски, как коренной москвич, чудовищный акцент пропал без следа.
Вика явилась на "попойку" без опоздания (она вообще никуда и никогда не опаздывала), но, войдя в квартиру, обнаружила, что гости уже собрались. И что это были за гости!..
Почти десяток мужчин цветущего возраста, почти все такие же огромные, мощные и, черт возьми, красивые, как сам именинник, чисто физически заполнили восемнадцать метров комнаты, прихожую и коридор. Вика почувствовала себя сугубо мирным штатским человеком, неожиданно угодившим на парад танковой армии.
Вика решила, что все это были, по-видимому, прежние сослуживцы Дроздова. Ну ничего себе вневедомственная охрана. Сказали бы уж - отряд космонавтов. Или на худой конец, олимпийская сборная по вольной борьбе…
Из кухни появился Вадим, подпоясанный зелененьким фартуком.
- Вика! - обрадовался он. - Ребята, знакомиться! - И первым представил ей прибалта: - Это наш эстонский националист…
- Эйно, - поклонился "националист" и осторожно подержал ее руку в своей.
- А это потомок монгольских завоевателей…
Парень с физиономией и фигурой былинного русского богатыря расплылся в улыбке:
- Ваня… Иванов.
- А это, - вытолкнули вперед коротко стриженного квадратного парня, - чемпион по плаванию среди утюгов…
Снова поднялся хохот, и Вика поняла, что каждый прикол для дроздовских друзей был исполнен скрытого смысла. Так сказать, семейные шутки.
- Витя, - смутился "чемпион по плаванию".
- Наш бизнесмен и акула капитала. - Вадим взял за плечо красивого мужчину, примерно ровесника себе, то есть лет на пятнадцать постарше только что представленных. Бизнесмен пожал Вике руку:
- Антон.
У нее была неплохая зрительная память, и она вспомнила:
- Ой, а по-моему, я вас недавно по телевизору видела… "Компьютерные вести"? Нет?.. - И смутилась. - Вы вроде про "пентиум" еще говорили…
- Был грех, - сознался Антон.
- Так вы правда Меньшов?.. Антон Андреевич? Серьезно? Не может быть! - поразилась Вика. - А я ваш четыреста восемьдесят шестой в апреле купила!..
Антон сдержанно улыбнулся.
- Если памперсы не решат все ваши проблемы, то компьютеры фирмы "Василек"- уж точно, - торжественно подтвердил Дроздов. - Акула капитала. Воротила экономический.
Каким образом среди своеобразной компании оказался президент процветающей фирмы и почему он чувствовал себя в ней как рыба в воде, Вика задумается только потом.
Следующего гостя пришлось извлекать из-за спин. Изящный, тонкий в кости, он попросту терялся среди "танковой армии".
- Царь царей Ассаргадон! - провозгласил Вадим Дроздов. - Светоч апокрифической медицины.
- Сергей… - раскланялся "царь царей".
По мнению Вики, прозвище подходило молодому человеку как нельзя лучше. Было в его внешности восточного гипнотизера нечто, можно сказать, древнее. Наследнику тысячелетий не хватало только завитой кольцами бороды, парчи и золотых украшений, а так все было на месте.
Тут Вика заметила на диване подарки, почетное место среди которых занимала большая и, наверное, фантастически дорогая коробка с красками и художественными кистями. Кто мог ее подарить? Наверное, только Меньшов. Вике стало стыдно за дурацкий "Кэт-сан" (права была мама!), но все же она раскрыла свою сумку и смущенно произнесла:
- Вадим, я тебя поздравляю…
При виде трогательных кошачьих принадлежностей вневедомственная охрана застонала от восторга. Молодые ребята сейчас же распотрошили пластиковый пакет с "чесалкой угловой", сперва поскребли именинника, потом почесались сами и наконец принесли Фенечку, чтобы доходчиво объяснить кошке всю выгоду нового приспособления. По рукам уже шел пакет с "Кэт-саном". Ребята разбирали английскую надпись и слезно жаловались, что о них самих никто подобной заботы не проявлял.
- За стол! - распорядился Вадим.
Богатыри потянулись в комнату, на запах закусок. Из кухни раздались жалобные стенания, и выскочил еще один гость, по виду ровесник старшему поколению присутствовавших - Дроздову и Антону Андреевичу. Он шлепал босиком, игнорируя домашние тапочки. Обе руки у него были засунуты в широкогорлую стеклянную банку с мутным темным раствором: он держал ее на весу на растопыренных пальцах.
- Ассаргадон, задушу! - возмутился он, обращаясь к светочу целительства. - Все за стол, а я с твоей вонючей банкой сиди?.. Здравствуйте, Вика!
- Это Алексей, - просто представил его Дроздов. "Царь царей" посмотрел на часы, кивнул и увел Алексея обратно на кухню.
Сколько раз Вика бывала в гостях, столько же повторялось одно и то же: до застолья она исправно помогала хозяйке резать, мазать, накладывать и расставлять, а потом мыла посуду. Не было такого "гостевого" платья, с которого в результате не пришлось бы выводить жирные пятна. Просто прийти в дом и усесться казалось Вике делом неслыханным и вызывало угрызения совести, тем более в данном случае, ибо женщин, кроме нее самой, в квартире не было.
Нельзя сказать, чтобы стол так уж ломился от неслыханных яств; чувствовалось, что хозяину и гостям гораздо важнее было просто собраться вместе и посмотреть друг на друга, а выпивка и еда подразумевались уже во-вторых. "Мужская попойка" вообще оказалась представлена пятью банками томатного сока и парой бутылок "Синопской", кем-то привезенных из Питера и должным образом выдержанных в холодильнике. Для Вики выставили кагор.
Она почувствовала себя допущенной в странную большую семью, крепко связанную чем-то очень значительным. Она не знала, где сесть, чтобы не нарушить гармонию. Ее безапелляционно усадили в конце стола, напротив Дроздова. Рядом на табуретках поместились вернувшиеся из кухни Ассаргадон с Алексеем (этот последний так и не дал себе труда обуться), остальные со смехом и прибаутками устраивались на диване и в креслах. Фенечка разгуливала взад и вперед по спинке дивана, мурлыкала, щекотала стриженые затылки пышным, как плюмаж, хвостом.
Потом все разом поднялись. Вика ожидала веселых здравиц в честь новорожденного, но вместо этого последовало нечто вроде ритуала, печального и торжественного. Мужчины просто стояли молча, сосредоточенно наклонив головы.
- За Алену, - сказал кто-то. Не чокаясь, выпили.
Дальше праздничный обед пошел более-менее обычным порядком. С той только разницей, что не Вика за кем-то ухаживала, предлагая и передавая еду. Здесь ухаживали за ней. Это было ново и необыкновенно приятно. В какой-то момент с неизбежностью судьбы появилась гитара, Антон Меньшов взял ее в руки, опустил голову.
Давай я тебя согрею
И кровь оботру со лба.
Послушай, очнись скорее,
Затихла вдали стрельба.
Дождем закипают лужи,
Разбит на двери замок,
И пулю сожрал на ужин
Включавший электроток
Все вышло даже красиво,
Еще помогла гроза,
Все наши остались живы,
- Послушай, открой глаза!
Сейчас подоспеют крылья,
Ведь им не помеха дождь.
Мы так за тобой спешили,
Мы знали, что ты нас ждешь.
Мы скоро взлетаем, слышишь?
Винты в вышине гудят.
Послушай, очнись, дружище,
Не то подведешь ребят.
Держись! Не твоей породе
Да в пластиковый мешок
Ты видишь - солнце восходит,
Все кончилось хорошо.
Ты завтра напишешь маме,
Я сам отнесу конверт…
Послушай, останься с нами!
И так довольно потерь.
Еще впереди дорога
Длиною в целую жизнь
- Родной, потерпи немного!
Держись, братишка. Держись…
Стихи были вполне самопальные, но мужчины пели негромко и так, что было ясно: песня эта значила для них очень много.
Вика покинула дроздовскую квартиру ровно в десять часов, успев со всеми потанцевать, перейти на "ты" и исполниться настоящей мужской дружбы. Отпускать ее не хотели, пришлось сослаться на родительское постановление.
- Скажи, что тебя проводят, - начал обуваться эстонец Эйно, когда она позвонила домой доложить, что выходит, и в трубке послышался голос чуть не плачущей мамы. Мама считала, что в десять вечера по улице не ходит никто, кроме шпаны.
Эйно благополучно довел ее до самого дома.
- Я все хотела спросить… с ним все хорошо? - сказала она, поднимая руку к звонку. - Про которого песня?
- Обязательно! - с типично эстонской невозмутимостью ответил "националист". - А то как же иначе.
Никаких доводов у Вики не было, но почему-то она ему не поверила.