19 ИЮНЯ
9.50. Прокуратура
О избиении подростков на Крымском мосту стало известно всей Москве: о нем говорили в утреннем блоке новостей, а Аристов-старший даже выступил по радио. Он клеймил распоясавшихся бандитов, требовал запретить карате и другие восточные единоборства, намекал на бессилие милиции, призывал для борьбы с неизвестным преступником ФСБ, президентскую охрану и чуть ли не миротворческие силы ООН. Во всяком случае, из его слов выходило, что Москва превратилась в самую настоящую горячую точку не хуже Югославии. С раннего утра Аристов уже оборвал все муровские телефоны, требуя немедленно найти того, кто изуродовал его сына. Прозрачно намекая, что это, скорее всего, не кто иной, как Скунс собственной персоной. Киллер мстит ему, Аристову, за то, что тот единственный во всей стране настаивает на его виновности в убийстве Ветлугиной.
Короче, он повернул дело так, что, избив на Крымском мосту Аристова-младшего, Скунс тем самым расписался в своей причастности к убийству Ветлугиной.
По крайней мере сам Аристов рассуждал именно так. И убеждал в том правительственную комиссию и общественное мнение.
На десять было назначено экстренное совещание. Турецкий пришел к Меркулову чуть раньше.
- Слушай, что за дамочка там на телевидении настырная такая? - раздраженно спросил Меркулов вместо приветствия. - Ты ей не давал моего телефона? Где-то его выкопала. Каждые полчаса звонит, требует, чтобы я ей сказал, по какому телефону тебя можно найти. У нее какие-то чрезвычайные новости о Ветлугиной.
- Добровольная помощница, - отмахнулся Турецкий. - Каждый день мне звонит и по большому секрету сообщает, что Ветлугина кофе пила не с сахаром, а с сукразитом, а губы красила темной помадой.
- Так пошли ее…
- Да я уже посылал!
Меркулов, сам перевидавший не одну дюжину добровольных помощников и помощниц, отнесся с пониманием:
- Понятно. Будем разговаривать соответственно. Скоро подошли другие сотрудники. Вбежал взъерошенный Олег Золотарев.
Раздался телефонный звонок. Турецкий поднял трубку.
- Прокуратура.
- Это Романова. Без меня не начинайте, еду.
- Хорошо, Шура, без тебя не начнем, - ответил Турецкий.
- Это ты, что ли, Сашок? Позвони на телевидение, в чем там дело? - И так как Турецкий в ответ молчал, продолжала. - Звонят какие-то полоумные, требуют, чтобы я их срочно соединила с тобой. Я спрашиваю о причине, говорят: сверхважные, сверхсрочные сведения. Но могут сообщить их только Александру Борисовичу Турецкому. Так что звони.
- Спасибо, сейчас позвоню, - отозвался Турецкий, но звонить не стал.
Через пять минут телефон зазвонил снова. Это снова была Александра Ивановна.
- Опять я, - голос Романовой за эти пять минут изменился. Говорила она то ли подчеркнуто сухо, то ли устало. - Ты только не нервничай. И Меркулова подготовь. - Турецкому стало очевидно, что нервничает она сама. - Только что сообщили…
- Что? Кто?
- Убит Максим Сомов.
- ЧТО?!
Это было уже слишком. Немедленно встали в памяти слова Снегирева: "Вот сделает ему кто солнечное затмение, опять на меня станете думать?"
Скунс был прав. На него. На кого же еще думать? Избил малолетних подонков на Крымском мосту, а среди них Аристова этого, чтоб ему… Теперь уже не важно, он - не он, папаша за сыночка отомстит. Повесят все на Снегирева. И точка.
В кабинете было душно. Лениво вращал лопастями вентилятор, гонявший туда-сюда спертый воздух.
* * *
Наконец все собрались, и началось экстренное совещание. При этом все его участники, и Турецкий, и Меркулов, и Романова, и Олег Золотарев, знали, что собрались просто так, для галочки. Потому что по правде надо не сотрясать воздух речами, а действовать, опрашивать, осматривать, думать, наконец.
Как и следовало ожидать, явился собственной персоной Виктор Николаевич Аристов, который вне себя от ярости требовал принести ему голову Скунса. Лучше всего отрезанную и на блюде. Только что слюной не брызгал.
Турецкий, заранее пристроившись у стены, старался не вслушиваться в слова разгневанного папаши.
Александр Борисович думал о том, что сообщила ему Романова. Убит Максим Сомов. Эта новость потрясла его. Но вовсе не потому, что рекламный мальчик был ему симпатичен, напротив, Турецкий редко испытывал к людям такую антипатию. Максима ему не было жаль ни капли.
И все же трудно с легкостью переварить сообщение о гибели человека, с которым ты разговаривал только вчера.
Турецкий был уверен, что это убийство самым прямым образом связано с убийством Ветлугиной. Почему Турецкий так думал, он, наверное, и сам не смог бы толком объяснить, но интуиция следователя со стажем подсказывала, что эти преступления связаны, а если так, то второе непременно прольет свет на первое.
Еще до начала совещания он вкратце выяснил у Романовой подробности. Александр Борисович втайне надеялся, что почерк убийства будет сходным с убийством Алены. Но нет. Оказалось, что Максима просто-напросто шлепнули из пистолета ТТ, когда он поздно вечером возвращался домой. Однако было одно важное обстоятельство - накануне убийства, а возможно, в то же самое время, когда некто поджидал Максима у входа в собственный подъезд, неизвестные проникли к нему в квартиру и одновременно в офис "Пики". Последнее было и вовсе неправдоподобно, поскольку рекламное агентство находилось в высотном здании на Юго-Западе, где день и ночь сидела охрана и проникнуть куда было не так-то просто.
И в квартире, и в офисе все было перевернуто, и в то же время, как следовало из показаний тех, кто знал Максима, бывал у него дома и в офисе, все ценности остались на месте - преступники оставили и деньги, и аппаратуру, и антиквариат. Ясно было одно - у Максима что-то искали. И это что-то было самым прямым образом связано с его убийством. В этом не было никаких сомнений.
Но что именно они искали? Нашли или нет? - на эти вопросы Турецкий не знал ответов.
Но если узнает - это будет одновременно ответом на вопрос КТО? Кто убил Максима Сомова, а возможно, и Алену Ветлугину? То есть кто заказал оба убийства. В том, что неизвестный преступник действовал не своими руками, сомнений не было никаких.
Но чьими? Что же, и в убийстве Максима надо подозревать Скунса? Ну уж здесь извините. Будь Скунс хоть самым суперкиллером, он не мог одновременно находиться в двух разных местах. И если это он покалечил молодого Аристова, то уж кто-то другой ждал Максима в кустах с пистолетом ТТ. И наоборот, если он убил Сомова, То к "нанесению особо тяжких" сынку депутата Государственной Думы он, извините, не имеет отношения.
После совещания Турецкий подошел к Романовой.
- Может, мне своими глазами осмотреть и квартиру, и офис "Пики"? Пока еще не поздно.
Романова отнеслась к идее Турецкого скептически.
- Нет там ничего, Сашок, - она покачала головой. Наши ребята осмотрели каждый сантиметр. - Ничего. Зря только время потеряешь.
- А девушку эту опрашивали? - спросил Турецкий, вспомнив девчушку с наколкой на шее, секретаршу Сомова.
- Ну за кого ты нас принимаешь? - рассердилась Романова. - Ничего не знает, не видела. Вообще не понимает, как они могли туда проникнуть.
И все же Турецкий хотел все выяснить сам.
14.00
Вышедшую на порог девушку Турецкий узнал сразу же - все та же коротенькая стрижка, которая успела отрасти лишь чуть, та же детская фигурка. Но, узнав ее, он не мог не отметить, что она очень изменилась - на хорошеньком детском лице, которое когда-то поразило Турецкого выражением беспечности и чуть ли не бездумности, застыло скорбное выражение. И движения стали другими - такую девушку, которая сейчас открыла ему дверь, Александр Борисович никогда бы не окрестил про себя "мультяшкой". Просто худенькая девчушка, но вполне настоящая.
- Проходите, - пригласила она следователя.
Когда Катюша повернулась, Турецкий с удивлением увидел, что татуировки на шее больше нет.
"Кончилась игра, начинается жизнь", - с грустью подумал он.
Катюша провела Турецкого в комнату и побежала на кухню варить кофе. Александр Борисович огляделся - было видно, что девушка приложила все усилия, чтобы превратить крошечную однокомнатную квартирку в панельном доме в некое подобие модного, со вкусом обставленного жилища.
На стенах висели акварели, окно наискось закрывала одна занавеска из белой ткани с черно-синим рисунком. "Батик", - вспомнил Турецкий нужное слово. Мебели в комнате почти не было, и в первый момент Александр Борисович не мог понять, где же Катюша спит. Она хоть и была близка к бесплотности, все же вряд ли могла висеть посреди комнаты прямо в воздухе. Наконец, он понял, что деревянная панель у стены представляла собой в действительности широкую плоскую лежанку, которая ночью опускалась вниз, а на день поднималась к стене, освобождая пространство.
- Это вы придумали такое остроумное устройство? - спросил Турецкий, когда Катюша принесла кофе и печенье в керамической вазочке неправильной формы.
- Да, - девушка слегка улыбнулась, но улыбка сразу же погасла. - Я все-таки дизайнер. Окончила училище девятьсот пятого года. - И, поймав недоуменный взгляд Турецкого, пояснила: - Училище прикладного искусства. - Она замолчала, а потом прибавила тихо: - А квартиру мне Максим купил.
"Наверно, почти в каждом есть что-то хорошее, и после смерти найдется человек, который помянет тебя добрым словом", - подумал Турецкий.
- Вы вчера приходили к нам в "Пику", - продолжала Катюша, ставя перед Турецким чашку кофе. - Я очень хорошо вас еще с первого раза запомнила. Максим тогда так испугался. Я-то его хорошо знаю, мне это заметно.
- Ему нечего было бояться, - пожал плечами Турецкий. - Преступления, которое попадало бы под Уголовный кодекс, он не совершал, а то, что я назвал подлеца подлецом, ну уж тут не взыщите.
У девушки задергался подбородок.
- Ну не надо так про него, - сказала она. - Не такой уж он был и плохой, как все почему-то считают. Просто слабый, и все. И он так хотел встать на ноги. Ведь вы ничего же о нем не знаете. Он из такой семьи, отец рабочий, спился совсем, мать в регистратуре в поликлинике. У них дома, да вы просто не представляете себе, ничего нет, линолеум протерся, на кухне самодельный стол крашеный, закрытый клеенкой, с которой рисунок стерся двадцать лет назад. Так бы и сейчас жили, если бы не он. Он же из таких низов выбивался…
- А вы?
- А что я? - Катюша пожала плечами. - У моих родителей целый дом в Истре. Знаете, как у нас там красиво! Может, они и не богатые, но я себя бедной никогда не считала. А Максим считал, всегда этим тяготился. Плохо-то не когда ты бедный, а когда думаешь, что ты беднее других.
Турецкий с восхищением посмотрел на девушку.
- Какая вы умная, Катя, - сказал он неожиданно для себя самого.
- Ну, была бы глупая, наши рекламы так не котировались бы, - с достоинством ответила Катюша. - Сюжеты-то я в основном придумывала.
- Ну раз вы такая, - сказал Турецкий, - может быть, у вас есть соображения, кому могло понадобиться убрать Максима? Что эти люди искали у него дома и в офисе?
- Все началось с убийства Ветлугиной, - сказала Катюша. - Знаете, у меня ее кошечка живет. Это случайно получилось. На кухне сидит, теперь мужчин боится. Натерпелась, видно. Ну да я не о том. - Она задумалась. - Нет, все раньше началось, с этой приватизации канала. Максим все сам не свой ходил. Очень боялся мимо пролететь, вот и старался - чтобы и нашим, и вашим. Звонил Ветлугиной, Асиновскому, потом этому противному Придороге из Госкомимущества. И с каждым встречался, в друзья набивался. Он умел людям понравиться, если надо. А как он Придорогу обхаживал! Знаете такого? Должен был наблюдать за приватизацией канала. Настоящий слизняк!
- Но ведь он должен был только наблюдать? - не понял Турецкий. - На телевидении все считали, что он только так, для мебели, приставлен.
- Ну и очень зря они так считали. Придорога - большая сила. Я-то, - Катюша развела руками, - в это не очень вдавалась, но судя по тому, как Максим перед ним лебезил, стелился ковриком, от Придороги очень даже многое зависело. - Она задумалась. - А может быть, он нарочно себя так вел, чтобы в "Останкине" считали, что он ничего не значит. Асиновский был на виду, а Придорога в тени. Так гораздо легче все обстряпать. - Катя вздохнула. - Видите, в какой змеюшник Максим угодил. Думал хороший кусок отхватить… А вот видите, как вышло…
- Значит, Максим поддерживал отношения и с Придорогой…
- Еще как! - Катя поморщилась. - Дела делами, но как Максим с ним разговаривал, просто тошно было слушать. Я-то, сами понимаете, в соседней комнате, мне почти все слышно. Но Максим мне доверял. И я его не подводила.
Катюша снова умолкла.
- Значит, разговаривал?
- Таким голосом, прямо медовым. Можно подумать было, что они старинные друзья, в детский сад вместе ходили и рядом на горшках сидели. Этого я уж вообще не могла понять, - девушка махнула рукой. - Что у них может быть общего?
- Дела, - развел руками Александр Борисович.
- Дела, - вздохнула Катюша. - Но неужели уж надо его называть "дорогушей", "Аркашкой", "Аркашечкой", ходить с ним по ресторанам да напиваться вместе?
- А Максим с ними напивался?
- С этим Придорогой? Еще как! Это вообще был какой-то ужас. Я думаю, он рассчитывал через него получить контрольный пакет акций и обойти не только Ветлугину, это было просто, но и самого Асиновского. Я в этом не очень-то разбираюсь. Но Максим мне как-то сказал: "Ну, Катюха, еще немного, и ТВ - у нас в кармане!"
- Вот так вот! - изумился Турецкий.
- Ну да. Я так думаю, что они с Придорогой задумали стать хозяевами на канале "3x3". И это могло получиться. Но потом все вдруг изменилось.
- Когда это произошло? - спросил Турецкий. Катя задумалась.
- Недавно. Может быть, неделю назад, может, и того меньше.
- Но уже после убийства Ветлугиной.
- После.
- И что же произошло?
- Они перестали встречаться. Вернее, почти перестали. До этого перезванивались каждый день, разговаривали чуть не по часу. Если бы я не знала Максима, я бы даже заподозрила, что у них что-то вроде романа.
- Даже так? - удивился Турецкий.
- Ну, а о чем же я говорила! - воскликнула Катя. - Когда один мужчина говорит другому "Аркаша, солнышко мое", поневоле такие мысли полезут в голову. Я даже думала, неужели из-за этих чертовых акций он способен торговать собой, давайте уж называть все своими именами. Очень за него переживала. И вот вдруг все кончилось. Уже никакого "Аркашечки", только совершенно официальное "Аркадий Петрович". И больше никаких бесед по телефону. Я уж подумала, слава Богу, отстал от Придороги, взялся за ум, а тут такое…
- Скажите, - спросил Турецкий, - в последние дни или, может быть, даже чуть раньше вам не казалось, что Максим чего-то боится? Вы же вот утверждаете, что он меня испугался. Вы ничего такого не замечали? Может быть, он чего-то опасался?
- Знаете, - помолчав, сказала Катюша, которая так и не притронулась к своей кофейной чашке, - я бы не сказала, что он боялся или опасался. Пожалуй, нет. Но он что-то такое затеял, о чем мне не говорил. Вот в этом я уверена. Несколько раз, ну, может быть, раза три, были случаи, что он меня куда-нибудь посылал по пустякам, а сам куда-то звонил, значит, не хотел, чтобы я слушала. Что-то такое было. И настроение у него иногда бывало такое… даже не знаю, как получше сказать. - Катюша развела руками. - Сидим мы, например, спокойно пьем кофе с клиентом, а Максим вдруг начинает улыбаться не поймешь чему. Вы думаете, раз улыбается, значит, у него все хорошо. Нет! У него улыбка какая-то страшная была.
- Понятно, - сказал Турецкий, которому на самом деле ничего не было понятно.
- И еще, - Катюша даже понизила голос, хотя кроме них в квартире никого не было, если не считать притаившейся на кухне Мурашки, - за пару дней до… до того, как его не стало, Максим вдруг попросил меня унести домой… - она запнулась.
- Унести домой что? - Турецкий напрягся, сердце бешено заколотилось. Так, наверно, чувствует себя гончая, когда вдруг находит давно пропавший след.
- Пакет, - сказала девушка, - и просил не открывать, а просто положить, и все.
- И вы не открывали?
- Нет, не открывала.
- Вы редкий человек, - сказал Александр Борисович. - А где сейчас этот пакет? - взволнованно спросил Турецкий.
- У меня.
Катюша открыла стенной шкаф, дверцы которого полностью сливались со стеной, вынула оттуда пакет и подала Турецкому.
- Теперь Максима все равно нет, - сказала Она. - Может быть, это вам поможет.
Александр Борисович взял пакет в руки - это была небольшая плотная картонная коробка, завернутая в полиэтиленовый пакет. Он осмотрел ее со всех сторон - полиэтилен был в нескольких местах скреплен скотчем, и было очевидно, что его не пытались снять.
- А вдруг это бомба, - прошептала Катюша.