В то, что Евгений Николаевич Лубенцов, серьезный и самостоятельный бобр вдвое старше Максима, был ему "Женей", Алене поверить было не легче, чем в Володину выпивку на брудершафт с киллером по прозвищу Скунс. Однако уточнять детали Алена не стала. Тем более что респектабельный миллионер, чьи ранние шаги в бизнесе были подернуты флером таинственности, в качестве посредника был кандидатурой едва ли не идеальной…
- Очки зарабатывает, - вздохнула она. - Хорошо бы еще наш сизокрылый и впрямь прилетел…
- Гарантировать тут… сама понимаешь, - развел руками Максим. - Специфика…
- Да уж, - серьезно кивнула Ветлугина. - Киллер - человек интересной профессии.
- Знаешь… - вдруг заметил Максим. - Я слышал, этот Скунс… в общем, с порядочным прибамбахом. Если что не по нем, караул поздно будет кричать…
- Назвался груздем… - пожала плечами Алена. - У нас тоже специфика…
В это время Алена увидела, как в дальнем конце зала появилась высокая коренастая фигура. Это был начальник рекламного отдела, выделившегося два года назад в самостоятельную фирму, Константин Асиновский.
- Поздно засиживается на работе, - заметила Ветлугина, и ее лицо приняло такое выражение, какого ни один телезритель не смог бы вообразить и никогда не поверил бы, что лицо Ветлугиной вообще может стать таким - подбородок заострился, глаза сузились.
- Ты так его ненавидишь? - улыбнулся Максим, и в его красивых, чуть раскосых глазах мелькнула ирония.
- А как я могу относиться к человеку, который фактически грабит наш канал, - очень серьезно ответила Алена, - который получает львиную долю доходов от рекламы, а? Если бы тебя кто-нибудь постоянно грабил, как бы ты к нему относился? - Она помолчала. - А я ведь помню его на трибуне во время открытых партийных собраний, куда сгоняли всех нас, грешных беспартийных. Ты бы его слышал! От него мутило…
Асиновский, оглядев зал, внезапно направился прямо к столику, за которым сидели Ветлугина и Максим. Этого, признаться, Алена не ожидала. Плотный высокий человек шел прямо к ней, и вид у него был угрожающий и в то же время внушительный.
- Добрый вечер, Елена Николаевна, - сказал он Ветлугиной, а Максиму только кивнул.
- Добрый вечер, - очень сухо ответила Ветлугина.
- Елена Николаевна, - Асиновский подошел ближе и теперь нависал над ней, как готовая обрушиться скала, - у меня есть кое-какие замечания по поводу вашей последней передачи.
- Какую именно передачу вы имеете в виду? - поинтересовалась Ветлугина.
Всем своим видом она выражала крайнее нежелание поддерживать беседу и вообще разговаривать о чем бы то ни было с этим человеком.
- Ту, которая только что была показана в прямом эфире, - спокойно, как будто не замечая настроения собеседницы, ответил Асиновский.
Алена выжидательно молчала.
- Меня, по правде говоря, удивило несколько моментов, - сказал Асиновский. - Вам, как журналисту со стажем, разумеется, известно, что такое журналистская этика…
- Константин Андреевич, вы, кажется, перепутали ситуации, - ответила Ветлугина. - Вы сейчас не на партийном собрании. Может быть, вы переутомились на работе?
Асиновский спокойно проглотил этот открытый выпад и продолжал:
- Вы ведь не хуже меня знаете, Елена Николаевна, что такое скрытая реклама. Равно как и то, что на телевидении она недопустима. Мне же показалось, что ваша сегодняшняя передача носила фактически рекламный характер. Вы рекомендовали всем некую фирму "Пика".
Только теперь Асиновский вскользь взглянул на Максима.
- Мне придется поднять этот вопрос. Вот будет собрание по поводу приватизации канала. Вы сами его организовали, Елена Николаевна. Я выступлю.
- Вы ошиблись, Константин Андреевич, - ледяным голосом ответила Ветлугина. - Это была передача о рекламе и ее месте на телевидении. Вам ли объяснять, что телевидение во всем мире живет рекламой. Это только у нас львиную долю доходов присваивают некие фирмы непонятно на каких основаниях. - Асиновский молчал, а Ветлугина продолжала: - Телезрителям интересно узнать, кто занимается рекламой, как она делается.
- Я вас понял, - ответил Асиновский, и в его голосе зазвучали открыто враждебные ноты. - Имейте в виду, я вас предупредил.
И, не дожидаясь ответа, он резко повернулся и вышел из кафетерия.
- Мерзавец, - тихо сказала Алена. - Он, наверно, решил, что ты мне заплатил большие деньги и я тебя пригласила в передачу.
- В обход его, - добавил Максим.
- Да, уж он то за такое интервью стряс бы с тебя кругленькую сумму, не беспокойся. Этот человек ничего не делает просто так.
- А сколько он берет? - поинтересовался Максим, продолжая смотреть на двери, за которыми исчез всесильный распределитель рекламы.
- A бic його знае! - вдруг с украинским акцентом ответила Алена и уже серьезно добавила: - Разное говорят. Десятки тысяч долларов за размещение рекламы на сериалах, в передачах. Понимаешь, канал получает официальную плату за рекламу, ну, скажем, двадцать тысяч, а он в карман кладет еще двести. Мы ведем "С открытым забралом", "Счастливый билет", да все эти программы, выкладываемся, чтобы хорошо получилось, а он за это получает.
- Размещение-то зависит от него, - задумчиво сказал Максим.
- А фирмам наплевать, кому они платят, им главное, чтобы их рекламу туалетной бумаги поставили между эпизодами какой-нибудь "Кассандры" или какую там муть они сейчас крутят. И надо добиться, чтобы платили нам, каналу, телевизионщикам, а не Асиновскому. И вот я хочу тебя, твою "Пику" противопоставить этим фирмачам. Всем показать, что есть такие ребята, принципиальные, которые не будут работать с Асиновскими.
Ветлугина эмоционально взмахнула руками.
- Ну да, а как же борзые щенки? - улыбнулся Максим, и в его лице появилось что-то крысиное. - Я имею в виду нашего питерского друга.
- А ты что, рассматриваешь это как форму оплаты? - Алена даже опешила. - Я думала, мы помогаем друг другу.
- Ну конечно, - поспешил согласиться Максим. - Это я так. Я с тобой полностью согласен. А Асиновский скоро свое получит.
6 ИЮНЯ
Утро
Петя Бояркин когда-то пошел в милицию, насмотревшись фильмов о "знатоках", начитавшись книг о доблестной милиции. Однако, столкнувшись с буднями - тоскливыми ночными дежурствами по отделению, хождением по вызову старушек-пенсионерок, которые были готовы жаловаться на все подряд, со срочными вызовами, которые на поверку оказывались шутками подвыпившей компании, понял, что романтики в работе участкового инспектора в общем и целом не больше, чем в работе какого-нибудь завскладом или механизатора сельского хозяйства.
Поэтому, когда его начальник майор Сивыч решил перейти в агентство "Глория", Петя увязался за ним. Он уже ощущал себя если не Шерлоком Холмсом, то по крайней мере доктором Ватсоном. Увы, и здесь работа оказалась не такой захватывающей - ни тебе пестрой ленты, ни собаки Баскервилей. Вот и сейчас он получил задание следить за каким-то невзрачным мужиком. Кто наниматель - знать он не мог, задание было сформулировано так - отслеживать внеслужебные контакты. Обычно это значило: посадил на крючок кто-то из своих - жена, может, родители, может, партнер по какому-то левому бизнесу. Значит, опять тупое сидение часами в машине, закрывшись газетой. Радовало только одно - в "Глории" платили за эту тягомотину в несколько раз больше, чем Петя получал бы, останься он в милиции.
С утра пораньше агент частного сыска, бывший старший лейтенант милиции Бояркин занял наблюдательную позицию напротив двенадцатиэтажного дома, не выпуская из поля зрения первый подъезд. Для наблюдения позиция была крайне неудобной - по противоположной стороне улицы тянулся парк Сокольники, домов там не было, и одиноко стоявшие синие "Жигули" были как на ладони. Конечно, они вряд ли сразу привлекут внимание жильцов, но, если придется стоять здесь два-три дня или больше, это наверняка вызовет любопытство, а то и подозрения, тем более что в машине все время кто-то сидит. Можно было, конечно, проехать к дому, но проезд был узким и к тому же был забит автомобилями настолько, что пробираться вдоль дома машина могла, только заехав на тротуар. Тут уж никак не удастся незаметно тронуться следом за объектом.
В конце концов решили так - водитель вместе с машиной проедет дальше и встанет сбоку, так что из дома номер четырнадцать его будет не видно, а Пете придется прогуливаться вокруг, сидеть на скамейке у входа в подъезд, прохаживаться вдоль парка, и все это стараясь не привлекать внимания.
Июнь в этом году начался жаркий: накануне Петя захватил с собой куртку, но она так и провалялась впустую на заднем сиденье. Сегодня же он наконец поверил прогнозу, обещавшему явно летний день, пошел в одной рубашке. И ошибся. Утро было зябкое и неприятное, дул пронизывающий ветер. Вылезая из теплых "Жигулей", Петя проклинал все на свете. К счастью, долго ждать не пришлось: объект Б-17 выходил из дома примерно в одно и то же время. Бояркин узнал его сразу - среднего роста, лет тридцати с небольшим, полноватый мужчина в темном широком плаще неторопливо подошел к припаркованной у подъезда "девятке", которая при приближении хозяина громко пискнула.
Бояркину хватило одного беглого взгляда, чтобы убедиться - он. Стараясь не прибавлять шагу, он двинулся в сторону синей "шестерки". Б-17 тем временем сел за руль своих "Жигулей", завел машину и стал медленно и осторожно выезжать на проезжую часть. Он не обратил внимания на то, что вслед за ним на Сокольнический вал выехали синие "Жигули" и также свернули налево.
- Он, - коротко сказал Бояркин водителю Паше. - Мордатый, харя отъетая. Такие раньше были или мясники, или секретари райкома ВЛКСМ.
- Ну ты скажешь! - ухмыльнулся водитель, совсем молодой парень, который ВЛКСМ уже толком-то и не застал. Мысль ему показалась забавной, и он некоторое время размышлял про себя. При съезде с Рижской эстакады он неожиданно рассмеялся:
- Петь, ты же из милиции, что ж про, коллег забываешь?
- Что-что? - не понял Бояркин.
- Гаишники!
- Какие гаишники?
- Гаишники, вот уж у кого хари отъетые!
Скоро они свернули на проспект Мира, где движение значительно замедлилось из-за обилия машин и светофоров. Паша, несмотря на свою молодость, был уже шофером со стажем, в том числе и в сыске. Он уверенно следовал за "девяткой" объекта Б-17, не приближаясь к ней вплотную, так что всякий раз, подъезжая к очередному светофору, Б-17 оказывался через машину перед Пашиной "шестеркой".
- На работу едет, - констатировал Бояркин через некоторое время. - По прямой. Там будет полегче.
Бояркин знал по опыту - проще всего проводить наблюдение вблизи крупных учреждений. Здесь машин стоит - не протолкнуться, и все время кто-то въезжает, кто-то уезжает.
Так оно и оказалось. Б-17 оставил машину на свободном месте, а Паша припарковался в соседнем ряду. Он выключил мотор и вынул из "бардачка" последний номер "СПИД-Инфо" с голой Еленой Кореневой на обложке. Петя Бояркин хоть и не был поклонником этого издания, но сейчас остро завидовал водителю просто потому, что тот может сидеть и спокойно что-то читать, глазеть по сторонам, напевать под нос, может даже выйти из машины и проверять накачку колес или перекладывать инструменты в багажнике. Ничего этого не позволялось наблюдателю. По инструкции он имел право делать только одно - сидеть и наблюдать за зданием, откуда может появиться объект, при этом следить не только за какой-то определенной дверью или, скажем, аркой, но одновременно и за прилегающей территорией - ведь объект может внезапно выйти через другой ход. И только в случае самой крайней необходимости Петя имел право покинуть пост, и то на самое короткое время. Можно подумать, что те, кто составлял инструкции, забыли о том, что наблюдатель тоже человек и у него, между прочим, есть физиология - он хочет то есть, то пить, то спать, да и туалетами наблюдательная машина не укомплектована.
Потянулись долгие часы ожидания. Паша, начитавшись, заснул, откинув сиденье назад, как в самолете. Бояркин продолжал смотреть на тяжелую дверь, которая ни на минуту не оставалась в покое - люди входили, выходили… Очень хотелось есть, но Петя знал, что есть нельзя, а то непременно потянет в сон. Единственное, что он себе позволял во время наблюдения, это выпить крепкого кофе из термоса и закусить самым маленьким бутербродом. Невольно вспоминались дежурства по отделению - там можно было и перекусить нормально, и, пока никто не видит, поклевать носом. Одновременно крутилась тревожная мысль - а вдруг ушел через другой вход, это же такой домина, входов-выходов уйма.
Но вот тяжелая дверь учреждения в очередной раз открылась, и Бояркин немедленно растолкал водителя. - Паша, хватит дрыхнуть, идет.
Паша немедленно привел спинку сиденья в нормальное положение и протер глаза - сна как не было. В этом было Пашино счастье - он мог в любых условиях заснуть на десять-пятнадцать минут, а затем чувствовал себя снова бодрым и отдохнувшим. Объект Б-17 тем временем уже подошел к своей "девятке". Он медленно выехал со стоянки и направился к центру.
Бояркин был уверен, что едут они за ним зря - наверняка объект просто решил перекусить (ему-то инструкция не запрещает) или отправился по магазинам. Какие любовницы среди дня! Хотя бывает и такое - некоторые используют обеденный перерыв именно в таких целях.
Внезапно объект свернул с Бульварного кольца во двор жилого дома. Значит, все-таки не по магазинам и не перекусить! Паша, проехав еще несколько метров, поставил машину вплотную к тротуару. Вообще-то стоять здесь не положено, но в случае чего Бояркин мог предъявить гаишнику удостоверение агента сыска - у "Глории" на этот счет были с ГАИ свои договоренности.
Бояркин вышел из машины и медленным шагом спокойно направился к двору, где исчезла белая "девятка". Он чуть не вздрогнул, когда носом к носу столкнулся с Б-17 и едва успел сделать шаг в сторону, чтобы и вправду с ним не столкнуться.
Вблизи Б-17 выглядел точно так же, как и на фотографиях, которые Бояркин предварительно изучил. Он таким и представлял себе объект - круглое, сытое и какое-то неулыбчивое лицо, небольшие стального цвета глаза. Но в жизни объект производил еще более неприятное впечатление - лицо было непроницаемым, глаза смотрели холодно и недружелюбно. Он был действительно похож на бюрократа с карикатуры, но одновременно и на расчетливого, холодного дельца. К счастью, на Бояркина объект не обратил никакого внимания, а быстро направился к троллейбусной остановке. Бояркин, обернувшись на водителя и убедившись, что Паша также заметил объект, прошел во двор и увидел там запертую "девятку". Дело принимало интересный оборот. Объект уехал из учреждения на машине, а теперь собирается пересаживаться на троллейбус.
Бояркин вернулся к машине, объект перешел на другую сторону Бульварного кольца, значит, им надо развернуться, что здесь можно было сделать, только нарушив правила. Мимо метро "Кропоткинская" медленно полз полупустой троллейбус. Паша как раз сумел совершить маневр и догнать неуклюжую машину прежде, чем она подошла к следующей остановке.
Объект вышел из троллейбуса у Петровских ворот.
14.00. Прокуратура РФ
Весь день Турецкий был как на иголках. Открывал папки с делами и тут же снова их захлопывал, нервно курил, стоя у окна, и сам не заметил, как прикончил вторую пачку "Магны". А ведь дал себе слово курить не больше чем полпачки в день. Александр Борисович поражался сам себе - давно с ним такого не случалось, очень давно. Прямо как стажер какой-то. Он и не думал, что будет так волноваться из-за Кандалакши. Но уж очень хотелось прижать хоть кого-то из этих "приватизаторов".
Турецкий уже не раз корил Романову, Меркулова, Нелюбина и прежде всего самого себя за то, что решил послать в Заполярье Олега Золотарева. Ну что может зеленый еще мальчишка против матерых жуликов, а возможно, и убийц. Да ничего! Хотя, судя по тому как взволнованно Олежка говорил по телефону (несмотря на отчаянный треск в трубке, было слышно, что молодой следователь очень волнуется), Александр Борисович понял - ему удалось-таки кое-чего накопать, и, кажется, что-то вполне существенное.
Пока Олег находился в Кандалакше, Турецкий сделал запрос относительно директора рыбоконсервного комбината В. Л. Новикова и главбуха Д. Мазуркевич. Ответы оказались ожиданными и пустыми - ранее не судимы, подозревались в совершении хищений, но ОБХСС ничего не обнаружил. "Плохо искали, - подумал Турецкий. - Или не хотели искать". Но раньше дело касалось всего лишь "левой" торговли консервами - продукцией комбината. В те годы это казалось серьезным преступлением, а ведь присваивали-то они себе лишь небольшую часть продукции. А теперь могут прикарманить и сам комбинат. Неплохо. "Только бы Олежка не засыпался", - думал Турецкий, нервно затягиваясь. Хотя ведь он уже в поезде. Самое опасное позади… И все же Турецкого не оставляло непонятное чувство тревоги.