- Сами же сказали, что для вас семьдесят тысяч - дешевка, - пожал такими же мощными, как у Накамуры, плечами Коврига.
- Для машины сумма небольшая. У вас тут двигатель какой?
- Американский дизель. С турбиной.
- Объем какой?
- Почти шесть литров.
- Ого! - Про такие джипы в Японии я даже и не слышал. - Это же таможенные сборы какие платить!
- Да, движок мощный. Корпус что надо! Клиренс высокий - сорок сантиметров, хочешь - ложись и отдыхай, плюс полный привод - так что пройдет где хочешь. Ну а таможня - она везде одинаковая: без денег ее не проскочишь…
- Вот я и говорю, что для такой машины семьдесят тысяч - цена небольшая. Я даже не знаю, наши-то такие вездеходы сколько стоят? Миллионов пять, не меньше. - Я вспомнил страдальца Катагири с его - вернее, уже (или пока?) не его - "челленджером" за четыре с половиной миллиона.
- Какие пять миллионов? - возмутился Коврига. - Вы мне в иенах говорите, что ли?!
- Так мы с вами сейчас в Японии вроде как.
- А я вам в долларах говорю: семьдесят тысяч!
- Обалдеть можно! - Если бы не сверхсолидная комплекция литого тела Ковриги, которая как бы априори предполагает абсолютную достоверность всего того, что извергается из верхней его половины, я бы ни за что не поверил в то, что русская машина может стоить таких денег.
- Да мало их. - Коврига потерял ко мне всякий интерес и забрался внутрь своей бронированной "крепости". - К тому же корпус полубронированный.
- Зачем вам броня? - поинтересовался я.
- Если завтра война, если завтра в поход… - запел неожиданно приятным хрипловатым голосом счастливый обладатель этого не ставшего после объявления его цены менее неказистым джипа.
Коврига через руль протянул мне из глубины салона свою пудовую ладонь, затем брякнул золоченым браслетом об рычаг коробки передач, вставил ключ в замок зажигания и заставил своего "тигра" зареветь так, что даже на Сахалине стало известно о начале у него брачного периода. Я поспешил уступить дорогу этому диковинному бронированному зверю, и Коврига, воспользовавшись моей любезностью, вывел машину со стоянки и поехал парковаться на зады магазинного здания.
В это время из дверей магазина вывалились Ганин с Плотниковым. В руках у последнего была синяя картонная коробка с видеокамерой "Сони".
- Что, вместо проигрывателя камеру купили? - спросил я. - Сами снимать решили, чтобы с готовыми дисками не связываться?
- Понимаешь, Такуя, - радостно замахал руками Ганин, - это мультисистемная камера и пишет на ди-ви-ди!
- Ура, Ганин! - Я громко хлопнул в ладоши, чтобы специалист по Лескову не подумал, что у нас в полиции служат одни только буки и бяки. - Мы спасены!
- Издеваешься! - по-детски нахмурился Ганин. - Сам того не понимаешь, Такуя, что это высший класс.
- В чем же, Ганин, этот высший класс заключается?
- Как в чем! Пишешь в нужном тебе формате на ди-ви-ди, ну вернее, сначала на мини - ди-ви-ди, а потом перегоняешь на обычный диск.
- Вы случайно, Олег Михайлович, не еврей? - обратился я к явно менее посвященному в тонкости видеозаписи в различных системах, придуманных американцами как страшное наказание Японии и Германии за проделки и хулиганства в годы Второй мировой.
- В каком смысле? - удивился доцент.
- Да в таком, что в переводе с языка глубокого индивидуального на предельно простой и доступный массам мой друг Ганин говорит, что это для евреев хорошо.
- Я, простите, не пойму вас. Почему вы решили, что я еврей. - Плотников одной рукой держал под мышкой драгоценную камеру а другой начал теребить и без того бесформенную бородку.
- Ладно, забудем про это, - вздохнул я, в очередной раз убедившись, что по-настоящему хохмить в этой жизни я могу только с моим другом Ганиным, которого я должен постоянно благодарить за то, что он есть, или хотя бы за то, что он бывает. - Извините, Плотников-сан, я просто о своем подумал.
- Ты в Саппоро, Такуя? - спросил Ганин, отпирая свой "галант" и спасая меня от обвинений в юдофилии. - Давай подбросим!
- В Саппоро, Ганин, но я на своей.
Ганин принялся вертеть головой, пытаясь разглядеть в начавших спускаться с гор на Отару ранних апрельских сумерках мою верную "короллу".
- Не верти башкой, Ганин, - отклеится! - предупредил я его. - Я сегодня на казенной.
- На этой, что ли? - Ганин презрительно взглянул на "сивик".
- Не нравится - не смотри!
- Да нет, немножко нравится…
- Ладно, не до твоих шуток сейчас. У меня человека убили.
- Ух ты! Слыхали, Олег Михайлович? - Ганин весь аж зарделся от счастья общения с таким значимым человеком, как я. - Человека убили - а мы с вами все мультизонные ди-ви-ди выпрашиваем!
- Вы-то сами в Саппоро едете? - спросил я у Ганина.
- Сейчас в автомобильный магазин подъедем - Олегу Михайловичу надо купить кое - что для машины, а потом сразу в Саппоро.
- А какая у вас машина, Плотников-сан? Не "тигр" случайно?
- Какой "тигр"? - вздрогнул обалдевший от наших с Ганиным пикирований Олег Михайлович. - "Тигр" - это танк такой был фашистский во время войны. У меня "мазда эф - экс". Мне надо к ней фильтры масляные взять и свечи.
- В аптеке, - с мрачным видом добавил Ганин.
- Ого, у вас там, в Питере, на "эф - эксах" ездят! - присвистнул я, прикрывая скабрезного Ганина.
- Да, у нас сейчас японских машин довольно много, - потупил взор Плотников. - Меньше, конечно, чем немецких. Все - таки Япония от нас далековата, но "тойоты", "ниссаны", "хонды"…
- "Мазды", - продолжал ехидничать Ганин.
- …"Мазды", - смирился с нахрапистостью своего добровольного проводника по отарским магазинам Плотников, - все это у нас теперь есть.
- Отрадно слышать, - достаточно искренне произнес я. - Ладно, я поеду, вы тут не хулиганьте без меня. Ты, Ганин, не пропадай, звони!
- Ты тоже, Такуя, не пропадай!
- Да, а чего это ты сегодня не на работе? Учебный год неделю назад начался, а ты по магазинам разъезжаешь.
- У меня с этого года по понедельникам библиотечный день. Я по библиотекам в понедельник езжу, к занятиям готовлюсь - разве не видишь?
- Вижу - вижу! Ну ладно, читай, Ганин, поаккуратнее, страницы быстро не листай, уголков не загибай, на ворон и девушек во время чтения не заглядывайся! - отдал я последние приказания своему другу - острослову, сел в служебное авто и отправился в обратный путь в Саппоро.
Глава четвертая
Русских у нас убивают мало. Конечно, больше, чем в других префектурах - на Хонсю, скажем, или на Кюсю, но все - таки не очень много. Чаще они сами себя убивают. Не в том смысле, что русский валит русского, как пишут в наших газетах, за "сегмент рынка сбыта краба", а в том, что им, русским то есть, уж больно свойственны суицидальные настроения и самоубийственные наклонности. В том же Отару каждый год до двух десятков утопленников набирается. Причем не от безысходной любви или тошнотворной нищеты наши ближайшие соседи с жизнью расстаются (это все Достоевский с Крамским придумали) - нет, все по дурости и отвязанности какой-то гипертрофированной. Покупают себе подержанные машины, и так как без японских прав на наших улицах иностранцам ездить запрещено, то обкатывают они свои покупки прямо в порту на пирсах - причалах. А до обкатки, понятное дело, в городе они обмывку своего приобретения осуществляют. Как морячки с рыбачками умеют обмывать покупки - хоть купленную за двести тысяч иен потрепанную "тойоту", хоть поганенький набор разноцветных китайских фломастеров, взятый в стоиеновом магазине, - известно всем нам давно. Садятся они в "обмытом" состоянии в "обмытую" машинку начинают гонять на ней по причальным сооружениям, воображая себя суперраллистами или еще кем, ну и кое - кто не рассчитывает тормозной путь и плюхается прямо в вечно холодные и равнодушные воды Японского моря. Тонут при этом целыми группами - по четыре - пять человек, полным салоном. Если в одиночку катаются, то чаше из затопленных машин выбираются, а когда впятером в них сидят, то поди там под темной водой разберись как и что.
А что до убийств, то это дело у нас относительно редкое, и потому мой визит в Отару не совпал ни с какими прочими моими обязанностями по другим "мокрым" делам, за которые я в нашем отделе отвечаю. Когда руки развязаны и есть возможность сконцентрироваться только на одном деле, работается веселее и радостнее. По крайней мере, я всегда могу досконально разобраться не только в сути главного вопроса, но и во всем том, что его окружает. Во мне с детства живет маленький, скромненький паучок обстоятельности и энциклопедизма, который вечно стремится сплести вокруг любого, пускай даже самого плевого факта сплошную паутину из дополнительной информации, которая иногда заставляет усомниться в простоте данного дела. Вот и теперь я ехал в Саппоро переполненным именно этим моим "паучьим" чувством и за полтора часа дороги по телефону успел обзвонить пол - управления, раздав всем сержантам по заданию.
Главное сейчас было получить полные сводки по кражам аксессуаров и барахла из салонов машин, а заодно - и по угонам. Я этим вопросом никогда не занимался, и только от Накагавы - нашего лейтенанта, отвечающего за "автомобильные" проступки русских, - знал, что если рыбачки что и угоняют, то это все больше велосипеды - они у нас повсюду расставлены и разбросаны. Что касается машин, то случаи с угонами были и есть, но почти все они - по пьяни и неразумению. Я не слышал, чтобы кто-то когда-то крал машину, чтобы, скажем, ее перепродать здесь же, в Японии, японским барыгам или же загрузить на судно и вывезти для продажи на Сахалин или во Владивосток. В основном русские угоняют их, только чтобы покататься, а потом бросить в каком-нибудь из темных припортовых переулков. Во мне не без оснований зудело опасение по поводу того, что у нас заберут дело Ищенко дорожные службы, потому что дело здесь попахивало элементарным столкновением неравных интересов жалкого русского воришки и наших солидных угонщиков. Если это так, то мне придется все бразды контроля и правления передать суровым дорожникам, а самому оставаться на подхвате. С одной стороны, кобыле значительно легче, с другой - с бабой на возу все - таки приятнее, чем одному.
В управление я приехал уже после шести. Нисио, как всегда, торчал на месте, а вот из остальных ребят остался только Накагава, которого я попросил задержаться. Разговор с шефом было коротким, поскольку мы вдоволь наговорились по мобильнику, да кроме того, хитрый лис, я уверен, успел подраспотрошить Ивахару, а вот на Накагаву я насел основательно. По его данным выходило, что автомобильные кражи - дело для русских гостей в наших портах привычное. За год по Хоккайдо набирается около сотни бедолаг, взламывающих, а то и просто забирающихся в оставленные бестолковыми, непугаными хозяевами незапертые салоны "тойот" и "хонд", и выковыривающих с корнем проигрыватели для компакт - дисков, навигационные модули и всю прочую дребедень, без которой все японцы спокойно жили и с аппетитом кушали всего каких-нибудь десять - пятнадцать лет назад. По документам Накагавы выходило, что покойный Ишенко в цепкие когти нашего самого справедливого в мире правосудия не попадал, да и основная статистика по таким кражам приходилась не на благословенный Отару а на забытый богом и солнцем Северный Вакканай, где уже несколько лет русские творят беспредел, на который местные власти вынуждены закрывать глаза, убеждая себя и овечье население в том, что все - таки от русских контрабандных крабов город получает больше, чем теряет от мелких краж и крупных драк.
- А по угонам у тебя что? - спросил я Накагаву.
- По каким угонам? - Накагава весь как-то передернулся при слове "угон", давая мне понять, что его клиентура - сошки мелкие и в такие серьезные дела не полезут.
- Ну русские машины в портах угоняют?
- Вот здесь все случаи за последние двенадцать месяцев. - Накагава ткнул пальцем в тонкую пачку копий протоколов.
- Тут все по мелочи: "сивики", "короллы", "фамилии". Поматросили - и бросили. - Я пробежался по протоколам угонов "с целью покататься". - А что-нибудь типа, скажем, "паджеро" или "лэнд - крузера" они не берут? Как насчет таких машин?
- Ха! - прыснул Накагава. - Они, может, и взяли бы "паджеро", но кто же им его даст?
- А что, они у хозяев всегда разрешение спрашивают?
- Да нет, я не в том смысле.
- А в каком?
- Ну вот, например, две недели назад в Абасири двое русских "мазду - фамилию" угнали. Покататься им после бани захотелось.
- И?
- Ну что такое "мазда - фамилия" с точки зрения угонщика?
- Что такое "мазда - фамилия" с точки зрения угонщика?
- Да фигня! - Накагава настолько самоуверенно это произнес, что меня потянуло поинтересоваться у него на предмет того, не пробовал ли он сам случайно уводить у законопослушных провинциальных обывателей эти расхожие "мазды - фамилии".
- То есть машина дешевая и угнать ее легко, да?
- Именно! Противоугонное устройство элементарное, салон можно открыть ногтем.
- А в этом случае в Момбецу они чем открыли?
- В Момбецу ножом. А вообще мои клиенты себя особо не утруждают. Чаще всего просто стекло боковое бьют…
- Не жалеют добра, значит?
- А чего им его жалеть? Не на продажу ведь воруют. Покатаются - бросят…
- А "паджеро"?
- "Паджеро" разные бывают. Вас, Минамото-сан, какой именно "паджеро" интересует?
- Например, "челленджер".
- "Челленджер" - тачка серьезная. Если противоугонку на заказ ставили, то открыть проблематично. Но опять же, если мы о русских говорим, чего им с замком возиться? Стекло или боковое, или заднее высадят - и катайся на здоровье.
- А наши люди "паджеро" часто угоняют?
- Японцы?
- Да, японцы.
- Это я не знаю. Конкретно не знаю. Слышал только, что сейчас намного чаще. Но точных данных у меня нет.
- Все у дорожников, да?
- Да, на третьем. Кстати, там ведь теперь наш Канеко работает. Если вам так интересно, вы его спросите. Он, я думаю, расскажет.
Проблема внутренней субординации и профессиональной взаимопомощи для нас вопрос номер один. Весь наш полицейский аппарат - не только наше хоккайдское управление, а вообще вся японская полиция - обладает такой информативной мощью, что как с организованной, так и с не очень организованной преступностью можно было бы покончить за пару лет, если бы не пресловутая изолированность и конкуренция внутри наших разобщенных структур. На словах-то "мы все как один, и недалек тот час", а как до дела дойдет - так каждый сам за себя, и наши синтоистские боги - против всех. Хуже, говорят, только у вояк. То, что они по конституции не могут армией называться, у них такой комплекс выработало, что все рода войск друг друга на дух не переносят. Причем были бы действительно рода, а то пехота, которая в силу нашего островного положения в случае чего только на родной земле драться сможет, малочисленные летчики - пилоты, время от времени по ошибке роняющие боезапас на дома для престарелых, да скромненькая флотилия на три минуты морского боя с северными корейцами или китайцами. Ан нет, коснись какой информации, так наземные ребята ею никогда ни с моряками, ни с авиаторами не поделятся, а те, в свою очередь, тоже.
Мы же от наших славных, но хлипких, способных только на разгребание завалов после землетрясений и лепку горок и дворцов из снега для традиционных саппоровских снежных фестивалей сил национальной самообороны ушли недалеко. Колоссальные базы данных по преступным группировкам и прочей нечисти у нас, несмотря на компьютерную продвинутость и лицемерные указания сверху в единую систему до сих пор не объединены. Есть, конечно, какая-то незначительная часть информации для общего пользования, но отнюдь не вся. Каждый отдел тянет одеяло на себя и хочет быть единственным держателем тех или иных данных, чтобы всех его работников распирало от гордости и значимости своей скопидомской деятельности и чтобы другие отделы не покушались на такие же профессиональные высоты. Элементарным паролем баррикадируют доступ в свою локальную сеть - и сливай воду! Отчего это происходит в нашем на первый взгляд монолитном и гомогенном японском обществе, изнутри понять трудно. Снаружи же тот же Ганин объясняет это изначальной, подспудной и неотвратимой тягой человеческого существа к стяжательству и рвачеству. На культурном уровне эти низменные страсти реализуются нами в основном в магазинах, когда через набивание супермаркетовских корзин мы исполняем свои глубинные, подсознательные желания приобретать и накапливать. На уровне некультурном все это трансформируется в стремление присвоить себе что-нибудь чужое, или, как сказал бы не любящий экивоков Ганин, "спереть", "стибрить", а то и еще чего покруче, что бестолковый Сома записал бы в протокол как "с - женский - половой - орган - ить". А профессиональный уровень оказывается аккурат посередине между бытовым - культурным и криминальным - бескультурным. Этакая пограничная субстанция, заставляющая нас всех постоянно строить хорошую мину при плохой игре и наивные глаза при расчетливой подлости. Работа - какая бы она ни была - толкает нас на раздвоение нашей часто и без того уже раздвоенной семьей и школой личности: свои слабо контролируемые животные инстинкты покорения и завоевания мы реализуем в якобы роскошном супермаркете свободного рынка, на деле являющемся элементарным театром действий тех же преступных группировок, только что приторно улыбающихся и низко кланяющихся при словах "мораль" и "закон" и имеющих в стране надежную репутацию фирмы с глубокими традициями. Только вот экономика наша о финансы споткнулась - и все эти прославленные торговые дома типа - "Сого" или "Дайей" кинулись друг другу глотки грызть да свои же капиталы по домашним кладовым растаскивать.