- Мне сегодня предложили разработать операцию с целью устранения агентов первого этапа, - сказал Феликс Захарович, смяв письмо Главного и положив его в пепельницу. - Мне показалось, в этом есть некий произвол. Эти люди заслужили, чтобы их оставили в покое.
Леонид Андреевич печально кивнул.
- Да, я уже знаю. Увы, дорогой Феликс Захарович, это неизбежный поворот. Вы же понимаете, теперь, на втором этапе, эти люди должны стать легендой. А легенды не нуждаются в живом оригинале.
- На мой взгляд, такое отношение к людям развращает административные структуры, - сказал Феликс Захарович. - Я бы хотел встретиться с Главным. Мне есть что сказать.
Леонид Андреевич согласно кивнул.
- Хорошо, я запишу вас на прием. Но вы представляете все сложности?
- Безусловно, - кивнул Феликс Захарович. - Я бы хотел, чтобы исполнение указания относительно исполнителей было отложено до нашей беседы с Главным.
- Этого я обещать не могу, - ответил гость. - Это не в моей компетенции. Я постараюсь, но вы должны в любом случае исполнить приказ в тот момент, когда он поступит. Вы это сознаете?
- Да, - сказал Феликс Захарович. - Сознаю.
19
Этот неуловимый лейтенант Сорокин оставался нашей последней надеждой. В противном случае мы ныряли в межведомственную склоку и началась бы история, в которой успех был проблематичен, а неприятности гарантированы. Потому что в противном случае мы должны были обвинить в убийстве капитана Ратникова службы ФСК.
Мы собрались у Меркулова - я со своими помощниками и Грязнов с Дроздовым - на небольшое оперативное совещание, и тема ФСК ходила среди нас призраком. Она всплыла, когда с остальными версиями более или менее разобрались, оставив под подозрением, как надежду, лейтенанта Сорокина. Грязнов выступил с висевшей в воздухе идеей участия в деле ФСК, и наше обсуждение перешло в другой план. Как-то все, не сговариваясь, согласились, что вероятность участия пресловутых контрразведчиков в деле максимальная, и решались вопросы технологические, как подобраться к ним поближе и взять за горло. Соответственно компьютерщики советовали искать секретные файлы. Дроздов предлагал себя для внедрения, а Грязнов считал необходимым все начинать с Краснодара. Сам Костя Меркулов, хозяин кабинета, как ни странно, долго отмалчивался и наконец сказал:
- Господа! Я готов согласиться с тем, что в Краснодаре поработали контрразведчики. На это достаточное количество оснований. Но объясните мне, зачем они после этого так долго и так настойчиво разыскивают своих совершенно случайных подельщиков?
- Может, там произошла утечка, - предположил я для начала.
- Конечно, - подхватил Дроздов. - Люди поняли, что это гэбэшники, вот и началась ликвидация.
Меркулов не спорил, он только кивал и улыбался. И от этого его молчания веры в нашу гипотезу у нас становилось все меньше, а сомнений все больше.
- Все, я понял, - сказал Дроздов наконец. - Константин Дмитриевич совершенно прав. Если бы гэбэшники затевали убийство, а оно так и было, судя по всему, они бы не тащили на место всю команду, от которой потом пришлось бы избавляться.
- Тогда зачем они их тащили? - спросила Лариса.
- На подставку, - сказал Грязнов. - Это и ежу понятно.
- Чего же не подставили? - спросила Лариса. Меркулов опять улыбнулся.
- Ну это еще можно объяснить попыткой замести след, - заметил я. - Сдавать Щербатого как агента им не хотелось, а на остальных милиция так и не вышла.
- Давайте на чем-то остановимся, - предложил Меркулов. - Мы решили, что убийство Ратникова совершено с участием краснодарских чекистов - это раз. Что они искали у него какую-то дискету с секретной информацией - это два. И не нашли ее - это три. А через месяц после убийства, в течение которого следствие топталось на месте, был убит Щербатый, и так началась эпопея пистолета "Макаров". Потом убийца оказывается в столице и помимо своих кровных врагов начинает стрелять также заказные фигуры в компании с другими "стрелками". Вопрос: как выйти на убийцу?
- Если вас послушать, товарищ заместитель генерального прокурора, - сказал Дроздов, - так это совершенно безнадежно.
- Кто знает, - задумчиво вздохнул Меркулов. - По всем расчетам, это не должно быть безнадежно.
Тогда мы еще не понимали, что означают эти загадочные слова. Да и откуда нам было знать, что как раз в эти минуты на другом конце города в редакцию популярной "Свободной газеты" пришел некий молодой человек в кожаной куртке и потребовал встречи с главным редактором. Когда секретарша спросила, по какому поводу он ему нужен, вошедший заявил:
- Я владею уникальной информацией об убийстве депутата Кислевского.
Вошедший немедленно был пропущен к редактору, и тот, человек чуткий и живой, спросил сразу:
- Что-нибудь серьезное или гипотеза?
Вошедший упал в мягкое кресло для посетителей, откинувшись на спинку. Было видно, что он устраивается надолго.
- Тут вот что, шеф. Я собрался идти с повинной в МУР и решил перед этим сделать заявление для прессы. Кто знает, подумал я, вдруг там, в милиции, меня поймут неправильно, навешают на меня всех собак и бросят в какое-нибудь болото. Я ведь прав?
Редактор машинально кивнул.
- Это вы убили Кислевского? - спросил он. Гость редакции улыбнулся и покачал головой.
- Нет, не я. Но я знаю, кто его убил и по чьему приказу. Мы работаем в одной команде. Это называется Суд Народной Совести.
Какое-то мгновение редактор соображал, как ему поступить.
- Все понял, - сказал он, подняв руку. - Вы поступили совершенно правильно, дружище. Мы сделаем для вас все… Одну минуту.
Он нажал кнопку селектора и заговорил скороговоркой.
- Клара, быстро!.. Собери всех имеющихся в наличии репортеров и фотографов, не забудь Диму с камерой. Будет сенсационная пресс-конференция. Кофе хотите? - спросил он гостя.
- Я бы предпочел пиво, - сказал тот.
- И пиво, - добавил редактор в селектор. Буквально через пять минут вся эта команда собралась в зале, используемом в редакции для совещаний, и гость появился там в сопровождении главного редактора. Они сели в кресла на подиуме, и редактор начал:
- Начинаем нашу пресс-конференцию для корреспондентов одной газеты. - Он улыбался. - Этот парень готовится отправиться с повинной, чтобы рассказать о серии убийств в Москве и области. Он только один из команды исполнителей. Последнее дело этой команды - убийство депутата Кислевского.
Народ загудел, фотографы защелкали вспышками. Телеоператор Дима начал съемку любительской телекамерой.
- Меня зовут Алексей Стукалов, - начал гость редакции. - В известных кругах меня знают под кличкой Стукач. Сами понимаете, кличка не слишком авторитетная, но не я ее выбирал. Вот пришло время, и я решил реализовать свою кличку в деле.
Репортеры дружно засмеялись, оценив шутку.
- Да, - продолжал Стукач, - я решил пойти с повинной, потому что то, что сейчас готовится, уже переходит рамки моей профессии. Прошу заметить, я не отрекаюсь, я профессиональный убийца. На моей совести убийства теневика Кольцова на даче в Баковке, рэкетира Туза в Кунцеве, бомбардира Вити Никитина по кличке Бульдог и, наконец, валютчика Кручера.
- Обратите внимание, мы реагировали на каждое, - отметил редактор.
- Все начиналось с группы единомышленников, - продолжал Стукач. - Мы служили в ОМОНе, постоянно сталкивались с преступными элементами, и каково же нам было, когда после того, как мы с риском для жизни задерживали какую-нибудь банду, все они через некоторое время выходили на свободу и продолжали свои дела. Мы считали это несправедливым.
- Кто - мы? - спросили из зала.
- Группа единомышленников, - сказал Стукалов. - Потом некоторых из нас уволили из ОМОНа, причем без видимой причины, за особое старание в борьбе с преступниками. Тогда и появился Суд Народной Совести. Конечно, название может показаться чересчур громким, - он виновато усмехнулся, - но мы считали, что выражаем интересы народа.
- Кто заседает в Суде? - послышался еще вопрос.
- Это хороший вопрос, - отметил Стукалов. - Потому что потом оказалось, что над нашей группой единомышленников выросла целая команда аналитиков, стратегов и тактиков. Пользуясь сохранившимися связями в органах правопорядка, мы начали вычислять преступные элементы и после решения коллегии Суда приводили приговоры в исполнение.
- Убежден, что в руководстве Народного Суда оказались комми, - вскочил какой-то прыткий юноша.
Стукалов кивнул.
- Разумеется, в руководстве полно бывших, - сказал он. - Ветераны внутренних дел, КГБ и армейские чины. Но система конспирации, с самого начала очень толково разработанная, не способствовала горизонтальным связям, - он хмыкнул. - Кажется, это так называется? Я не смогу назвать никого из тех, кто нами руководил. Я знал лишь своего ведущего, который определял мне цель, снабжал оружием, снаряжением и деньгами.
- Тогда откуда вам известно про руководство?
- Вы забываете о том, что я был в деле с самого начала, - сказал Стукалов, - когда мы скрипели зубами и намечали цели. Все это строилось при мне. Мы преследовали благородную цель - навести порядок путем скорого народного суда. Но дело обернулось новой номенклатурой. Именно поэтому я здесь, не потому, что считаю себя в чем-то виновным.
При этом он посмотрел в зал по-особому, как бы прицеливаясь, и у многих присутствующих пробежали мурашки по спине.
- Сколько всего человек приговорено?
- Мне известно о семнадцати акциях, - сказал Стукалов.
Кто-то в зале присвистнул, кто-то охнул.
- И вы знаете, кто убил Кислевского?
- Да, конечно.
- Кто же?
Он выдержал паузу, чуть усмехнувшись.
- Это мой приятель, омоновец по кличке Бэби. Я не знаю его имени, но в лицо узнаю. Это самый жестокий из исполнителей, но и самый профессиональный. Кажется, он успел ухватить Афганистан. Укладывает клиентов с одного выстрела.
- Сколько всего исполнителей?
- Вы будете удивлены, но нас всего трое. Я, Бэби и Дюк. Дюк ухлопал Клементьева, помните?
- Значит, вы готовы сдать своих друзей? Почему? Стукалов скривился и засопел.
- Я не собираюсь сдавать своих друзей, - сказал он. - Все, что я о них знаю, это клички. Ни имен, ни адресов. Я пришел к вам потому, что мы стоим на пороге нового этапа в деятельности Суда. Они уже заготовили десятки новых исполнителей, приговорены уже сотни людей. Они готовы начать настоящую войну против преступности. И я спрашиваю себя: а чем, собственно, мы отличаемся от тех же самых преступников? И я не могу найти ответа. Конечно, правильнее было бы свалить подальше, я неплохо заработал на этих заказухах, но боюсь их преследования. Я решил прийти с повинной и хоть чем-то помочь органам остановить эту страшную машину.
Репортеры загомонили, перебивая друг друга:
- Скажите, сколько вам платили?
- Где вы проживали все это время?
- Как с вами связывался ваш ведущий?
- Вы что, мечтали о роскошной жизни?
Стукалов закурил сигарету, положил ногу на ногу и стал отвечать. Платили прилично, и он не намерен открывать тайну вкладов. Квартиру он оставил своей девушке, за нее заплачено сполна, и он не хотел бы, чтобы ее конфисковали. Его ведущий, бывший работник МВД, встречался с ним в указанных местах в определенное время. Он не стремился к роскошной жизни, но, может, устремится к ней после того, как отсидит положенное.
Хорошо, у Славы Грязнова везде были свои информаторы. Один из таких информаторов работал в "Свободной газете", он позвонил в МУР сразу после начала пресловутой пресс-конференции. Звонок перевели на кабинет Меркулова, и вот в разгар наших сомнений Грязнов сообщил нам, что один из "стрелков" колется перед репортерами. Он с Дроздовым немедленно отправился брать предполагаемого убийцу, распорядившись выслать туда группу захвата, мои помощники ушли на свидание с машиной, и мы с Меркуловым остались одни.
- Что это может значить? - спросил я Костю. - Прокол в организации?
- Продолжай, - сказал он. - Или дальний прицел.
- Или дальний прицел, - сказал я.
- Если я прав, - вздохнул Меркулов, - если есть хоть доля смысла в словах Леонарда Терентьевича, то это начало обширной пропагандистской кампании.
- Пропаганда террора? - переспросил я.
- Да, - сказал Меркулов. - И лозунг давно готов. Грабь награбленное!
- Но если этот парень колется, мы возьмем всю организацию вместе с планами на ближайшую пятилетку и бухгалтерским отчетом за последний квартал.
- Уверен, что тут все рассчитано точно, - сказал Костя. - Тип этот выдаст строго отмеренную порцию показаний, только чтобы возбудить воображение. Газеты за него додумают подробности, развернут такое историческое полотно, что любо-дорого! А организация останется нетронутой.
- Костя, после того как ты возглавил следственный коллектив страны, направление твоих мыслей приобрело исключительно умозрительное направление, - сказал я. - А между тем правительство и народ ждут от нас раскрываемости преступлений. Можешь ты порадоваться хотя бы тому, что четыре убийства из многоэпизодной серии у нас уже раскрыты?
- Конечно, я в восторге, - сказал Меркулов с раздражением. - Может, тебе еще и премию за это выписать?
- Спасибо за заботу, - сказал я. - Пойду-ка я, пока ты ее в самом деле не начал выписывать.
Я направился к двери, и он меня окликнул:
- Саша!
Я обернулся от дверей. - Ну?
- Не сердись, - сказал он. - В ФСК пойдем?
- Когда?
- Хоть завтра. Ты же не думаешь, что ваш стукач сдаст вам всю организацию? Дело надо продолжать.
Он еще не знал кличку Стукалова, но суть его подвига угадал верно. Я приложил руку к уху и сказал:
- Есть!
Сережа и Лариса в который раз пытались идентифицировать убийство капитана Ратникова по признакам, которые они выявили в серии дел наших "стрелков". Кто-то из них никак не мог расстаться с гипотезой гэбэшного преследования свидетелей преступления. Увы, к убийству капитана Ратникова наши "стрелки" отношения не имели. Ребят это огорчало, а меня почему-то радовало. Может, я становился жертвой пропаганды, которой так опасался Меркулов? Мы сели к компьютеру вместе, я стал задавать вопросы, и они по мере сил пытались на них ответить. В частности, они попытались вычислить вероятность работы "Макарова" в режиме одиночного поиска. Это позволило установить, что "Макаров" работал никак не один.
- Его вели, - сказал Сережа. - Его наводили на новые жертвы. Чтобы разыскать их, нужна была информация на уровне МВД или ФСК.
Я не успел ответить, позвонил Грязнов.
- Все, - сказал он. - Он у нас в руках. Подъезжай ко мне на Петровку, поболтаем с молодым человеком. У меня магнитофонная запись его выступления перед репортерами. Говорят, очень интересно выступал.
- Сейчас буду, - сказал я и отправился в МУР.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
20
Полковник Рогозин в пятницу выехал за город по Ярославскому шоссе и, машинально глянув в зеркальце обзора, почему-то сразу обратил внимание на старенькие "Жигули", что пристроились следом за ним. Жизненный опыт научил его отличать хвост от случайного попутчика, и тут он тоже недолго сомневался. За ним следили, причем не слишком скрываясь. Он не стал форсировать события хотя бы потому, что на данном этапе скрываться ему было не от кого. Решил подождать.
Уже миновав Мытищи, он обратил внимание, что шедшая за ним машина мигает ему фарами. Рогозин замедлил ход, свернул на обочину и остановился. Преследователь остановился чуть позади и еще не выбрался из кабины, а Рогозин уже определил, что это Феликс Захарович Даниленко. И хотя он до этого не слишком беспокоился о нечаянном преследователе, но все же испытал невольное чувство облегчения.
Феликс Захарович вышел из машины и подошел к нему. Рогозин открыл ему заднюю дверцу, и старик забрался на заднее сиденье.
- Рад встрече, - сказал Рогозин, разглядывая его в зеркало. - Только не говорите, что вы здесь оказались случайно.
- Я и не собираюсь, - сказал Феликс Захарович. - Я веду вас от самого вашего дома.
- Да? - сказал Рогозин. - Браво! Я заметил вас только перед кольцевой дорогой. Возникла какая-то необходимость?
Феликс Захарович тяжело вздохнул.
- Разумеется. Я, как и вы, понимаю смысл инструкций и не стал бы нарушать их без нужды.
- Наш предыдущий разговор получил развитие? - спросил Рогозин.
- Очень неожиданное, - сказал Феликс Захарович. - Я жду от вас откровенности, Александр Александрович.
- Простите? - удивился Рогозин. - Я не очень понял, что конкретно вы от меня ждете?
- Вы говорили о желании встретиться с высшим руководством проекта, - напомнил Феликс Захарович. - Что вас не устраивает в нынешних представителях?
Рогозин ответил не сразу.
- У меня свое понятие о чести, Феликс Захарович, - сказал он. - Я не был убежденным коммунистом, но я работал на государство. Мне нелегко принять мысль, что моего государства больше нет. Люди, которые заняты в реализации проекта "Народная воля", в большинстве своем не более чем выскочки перестроечного периода. Они воспользовались смутой, чтобы взять в руки не принадлежащее им наследство.
- Знакомы ли вы с теми, кто реально контролирует проект?
- Не то чтобы знаком, - улыбнулся Рогозин. - Но я приблизительно представляю, что это за фигуры.
Феликс Захарович опять вздохнул.
- Понимаете, Александр Александрович, я участвовал в разработке структуры управления этого проекта. Мы предвидели вероятность попыток захватить бразды правления со стороны различных политических групп. Именно для этого была предложена столь сложная, законспирированная и многослойная форма контроля.
- Масонская ложа, - сказал Рогозин.
- Что? - не понял Феликс Захарович.
- Пирамидальная структура характерна для управления масонских организаций, - пояснил Рогозин. - В свое время я внедрялся в "Гранд ориент", и мне пришлось изучить их структуру.
- Да, возможно, - согласился Феликс Захарович, который структуру масонской ложи не изучал, но о масонах кое-что знал. - Таким образом, в сфере управления процессами развития плана "Народная воля" участвуют сразу несколько равноправных групп. Я представляю команду, которая следит за реализацией положений принятого плана. Другие ищут и определяют цели, третьи разворачивают формы пропаганды и рекламы. Но вот уже в течение некоторого времени я стал замечать, что система начинает давать сбои. Какая-то отдельная группа начинает диктовать свою волю всем остальным.
- И что вы предприняли? - заинтересовался Рогозин.
- Вы должны кое-что понять, - сказал Феликс Захарович. - После смерти Егора Алексеевича я являюсь главным специалистом в вопросах проекта. И когда я вижу, как начинают попираться основы, я не могу бездействовать.
- Попираться основы? - усмехнулся Рогозин.
- Да. Проект рассчитан на возрождение сильного государства, в нем задействованы новейшие открытия в области социальной психологии. Мы формируем новое мировоззрение, а не устраиваем заговор с целью захвата власти. К сожалению, не все хотят это понять. Многие просто жаждут реванша.
- Я, например, - сказал Рогозин.
- Боюсь, вы не совсем меня поняли, - терпеливо произнес Феликс Захарович. - Речь идет о возбуждении социальной стихии. Но мы способны контролировать только первые этапы этого процесса.